12. (1/1)

***Мне хочется добить его. Мне хочется дожать его. Сломать. Выломать стержень. Вырвать что-то очень важное. Мне хочется, чтобы он прекратил существовать, чтобы от него не осталось и следа на этой земле. Мне хочется, чтобы ему было больно?— всячески, как только может быть. Я хочу, чтобы он мучился. Чтобы всегда помнил, что сделал. Но, если я хочу, чтобы он умер, то как он продолжит помнить? Как ненависть к себе будет продолжать отравлять душу? Нет. Умирать ему нельзя, как бы мне того ни хотелось. Как бы… Как нам с Диланом того ни хотелось. Но Бретт должен помнить все. Каждое мое ?прекрати?. Каждое диланово ?перестань?. Каждый наш вздох от боли, причиненной Веласкесом. Мне мало его сожаления. Мне мало того, что Дилан н и к о г д а не будет его взаправду. Мне мало моей ненависти. Я хочу ненавидеть сильней. Я хочу, чтобы ненависть лопнула, и меня наконец отпустило.Так я себе объясняю то, что сижу у его, Бретта, кровати в палате городской больницы, куда он был доставлен едва ли не в реанимацию. Дилан сюда ни ногой, даже по просьбе Коула и его мамы. А я… Я сижу рядом со своим обидчиком и со слезами на глазах прожигаю ему взглядом висок. Спит. И снится же ему что-то. Надеюсь, ему больно даже во сне. Надеюсь, морфин на него не действует. Я хочу, чтобы он чувствовал все. Я хочу увидеть, как ему станет еще больней, ведь первым, что он увидит, когда очнется,?— будет мое лицо.Лицо той, кого он пытался уничтожить, но у него не вышло.Надломил, сильно. Но не сломал окончательно.Сегодня день его выписки, и пришла к нему я лишь сегодня. Хочу, чтобы он был в своем рассудке, когда мы будем говорить.Когда он наконец открывает глаза, то уже почти даже не удивляется, не лепечет это недоуменное ?т-ты?. Я. Да, это я, и он знает.—?Зачем ты здесь?.. —?тянет сипло и слабо. Нет, все верно, не ?почему?, а именно ?зачем?. Это звучит как-то сильнее, что ли.—?Я хочу, чтобы ты смотрел на меня и вспоминал, как насиловал меня.—?Я помню,?— отрезает грубо. —?Ты довольна?—?Вполне,?— ухмыляюсь я, откидываясь на спинку кресла.Его зрачки бегают по моему лицу спешным образом, изучая черты. Какое-то время Веласкес молчит, как и я; слышен лишь его пульс, передаваемый через показатели аппарата, да голос в мегафоне, вызывающий доктора по фамилии Харт в отдел хирургии. Молчание?— это хорошо. Молчание оставляет тебя наедине со своими мыслями. А я хочу, чтобы мысли Бретта выжрали изнутри его гребаную черепную коробку. Я хочу, чтобы совесть, которой у него нет, выжгла ему внутренности до-долбаного-тла.—?Он… —?его голос начинает неуверенно дрожать, и Бретт несколько раз моргает, пытаясь приподняться. —?Он хоть раз приходил ко мне?А Бретт ждет, что он придет? После всего, Дилану слишком сложно играть в ?заботливого брата?. Заботы нет. Ею и не пахнет. Если я хочу, чтобы Бретт жил и помнил, то Дилан хочет, чтобы его снесло грузовиком. Насмерть. Этого достаточно, чтобы уяснить, почему его здесь сейчас нет? Мистер Веласкес удивился, почему он не захотел навещать, за Бретта ведь все так переживали, о нем так беспокоились, ему та-а-ак крепко досталось. А как досталось мне? Как меня использовали в целях сделать кому-то больно? Как досталось Дилану? Но никто о нас не думает. Никто о нас не знает.—?Здесь был твой отец и мама Дилана. А еще твоя мама, Айрин,?— сглатывая, я киваю головой. —?Но Дилан… Пожалуй, единственный человек, ненавидящий тебя сильнее, чем ненавижу я, это он. Ты действительно считаешь и веришь, что он придет? —?почему-то сейчас я чувствую себя действительно сильной. —?Хочешь, я скажу тебе, о чем он жалеет? —?делаю некую паузу, принимая тишину Бретта в ответ за знак согласия. —?Что не оставил тебя там, на парковке мотеля, истекая кровью. Так он горит желанием тебя увидеть,?— это неправильно, но я наслаждаюсь каждым произнесенным словом. Это совсем на меня не похоже, я такой никогда не была, но это взрастил во мне именно Веласкес?— ту отвратительную, омерзительную, очень некрасивую часть Мэллори Грейс, которую я ненавижу в себе, которую буду пытаться убить еще очень долго.—?Ты изменилась,?— уголки его губ приподнимаются в тени ехидной и лукавой улыбки. —?Наконец ты стала такой, как все, сняла розовые очки, сквозь которые смотрела на людей вокруг. Нотки стервозности тебе к лицу. С ними ты еще красивей. Наверное, с ними ты нравишься ему еще больше.—?Не делай вид, словно и я тебе нравилась. Все, что я ненавижу в себе, досталось мне от тебя, Бретт. Мне хочется снять с себя кожу, чтобы навсегда избавиться от ощущения твоих пальцев. Мне хочется вырезать себе память о тебе ножом. Мне хочется проткнуть себе ребра и вырвать с мясом все то, где есть хоть капелька тебя. Я хочу перестать ощущать тебя на себе и в себе. Ты сломал мне эти очки, ты почти сломал меня тем, что сделал. И я искренне ненавижу ту, кем мне пришлось стать из-за тебя.—?Мир жесток, Мэл.—?Не смей меня так называть,?— сокращение моего имени с его губ?— яд чистейшего вида.—?Да, только он может. Только Дилану ты разрешаешь, как и прикасаться к себе,?— я начинаю снова попадаться в капкан его манипуляций, у него даже сейчас выходит достать из меня все самое плохое и самое больное. Будь осторожней, Мэллори. Будь умней. —?Благодаря мне, ты стала сильной.И мне, что же, следует его поблагодарить? Сказать ?спасибо??—?А ты стал слабым,?— слегка отклоняю голову вправо, улыбаясь натянуто, как та кукла. Спокойно, Грейс. Спокойно. —?Удивительно, как все смогла разрушить одна хрупкая маленькая девчонка, правда?Мы оба сохраняем холодный тон в голосе, хотя оба и закипаем внутри.—?Я могу прямо сейчас трахнуть тебя еще раз,?— словно сгусток жидкости, скопившийся в горле, сплевывает Веласкес. —?И на этот раз здесь не будет никакого Дилана, чтобы меня остановить. И тогда ты так смело уже петь не будешь, малышка. Мы оба помним, как сильно ты умеешь дрожать в моих руках. Я помню вкус твоего страха.—?Твоя правда. Ты можешь. Физически ты сильнее, и мне тебя никогда не одолеть так. Мы оба помним, чем закончилась твоя предыдущая попытка, Бретт,?— я спрыгиваю с кресла, вешая на угловатое плечо тонкую лямку сумки и снимая с вешалки свой классический пиджак?— это произойдет уже сегодня. Тот самый ужасный момент, когда мне придется выступать перед всей школой. Мои темные волосы завиты в небольшие локоны, на теле сидит белая рубашка, заправленная в серые брюки в мелкую клеть, а еще я надела каблуки (в них ли содержится секрет моей уверенности сегодня?). Я улыбаюсь наигранно, смело подходя к нему на шаг ближе. Теперь он даже может схватить меня за запястье, если захочет. —?Ты слаб морально и психически. Ты повержен, Бретт. Ты сражен девчонкой, которая отобрала у тебя самое ценное. Я хочу, чтобы, помимо того, что ты сделал со мной, ты помнил еще и то, что я тебя победила,?— наблюдаю за тем, как в глубине его глаз бутоном розы распускается ненависть. —?Он мой. И он любит меня так, как ни за что не полюбит тебя. И я люблю его так, как ты никогда не сможешь. Он мой, Бретт. Тебе его не забрать. Тебе его не сломить, потому что у него есть я, и я тебе не позволю. И в этом, Бретт, твое поражение. И это ты будешь помнить всегда.—?Сука! —?он резко дергается, думает, что этим может меня запугать. Срывается с крючка, как та псина, которой сказали ?взять?. Вот только в целях его же защиты от самовредительства ему привязали к кровати руки. —?Дрянь! —?брызжет слюной он, а я с улыбкой круто разворачиваюсь на каблуках в сторону двери. —?Я убью тебя! Слышишь? Я тебя убью! —?а я довольна так, как за последние годы не была довольна. Внезапная вспышка агрессии с его стороны отзывается в нем же зашкаливающим пульсом, но мне плевать. Это он создал такую Мэллори Грейс?— ту Мэллори, которую я ненавижу, которую презираю, которую оставлю здесь, с ним, выйдя из больничной палаты. —?Я ненавижу тебя! Ненавижу!Не такой уж он и крепкий, как оказалось. И его брешь в системе, тот самый заразный и поражающий вирус, тот самый болтающийся винт?— я.—?Не нервничай,?— процеживаю холодно. —?Нервы ничего не исправят. Как и слезы, которые я пролила после того нашего вечера.—?Ты сволочь!А от ненавистной части меня есть прок?— только она и способна противостоять такому, как Бретт.Я закрываю за собой дверь, как и раньше до этого никак не реагируя на его обидные слова. Мне все равно. Мне пофиг. Мне одинаково, параллельно, фиолетово и по барабану. Стук моих каблучков отдается эхом по коридору, и я продолжаю улыбаться, но на этот раз уже счастливо. Сегодня я, Мэллори Грейс, практически полностью избавилась от Бретта Веласкеса. Я начинаю выбрасывать все о нем из себя в мусорку. И знаете, каково это? Это приятно. Приятно потихоньку становиться собой. Уже не такой доверчивой к людям, но живой, искренней и улыбающейся Мэллори Грейс.Вот бы не только я смогла сделать очистку себя и удаление всего, что связано с Бреттом.Как бы мне хотелось, чтобы Дилан тоже это смог.А ведь ему это в сотни раз сложней.***(Писалось под: Jónsi & Troye Sivan?— Revelation)Я?— это я. Почти прежняя, почти такая же, какой была до Бретта. В том смысле, что страхи у меня те же. Та же паника и та же боязнь кучи народа, что будет смотреть лишь на тебя (хорошо, с Диланом).За утро и так при разговоре с Веласкесом вымерла половина клеток нервной системы. Сейчас, за кулисами актового зала, я чувствую, что начинается вторая часть отказа моих нервов. Выглядываю из-за красных шторок в зал?— людей становится все больше и больше, и с каждым новым прибывшим у меня внутри словно что-то обрывается. Мои родители уже сидят там, и я зажмуриваю глаза, делая тяжелый вздох.Дрожь в руках.Сбитый сердечный ритм.Неравномерное дыхание.—?Ты главное ни на кого толком не смотри,?— дает мне совет Уиллоу. —?Смотри на клавиши, если тебе будет так удобней. Или на Дилана. Это создаст нереальный эффект того, словно вы играете лишь друг для друга.Эйнсли делает речевую разминку и упражнение для мимики лица. Драматический спектакль их актерской труппы будет в завершение тех пяти музыкальных выступлений, которые подготовил наш школьный музыкальный оркестр?— одно из них наше с О’Брайеном. Черт, я вздрагиваю даже от того, что кто-то чисто случайно дует в саксофон?— до того меня типает.—?Роджер, а нельзя поаккуратней? —?сердито складывает на груди руки Лоу, обращаясь к парню, играющему на духовом инструменте. —?Я тут стресс устранить пытаюсь, а ты все усложняешь.—?Прости, шоколадка,?— рыжий, покрытый веснушками Роджер Паттерсен подмигивает ей в ответ.—?Ты же знаешь эту мелодию на память, столько раз ее играла,?— возвращается она ко мне и берет меня за руку для поддержки.—?Сейчас мне кажется, что я уже ничего не знаю. Я забыла ноты и забыла октавы, и вообще не умею играть.На Лоу крестьянский чепчик и простенькое платье из мешковины, да и сам образ такой чисто средневековый.—?Не неси ахинею. Ты самый прекрасный игрок, которого я знаю. Самый прекрасный и талантливый,?— она чуть приопускает голову, но не глаза, пытаясь подловить мой взгляд.—?Неправда. Есть Дилан. И он играет лучше, черт его дери,?— кошусь на нее, стараясь делать равномерный вдох и выдох.—?Кстати, где он? —?девушка принимается оглядываться по сторонам, выискивая О’Брайена среди учащихся. —?Эй! Дилан!—?Нам скоро начинать, а его все еще здесь нет… —?мне уже не просто тревожно?— я сама состою на 99% из долбаной тревоги.—?Ди вот-вот придет, вот увидишь.—?Лоу… —?мои глаза расширяются от страха, я сильнее хватаю ее за руку.—?Эй! А ну, не трогайте декорации, придурки! Мы их месяц строили! Вон пошли! —?обращается Эйнсли к кучке музыкантов. —?Слышь, Уотерхилл! Я себе сейчас знаешь, куда скрипку твою засуну, если еще раз прикоснешься своими грязными пальцами к моей короне? Угадай! Кретина кусок!—?Лоу,?— дергаю ее вновь.—?Что?—?Я… Я не помню ноты ?мостика? в мелодии…Это мрак. Я для того так долго училась играть, чтобы под конец все забыть. Это дно.—?Все будет хорошо. Ты подсознательно знаешь, что делать,?— она приобнимает меня за плечи аккуратно, стараясь не размазать свой грим и не испачкать им мою белоснежную рубашку. —?Дилан тебе определенно поможет. Ради тебя он даже сыграет за вас двоих. Все будет хорошо, вот увидишь.И в тот момент, когда свет гаснет, а актовым залом овладевает тишина, я вижу, как это самое ?хорошее? машет мне ладошкой издалека. Но не для того, чтобы прийти ко мне. Это ?хорошее? сваливает отсюда подальше.Сердце падает в пятки.Все внутри обрывается.Началось.Боже-боже-боже…Ухожу с зашторенной сцены совсем, расстегивая верхнюю пуговку своей блузки?— мне кажется, я сейчас задохнусь здесь. Жарко, нечем дышать. Прикусываю ноготок большого пальца, издавая отчаянный скулеж. Мистер Торн надеется на меня. Родители надеются на меня. Все, блять, надеются, кроме меня самой. Где та ненавистная, но чертовски сильная часть Мэллори, что бьет Бретта Веласкеса словами? Сейчас бы она не помешала. Может, она работает не только с Бреттом? Может, она может научить не бояться и не паниковать?—?Мэллори! —?знакомый голос за спиной старается перекричать громкость музыки.На меня он действует подобно седативному, но не достаточно сильному, чтобы позабыть о страхе.—?Прости, что опоздал,?— Дилан направляется в мою сторону, но замирает в нескольких шагах, которые я, к ужасу, в дистанции между нами не оставляю.Я хочу ощутить его. Я хочу обнять его. Хочу почувствовать, как его руки обнимают меня в ответ. Я наговорила Бретту всякого в порыве мстительной злости, но что действительно убивает?— я ему не лгала. Я не скажу это вслух, как и, я уверенна, Дилан, но я…Я. Просто. Хочу. Чувствовать. Его.Мои руки обвивают его тело неожиданно для нас двоих, и хоть в ответ он может меня и не обнять, мне плевать. Прижимаюсь к его груди, втягивая запах одеколона с его белой рубашки.Прошу, обними меня.Мне нужно быть твоей.Я совершаю вещь похуже. Самую страшную вещь. Самую немыслимую и ужасную. Ту, к которой сама не готова, а он?— тем более. Становлюсь на носочки, сокращая расстояние между нашими лицами, сантиметры губ от губ. Мне нужен этот поцелуй. Мне нужно ощутить его губы на вкус, мне нужно раздолбать кувалдой остатки стены между нами. Я не хочу эту стену, я хочу чувствовать его и прикасаться к нему в живую. Робко. Несмело. Невесомо. Безумно осторожно.И я закрываю глаза и льну к нему. Мне так хочется, чтобы он сделал это в ответ. Вот только он неподвижен почти. Почти оцепенел. Его губы на вкус как спелая вишня, но мои он так и не пробует. Не позволяет себе. Не может через себя переступить.Свобода от Бретта Веласкеса слишком сильно развязала мне руки.Блять.В сумраке не видно моего стыда. В сумраке я не вижу его застенчивости.Мне хочется стереть последнюю минуту и никогда, никогда этого не повторять снова.А каким, я думала, этот первый наш с ним поцелуй должен был оказаться?Пф, а что, он вообще должен был произойти?—?Я думала, ты не придешь… —?стараюсь тут же перевести тему, отходя на шаг назад и больше уже не смотря ему в глаза. Не могу. Это ужасно.Все хреновей, чем кажется.Тем не менее, парень сам подходит на шаг вперед, очень робко касаясь моей щеки ладонью. Так, как только он умеет, как только может?— это его персональные границы, лишь робкие прикосновения без поцелуев.Дерьмо.—?Сегодня мы выступаем, как я мог бросить тебя здесь одну? —?и улыбается так легко, словно ничего и не произошло.А меня грызет. Меня изнутри выедает то, каково было его целовать. Безответно, да, но целовать. Я не хочу быть Бреттом. Я не стану его вынуждать. Если никогда?— значит никогда. ?Нет? и есть ?нет?. На то оно и ?нет?. Я поняла и уяснила. Но мне этого уже не стереть, а как бы хотелось… Если бы я только могла предсказать его реакцию…—?Я… Я не могу… Не могу пойти туда и сделать это, Дилан,?— паника заставляет меня заикаться. А он лишь ласково и спокойно улыбается мне в ответ:—?Хорошо, мы не станем играть,?— и берет мое лицо в чашу своих ладоней. —?Ты слышишь меня, Мэллори? Скажи мне, что ты хочешь сделать, и мы сделаем это,?— а затем добавляет это безумно нужное мне:?— Я с тобой.—?С…Со мной?Ему трудно. Ему тяжко, но он делает это?— берет кувалду и помогает мне ломать эту стену, построенную Бреттом. Удар за ударом, выламывая лед на крошки.—?После всего, что ты для меня сделала, я с тобой во всем.Его ладонь ложится мне на затылок, и я ощущаю его влажный поцелуй у себя на лбу.—?Во всем,?— вторит своим же словам, щекой прислоняясь к моему виску. —?И я… Я хочу рассказать.—?Рассказать что?—?Я хочу рассказать все о Бретте… Хватит, я больше уже не могу держать это.А внутри уже в который раз что-то обрывается.—?К-когда?—?После концерта,?— п-после… Так скоро? —?Я пять лет держал все в секрете. Пять лет терпел и думал, что однажды все прекратится. Но именно так, и никак иначе это не произойдет. Мне уже плевать на все, лишь бы он ответил за то, что сделал. Со мной и с тобой.Рассказать.Это в корне изменит все. Даже нас с Диланом. ?Нас?.Но если он со мной во всем, так и я с ним.—?Это решение было очень непростым для меня, Мэл…—?Но я с тобой. Во всем.?Дамы и господа! —?звучит объявление следующего выступления. —?Этот рояль в четыре руки в исполнении Мэллори Грейс и Дилана О’Брайена полностью заворожит вас, не сомневайтесь?.Не дышу. Чувствую, как ужас крадется мне по позвоночнику, как чертов альпинист.—?Бежим или остаемся? —?наконец спрашивает Ди.Красная занавесь откатывается, как в замедленной съемке, и я внезапно понимаю, что иду не в сторону выхода, а в сторону стоящего на сцене фортепиано. Свет софитов слепит мне глаза, а в зале такая тишина, что можно услышать собственный пульс?— вот если бы еще сердце билось. Табурет широкий, мы спокойно садимся на него оба. Черт. Я здесь, на сцене. Я не убежала, а посмотрела своему страху в лицо.88 клавиш под пальцами на двоих.88 музыкальных букв, чтобы выразить все то, что не скажешь словами.88 ударов для разнесения стены между нами вдребезги.Мои руки опускаются на их поверхность, дыхание рваное.—?Давай сыграем так, как будто нас никто не видит,?— шепот е г о слов достигает моих барабанных перепонок.Я делаю вдох?— и мир словно замирает для меня; я кану, проваливаюсь, исчезаю отсюда.А затем в какой-то момент аплодисменты рвут зал, и люди поднимаются на ноги. Мои пальцы медленно отрываются от последних, финальных нажатых клавиш, а глаза застилает пелена счастливых слез. ***Правдаразрушит всех.***От лица Дилана.Если бы здесь был мой отец, он бы мной гордился. Если бы он был здесь, все было бы иначе. Если бы он был здесь, я смог бы по-нормальному ответить Мэллори на поцелуй. Если бы он был здесь, Бретт бы ничего со мной не сделал. Если бы он был здесь, мне бы не пришлось сидеть на заднем сидении машины по пути к его дому и выстраивать логический текст моей речи признания. Что будет, то будет, я уже до того дохожу, что мне становится все равно, как это повлияет на наш с мамой статус. Гори оно синим пламенем. Я так или иначе уничтожу правдой всех.Этого подонка сегодня выписывают. Бретт не захотел, чтобы за ним кто-либо приезжал и забирал его, сказал, что ?друзья подкинут?. Знаю я его друзей, ага. Я помню, как им было на него плевать. А я плюю сильнее всех. Все, о чем я думаю сейчас, прислонившись лбом к холодному стеклу, о том, как ублюдок будет гнить в тюрьме. Как сдохнет там.Это греет мне сердце.—?Ты был очарователен, родной,?— сидящая на пассажирском сидении впереди мама счастливо оборачивается ко мне и робко берет за руку, поднося мою ладонь к своим губам. —?Мой мальчик хороший.—?Он бы тобой гордился,?— с искренней улыбкой обращается ко мне Коул, бросая взгляд в зеркале заднего вида.И он гордится мной так, как гордился бы отец.—?Он тобой гордится, Дилан,?— в уголках ореховых глаз мамы скапливаются хрустальные капельки слез.Мне бы хотелось улыбнуться им в ответ. Мне бы хотелось быть счастливым. Но я просто молчаливо поджимаю губы в знаке своей благодарности. Я как всегда?— забитый тихоня, не проявляющий особо никаких признаков веселья или открытости. Но я хочу. Я хочу быть веселым, хочу быть открытым, только путь к этому очень сложен. И сегодня я сделаю это.Я так долго просто существовал. Так долго желал и этого не чувствовать?— свою физическую оболочку без всего того, что делало меня человеком. Мне хотелось ничего не чувствовать. Мне так часто хотелось бесследно исчезнуть, выйти из себя, оставаться где-то в стороне. Потянуть за ручку двери и выйти из всего этого, словно из комнаты. Мне хотелось закрыть глаза и просто отключиться?— навсегда, чтобы от того, что делало меня мной, ничего не оставалось. Но все это время я был здесь… А сегодня я стану свободным. Я перестану с у щ е с т в о в а т ь и начну ж и т ь.—?Мы с Коулом ужин приготовим, милый, а ты пока можешь отдохнуть,?— мама пламенно кладет свою хрупкую ладонь мне на щеку, когда мы выходим из припаркованной машины у гаража дома Веласкесов. —?Я планирую испечь твой любимый персиковый пирог. Ваш с Бреттом любимый.Да. Это единственное, что у нас общего?— любовь к персиковым пирогам.—?Может, ты пригласил бы к нам на ужин Айрин? —?неуверенно предлагает мама Коулу, на что отец Бретта пожимает плечами. —?Думаю, это Бретту бы понравилось.—?Да, первые пять минут были бы нормальными, а затем, по классике жанра, моя бывшая жена всем бы испортила настроение. Но, если Бретта это обрадует, почему бы и нет? Скажем, в пятницу?—?Как-то я переживу один вечер с твоей бывшей женой,?— мама издает смешок.—?Учти, она, как всегда, будет предвзята ко всему.?Вечера пятницы не будет?,?— молчаливо решаю сам для себя и прохожу в дом. Коул с мамой шутят что-то о том, каким еще может быть вечер встречи с Айрин, а я неспешно бреду по коридору, дрожащими пальцами оттягивая галстук, чтобы он не удушил меня. Едва перебираю ногами, переступая порог комнаты и закрывая за собой дверь. Моя спина так и прислоняется к ее гладкой поверхности, а взгляд устремляется в никуда, в неопределенную точку пространства. Я мечтал стать этой точкой. Мечтал стать незамеченной неопределенностью. Чем-то неплотным, бестелесным, чужим сознанием с чужой жизнью и чужими привычками. Я ненавидел себя. Каждый раз, глядя в зеркало, мне хотелось его выломать, разбить, ведь только его осколки могли бы отобразить то, какой я: абсолютно разбитый и разрушенный под кожей, внутри. Разбитое зеркало?— разбитый я. Вот это реальность. Вот это то самое настоящее отображение, без социальных масок и попыток как-то склеиваться самому. Дышать становится нечем, воздух в комнате спертый и сухой. Жадно хватаю его ртом, пытаясь снять с себя галстук окончательно. У меня подкашиваются колени и глаза заплывают, отчего очертания всех предметов в комнате резко теряют свой фокус. Дрожь в теле усиливается, и мне кажется, что я слышу в ушах шум. Я начинаю интенсивней дышать, словно мне не хватает кислорода, обеими ладонями нервно растираю себе шею и затылок, прикрыв веки. Пальцы касаются уголков рта, мажут по щекам. Рот. Больно упираясь бедром в ребро моего рабочего стола, закрываю его себе обеими руками. Всегда закрывал. Пять лет закрывал. Пять лет молчал. Пять лет говорил себе ?не надо?. Пиджак кое-как вешается на спинку стула, а пуговиц на рубашке неожиданно оказывается так много, что я словно разбираюсь с ними несколько вечностей. Что-то дорожкой обжигает мне кожу щеки и скапливается на подбородке, а затем капает мне на грудную клетку. И на пол. И на руки. Все вниз и вниз. А шум в голове становится все сильнее, все громче. Кажется, мама счастлива с Коулом. Ты готов разрушить ее счастье? Ты готов его уничтожить? Готов убить всех? В единичном случае бью кулаком в стену, да так и оставляю его прислоненным к прохладной поверхности. Пять лет маминой улыбки. Пять лет персональной боли. Пять лет маминого спокойствия. Пять лет собственной злости и ненависти. Пять лет маминого счастья. Пять лет прикосновений Бретта. Б-блять. Я словно теряю центр тяжести, поднимая потупленный взгляд к потолку. А диафрагма от частоты вдохов и выдохов растягивается все ритмичней. Я открыл бы окно, но сейчас я даже толком рубашку не могу снять. Соберись, дерьма кусок. А шум в голове уже звонче внутреннего голоса, за ним я почти уже не слышу самого себя. Мне не хочется себя слышать. Мне не хочется себя ощущать. Он привил мне ненависть ко всему в себе, к любой клеточке, любому мысленному процессу, любому совершенному вздоху, каждому взгляду на самого себя. Я отвратителен. Я ужасен. Я мерзкий. Давай, стань еще ужасней?— сломай всех. Прекрати молчать. Хватит молчать. Умоляю. Пожалуйста. Только говори. Меряя шагами пол собственной комнаты, я затыкаю ладонями уши, словно это заглушит этот все нарастающий шум в голове. Хватит молчать.Хватит молчать.Хватит. Молчать.Х в а т и т м о л ч а т ь.Хватит.—?Хватит.Шум резко исчезает, словно его и не было, словно и не давил мне на мысли, на грудину и на плечи, вбивая в пол молотком, как тот ржавый гвоздь. Мои мокрые ресницы дрожат, пальцы твердо стискиваются в кулак. Делаю глубокий вдох и шаг к двери.—?Хватит, Дилан.Сейчас что-то будет. Прямо сейчас, в ту секунду, когда я выйду к ним. Словно состоя из дерева по отношению к гибкости тела, я направляюсь в сторону кухни?— так все во мне напряжено. Замираю в дверном проеме, поднимая на Коула и маму взгляд. Бледный, заплаканный и чертовски, чертовский уставший от секретов, лжи и молчания.Заметив меня таким, мистер Веласкес тут же меняется в лице?— с радости в недоуменную тревогу; а мама… Ее дрожащие губы приоткрываются, но с них не слетает ни слова. Они обмениваются не на шутку обеспокоенными и напуганными взглядами. А я чувствую, что готов.Я готов сломать всех.Я готов открыть миру настоящего Бретта Веласкеса.Я готов к тому, чтобы мне стало действительно лучше.—?Д-Дилан…—?Бретт насилует меня,?— меня типает, и выпаливаю я все это довольно быстро?— боюсь, что не заговорю, если буду медлить.Мне нужно сказать. Мне нужно поделиться. Мне нужно быть услышанным. Я хочу быть услышанным.—?Ч-что? —?если бы Коул сейчас что-то пил, то поперхнулся бы.—?Я не мог никому рассказать,?— я делаю нервную паузу, переводя взгляд с мамы на мистера Веласкеса. —?Но я хочу рассказать. Я готов рассказать. Наконец-то… Наконец-то я чувствую, что готов. На это у меня ушло пять лет… Бретт… Бретт насилует меня.А короткие ногти с такой силой впиваются в ладони, что я практически ощущаю теплую и липкую жидкость, сочащуюся из оставленных ран.—?Я знаю, о чем я говорю. Все те синяки и побои на моем теле… Это все он. Нам… Нам было по тринадцать, когда он впервые заставил меня заниматься сексом против моей воли.—?Господи… —?одними губами произносит мама едва различимо, зажимая нос обеими ладонями.Ее шаги робкие, она, вроде, и протягивает ко мне руки, но не знает, может ли меня обнять. А в пелене ее слез так много отчаянного сожаления, что сейчас в нем захлебнусь. Мама прикусывает губу, скалясь от рыданий, пальцами едва прикасается к моему плечу. Снова отводит руку от нерешительности, а потом заключает меня в очень осторожные, экстренно аккуратные объятия.—?Я… Я должна была догадаться… Должна была понять…А я тупо шмыгаю носом, уткнувшись носом ей в хрупкое плечо.—?Я должна была защитить тебя… Б-боже…А Коул зажмуривает веки, тяжко хватаясь пальцами за переносицу.Миф о ?прекрасности? его сына разнесен вдребезги.Прямо, как я.***До дома его подкидывает Колин. Удивительно, что вообще согласился после того, что Бретт выкинул там, в баре. То, что он все звал имя Дилана, вызвало какие-то подозрения, но никаких толком фактов в подтверждение не было. Поднимаясь по ступенькам крыльца дома, Бретт теребит пальцами бинт на запястье другой руки?— нитки все рассатываются.Веласкес извлекает из заднего кармана джинсов ключи; звонить в дверной звонок не особо хочется. Хочется войти и не привлекать к себе внимания. Но ведь так уже не получится, правда?В доме слишком тихо?— Бретт даже не сразу это понимает,?— словно никого и нет. Но есть, да?Их он замечает в гостиной. Всех троих, всех, кто живет в этом доме. Дилан молчаливо сжимает в своих ладонях обе ладони его заплаканной матери, а Коул все не убирает руку от диланового плеча. Секунда?— и Бретт перестает дышать. Понять, что случилось, несложно. Это видно по глазам О’Брайена, которые он поднимает на Веласкеса, услышав шум шагов.Он рассказал.Он рассказал им все.Рюкзак Бретта, как и взгляд, падают на пол, а в доме воцаряется абсолютная, хрустальная тишина.—?Д-Дилан… —?монотонным, но дрожащим голосом. —?Мы… Мы можем поговорить?Наверное, сейчас должен был бы подняться сам Дилан и смачно врезать ему по роже. Или Коул должен пригвоздить его к стенке, сказав, что убил бы его, не будь Бретт ему сыном. Но на ноги вскакивает Сьерра, и именно она направляется к младшему Веласкесу.Черт. Его мама.А что делают мамы, когда их детям делаю больно? Правильно, они рвут пасть и перегрызают глотку каждому, кто обидел ее ребенка.Бретт не может себя заставить поднять на нее взгляд и посмотреть ей в глаза. Ее ладонь размашисто замахивается и со всей дури оставляет на его щеке хлесткую затрещину, оплеуху, от которой аж что-то клацнуло в голове.—??Разговорами? ты называешь то, чем вы занимаетесь с моим сыном за закрытой дверью? То, как ты его насилуешь? Как мерзко поступил с этой девочкой?— Мэллори? —?низким тоном, с целой симфонией злости в голосе тянет женщина. Бретта окатывает сбивающая с ног волна исходящей от Сьерры ненависти во взгляде. Женщина подходит к нему еще ближе на шаг, следующие слова словно рикошетят от его подбородка:?— Ты поговоришь с ним лишь в суде,?— сквозь зубы, холодно, зверски опасно.