Ловец снов (1/1)

***

Вонхо курит исключительно из-за ощущения привкуса табака на языке. Он выдыхает дым вместе с теплым воздухом изо рта. Облачко сталкивается со стеклом, которое не дает ему выбраться из комнаты. Рассеивается маревом. А дыхание оседает на стеклянной поверхности. Рука тянется, чтобы нарисовать радостный смайлик, но срывается на половине пути.Минхек фыркает, поворачивает оконную ручку и открывает окно.— Ты не у себя дома, — Минхек звучит наставительно, будто он старше Вонхо на добрый десяток лет. Вонхо растягивает губы. Его улыбка выглядит вырезанной ножом по нежной коже. Мышцы в уголках расходятся темно-гранатовым оттенком. Обветренные губы разве что не кровоточат.— Ну почти, — Вонхо пожимает плечами и разворачивается в сторону Минхека.Он морщится от резко бьющего запаха табака. Тот впивается в тонкие рецепторы и скользит в самую глотку. Минхек сглатывает, ощущая — по старой памяти — горьковатый терпкий привкус. Он бросил давно, но вкус табака отчетливо въедается в язык.Вонхо не собирается отодвигаться и облегчать Минхеку жизнь.Он смаргивает, отмечая нервное движение кадыка под прозрачной кожей. Минхек весь исключительно невесомый и прозрачный, как перышки. Он стройный, с длинными пальцами и изящными запястьями. У него тонкие губы и белоснежный ряд зубов. Его улыбка не такая острая, как у Вонхо. Наоборот, она всегда бесконечно живая, как весенний ручей. И всегда вовремя. Минхек излучает солнце.Вонхо нагло пользуется этим теплом и приходит к Минхеку в съемную однушку, когда тот дома.Он лениво затягивается, пропуская дым в легкие с особым наслаждением. Грудная клетка расширяется, впуская кислород и ядовитые смолы. Вонхо докуривает до самого фильтра, не оставляя лишнего миллиметра бумаги. Он не дает себе и шанса на спасение, отравляя организм максимальным количеством никотина.Минхек проводит ладонью по стеклу, стирая след, оставленный Вонхо.Окурок выбрасывается в окно: угрызений совести за вред окружающей среде Вонхо не испытывает ничуть.Минхек вытирает влажную ладонь о безразмерный зеленый свитер с широким воротом, когда Вонхо берет его пальцы и чуть сжимает. Запах сигарет чувствуется гораздо сильнее: его можно собрать ртом, так близко склоняется Вонхо. Он облизывает обветренные губы.Минхек думает, что эту отвратительную улыбку Вонхо вырезал себе сам. Его страсть к самоуничтожению поразительно сильна. Но Вонхо умелый притворщик. Он возвращается в «не свой дом», потому что только в нем чувствует себя на своем месте. Бесконечно нужным и важным. Минхек даже позволяет ему курить на собственной кухне. Не мешает наблюдать, как он изо дня в день готовит рамен во всех возможных вариациях и накручивает его на одноразовые палочки. Позволяет засматриваться на свои тонкие губы и, притворяясь, что случайно, сжимает пальцы Вонхо в ответ.Холодный воздух непрошеным гостем заходит на кухню. Словно мертвец, ледяными пальцами трогает щеку и спускается к шее. Минхек выдыхает, но держит себя в руках. Бояться нечего.Ладонь Вонхо противоестественно горячая, обожженные фильтром пальцы крепче стискивают минхекову ладонь. И это сильнее напоминает о том, что реальность перед ним.Вонхо становится к окну, закрывая от пронизывающего зимнего воздуха. Он заслоняет широкой спиной вид на внутренний дворик, изученный Минхеком вдоль и поперек. Отгораживает от созерцания картины улицы и огней на ней. Без слов просит сосредоточиться на себе.Согревая грубоватую кожу, Вонхо пытается пробудить вулкан, замерший вне времени. Чувствам нужно выходить наружу, а прежде жизнерадостный Минхек стал склонен к апатии. Пласты земной коры движутся и сталкиваются, вызывая колебания. Опасно заставлять сдвигаться слишком сильно, но Вонхо не торопит ничуть.Минхек смахивает челку движением головы. Раскрывает губы. И Вонхо думает, что это оно. Но вместо обжигающей лавы вулкана он чувствует, как Минхек убирает ладонь.— Чангюн скоро придет, — он отступает на шаг, потом делает еще два и разворачивается.Вонхо понимающе улыбается.Чангюн действительно скоро приходит. Минимум движений и слов выдают усталость. Он чуть не засыпает, накручивая лапшу на палочки. Она сползает и хлюпает в тарелку.— Ай, Чангюни, ты совсем не в форме, — Минхек наседкой хлопочет над парнем. И хотя это лишь сотая доля его прежней активности, в отношении Чангюна Минхек все еще слишком энергичен.Вонхо скрывает кривую усмешку за чашкой крепкого чая. Ему горчит на языке. А Минхек вертится рядом в попытке накормить парня, и на это невозможно закрывать глаза.Вонхо кладет в рот сладкое печенье. Он не ощущает никакого вкуса и радости от поедания выпечки. Но если он хотел оставаться тут подольше, соглашаться на десерт было обязательно. Минхек придвигает ему варенье. Он светится мягким уютом. Руки, скрытые длинными рукавами, наверняка острые плечи под вязанной тканью, и эта забота делают Минхека невозможным в бесконечно излучаемом им тепле.Как громадный молот ударяет в гонг, так сердце ударяется о клетку ребер. Молот проходится по всему крепкому телу Вонхо, разбивая в крошку и кости, и само сердце. Превращая его самого в кровавую смесь из мышц, вен и мяса. Белоснежные кости, как ядро кокоса, разбросало поверх месива.Вонхо смотрит в ягодное угощение перед собой и пытается скрыть дрожь в пальцах, цепляя варенье ложечкой.— Сладко? — Минхек моргает и по-детски заглядывает в лицо Вонхо, дожидаясь похвалы.Вонхо кивает. Возразить Минхеку у него никогда не хватит воли. Он предпочитает заниматься самоуничтожением с поразительной настойчивостью. Упрямо докуривая сигареты до фильтра, приходя в однушку, снимаемую Минхеком и Чангюном. Режет себе рот, притворно улыбаясь друзьям.Чангюн ласково перебирает волосы засыпающего Минхека.Американская комедия, широко рекламируемая новинка, должна была согнать сон. Но вместо этого Минхек, выбравший ее, первым и задремал.— Уменьши громкость, — Чангюн не хочет вставать, тревожа сон парня на своих коленях. Слишком ценно спящее сокровище. Движения Чангюна ленивы, но не хаотичны. Он опускается замысловатым узором от самой макушки, то едва касаясь, то чуть надавливая у виска. Долго держит раскрытую ладонь над головой, а потом кладет на плечи.В свете монитора лицо Минхека полно умиротворения. Он выглядит заколдованным магией Чангюна. Погруженный в безмятежный сон, который только он один и способен ему подарить. В чужих руках Минхек выглядит в безопасности. Его оберегают, и он доверяет Чангюну всего себя.Замешкавшись, Вонхо все же сбавляет звук. Он подчиняется словам Чангюна. Ведь никогда не может ничего против Минхека.— Я обещал оберегать его сны. Но кошмары снова мучают его всю эту неделю, — поясняет Чангюн спустя несколько минут. Он указывает в сторону стола. Аккуратная стопка блокнотов лежит на углу. — Посмотри. Но тебе точно не понравится то, что ты увидишь. Ты такой чувствительный.Вонхо не нравится сам факт того, что приступы кошмаров вернулись к Минхеку. А язвительность Чангюна он пропускает мимо ушей. Он подходит к столу, берет верхний блокнот и раскрывает на середине.Если есть грань самоуничтожения, то она в том, чтобы смотреть на кошмары Минхека его же глазами.На горбатые скрюченные фигуры, нарисованные широкими линиями. На равенство пропорций в рисунках нет ни единого намека. Глаза совсем крошечные и похожи на случайные точки, случайную каплю чернил. Зато губы огромны и густо обведены. Блокнот полон профилей уродцев с длинными, как у жирафов, шеями и конечностями, безволосых и, наоборот, закутанных в собственные волосы. Раздетых и замерзших, сжимающих пальцы в кулак, с оскалом вместо улыбок.— Мне не нравится, — выдавливает Вонхо. Он с трудом верит, что это мог рисовать солнечный Минхек.— Открой второй, — Чангюн продолжает гладить волосы спящего.Минхек шумно выдыхает и крутится с бока на бок. Дергает шеей и качает головой из стороны в сторону. Веки готовы раскрыться навстречу шумящей реальности. Минхек снова переворачивается. Тонкие губы сжимаются, и лицо кривится в гримасе боли. Свитер сползает, открывая, как и думал Вонхо, острое плечо. Чангюн натягивает ткань обратно и кладет ладонь для надежности. Он наклоняется и шепчет ровным голосом, заглушая весь остальной мир. Он говорит слово за словом и гладит кончиками пальцев, словно воздух трогает перья, раскачивая на ветру.Чангюн не просит проснуться. Он говорит с Минхеком, уверенный в своей силе, заставляет все злые порождения сдаться и позорно сбежать.Вонхо не разбирает сказанных слов, но видит, как разжимаются губы, а лицо смягчается. Кошмар отступает, сменяется спокойным сном.Чангюн развеивает сгущающуюся тьму древними заклинаниями. Минхеку снится, что он пришел к нему совсем из другого мира только затем, чтобы беречь во всех других.Чангюн шепчет, и Минхек не просыпается.— Ну что? Посмотрел? — Вонхо отмирает, выходит из забытья, когда Чангюн зовет его.— Нет.Он поспешно хватается за другой блокнот, ожидая таких же жутких пародий на людей, как и в первом. Но на удивление все рисунки оказываются тщательно прорисованы.— Он же художку окончил, — напоминает внимательный Чангюн, предугадывая вопрос Вонхо, — Минхек отлично рисует.— Да…Вонхо соглашается с техникой. Но никак не с содержанием рисунков. Руки, которые пытаются утащить ребенка под кровать или тени, прижавшие девушку к стене, выглядят слишком реалистично. Вонхо долго смотрит на четко прорисованный асфальт по которому ползет половина человека. У него рот на все лицо и острый ряд зубов. А из рукавов лишь подобие рук, скорее раздавленные конечности. Фигура напоминает то ли паука, то ли спрута. Важнее, что выбраться из лап этого чудовища кажется невозможным.— Что это?Горечь возвращается в который раз за вечер.— Детские страхи. Во всей красе, — Чангюн показательно ведет плечами. В этом жесте столько равнодушия, что Вонхо понимает: подобные рисунки не способны испугать Чангюна. Его бы и самого не задело так сильно, если бы рисовал их не Минхек.Самоуничтожение — единственное, что удается Вонхо. Но он пришел к этому почти сознательно. Пройдя обычную череду человеческих переживаний. Они копились, наталкивались друг на друга, как подземные плиты, и трещинами уродовали сердце.Разум Минхека уничтожает его самого уже давно. Не оставляя выхода из комнаты с чудовищами. Вонхо передергивает, стоит ему представить, что Минхек вправду видит эти руки из-под кровати, странные тени на стенах и жутких тварей на городских улицах вместо людей.Он искренне надеется, что Чангюн в силах отогнать хотя бы часть видений. Не позволить погрузиться в этот бесконечный кошмар наяву. Если потеряться в этих снах, если бред вернется — от прежнего Минхека не останется ничего.— Можешь выйти на кухню, — говорит Чангюн. — Я знаю, что Минхек разрешает тебе курить там.— Пожалуй, — Вонхо соглашается.Курение — это способ почувствовать себя живым. Исключительный способ напомнить себе о строении своего тела и наличии у себя рук, рта и сердца. Впуская дым глубоко в легкие, Вонхо чувствует, как тот проникает в ткани и кровь, разносится по организму. Внутри заполняется пустота.Он не хочет выпускать дым, не хочет позволять ему покинуть тело. Но все же выдыхает прямо на темнеющий фильтр.Вонхо безуспешно пытается переключить внимание, хотя бы частично стерев из памяти нарисованного ползущего по улице получеловека. Он успевает выкурить одну сигарету и также как и раньше выкидывает в распахнутое окно. Чангюн приходит на кухню и щелкает чайником.— Отнес его в спальню. Такой легкий стал, — поясняет Чангюн. Его голос полон мягкости всегда, стоит заговорить о Минхеке. Вонхо не знает, всегда ли нежен Чангюн, но с Минхеком — наверняка так. — Ему сложнее всего уснуть. И просыпаться тоже нелегко. Я должен быть рядом.— Парасомния? — Вонхо хмурится, умело вставляя умное слово. Он не знал и пятерки психических болезней, пока не встретил Чангюна. А с ним и Минхека.— Не только это, ты же знаешь, — чайник щелкает, закипая, и Чангюн тянется за чашками, — но сейчас, да.— Значит, — Вонхо прослеживает, как перетекает вода в чашку, и чаинки всплывают к краю, сглатывает, — все заново?Чангюн вручает ему горячий чай. Смело отпивает свой, не боясь обжечься. Вонхо умирает сто раз, дожидаясь ответа. Он слишком хорошо помнит, как Минхек выглядит в больничном халате. Эта картина не менее жуткая, чем его рисунки.Тогда Минхека хотелось спасти. От тонких игл, вонзающихся в кожу, от долгих ежедневных разговоров и глубокого сна. Минхек учился улыбаться заново.— Нет.Чангюн дожидается, пока Вонхо переварит услышанное, и после кивка продолжает:— Я ведь тоже врач. И я знаю все о Минхеке лучше любых специалистов.— Ловец снов, — Вонхо не может не согласиться. Чангюн — не просто какой-то там лечащий врач Минхека, он его вторая половинка. И если он не способен вылечить его душу, то и никому другому не удастся.— Что?— Индейский амулет, чтобы оберегать от злых духов и дурных снов, не знаешь о нем?— Я медик, а не волшебник, — усмехается Чангюн, — но ради него могу и магией заняться.Вонхо думает о том, что если болезнь Минхека прогрессирует медленно — это уже сравни магии.— Я принесу тебе. Ловцы снов сейчас продают в любой сувенирной лавке. Амулет из ивовых веток и перьев. Нитки сплетены в паутину, чтобы не пропустить плохие сны…— Намекаешь, что я к нему кошмары не пускаю? — Чангюн заметно удивляется тому, какую важную роль ему отводит Вонхо в жизни Минхека.Наручные часы издают сигнал, оповещая, что настала полночь. Чангюн хотел бы верить в волшебство, но сотворить чудо только в его силах.— Мы тут подумали, — Чангюн улыбается ободряюще, — перерисовать эти эскизы на холст и продавать. У тебя же есть связи? Минхек говорит, ты нам сильно поможешь в этом.Вонхо готов броситься из окна, прямо в уютный спокойный внутренний дворик, чтобы уж наверняка завершить свой процесс самоуничтожения. Но его, как и прежде, останавливает только одно: кто он такой, чтобы возражать Минхеку?— Я помогу. Есть несколько галерей, которым может быть интересна эта тема и его стиль.— Здорово, — Чангюн показывает большой палец. — Минхек ведь талантлив. Он заслуживает выставку. Да и деньжат заработать не помешает.Вонхо вспоминает про время и собирается домой. Он всовывает ноги в ботинки, замечая полоску света из комнаты. Чангюн никогда не выключает его: на случай, если Минхек проснется.— Можешь взять блокнот, покажешь кому надо.Чангюн стоит напротив, а Вонхо поражает то, с каким спокойствием он рассматривает рисунки в нем. Видит ли он в этих фигурах и монстрах страхи самого Минхека, отражения его души или смотрит через призму своих врачебных знаний?Вонхо почему-то кажется, что его саморазрушение ничто по сравнению с тем, через что проходит Чангюн, наблюдая приступы, замечая нестабильность в состоянии человека, в которого влюблен.Как ему удается заставить Минхека слушать разум в моменты галлюцинаций? Видит ли Минхек в нем такое же безобразное чудовище, каким видит Вонхо? Видит ли в нем холодного врача, пришедшего спасти его разум? Или Чангюну удается достучаться к самому сердцу Минхека и вывести из жуткого мира страхов, благодаря тем чувствам, что связывают их?— Они ведь нереальны, — выдавливает Вонхо, забирая блокнот, — все эти ужастики.Чангюн с минуту рассматривает Вонхо. Ему даже становится неловко, как будто он лезет во что-то личное, запретное. И если Минхек всегда мягко отталкивает его, то Чангюн не такой.— Они в его голове живут, — Чангюн спокойно ведет плечами. — Минхек пытается это принять. Так что и мне ничего не остается. В общем-то, некоторые из них вполне забавные парни! Жалко не у всех есть ноги, чтобы в футбол сыграть или вечеринку устроить!Вонхо долго переваривает юмор Чангюна, ощущая себя частью сумасшедшего дома.— Да… да, особенно тот получеловек, — Вонхо надеется, что смех звучит не слишком наигранно. И спешит уже скорее покинуть квартиру. — Как будут новости — зайду!Чангюн пожимает руку на прощание. К ночи его усталость становится заметнее, а фигура в сравнении с крепким Вонхо выглядит совсем юношеской. Только глаза горят тем же уверенным волшебным огнем, что и всегда.— Заходи к нему как сможешь, — возглас Чангюна заставляет Вонхо обернуться, — Общение с тобой успокаивает Минхека. Будем считать, что монстры тебя боятся, — он усмехается с горечью, которую Вонхо не в силах понять.Чангюн читает в минхековых рисунках гораздо больше, чем способен понять Вонхо. И его, конечно, используют для борьбы с кошмарами и галлюцинациями.Чангюн знает и то, что так усердно пытается скрыть Вонхо. Читает его чувства с непроницаемым лицом, и своим аккуратным медицинским почерком делает пометки в лечебном листе Минхека.А может быть составляет новое заклинание, способное отогнать чудовищ, пока Минхек спит.Детские страхи уже давно превратились в повседневность, которая царит в ставшей вторым домом однушке. Но если Минхеку легче, спокойнее от присутствия Вонхо, он согласен побыть очередным монстром в том обличье в котором принимает его Минхек.Вонхо признает, что это самая романтичная и трагичная история из всех, что он знает в жизни: психиатр, любящий своего пациента. И он, некто, кто также влюблен, но не способен спасти.Вонхо просто занимается саморазрушением, неизбежно двигаясь к его пику.