Freundschaft der Kontraste (1/1)

На имя стоящий перед Гилбертом фыркает и прикрывает лицо ладонью, пытаясь стереть заспанность со своего лица.— Я проспал, да?— Ты опоздал всего на пару минут. Хорошо хоть поспал?— Прости, пожалуйста.— Ладно, прощаю, — усмехается прусс, — Алан.— Ты так меня звал раньше если я сделал что-то плохое...— Немного, да. Может, впустишь?— Д-да, конечно. Входи, — дверной проём освобождают, а вино с конфетами забирают, унося на кухню. Гилберт следует за владельцем квартиры, скинув в небольшой прихожей обувь. Кто-то ведь не любит, когда к нему в квартиру или дом входят в обуви, пачкая пол и иногда даже ковры. Привычке он никогда не отказывает.— На улице дождь, — предупреждает экс-Пруссия, заходя на кухню. Контраст серого, чёрного и тёмного-синего вполне себе радует глаз отсутствием лишних деталей и кучи всякого бесполезного хлама. И, казалось бы, комната должна быть тёмной, но натыканные везде светильники в потолке и несколько в стенах разбавляют мглу. Гилберт может даже сказать, что это выглядит красиво. Даже несмотря на то, что ему присущи светлые цвета и оттенки. — Ливень, если быть более точным. Так что погулять не получится. А я хотел показать тебе шаурмяшную у Армена.— Шаур-... Что?— Место, где делают и продают шаурму.— А. Оу, — чужое сожаление смешивается со смешком. Лёгким и незатейливым. Похоже, кое-кто в хорошем настроении, несмотря на своё опоздание.— Чем займёмся, пока на улице идёт жидкий пиздец?— Ну... Эм-м... У меня в холодильнике очень много разных продуктов, но еды в целом нет.— О-о-о, — тянет Гилберт, поняв чужой план. Приготовить поесть, может даже распить притащенную бутылку вина и слопать конфеты. С молочным шоколадом, между прочим. Экс-Пруссия ведь всё ещё помнит чужие пристрастия, несмотря на... всё то время, которое не виделись.Ему нравится план.— У тебя есть что-то, что может играть музыку?— Зачем?— Потому что мастера кулинарии готовят только под музыку. Никак иначе. Без музыки еда будет вызывать грусть, тоску и желание разбить себе голову о сковородку. Сковородку жалко, она денег стоит.На его глупую шутку всё же реагируют улыбкой и окончательным падением оков сонливости. Звучит романтичненько, но Гилберту не нравится возможность говорить с собеседником, который клюёт носом и засыпает даже стоя. Последнее веселит, но не нравится. Ловить ещё кого-нибудь пришлось, а ему лень.— У меня... В квартире есть что-то, что я не могу включить. Пойдём, я покажу, — прусса уводят в зал, где указывают на знакомую ему чёрную колонку. — Как я понимаю, это умная колонка, но она не реагирует на меня.— Потому что ты не на том языке говоришь, — фыркает Гилберт, а затем произносит остаток фразы на русском. — Алиса.Умная колонка пиликает и загорается фиолетовым.— Включи музыку. На твой вкус. Предпочтительнее что-нибудь на английском.— Хорошо, — отвечает Алиса, выполняя команду и включая первую попавшуюся ИИ песню.— Как?— Это Алиса, она знает только русский. Логично, что она полностью игнорировала твой инглиш.— Неудобно, — хмурятся в ответ на это. — Почему нельзя было поставить Сири?— Это же Россия, тут иностранные языки не любят. Теперь погнали готовить, — англичанина хватают за запястье, утягивая на кухню. Он не очень-то и сопротивляется, вполне поспевая за бешеным темпом экс-Пруссии. Места на кухне хватает как раз на чуть более, чем двух человек, а на столе как раз умещается всё, что Гилберт вытаскивает из нутра холодильника, и вместе с этим выкинув в мусорное ведро омерзительную рыбу. Кто-то точно не умеет её выбирать — жабры должны быть не зелёного цвета, а розового, максимум красного. Пруссу не мешают творить небольшой хаос, стоя чуть поодаль.— И что мы будем готовить?— Ну, смотри, — Гилберт хлопает руками по столу, показывая на ведь объём продуктов. — Можем заебашить почти всё, что есть в моей воображаемой книге по готовке.— Идеи?— Можем сготовить трайфл* и сконы**. Ягоды, орехи и... — прусс берёт из кучи вытянутую пачку, — печенье? Написано печенье. Пойдёт.Экс-Пруссия ловит очень заманчивый взгляд, который подчёркивает предложение:— У меня есть травяной бальзам.— А ром? — ответом служит кивок. — Значит и пунш заебашим. Как получится. Вроде, тут даже имбирь есть. Нахрена ты столько накупил?— Я не знаю. Просто... Так получилось?— Звучит просто ужасно. Можем потом раздать остатки жратвы бомжам, хочешь, сердобольный ты наш?— Наш?— Мой, ладно. Тебя устраивает такой вариант?— М-м... Не очень.Гилберт фыркает и усмехается.— Тогда всё равно тебе придётся тащить посуду. Тащи! Да начнётся кулинарная жесть!&&&К концу готовки они оба оказываются на четверть в муке, на две трети в сливках — Гилберт попробовал, вкусные — и ещё на какую-то долю в варенье. Немного пьяные из-за половины бутылки вина и пары стаканов пунша с ромом, но довольные. В особенности довольны и желудки, получившие дозу сладкого и хрустящего, пока они готовили. Половину вытащенных продуктов они отправили обратно в холодильник, когда поняли, что готовить на маленькую ораву им не нужно и им достаточно небольшого количества еды. Даже не еды, а десертов. Жарить мясо или готовить что-то более-менее тяжёлое им стало лень после того, как они поставили на стол вторую тарелку, вроде бы со сконами, но чёрт его знает. Кажется, они разгулялись.Зато вкусно. В этом есть плюс. Даже два, если считать намешанный алкоголь.— Гил?— М?— Пойдём, — прусса берут за руку, утягивая в сторону зала, откуда всё ещё играет музыка. Как-то они оба забыли о её существовании, лишь незаметно пританцовывая на каких-то моментах различных песен. — Иначе мы так уснём.— Чем тебе не нравится такой вариант развития событий?— Сконы остынут. И трайфл растает. И...— Понял-принял, — отвечает Гилберт. — Ну погнали.Они оба останавливаются в свободном от мебели пространстве и как-то почти сходятся в позиции для вальса. Музыка не подходит, их состояние тоже — если экс-Пруссии ещё нормально, то вот его спутнику уже нет, — но им как-то плевать. Это не семнадцатый век, когда за такие фокусы могли и принудительно унизить. Так что пошло оно.Hey, you,Can I learn your flavour?It's brand new.Now it's in the papers,All I seem to seeMust be something underneath. Пьяный вальс получается даже более интересным, чем обычный. По крайней мере эта дегтярная медлительность затягивает. Так же медленно, как и течёт сама эта странная жидкость. Гилберт удерживает одну из ладоней на чужой талии, совсем немного задирая тонкую рубашку и обнажая бледную — молочно-белую, упаси Боже — кожу. Холодную к тому же — каждый раз прусс будто обжигает подушечки пальцев о чужую кожу.I feel the heat with you starin' off across the room.I dare you play your cards, boy,You bet I'm a TRNDSTTR, too.Чужой взгляд обжигает сначала щеку, а потом и кончик носа, когда экс-Пруссия поворачивает голову, сталкиваясь взглядами. Чёрные омуты даже затягивают, как всё тот же параноидальный дёготь.Fire when the strobe hits you.Bet you're looking for something new,Starin' off across the room,Bet I'm a TRNDSTTR, too.Шаг назад и вбок, сбившийся под ногами из-за потери внимания на движениях ковёр, и Гилберт делает опрометчивый шаг, который уводит его в падение на ближайший диван. Своего спутника он утягивает следом, опрокидывая на себя. Чужое тело пребольно ударяет по животу, а ударившийся о подлокотник копчик вспыхивает болью на пару секунд. Неприятно, но они оба могли упасть и на пол, а это было бы болезненнее, чем сейчас.— Schei?e, — шипит прусс, вновь наталкиваясь на чужой взгляд и собственное осознание, что они сейчас предельно близко друг к другу. Об этом ему сообщает чужое дыхание на губах и запутанный — спутавшийся даже — взгляд. На собственные губы наползает улыбка, и Гилберт фыркает. — И почему же ты так на меня смотришь?— Я... — звучит тихо. Даже слишком.— Дай угадаю, это был твой наипреступнейший план овладения мной?— Н-нет...— Да ну?— Это вышло случайно, я просто хотел...Гилберт всем своим видом показывает желание продолжения.В ответ на этот жест долго выдыхают, собираясь с силами.— Ты меня бросил. Оставил письмо и уехал, обещав хотя бы написать, а по итогу я нахожу тебя в Лондоне спустя... Спустя семьдесят лет. И ты даже не...— Сообщил об этом?— Да. Я ждал, но всё, что я получил, это диалог, длящийся полчаса, а затем ты вновь исчез. И я решил действовать сам.— И поэтому ты приехал, — доходит до экс-Пруссии и он усмехается.— Да.— Чёрт, — качает головой прусс. Названный смотрит на него с болезненным разочарованием, вставая и отряхиваясь от воображаемой пыли.— Скажи честно, Гил, ты просто забыл про меня. Про своего друга. Почти что воспитанника.— У тебя своя жизнь, у меня своя. Я понял, что не нужен тебе, когда узнал о твоей помолвке. Знаешь, было бы не очень хорошо с твоей стороны, если бы я пришёл и споил тебя накануне свадьбы. Ты сам давно решил, что справишься сам, я видел это не один раз. И сейчас я тебе понадобился? Не смеши мен—— Да, — перебивают Гилберта.— Что?— Ты мне нужен. И тогда, и сейчас, — чужая ладонь замирает, вытянутая вперёд. Символ согласия и принятия чего-то. Может нечто иное, это не так сильно волнует прусса, как само признание. — Если я сделал что-то не так, то прости меня. Мы ведь... Друзья?Гилберт принимает вытянутую ладонь, вставая с дивана больше опираясь на свои ноги. Он тяжелее, а значит может опять вернуть их на треклятый диван. Но на самом деле его мысли едва ли касаются куска дерева и ткани.— Да, друзья. Мы с тобой друзья, Том.Томас Алан Лондон улыбается, сверкая искрами радости в глазах. Он надеялся на такой исход. Точнее, немного иной, но в целом похожий. И у него всё получилось. Пусть и не очень правильно.— Я рад этому. Очень, — Том делает несколько шагов вперёд, сокращая дистанцию между ними, но затем останавливаясь на полпути.— Ты слишком забританился за это время, — жалуется экс-Пруссия. — Но ладно, целуй.Едва ощутимо касание губ на щеке не вызывает никаких эмоций кроме лёгкого раздражения. Ох уж эти англичане. Дурная еда, дурные традиции, дурное... Впрочем...Гилберт смотрит на радостного Томаса, который будто вылезает из неудобной шкурки, уходящего на кухню за едой, и понимает, что всё не настолько плохо.Может быть.&&&— Останешься у меня на ночь? — Гилберт на вопрос смотрит в огромное окно, по которому со скоростью пулемётной ленты стучат дождевые капли. Ему хочется домой, но... Ох, как же он не любит эти ?но?. В данном случае этих ?но? даже больше, чем одно. — Тут есть вторая спальня и комплект чистого белья.— Ещё скажи, что у тебя есть зубная щётка для меня.— Вообще-то да, есть. Эти квартиры рассчитаны не на одного человека, а на семью минимумом в два. Так что все предметы личной гигиены есть.— Ты только что сломал мне уважительную причину свалить, — качает головой прусс, игнорируя чужую улыбку. Ну как так можно улыбаться, а? — Хватит лыбиться. Щас морда лица треснет, что делать будешь?— Я не...— Ты да.Томас насупливается, но его злость получается настолько показной, что весело становится уже экс-Пруссии.— Ладно, я останусь на ночь, но нужно, — Гилберт достаёт из кармана телефон, нажимая на кнопку питания. Чёрный экран с яркой красной полоской сообщает ему о том, что телефон разряжен. — Бля.— Я могу дать тебе зарядное устройство, — предлагает Том.— Этот дебил, — Гилберт трясёт телефоном, — жрёт только от одной зарядки, которая с ним в комплекте шла. Все остальные он не воспринимает. Ладно, завтра Людвигу позвоню.— А с моего ты не сможешь ему позвонить?— Не поверишь, но я не помню две последние цифры его номера. А номер Брагинского я даже и не думал запоминать. — Это... — начинает Лондон, но не может подобрать слова.— Это прогрессирующая деменция, ага, — очередная глупая шутка и очередной тихий смешок. — Меня пугает твоё умение смеяться над моим юмором за семьдесят.— С твоим юмором всё в порядке.— Поздравляю, у нас получается идеальный дуэт: будущий овощ с деменцией и шизофреник.— Эй!— Да, Hasi? — прозвище само срывается с губ. Внутри от созвучия дёргает в груди и что-то неприятно трещит. Некритично.Томас тоже воспринимает прозвище, пусть никогда его и не понимал. Это просто что-то такое, что обозначает, что между ними всё хорошо. Они не в ссоре. И это радует.— Ты, кстати, так и не устроил мне тур по квартире, — вспоминает прусс неожиданно для себя. — Пока всё, что я видел, это кухня, зал и прихожая. Всё.— Ой, — осознаёт Том и совсем немного краснеет от стыда. — Прости. Пойдём, я покажу. Заодно достану тебе смену белья в спальню.Маленькое турне оказывается не таким уж многозначительным, каким его обычно представляют. Квартира просторная, комнаты светлые и тёплые — везде сочетание различных цветов, будто один стиль сплетается с другим и выходит вполне занимательная комбинация, — потолки не заплывшие от соседей и в целом вполне себе уютное гнездышко на высоте семидесяти с чем-то метров. Временная комната Гилберта не блещет обилием яркости, но располагает себе сочетанием коричневого, чёрного и бежевого. Уютненько, в некоторой степени даже эротично. Неплохо, вполне неплохо.— Вот, — на руки экс-Пруссии выдают комплект постельного белья, а так же два полотенца и запакованнуб зубную щётку. Будь у Томаса какая-нибудь противная паста, то Гилберт бы и её, нормальную пасту, запросил, но от англичанина тянет лёгким остаточным шлейфом мяты, а это не так страшно. Хотя, паста Гилберта — розовая, с единорогом и блёстками, за сто рублей! — была бы всё же предпочтительней. Но это лишь из-за того, что сам прусс совсем обленился. Старость не радость.— Я могу тебе ещё чем-нибудь помочь? — спрашивает Томас.— Не-а, спасибо. Я погнал в душ, — Том кивает и уходит по своим делам. Даже несмотря на то, что он уехал из своего города ему нужно разговаривать с некоторыми людьми. Даже против его воли.Когда муки с разговорами в Лондоне заканчиваются, проходит уже полчаса, что немного пугает Томаса. Звукоизоляция в квартире хорошая и он попросту не слышит никаких звуков за пределами комнаты, так что он решает на всякий случай проверить, что делает Гилберт.Дверь в ванную открывается без скрипка, выпуская клубы пара за пределы комнаты, и Лондон делает несколько шагов вперёд, думая, что, может быть, экс-Пруссия забыл выключить воду.Ожидания Томаса не оправдываются, когда его взгляд среди пара и жара натыкается на чужой бок. Цепкие глаза почти сразу замечают, что Гилберт его не заметил, будучи в полном расслаблении и прикрыв глаза, что хорошо. Потому что Том не может объяснить, почему он не уходит из комнаты, а продолжает смотреть на чужое тело, о которое бьются струи воды.Взгляд цепляется за развитые мышцы, татуировки на груди и запястье, на промокшие белые волосы с несколько блеклой полосой и за профиль чужого лица. Расслабленный, но всё равно какой-то хищный и непредсказуемый, как будто никогда не знаешь, что он может сделать в следующую секунду, отчего сердце начинает стучать в груди быстрее.Вследом за стуком глупого органа приходит и смесь стыда с жаром, когда взгляд ползёт обратно вниз, по груди, прессу и затем...Томас сглатывает неожиданный вязкий комок, застрявший в горле, едва глаза останавливают своё наблюдение на чужом члене, длинном даже в состоянии покоя.В эту же секунду Гилберт выпадает из мыслей, поворачивая голову, чуть склонив её к плечу, едва он понимает, куда смотрит Том. Дверь кабинки открывается и экс-Пруссия манит его к себе.— Посмотреть посмотрел, но я ведь знаю, что...Наваждение спадает в момент, когда Гилберт по-настоящему выходит из состояния транса, хрустя позвонками в потягивании. В момент продолжительного ?бля-я-ядская старость? Томас быстро покидает ванную, пытаясь привести себя в норму. Сердце отказывается это делать, дыхание делает это с трудом, стыд исчезает медленно...А вот эрекция натягивает ткань брюк до предела.