Рутина (1/1)

Гори, но не сжигай.Самым сложным стало отдёргивать руки от нежно облизывающих пальцы тёплых языков пламени. Хоть и было чувство, что те сами любили Тсуну так же сильно, как и он их, и просто тянулись к нему за лаской, но, тем не менее, заметные следы на коже они оставлять не стеснялись, помечая своего избранника.***С вечным холодом помогали бороться костры и большие свитера. Последние отлично скрывали ожоги от первых.***Тсунаёши не собирался просыпаться, несмотря на трезвонящий уже десять минут будильник. Это было обычное утро в доме Савады.— Ну, что мне с тобой делать! — умиленно всплеснула руками Нана, пришедшая будить своё чадо. Женщина завозилась, доставая из кармана фартучка коробок спичек, а то так Тсу снова не позавтракает. Чирк серной головки и мгновенная реакция окисления, сопровождаемая выделением тепла, как по щелчку разбудили шатена. И следующие три секунды Тсуна, словно всё тот же маленький ребёнок, с восторгом завороженно наблюдал, как огонь поглощает древко спички, а его мать точно так же следила за бликами пламени в карих глазах своего сокровища, что отливали оранжевым в такие моменты. Это был их маленький ритуал. Но вот, магия заканчивается, и спустя мгновение уже слышится не менее привычное: — Хиии! Я опаздываю!Мимо женщины в ванную проносится ураган, запутывающийся в пижамных штанах и врезающийся в косяк двери. Хихикая, она возвращается на кухню с целью проследить, не забудет ли её дорогой мальчик своё бенто, а то опять останется голодным.***Огонь — судья беспечности людей.Иногда, Тсунаёши снится, как он горит. В этих снах он лежит на своей кровати, объятый неистовым жгучим оранжевым пламенем. На удивление, предметы мебели остаются целыми и даже не покрытыми копотью, только металлические детали интерьера раскалены до красна, да и его тело обугливается до костей. Тсуна детально знает, как горит человек, и он словно со стороны наблюдает, как сам медленно тлеет и пропекается, в местах разрывов показывая багровое мясо. Но да, там, в этом огне, он всё ещё жив.Вот уже нет последних остатков кожи, кое-где виднеются голые, надтреснутые от нещадной температуры кости. А на почерневшем черепе пылают янтарным глаза, лишившиеся век, и определённо точно Тсуна видит там улыбку, затрагивающую сохранившиеся кусочки щёк. Лежащий на кровати он не кричит. Ему хорошо. Ему тепло. Его огонь, наконец, с ним.