Глава в торая (1/1)

Жан-Люк перевернулся на спину и натянул одеяло на грудь. Постепенно все возвращалось на свои места. Никакого Кью здесь не было. Жан-Люк лежал в постели, в собственном доме, на Земле. Это был всего лишь сон, хотя и очень реалистичный; давненько такие не снились. Жан-Люк вздохнул и взглянул на часы. У Ларис была дурная привычка вставать в пять утра и, нимало не тревожась о том, мешает ли шум, готовить завтрак, обсуждая последние новости с Жабаном. Жан-Люк много раз просил ромуланцев вести себя тише, но это не помогало. Он сел на кровати, выглянул в окно — небо все еще было затянуто тучами, как и последнюю неделю; бесконечная гроза раз начавшись не собиралась заканчиваться — а затем потянулся за брюками, которые должны были лежать на стуле. Но сейчас никакого стула здесь не было, вместо него пальцы наткнулись на стену. Жан-Люк тут же вспомнил: он не на Земле, а только летит туда. Каюта на ?Ла Сирене? воссоздавала спальню, но не совсем точно, из-за несовпадения размеров пришлось сделать перестановки. Например, стулья попросту не влезли. Но кто тогда говорил в той части каюты, которая служила гостиной? Жан-Люк прислушался. Оба голоса были мужскими, оба казались знакомыми. Он огляделся, обнаружил одежду прямо на краю кровати и начал одеваться, стараясь вести себя как можно тише. Одна штанина была измазана кровью и прошита пулей насквозь. Надо было еще вчера выбросить эти брюки и реплицировать новые, но Жан-Люк так устал, что просто разделся, кинул их на кровать, упал и уснул. Теперь-то он это припоминал. Такая забывчивость беспокоила. Став синтом, Жан-Люк должен был избавиться от нее вместе с человеческим телом. Так в чем же дело? В том, что процесс каталогизации воспоминаний еще не был завершен до конца? Сунг говорил, что поначалу возможны незначительные ошибки, которые система устранит сама. Пса, конечно, провести не удалось. Первый сразу же поднял голову и радостно уставился на Жан-Люка, предвкушая ранний завтрак. Жан-Люк кормил его строго по расписанию, но пес был неисправимым оптимистом и каждый раз надеялся, что если уж хозяин решил встать раньше обычного, то и миску наполнит сразу же. Жан-Люк жестом приказал псу лечь обратно, но тот не послушался. Он шумно зевнул, продемонстрировав пасть, полную звезд и черных дыр, и вразнобой завилял хвостами. Затем он встряхнулся, и из шерсти в разные стороны сверкающими волнами брызнули крошечные звезды. Первого не мешало бы вымыть, но об этом Жан-Люк вчера тоже забыл. Ему пришлось долго беседовать с адмиралом, в сотый раз пересказывая события последних дней, и сил к вечеру совсем не осталось. А ведь Первый свободно гулял по кораблю; не удивительно, что он так испачкался! Один край кровати был уничтожен снарядом, а в полу прожгло огромную дыру. Жан-Люк осторожно ее обошел, жестом показав Первому, чтобы тот вел себя тихо. К счастью, эту команду пес соизволил выполнить. — И все же я думаю, что решение неправильное! — Мы уже все обсудили; для меня болезнь гораздо менее опасна, потому что, как ты говоришь, ?мое сознание так и осталось примитивным?. Голос казался на удивление знакомым: тембр был почти как у давно умершего отца Жан-Люка, да и интонации звучали похоже. Кто же еще мог так говорить? — Но именно твоя ограниченность не позволит докопаться до сути! Ты все еще плохо знаешь континуум! Жан-Люк, поверь мне, отправиться туда в одиночку плохая идея! Пойдем вдвоем! Я не думаю, что карантин поможет. Уже поздно метаться, разве не так? Жан-Люк? Надо признать, голос и правда был похож, разве что казался менее хриплым. Жан-Люк поспешно оделся и на цыпочках подкрался к двери. Первый побрел следом, неровно цокая когтями и сипло дыша. Из его пасти капала черная материя, прожигая ковер, а хвосты возбужденно дрожали над головой в предвкушении завтрака. — Конечно, я ведь провел в континууме всего лишь несколько тысяч лет! — Детский срок! Младенческий! Мой сын в твоем возрасте только-только сделал свой первый астероидный пояс! — Ах вот как? Но именно я решил вопрос с астероидами, с которым не могли разобраться пятеро кью, и ?ограниченность? мне не помешала. Скорее помогла, потому что именно из-за нее чужое воздействие стало гораздо более очевидным. К тому же, ты помнишь, что сказал Генерал? — Генерал до сих пор ненавидит меня и скажет что угодно, лишь бы опорочить мое чистое имя! — А тот случай с жидким пространством, которое начало просачиваться сквозь червоточину и чуть не залило целую звездную систему? Кто быстрее всех нашел выход… — Но сейчас проблема в континууме, Жан-Люк! Уж в нем-то я точно разбираюсь лучше! — Для тебя он слишком привычен, ты воспринимаешь его как должное. Ты даже объяснить толком не можешь, что он такое. — Потому что он… ну, просто континуум! — Вот именно так вы все и считаете. И не удивительно, ведь он был частью вас миллионы лет. Но для меня он вполне ясная система с набором инструментов. Я все еще разделяю его и себя. — Звучит оскорбительно! К тому же, мы могли бы попросить Аманду… — Которая пропала… Жан-Люк резко толкнул дверь и уставился на незваных гостей, а гости — на него. В отличие от Кью из сегодняшнего сна, который выглядел абсолютно так же, как и раньше, этот Кью изменился. Жан-Люк никогда не подумал бы, что бессмертное существо может постареть, но именно это и произошло: в уголках глаз появились морщины, на висках — седина. К тому же Кью немного потолстел и казался каким-то… неловким. Он сидел за столом, но не как обычно — вольготно раскинувшись и заняв как можно больше пространства — а напряженно сжавшись, скрестив руки на груди. Одет он был странно: в исторический военный костюм, но не роскошный и яркий, как можно было бы ожидать, а запылившийся, несвежий и мятый, с темными пятнами на рукавах и десятком мелких прорех на плече. А вот второй гость выглядел гораздо свежее: на нем были ничем не примечательные черные брюки и водолазка, новые и чистые, почти нелепые на фоне усталого Кью и гостиной, изуродованной обстрелом. На вид ему можно было дать лет пятьдесят. Жан-Люк с удивлением рассматривал лицо гостя — свое собственное лицо, только более молодое. Первым молчание нарушил Кью. — Жан-Люк! — воскликнул он, раскинув руки для дружеских объятий, которым не суждено было состояться. — Сколько лет, сколько зим! Как я рад снова тебя видеть! Проходи, выпей чаю! Голос у него тоже изменился: звучал более взросло, менее экзальтированно. Или же не взросло, а утомленно? Трудно было сказать наверняка. Сам Жан-Люк вовсе не был уверен, что рад видеть Кью. Да, под конец их знакомства Жан-Люк начал испытывать к Кью дружеские чувства — вероятно, не вполне уместные в отношении формы жизни, полностью отличной от человека — но появление Кью почти всегда сулило неприятности. К тому же, они так долго не виделись! Жан-Люк уже плохо помнил их отношения тех лет. Первый посмотрел на Жан-Люка, ожидая реакции на гостей, но, не дождавшись команды или даже намека, решил действовать на свое усмотрение: вначале направился к Кью и тщательно обнюхал его ногу, а затем подошел к двойнику Жан-Люка и с сомнением оглядел с ног до головы. Все хвосты, кроме основного, Первый поджал, из-за чего стал похож на огромную упитанную крысу. Двойник бросил на собаку только беглый взгляд и тут же отвернулся. Первый издал неопределенный звук, полный сумбурных эмоций, среди которых яснее всего звучало неодобрение. Какое-то время никто, кроме Первого, не нарушал тишины. В конце концов заговорил Двойник: — Думаю, будет лучше, если все объяснит Кью, — произнес он. Было в его голосе, в манере держаться что-то неуловимо раздражающее, какая-то неуместная раскрепощенность. — А мне надо спешить, дело срочное. — Но мы же так и не договорились… — начал Кью возмущенно, но не закончил, потому что его спутник щелкнул пальцами и исчез в яркой вспышке света. — Отлично, просто отлично! Какой пример ты подаешь? Что за манера сбегать посреди разговора? — Кью вздохнул и перевел взгляд на Жан-Люка. — Ну что ж, ничего не остается, придется рассказывать мне. Не уверен, что я знаю достаточно короткие слова… — Ты появился первый раз после нескольких десятилетий, и первое, что делаешь — оскорбляешь меня? — Не хочу нарушать традиции! Только не говори мне, что не скучал по нашим перепалкам. Мой Жан-Люк все равно давно уже сознался, что они ему нравятся. А это значит, что ты думаешь так же. — Кью подняв одну бровь с немым вызовом. Жан-Люк промолчал. Возможно, останься он прежним, не смог бы сдержать раздражения, но, как оказалось, теперь даже вербальные выпады Кью он выносил совершенно спокойно. Жан-Люк получил синтетическое тело три дня назад и еще не успел привыкнуть, но некоторые вещи, вроде свежеприобретенного хладнокровия, ему определенно нравились. Первый наконец прекратил рассматривать гостя, направился к своей миске и начал требовательно бить ее лапой. — И покорми свою собаку! Это бренчание действует мне на нервы! — А вот Кью явно был раздражен. Он напряженно поднял плечи, нахохлившись, как замерзшая птица. — Я очень рад за ?Жан-Люка?, кем бы он ни был, но может ты все же объяснишь, что происходит? Кью вздохнул, помолчал, снова вздохнул, перевел взгляд на пса. Жан-Люк воспользовался паузой, чтобы усесться за стол. Только когда он сделал первый глоток чая, Кью наконец-то заговорил. — В континууме эпидемия, — голос у него был безрадостный. — Не думал, что кью могут болеть. — Это не вполне болезнь. Ты же читал доклады дорогой Кэти о наших встречах? — Кэти? Ты об адмирале Джэйнвей? — О ком же еще? Жан-Люк кивнул. — Значит, знаешь о континууме то же, что и она. И как думаешь, почему там запрещено инакомыслие? Честно говоря, Жан-Люк полагал, что единственной причиной служило высокомерие: кью считали свой образ мыслей единственно верным, образ жизни единственно правильным, и принять иную точку зрения для них было практически невозможно. Только теперь Жан-Люк задумался, не стояло ли за их желанием придерживаться единого курса что-то еще? Кью продолжил, вторя мыслям Жан-Люка: — Уверен, ты считаешь единственной причиной нашу уверенность в собственном превосходстве. Но это не так. Не вполне так. У любви к единообразию мнений есть важные основания. Тебя никогда не интересовало, почему мы называемся континуумом? — Конечно, интересовало. Но я не думал, что когда-нибудь услышу от тебя объяснение. — Что ж, я тоже не думал, что буду делиться с человеком нашими секретами. Но все же, твой случай особенный. Ты ведь тоже Жан-Люк — до какой-то степени… Это ?до какой-то степени? Жан-Люку совершенно не понравилось, но он промолчал, чтобы не сбить Кью с мысли. — ?Континуум? следует понимать буквально, как неразрывность времени, пространства и разума. — А! Значит, и неразрывность мыслей? — Именно! Континуум всегда был достаточно однородным по той простой причине, что мы связаны гораздо теснее, чем вы, люди. Наши умы соединены в непрерывное целое, а пространство и время сотканы в единую сеть. Даже я — при всей своей склонности к нестандартному мышлению — обычно не перехожу черту и не нарушаю общий ход мыслей. И никто не нарушает. Не нарушал раньше. Ты же читал доклады Кэти о Куинне? Жан-Люк кивнул. — Значит, знаешь, что он хотел покончить с собой. Одной из причин, по которой Куинна заперли в астероиде, был страх заразиться его философией. Континуум потребовал изолировать инакомыслящего, перекрыть связь. Да даже сам Куинн понимал, что его образ мыслей может растечься по континууму и изменить мнения и суждения тех, кто вовсе этого не желал. Куинн хотел убедить нас в своей правоте, а не заразить ею, как вирусом, вот почему он вначале стал человеком, и только потом убил себя. — Я думал, он сделал это потому, что, будучи Кью, невозможно умереть… — Может ли умереть бессмертный? Поверь мне, может, этот парадокс вполне решаем. Куинн боялся, что момент его смерти окажется таким ярким, таким значительным, что повлияет на восприятие его идей. — Но теперь в континууме появился кью, который не стесняется навязывать свое мнение? В этом проблема? — Все еще хуже. — Кью еще больше помрачнел. — О войне в континууме ты тоже знаешь. И что такое война, если не крайнее противоречие мнений? Она сильно повлияла на континуум, во всех смыслах. Кэти упоминала про разрывы? Некоторые кью умерли, некоторые отказались участвовать. Континуум потерял однородность. Это плохо для нас, неприятно и тяжело, но, как мы думали, пережить войну удалось без больших потерь. Мы ошиблись. В какой-то момент все мы начали замечать необычное — не только в континууме, повсюду. Космос вел себя странно, планеты сходили с орбит, астероиды взрывались, сверхновые возникали из ничего, черные дыры появлялись там, где их никто не ждал, обезьяны пели песни на клингонском, бетазоиды ели кардассианцев, корабли Звездного флота летали на грибах, динозавры с Земли и основали свою цивилизацию в дельта-квадранте, а тихоходки стали разумным видом! Аномалии накапливались, искажения становились все страннее. И, что самое страшное, мы не могли найти причину! Мы, кью, все знающие, все видящие! Хотя нет, самое страшное даже не это. Пока мы пытались выяснить, что происходит, странности перестали быть странностями. — Что ты имеешь в виду? — Представь себе: однажды ты замечаешь, что у всех людей теперь по три руки. Ты в шоке пытаешься понять, что происходит, весь день ищешь причину, затем, по этой вашей дурацкой человеческой привычке, ложишься спать, а наутро просыпаешься в полной уверенности, что три руки у вас было всегда. Как тебе такое, Жан-Люк? — То есть, даже если эти разрывы континуума уже сильно повлияли на… на все вокруг, — Жан-Люк обвел каюту рукой— ты больше не можешь этого определить? — Нет. Для нас грань между желаемым и действительным очень тонка. Задумаешься, отвлечешься, и вот уже ты живешь в мире собственных фантазий. — Кью поморщился, будто это был худший сценарий развития событий из всех, что он мог представить. — К тому же, мы не уверены, что в точности произошло. Вероятнее всего, дело даже не в самих разрывах, ведь мы их устранили. Искажения реальности стали возникать не сразу после войны. Мы думаем, что один из разрывов повредил сознание какого-то кью, и тот теперь не может функционировать нормально. Он болен, сошел с ума. А может, уже и не только он, ведь он был подключен к континууму. И это опасно не только для нас, но и для вселенной, для всего вокруг! Ты представляешь себе, что может сотворить существо, которое способно менять действительность по желанию, если потеряет с ней связь? Уже творит! А болезнь заставляет этого кью, кем бы он ни был, хотеть странного. Или же он просто забыл, каким мир должен быть на самом деле, и правит действительность, подгоняя под ложные воспоминания. Трудно сказать. — Кью сделал паузу, чтобы многозначительно вздохнуть. — Поначалу мы думали, что дело не в континууме, а во вселенной. Это в ней что-то сломалось. Но мы не могли найти причину! По счастливой случайности один из нас обнаружил в континууме маленькую странность, совсем крохотную. Он спросил о ней у остальных, и тут-то мы поняли, что происходит. После этого догадаться, что проблема не во внешнем мире, а в самом континууме, стало легко: никто не может повлиять на нас, действуя извне; такое под силу только одному из кью. Это не вселенная сбоит, а мы. Кью заболел, подцепил в одном из разрывов какую-то дрянь, или был контужен, или просто придумал чудовищную ерунду и поверил в нее, а его безумие начало распространяться и на остальных. Кью замолчал и с жадностью посмотрел на чашку в руках Жан-Люка. Тот молча сходил за еще одной. — И как вы решили эту проблему? Вы придумали, как находить искажения? — Не вполне. — Кью отхлебнул чай, недовольно поморщился, сделал еще глоток. — Мы обнаружили — совершенно случайно — что если сконцентрироваться на странности, то ее можно осознать. Но для этого нужно знать, где искать. В любом случае, поиск последствий не имеет большого смысла. Нужно найти причину — того самого кью, с которого все началось. Вероятнее всего, он остался в континууме. Но вернувшись туда, мы рискуем и сами заразиться. — И как вы поступили? Кью пожал плечами: — Мы сдались. Изолировались, прервав связь с остальными. — То есть, фактически, вы сломали вселенную своим внутренним конфликтом и решили оставить все, как есть? — Поверь, лично я считаю, что изоляция ничего не даст. Как найти причину, если мы разделились и существуем по отдельности? Как искать нарушения в континууме, прервав с ним связь? Наверняка мы все уже заражены, поздно принимать превентивные меры! Но, как я сказал, мы коллектив. Я не могу действовать вразрез с общим решением; по крайней мере, не сейчас, когда все так единодушны. Я могу лишь слегка уклониться от курса. Тут Жан-Люк прав. У него гораздо больше шансов пойти против воли континуума, не доломав его окончательно по одной простой причине: он еще не вполне влился и все еще немного чужой. — И ты решил устроить карантин в моей каюте? — А куда мне еще идти? И признай, Жан-Люк, человечество имеет к этой проблеме непосредственное отношение. Именно Кэтрин Джэйнвей вынесла решение, подтолкнувшее нас к войне. И потом, человеком я уже был, так что хотя бы знаю, каких ужасов ожидать! Жан-Люк вскинул голову. Он-то думал, что под изоляцией подразумевался временный разрыв связи с континуумом, что Кью просто прекратил общаться с остальными, а он стал человеком? Это объясняло, почему он вдруг решил выпить чаю, почему не сотворил чашку из воздуха, почему никак не мог повлиять на решение того ?Жан-Люка?. — Так ты больше не Кью? — Конечно я кью! Как я и объяснил, всего лишь прервана связь. Стоит ее восстановить, как всемогущество вернется, и я смогу избежать дурацких вопросов, просто щелкнув пальцами и испарившись, как Жан-Люк только что. — Кстати, о Жан-Люке. О нем ты не хочешь рассказать? — Не уверен, что это имеет отношение к делу, — Кью выглядел почти смущенным. — Но раз уж ты решил втянуть меня в эту историю, думаю, мне стоит быть в курсе, не находишь? —Хорошо, я расскажу. Но обещай не психовать, ладно? — Да говори уже! Кью сделал загадочную паузу. Искоса посмотрел на Жан-Люка. Полюбовался собственным ногтем. — Кем ты себя считаешь, Жан-Люк? — наконец спросил он. — Ты про мое новое тело? — Я про твое новое все. Ты же не думаешь, что человеческое сознание можно отделить от мозга и переписать на совершенно другой, чуждый носитель? Человек не компьютерная программа — тело такая же часть тебя, как и сознание. Одно невозможно без другого. Жан-Люк вдруг испытал чудовищное дежавю: он уже говорил с Кью о том, можно ли остаться человеком в нечеловеческом теле, и совсем недавно. Он вспомнил бесконечную пустоту и белую лестницу. Интересное совпадение! Впрочем, эта тема волновала Жан-Люка; не удивительно, что она всплыла и во сне. — Но доктор Сунг сказал, что перенес мое сознание. Что ему удалось создать технологию… — Такую технологию в принципе невозможно создать на вашем уровне развития. Вы не понимаете, что такое сознание и как с ним работать, — реальный Кью был полностью солидарен с Кью из сна. — Как же тогда вам его перенести? Единственное, что людям под силу — сделать копию. Представь себе ситуацию: твое сознание отправили в искусственное тело, но старый Жан-Люк так и не умер, его удалось спасти. Что тогда? Кого считать настоящим? Может быть, старого просто убить, чтобы не портил статистику? Топором по голове и спрятать тело! Но нет, для этого вы уже слишком цивилизованны. А вот суть вещей все еще не вполне улавливаете. Могут существовать человек и его копия, клон, двойник, но не один и тот же человек в двух местах одновременно. Такое под силу только кью, но никак не примитивным гуманоидам! И не говори мне о путешествиях во времени! — Кью поднял палец, будто пытался предотвратить неизбежное, хотя Жан-Люк и не собирался возражать. — В них вы понимаете даже меньше, чем в работе сознания. Жан-Люк нехотя кивнул. Да, у него возникали сомнения в собственном статусе. Как и у Звездного флота, и у Федерации — по возвращении на Землю Жан-Люк должен был пройти медицинское обследование, а затем судебную экспертизу для подтверждения личности. Но в случае Федерации вопрос был скорее юридический: мог ли новый Жан-Люк наследовать старому? Мог ли претендовать на его место в жизни? Однако у проблемы была и философская подоплека, о которой пока совершенно не было времени поразмыслить. Жан-Люк только ощущал смутное беспокойство, которое усилилось после слов Кью. — А если даже и так, если я новый… человек… новое синтетическое существо, что это меняет? — А ты никогда не задумывался, что стало с оригиналом? Жан-Люк опешил: — Он умер. — Да, да, в смерти вы тоже разбираетесь не очень. Смерть — всего лишь фаза. — Полагаю, что ты-то знаешь лучше. — Именно! — Кью самодовольно надулся. — И могу сказать точно, что смерть совсем не такая, какой вы ее представляете. Если бы ты только знал, Жан-Люк! Ты бы обхохотался! Жан-Люк вовсе не был уверен, что хочет хохотать, когда узнает, что ждет его после смерти. Он никогда не думал о том, что будет дальше — просто потому, что, не обладая достаточной информацией, считал такие размышления бесполезными. Но на что намекал Кью? На перерождение? Загробный мир? Если тот теперь вообще полагался Жан-Люку — он больше не был человеком, а значит, человеческие правила на него не распространялись, ведь так? Кью продолжил: — Оригинал Жан-Люка, как ты совершенно верно заметил, умер. А потом я напомнил ему о том, что он задолжал мне вечность, и Жан-Люк согласился со справедливостью требования. Так что теперь он со мной. Жан-Люк вдруг явственно вспомнил сон: бесконечное светящееся пространство, лестница в небо, Кью и его предложение. Так значит, сон и правда не был случайным? Значит, он был связан с сегодняшним визитом? — В каком смысле ?с тобой?? — Во всех, даже самых непристойных! — Кью утрированно подмигнул, на миг став похожим на себя прежнего. — Оставь свои шутки! Объясни внятно! — Я объясняю очень внятно, Жан-Люк! — Кью раздраженно дернул рукой и задел чашку чая. Та опрокинулась, кипяток плеснул на руку. — Горячо! Первый, который до этого смирно лежал под столом, вскочил и залился лаем. В голосе Кью звучал шок. Он задрал рукав, оголив предплечье: — Меня ошпарило! Рука! Жан-Люк, сделай что-нибудь, возможно, я тут умираю! — Первый! Замолчи! Пес перестал гавкать и теперь рычал, с подозрением уставившись на Кью. Парящие над ним звезды возмущенно превращались в сверхновые, а спина прорастала извивающимися щупальцами. Видимо, Первый был серьезно напуган, обычно он так резко не реагировал. — Первый! Пес наконец замолк. Жан-Люк перевел взгляд на Кью и вздохнул. Он налил чай никак не меньше пятнадцати минут назад, тот наверняка уже остыл. Но, конечно, Кью должен был превратить мелкое происшествие в драму. — Значит, без связи с континуумом ты не только не обладаешь могуществом, но и чувствуешь боль, совсем как человек? — Может быть, ты на время прекратишь допрос и все же поможешь мне? А то пока складывается впечатление, что, став синтом, ты совсем растерял знаменитую человеческую эмпатию. Я тут страдаю, но не вижу и следа сочувствия! Кью осторожно поддерживал руку, вытянув перед собой, а выражение лица у него было как у обиженного ребенка. — Cейчас появится медицинская голограмма, — объяснил Жан-Люк, вставая, чтобы обойти стол и посмотреть, что с рукой. Издали она казалась совершенно здоровой. — Вызов происходит автоматически. — И сколько ее ждать? Я испытываю боль, Жан-Люк! Мучения! — Экстренная медицинская голограмма! У нас пациент, требующий внимания, — сказал Жан-Люк. Видимо, Кью повредил руку так незначительно, что программа вызова не срабатывала. Ничего не произошло. — Мне кажется, ожог расползается. Посмотри, он становится больше! — Не говори ерунды, — начал Жан-Люк, но так и не закончил фразу, потому что теперь, подойдя почти вплотную, увидел, что тот и правда становился больше. Только вот это был не ожог. Жан-Люк на автомате сделал в сторону Кью еще один шаг, не спуская взгляда с самого странного, что он когда-либо видел: там, где на кожу Кью попал чай, шевелилось… Жан-Люк схватился за виски от внезапной боли. Предплечье Кью выглядело так ненормально, так нереально, так неправильно, что от одного его вида начиналась мигрень. Кожа казалась неплотной, полупрозрачной, и сквозь нее просвечивали… процессы, пертурбации, смятение, галактический шум, вселенная, такая поломанная, изувеченная, неправильная, что одна мысль о ней заставляла мозг сбоить. Жан-Люк почти физически ощущал, как у него в голове рушатся синаптические связи, как электрические сигналы идут не туда, как сознание мутнеет. Он почувствовал, что парит в космосе, потом вдруг стал пулей, несущейся к цели, черной дырой, кальмаром, вселенной, выводком зайцев, и наконец-то увидел панель диагностики. ?Проверено 3% памяти?, гласила надпись. Дальше были еще слова, но перед глазами все плыло, Жан-Люк не мог разобрать ни буквы. — Быстрее, быстрее, — пробормотал он Жан-Люка откинуло; он потерял равновесие и упал на колени. Несколько мгновений перед глазами стояла тьма, в которой роились крошечные бордовые мушки, а затем зрение начало возвращаться. Каюта проявлялась медленно, по сантиметру вползая на привычное место; она казалась немного зыбкой, чуть более прозрачной, чем надо, но хотя бы не нарушала всех законов физики разом. Жан-Люк обернулся и нос к носу столкнулся с Первым. Тот взволнованно сопел, а щупальца, такие черные, что казались провалами в реальности, возбужденно извивались вокруг его головы. Одно из них было раза в три толще и длиннее остальных, оно стояло вертикально и самым кончиком рисовало в воздухе затейливые нервные фигуры. На плечо Жан-Люка опустилась ладонь. — Ты в порядке? — спросил Кью, опускаясь на корточки рядом. — Да, — ответил Жан-Люк с гораздо большей уверенностью, чем ощущал. — А ты? Что с рукой? Тьма почти рассеялась, оставив лишь легкий намек на сумерки, красные мушки тоже пропали, а каюта перестала зыбко раскачиваться. Жан-Люк на всякий случай коснулся ножки стола. Нормальная ножка, деревянная на ощупь. Конечно, по иронии, как раз стол был голографическим, но, во всяком случае, выглядел и ощущался как обычно. Жан-Люк осторожно перевел взгляд на Кью, старательно избегая смотреть на руку. Кью тоже вел себя прилично: не таял, не превращался в мираж, не нарушал законов физики. — Можешь не волноваться, я натянул рукав, теперь ничего не видно. Кью продемонстрировал руку, а затем неуклюже поднялся на ноги. Жан-Люк с опаской взглянул на протертый рукав, но ничего плохого не случилось; плотной ткани оказалось вполне достаточно, чтобы защитить от безумия. — Что это было? — Жан-Люк тоже встал. — Вероятно, мы только что обнаружили еще одно искажение, прямо на моем теле. Благодари Первого, что он сбил тебя с ног. Я едва успел понять, что происходит, а пес уже делал подножку. Жан-Люк повернулся к собаке и погладил по огромной голове. Первый слюняво заулыбался и втянул тентакли. — И это повреждение возникло… из-за пролитого чая? — Возможно, сейчас вселенная странно реагирует на самые банальные вещи. А может быть, искажение уже существовало, а чай просто помог его выявить. Трудно сказать наверняка — причинно-следственные связи начинают сбоить. — Кью вытянул руку перед глазами и пошевелил пальцами, рассматривая их со всех сторон. — Сам я ничего странного поначалу не заметил — для меня все выглядело как обычный ожог. Только потом, после твоей бурной реакции, я почувствовал… неправильность. Да и сейчас предплечье просто… не уверен, что знаю точное слово для этого ощущения. Мне неприятно знать, что оно есть. Как это у вас, людей, называется? — Никак. Я тоже не замечал ничего странного, пока не начал пристально рассматривать твою руку. — Да-да, именно так оно и работает: ты считаешь, что все в порядке, а потом раз, и вселенная сломана. Но вот что интересно: тебе обнаружить несоответствие оказалось легче, чем мне. — Кью задумчиво осмотрел Жан-Люка с головы до ног. — Думаю, у меня просто выше порог чувствительности — уж я за свою жизнь насмотрелся странного, поверь мне! А вот твой мозг просто не способен переварить достаточно сильные искажения, он начинает сбоить. Никогда не думал, что примитивное сознание может стать преимуществом! — Значит, тот… тот Жан-Люк был прав, что отправился в континуум? Если ты заражен, а он — нет, то тебе туда лезть точно не стоит! Кью покачал головой: — Только вот я не уверен, что это я заражен. На меня мог повлиять другой кью. И все равно, находиться в континууме одному сейчас очень опасно. Но Жан-Люку ничего не докажешь, он упрям как… как ты! Как говорится, можно вывезти человека из человечества, но нельзя вывести человечество из человека. Жан-Люк до сих порешает проблемы самым топорным методом, вместо того, чтобы все хорошенько обдумать. Жан-Люк удивленно покачал головой. Если так, то его двойник сильно изменился. Впрочем, это было не его дело. Его делом теперь был Кью, который представлял опасность для корабля. Нужно было собрать совещание и решить, как поступить. Точнее, сообщить капитану Риосу, чтобы тот собрал совещание и думал, что делать дальше. Сам Жан-Люк был всего лишь пассажиром, хотя время от времени и упускал это из виду. — И где эта ваша голограмма, Жан-Люк? Рука все еще ноет, хотя уже и не так сильно. — Значит, ты сможешь подождать еще пять минут. Мне нужно сообщить капитану. — Ого! А это не ты? Понизили до первого помощника за провинность? Жан-Люк недоверчиво посмотрел на Кью. Не может быть, чтобы он не знал о событиях последнего десятилетия. Или может? Ломать над этим голову было бессмысленно. Если Кью захочет, то расскажет сам. Жан-Люк вызвал капитана Риоса по громкой связи. — Жду вас на мостике через десять минут, — сказал тот, как только Жан-Люк закончил говорить. И Кью тоже захватите. Но вначале все же попробуйте вызвать медицинскую голограмму. — Риос сделал паузу. — И… мы все еще в радиусе связи с флагманом Федерации. Им следует сообщить обо всем, и я думаю, что логичнее всего сделать это именно вам.