Глава 27 (1/1)

– Подведем итог, – Иван Федорович тяжело выдохнул, возвращая себе сухой деловой тон, но все равно было заметно, как он с некоторым усилием проглатывает емкую и наверняка местами язвительную эмоциональную характеристику. Начальник вообще с утра был какой-то дерганый, ребята даже рта не успели раскрыть по поводу провала в музее. Возможно, Смирнову о том уже доложили, но Валерка не мог отделаться от ощущения, что озабочен Иван Федорович чем-то другим, а они только добавили нерадужных новостей. – Самое, пожалуй, главное: корона упущена, и где она может находиться сейчас, никакого даже примерного представления у вас нет. Из неглавного, но существенного – есть три свидетеля, точнее, было три, живых у вас двое – часовщик да патрульный, и последний ничего вразумительного поведать не может. Борис Борисович же подтверждает, что к нему приходил, несомненно, штабс-капитан, и после непродолжительной беседы оглушил. Ставка была на то, что к часовщику как к привычному каждодневному явлению никто присматриваться не будет, и это сыграло Овечкину на руку. То, что Бурнаш и Нарышкин сидят в камере, а не в обратном поезде на Париж – невелика заслуга, когда они ничего о планах своего… шефа не знают и столь же ошеломлены, как и вы. А хороших новостей нет, кроме, разве что, этой.Смирнов, безошибочно найдя искомое среди вороха бумаг, уже успевших скопиться за утро, протянул им телеграфный лист. – От Ксении пришло, полюбуйтесь. Валерка взглянул в текст. Там было всего несколько слов: ?ушел Одесса катакомбы тчк жду инструкций?. И будто наяву увидел Ксанку, решительно наматывающую круги вокруг почтового отделения в ожидании весточки из Москвы. Что ни говори, а сработала она лучше всех них вместе взятых. – Он может быть еще в Одессе, – Даня без стеснения заглянул Валере через плечо. – А может и не быть, – веско возразил Смирнов, устало потирая переносицу. – Если это не очевидно из телеграммы, Ксения вашего Овечкина упустила из виду в районе катакомб. А там даже не лабиринт, а сеть туннелей, уходящих под землю и ветвящихся на долгие километры. Но, в любом случае, этот вариант надо проверить. Есть шанс, небольшой, но есть, что нам повезет, и Овечкин все еще в пределах города. Даниил, отправляйся тогда ты. Ксению заодно перехватишь у местного почтамта. – Иван Федорович, – негромко позвал Валерка. И продолжил спокойно, хотя сердце замерло тревожно то ли в ожидании, то ли в предвкушении. – Позвольте поехать мне.Ответный взгляд Смирнова идентифицировать однозначно было трудно – как-то тяжело, непонятно смотрели его глаза, будто и скучающе, и оценивающе одновременно. А вот отрицательное качание головой вышло вполне определенным. – Нет, Валера, ты мне нужен здесь. Есть тут одно дело, хотел тебе показать. Как раз для тебя задачка: читать да вычитывать нужное, любительской аналитикой заниматься...– Нарышкин готов оказать содействие, – тем же тоном продолжил Мещеряков, уставившись собеседнику не в лицо, а куда-то поверх плеча. Интуитивно чувствовал: показывать эмоциональную заинтересованность не стоит, от этого Иван Федорович не передумает отправлять в Одессу Даньку, скорее уж задаст пару ненужных вопросов. Требовать тоже бесполезно, Валера не руководитель группы, никогда им не был. Да и группы в полном составе нет, и задание, считай, провалено, так что тоже не вариант. Можно только так, спокойно, с расстановкой приводить свои аргументы и надеяться, что это сработает. – Вы не говорили… – даже несколько растерялся Смирнов, поинтересовался недоверчиво. – А не врет? – С чего бы, – Валерка пожал плечами. Безмятежность давалась ему натужно, но это печальное обстоятельство вовсе не было поводом сворачивать с выбранного курса. – Картина дальнейшей судьбы ему предельно ясна, упрямиться не будет. Нет, – перехватил Мещеряков взгляд начальника, – Я ни ему, ни атаману не угрожал. Просто расписал вероятные и не очень перспективы. Они не дураки, все поняли. Во всяком случае, князь. Надо брать Нарышкина с собой в Одессу, и лучше, если сопровождать его будет не только Даня. – Валера дело говорит, – тут же поддержал Яша. – Нарышкин этот – хитрый шельмец, за ним глаз да глаз нужен, и особенно в поезде. Данька промолчал. Если он и был солидарен с друзьями, то этого не выказывал. А, может, просто полагал, что распоряжения начальства обсуждению не подлежат. Еще бы. Ему-то было все равно, ехать в Одессу или нет.Валерке же определенно не было все равно. Да и видел он, что Смирнов сомневается. Заерзал беспокойно, дыхание затаил, верил бы во всякие деревенские поверья, скрестил бы пальцы. Сейчас. Вот сейчас…– Нет, не дело это – всей гурьбой за одним человеком гоняться без особых шансов его догнать, – после мучительно долгой паузы обозначил Иван Федорович. Говорил вроде абстрактно, но смотрел почему-то на Валеру. – Да и больше двух человек для разведки боем, то есть наблюдением, не нужно. А дальше по обстоятельствам. Что до Нарышкина, какие ж вы образцовые кадры, если для сопровождения одного человека вас по двое отправлять? Даниил справится. А там и Ксения подключится.Валера выпрямился, подавив возмущенный вздох, и коротко кивнул, принимая ответ. Вроде бы даже натянуто улыбнулся, изобразив лицом должное согласие. Внутри же вовсю царапалась обреченная безысходность, основательно так выпуская острые когти. Он до этого полагал, что всю их кутерьму минувших суток следует считать провалом? Наивный. Его личный провал случился именно сейчас, не в потемках да по чужим следам, а в знакомой обстановке светлого кабинета. И лицо Смирнова, решительное и непоколебимое, однозначно давало понять, что своего решения тот не переменит. Мещеряков еле высидел оставшиеся десять минут, не слишком вникая в детали указаний, дающихся Даньке. Вытрясти из Нарышкина план еще в Москве, в Одессе глаз с него не спускать, билеты брать в купе, чтобы князь был постоянно под присмотром… Очевидные наставления, простые факты. И никакой возможности снова втянуться в гонку со временем и с самим собой, чтобы в качестве приза получить право на еще одну встречу.О деталях дела, уготованного лично Валерке, Иван Федорович предпочел умолчать, кивком головы пока что отпустив их. Отпускал-то всех, только вот из управления Даня должен был отправиться на вокзал, а они с Яшей… Валера даже усмехнулся промелькнувшей мысли, сама собой всплыла аналогия с прогулкой одной небезызвестной четверки за алмазными подвесками. Там, помнится, на пути к Лондону д’Артаньян один за другим растерял всех неразлучных друзей и с определенного момента остался один. Но продолжал гнаться за своей целью, которая была бесконечно далека и от подвесок, и от королевы, и от будущего Франции, но зато каждая взятая миля приближала его к родной улыбке и лукавому блеску глаз госпожи Бонасье. У Валеры тоже была цель, достойная куда больших усилий, чем одной невнятной попытки добиться участия в операции с Нарышкиным. Неслучившиеся страницы тонкой линованной тетради встали перед ним разом, как настоящие. Заблестели вдруг аккуратными строчками, многообещающе зашуршали попутным ветром, который наверняка можно будет почувствовать в открытом окне поезда на Одессу, поддразнили запахом свежих чернил и явно выводимым многоточием. Когда Валерка сдал Иванцевой ключи от резервной служебной машины и, выглянув в коридор, недалеко от кабинета увидел все еще не ушедшего Даньку, причем одного, без Яши, то решил, что непременно попытается еще раз, пусть и не напрямую. – Валер, ты чего? – Даня, мельком посмотревший в его сторону, недоуменно поднял брови. Решительность, написанная, должно быть, на Валерином лице, заставила друга ощутимо напрячься. – Ты к Смирнову? Случилось что? Мещеряков помотал головой и выпалил без предисловий, чтобы не дать себе шанса передумать или обозвать план, за секунды родившийся в голове, запредельной глупостью:– Давай поменяемся. – Чем поменяемся? – Данькино лицо не озарилось осознанием, напротив, недоумения там только прибавилось. – Одесса, – коротко обозначил Валерка, закусил губу, понимая, что вопросов избежать не удастся. И вряд ли следует рассчитывать на такое же безусловное понимание, какое выходило с Ксанкой. По счастью, у Дани имелись свои предположения, и очередь вопросов еще не настала. – Меня начинает несколько пугать твоя одержимость этим человеком, – медленно, не сводя с Валеры глаз, проронил Данька. Всматривался пристально, будто все потаенные мысли вытащить наружу хотел. Или же это Валерке так казалось, потому что ему было, что скрывать, на выбор – от действительной цели поездки до необходимости участия в этом именно Мещерякова. – Если штабс-капитан уже ушел, Одесса – напрасная трата времени. А если все же повезет нам, а не ему, и Овечкин пока что там... Думаешь, без тебя не переловим? Чай, не безрукие. – Даня, я должен поехать, – Валера понял, что не с того начал, и зашел с козырей. Козыри, правда, больше походили на перевод обороны в наступление, но лучших у него все равно не имелось. – А ты бы за Лютым гоняться, значит, не стал?– Я погнался, если помнишь, – чем больше нервничал Валерка, тем спокойнее отвечал Данька. Но для последнего-то это были дела давно минувших дней. Друг, будто подслушав мысль, эхом подтвердил. – Погнался – и добил. Ну так это когда было.– Для меня – всегда недавно, – огрызнулся Валера и понял, что запальчиво озвучил чистую правду. Время не имело значения. Не в его случае. – И как ты собираешься это объяснять? – Даня, моргнув, стал потихоньку сдавать позиции. Но все еще цеплялся за логику и спрашивал, по сути, разумные вещи. – Иван Федорович просил тебя, именно тебя, подключиться к какому-то делу. Не меня, не Яшку. И мы все это слышали. Не думаю, что вариант с недопониманием здесь будет возможен. Нет, как ты вообще себе это представляешь? – Даня, – с нажимом повторил Валерка. Как никогда пожелал, чтобы Данька, иногда бывающий и легким, и несерьезным, проявил это свое умение сейчас, а не закапывал в противовес куда подальше, – Я тебя как друга прошу. Как хочешь, но я должен поехать. С Нарышкиным я контакт наладил, он не будет проверять границы клетки, в которую сам себя загнал. Да и Овечкина я знаю, уж извини, лучше чем вы.– Толку-то от твоих знаний? – беззлобно фыркнул Данька. – Ты же не по одесским бильярдным его разыскивать собираешься.– Дань, – язык аргументов себя исчерпал, и в ход пошло самое ненадежное – просьба. – Придумай что-нибудь. Соври, в конце концов… Мне это важно. Валера, конечно, не рассчитывал, что Данька, равно как книжный Атос в похожей ситуации, пожмет плечами и, заметив несколько беспечно, вроде как шутки ради: ?Стоит ли жизнь того, чтобы так много спрашивать!?, легко уступит этой его весьма эгоистичной просьбе и большой прихоти. Но Валерка видел, что друг, скептически отнесшийся к его просьбе вначале, сейчас ощутимо колеблется. Робкая надежда, родившаяся от спонтанного решения впопыхах, начала осторожно расправлять крылья. – А врать никому не надо, Валера, – прокомментировали из-за спины с глухим смешком, впрочем, не очень радостным. Валерка обернулся и запоздало понял, что обсуждать идею изменить состав участников операции в стенах управления, практически перед кабинетом начальника было… не самым умным шагом, это уж точно. Смирнов выглядел раздосадованным. И если утром Валера думал, что Ивана Федоровича что-то вывело из себя еще до их прихода, сейчас смахивало на то, что нашелся еще более весомый повод для расстройства. И вряд ли своеволие одного из сотрудников управления было тому причиной. – Хорошо, что вы еще не ушли, – тяжело вздохнул товарищ Смирнов и поманил за собой и их, и подоспевшего Яшку. – Пойдемте. Они недоуменно переглянулись, когда Иван Федорович миновал и свой кабинет, и переговорную, и, остановившись перед неприметной ?архивной? комнатой, в которой хранились невостребованные документы, толкнул дверь. Конечно, документы тут хранились только те, что без грифа, актуальных дел было не встретить. В основном, расходники, сводки, вырезки из специализированных журналов, подборка газет. Словом, все то, что парадоксально называют полезной макулатурой. А вот куда интереснее стало, когда они зашли внутрь. Валерка с порога уловил некое несоответствие привычной обстановке, и его взгляд, обежав не слишком обширное пространство, зацепился за стеллаж, сейчас наполовину перегораживающий проход. Надо же, а все шкафы здесь казались такими неподъемными...– Не хотелось бы вас огорчать еще сильнее, но к пропаже короны добавилось кое-что, – Иван Федорович, побуждая подойти ближе, приглашающе взмахнул рукой в сторону чего-то, скрытого стеллажом. Валера, бывавший здесь довольно часто, а потому особенно не приглядывающийся, привык думать, что там просто еще один шкаф, только узкий и высокий. Сейчас же, когда был вполне различим кусок лакированной приоткрытой дверцы, и цветом, и фактурой отличающийся от остальной мебели в комнате, стало очевидно, что находка-то поинтереснее будет. Валерка, нутром почуявший, что открытие ему ох как не понравится, решил, что медлить незачем, только оттягивать неизбежное почем зря. Он приблизился, аккуратно обогнул маскировочный стеллаж – и разом, по макушку, окунулся в прошлое, аж руки похолодели.На Мещерякова равнодушно и самую малость ехидно взирал знакомый по Ялте сейф полковника Кудасова. И это именно его дверца, словно в насмешку, была приглашающе-издевательски приоткрыта, не требуя от неожиданных визитеров заветного кода. На этот раз. Валера прищурился, закусил нижнюю губу, окинув подозрительным взглядом очередной призрак своего прошлого, который оставаться в прошлом решительно отказывался. Не ждал ничего хорошего от такой показной небрежности, ведь куда логичнее скрыть факт хищения, чем выставлять его напоказ. Тогда зачем? Провокация? Спешка? Или того, кто вскрыл сейф, просто невовремя спугнули? Нет, в таком случае выражение лица Ивана Федоровича было бы куда менее трагичным. Сейф, как и положено истинным аристократам, продолжал хранить вежливое, почти издевательское молчание. – Валер, – Иван Федорович, прокашлявшись, протянул ему что-то. Как оказалось, карманный фонарик. – Присмотрись повнимательнее. Только осторожнее. Мещеряков искоса взглянул на Смирнова, на лице которого просматривалась интересная печать тайного знания, спокойно напомнил себе, что у начальника могут быть свои причины для подобной загадочности и деланно бодро вооружился фонариком. Блуждающий луч выловил явно перерытые бумаги, прошелся отблеском по бархатным накладкам с золотистыми вензелями, помпезными под стать лепнине на дверце, дернулся в попытке поймать неуловимое, вернулся обратно. Нет, не показалось: от дверцы тоже тянулось что-то серебристое, что легко не заметить без освещения. А вот и причина предупреждения об осторожности. Тоненькая и аккуратно прицепленная к дверце с обратной стороны, прямо за позолоченный выступающий колосок под оттиском фирмы-производителя. – Леска, вижу, – хмыкнул, не оборачиваясь. Дергать дверцу пошире, чтобы влезть внутрь сейфа и тем самым потянуть за чеку, он не собирался. Примитивно, но сработает, если действуешь на эмоциях, проверяя, что именно пропало. – И как, много вынесли?– То, что было в сейфе. Не сказать, чтобы слишком уж важное, но несколько подборок прессы, если ими грамотно распорядиться, могут натворить дел. Сейчас придет сапер, потом можно будет составить опись. Но что хуже всего, исчезло содержимое потайной части сейфа. А там могло быть все, что угодно. Валерка, подобравшись, присмотрелся, вторично разглядывая давнего знакомца. Конечно, когда несколько лет назад он, нервничая и поминутно косясь на дверь кабинета, лихорадочно подбирал код, ему было несколько не до пристального изучения конструкции сейфа, успеть бы прихватить карту. Тогда Валера никаких дополнительных секций под потолком не заметил, а сейчас увидел, и немудрено – дверцы по краям были также приоткрыты, но не слишком сильно, чтобы не бросаться в глаза. Заметил и рычажки, часть которых в хаотичном порядке была поднята. И тут код, значит, ну просто кладезь секретов.Он повертел головой, оглядевшись, ища то, что непременно должно было здесь быть, и нашел: фальшь-панель, фактурой точь-в-точь как внутренняя обивка сейфа неприметного коричневого цвета, оказалась заботливо прислонена сбоку, со стороны окна. А потом, уже собираясь отойти от сейфа, Валерка чуть сдвинул фонарь и недоуменно моргнул. До этого момента он суеверно смотрел куда угодно, только не в ту секцию, где когда-то пряталась карта перешейка, и зря. Там тоже что-то лежало, блестело лощеным боком, неприкрытой насмешкой. Тревога, неясная, смутная, не успела еще оформиться, зато тело безотчетно налилось аморфной тяжестью. Потому что глаза уже идентифицировали находку. Идентифицировали, но поверить в это не могли. Луч хаотично прыгал по внутренней камере сейфа, на деле же у Мещерякова позорно дрожал в руках фонарь. Валера даже не мог определиться с тем, что поразило его больше: чужая наглость, занятная самоуверенность или столь ненавязчивая отсылка к одной давней истории. С эмоциями своими тоже вот определиться не мог: неожиданная сухая злость перемешивалась с желанием безрадостно рассмеяться. – Сейф в сейфе. Умно, – Мещеряков запнулся, с усилием отведя взгляд от невыразительного белого шарика, по правде сказать, исполнением лишь отдаленно напоминающего бильярдный. Еще раз взглянул на то, что больше не скрывала панель, выцепил неправильность. – Но центральная секция из трех потайных – нетронута. – Мы не знаем ключа, – Смирнов побарабанил пальцами по маскировочному стеллажу. – А вот взломщик знал. К боковым, по крайней мере. – Почему было просто не вскрыть? – недоуменно пробурчал Даня, но Валерка сообразил даже раньше, чем догадку озвучил Иван Федорович:– Без рук останешься потому что. Или без головы. Там под взрывчаткой все. От таких вот не в меру любопытных.– Есть хоть какие-то предположения, что там все же могло быть? – Данька не выглядел вдохновленным, и его можно было понять. Искать приметную корону в лабиринтах одесских катакомб, пусть даже протяженностью в километры, сейчас казалось не в пример проще, чем неведомое содержимое потайных секций неизвестно где.– Только догадки, – вздохнул Иван Федорович с усталым раздражением. – Причем на уровне слухов, и все же. Уже с год то тут, то там всплывает информация о некоем архиве, который никто в глаза не видывал. – А давно здесь вообще этот сейф стоит? – словно невзначай поинтересовался Валерка. – Года три, – прикинул в уме Смирнов. – Нет, четыре, аккурат после крымской эвакуации сюда доставили. Ребята задумчиво притихли. Начальник тоже не прерывал тишины. – Долго так стоять будем? – Яшка впервые обозначил нетерпение. Не понимал, чего они ждут, если располагают только весьма условными догадками. Деятельная натура цыгана толкала того броситься искать корону да поскорее, а не прозаически подпирать стены да сейфами любоваться. – Уже нет, – Иван Федорович посмотрел в сторону и довольно кивнул поверх их голов. Валерка обернулся, наткнувшись взглядом на обещанного сапера, замаячившего в дверях. А тот уже обозрел всю их живописную группу, ловко протиснулся внутрь, хмыкнул недоверчиво, найдя глазами Смирнова: – Иван Федорович, что у тебя тут? Снова оборонительное средство неопознанного радиуса поражения? Не многовато ли для двух суток? Начальник только развел руками, мол, что имеем, с тем и работаем.– Аркадий Львович, а ты сам посмотри, – радушно предложил он, дав ребятам знак рукой, чтобы освободили пространство профессионалу. – Что найдешь, все твое. После формального заключения и направления на экспертизу, но это уже мелочи. – Всенепременно-всенепременно. Где у нас пациент? – с живейшим интересом завертел головой сапер, и, как Валерке показалось, тот бы и руки в нетерпении потирал, если бы они не были заняты саквояжем с инструментами. – Так, молодой человек, потеснитесь, что вы тут вдохновенным памятником застыли? – это ворчливое недовольство предназначалось уже Валере. – К стеночке вон отойдите, а лучше вообще выйдите, да подальше. После таких напутствий отойти пришлось уже не только Мещерякову.Даня любопытно высовывал нос, украдкой заглядывая за стеллаж. Яша флегматично ждал, когда основной ажиотаж сойдет на нет и можно будет все же заняться делом. Валерка просто ждал, за неимением альтернатив довольствуясь видом чужой спины. Сапер, которого Смирнов назвал Аркадием Львовичем, не суетился без толку, разложил свой саквояж прямо на полу, видно было, что вопросы удобства занимают его в последнюю очередь, и не в таких условиях работать привык. Двигался весьма проворно, обхаживая сейф, и также частил, говоря много и быстро.– Ничего интересного, пустышка светозвуковая, – сапер, как истинный любитель своего дела, выглядел весьма разочарованным. – Безосколочная, еще по технологиям германской. Такая же, кстати, как и…– Я понял, – хлестко оборвал Иван Федорович. – Ты лучше по делу давай, мне бы опись составить. – В общем, там, хоть и сдетонировавшие, но такие же, – неловко закончил Аркадий Львович, склонившись над саквояжем с деловым видом. – Сейчас эту красоту уберем, я почти закончил... О, а это что за красавец?Валерка навострил уши, потому что интуитивно догадался, что сапер сейчас свел недоуменное знакомство с тем белым шариком, который, без сомнения, был здесь оставлен лично для него, комиссара Мещерякова. Аркадий Львович и вправду держал в руках незамысловатое послание, адресатом которого сам не являлся, а, значит, и подлинный его смысл разгадать не мог. Потому и рассматривал шарик, поджав губы, разве что не простукивал.– Да нет, это не красавец, даже для муляжа уж больно криворукое исполнение. А художник-то бездарь, хоть бы на слоновую кость не поскупился. И шов, где сходятся половинки, четкий, как линия фронта… Развелось же дилетантов, только ремесло позорят. Даня, не мигая, взирал на это кособокое исполнение, и по потяжелевшему взгляду было очевидно, что два и два он уже успел сложить. Да и Яшка легонько усмехался себе под нос, тоже догадался. – Что ж это за взрывник такой: ни творческой жилки, ни умений, фантазия одна, и только, – разочарованию сапера, казалось, не было предела. – Склеено грубо, весит куда меньше, чем положено, кто вообще в здравом уме эту пародию за бильярдный шар примет… Валера прокашлялся, подавив совершенно неуместный сейчас порыв зябко обнять себя руками, и спросил, вложив в голос все то безразличие, которого на самом деле не чувствовал: – А номера там, случаем, нет? – Номера? – сапер провернул шарик в ловких пальцах и чертыхнулся, вымазавшись в чем-то. – Здесь, если можно так выразиться, присутствует авторская роспись, – Аркадий Львович ехидно поглядел на Мещерякова и любезно повернул к нему шарик смазанным боком. – Не ее ищете? Валерка, все же не ожидавший, что фарс окажется настолько детальным, вытаращился на цифру ?15?, явно накарябанную чернилами от руки, взглядом, полным обличительного упрека. Вот только шар ему на праведное негодование ничего ответить не мог. Иван Федорович, до того в диалоге участия не принимавший, коротко кивнул головой в направлении шарика:– И снова Овечкин? – Он самый, – Данька ожесточенно мотнул головой. – Любитель бильярдов. – Если это – бильярдный шар, то я – крестьянин, копающий в огороде картошку, – флегматично заметил Аркадий Львович. – Как это нелепое творение по сукну покатится, по-вашему? – А ему и не надобно катиться, – проницательно заметил Яшка. – Его не для этого сюда положили. – Похоже, что отправитесь вы в Одессу все вместе, – деловито констатировал Смирнов, открывая папку, которую до того не выпускал из рук. Заполнял бумаги, не поднимая головы и не прерывая речи. – А там станете, как и прежде, нераздельной четверкой. Не исключено, что у штабс-капитана обнаружатся сообщники, чтобы раздельными путями вывести корону и архив, если это, конечно, он. Так, хорошо. С этим разобрались. Что еще… – начальник протянул Мещерякову наспех заполненный лист. – Это – формальное назначение, Валера, держи. А вот это отдадите в секретариат, и предыдущее обоснование у Елены забрать не забудьте, а то еще попадут в бухгалтерию обе бумаги сразу, неразбериха возникнет, что по факту выделено средств меньше предписанных. – Иван Федорович, заканчивай давай с разговорами да бюрократией и подойти лучше сюда, – позвал Смирнова бойкий голос, обладатель которого на правах давнего знакомого явно был лишен какого бы то ни было политеса. Иван Федорович кивком отпустил их, вернувшись к сейфу и что-то тихо выясняя у словоохотливого сапера.Даня уже вышел за дверь, Яшка так вообще первым умчался. А Валерка, запнувшись, вдруг вспомнил, что у него остался еще один невыясненный вопрос, притом совершенно безотлагательный. Со всей этой историей с короной он как-то упустил из виду, что не из любви к искусству в центральной библиотеке пару дней назад Дюма читал. – Иван Федорович, а с запиской что? – Валера замер у выхода, машинально положив ладонь на дверной косяк. Сам себе не мог объяснить, откуда взялось ощущение, холодком по спине пробравшее, что про пароль ему, вот лично ему, узнать критически важно. – А, по поводу предъявителя, – Смирнов уже явно думал не о записке и шифрах, но все же ответил. – Этот пароль использовался недолго, год, и только в одном городе, потом шифровку сменили. – И город тот зовется Ялтой? – хмыкнул Валерка, вопрос в интонации был только из вежливости. Он же оказался совсем не удивлен. Товарищ Смирнов кивнул, и Мещеряков принялся размышлять вслух. – Сердюка, что был связным, убили. А товарищ Андрей? – Званцев? В Петербурге. – И много в Москве сейчас тех, что в гражданскую были в Ялте? – силился Валера представить всех возможных адресатов, но пасовал перед незнанием ни их фамилий, ни точного их количества. – Да кто же считал, Валер? – Иван Федорович нетерпеливо побарабанил по папке, что все еще держал в руках, и покосился за спину, где, односторонне обмениваясь приглушенными любезностями с сейфом, будто и в самом деле с капризным пациентом, кропотливо трудился Аркадий Львович. – Там такая неразбериха была, в двадцатом-то. И с Ялтой, и с Севастополем...На слове ?Ялта? сердце Валерки привычно дернулось, но на сей раз виной тому был отнюдь не штабс-капитан. Он вдруг отчетливо вспомнил, что есть еще один человек, помимо Ксанки, который видел его слабость. Впрочем, это скорее для него, Валеры, эпизод был обнаженным нервом, аптекарь, он же взрывных мастер, небось и забыл об этом за столько-то лет. И все же… Кошкин, записка, взрывчатка… да не может этого быть. Они с Овечкиным и знакомы-то не были.– Хоть тот же предприимчивый Ростокин, об осведомленности которого легенды ходят. Или вот фальшивомонетчик Старовойтов из Керчи... да ты не знаешь, наверное, – фоном звучал голос Смирнова, незаинтересованный, дежурный. А Валерка понял с неожиданной ясностью, что начальника надо прервать, пока в этот перечень не вкралась знакомая фамилия аптекаря в бессменной клетчатой кепке. – До сих пор нам консультации оказывает…– Я понял, – Валера сухо кивнул, показывая, что тема себя исчерпала, и вообще у него есть более неотложные дела, за переписью эвакуированных из Крыма обратится как-нибудь в другой раз. Новой темы как-то тоже не нашлось, так что тактичное покашливание Ивана Федоровича, намекающее, что дальнейшее обсуждение с сапером предполагается без лишних ушей, пришлось как нельзя кстати. Следующим пунктом назначения у Валерки значился секретариат. Мещеряков испытал смутное облегчение, когда Иванцева молча приняла у него формальную бумагу и также немногословно выдала расходные средства на четверых. Все же хорошо, когда напряжение сглаживается само собой. Ксанка, видно, ошиблась – нормальный товарищ эта Елена, просто недоразумение вышло и само же разрешилось. Правда, она долго искала то, первое обоснование о предоставлении средств единолично комиссару Щусю, но в конце концов все же нашла. Вторично заходя в архивную, Валера поначалу и не уловил, что показалось ему странным. Потом понял – сапера в помещении уже не наблюдалось, а вот голос начальника было слышно и очень хорошо, пусть и из-за стеллажа. Мещеряков честно не прислушивался к тому, что обсуждалось, но обрывок разговора все же уловил. Иван Федорович докладывал кому-то по телефону, потому и не слышно было ответных реплик:– … вчера вечером, в районе восьми... анонимный звонок, но информация про техническое депо, о котором никто не должен… выехал с группой, очевидно, именно тогда в архив и …Валерка, не иначе как интуитивно понявший, что Смирнов, вздумайся тому выглянуть из-за стеллажа, не обрадуется, обнаружив тут уже некоторое время греющего уши Мешерякова, аккуратно вышел в коридор. Выдохнул, выждал для верности с полминуты и, посильнее хлопнув дверью, чтобы наверняка, зашел обратно своей, как выражается Данька, слоновьей поступью: привычка последних лет, вечно на бегу, вечно торопиться и успевать. Разговор прервался на полуслове, трубку положили на рычаг, аккуратно, почти бесшумно. А пару секунд спустя из-за стеллажа показалась голова Ивана Федоровича с вопросительным выражением на лице. Даже настороженно озабоченным.– Вы просили забрать первый вариант обоснования, – Валера невозмутимо протянул добытую бумагу, которую Смирнов тут же оперативно пристроил поверх папки, что держал в руках. И если бы не близкое расстояние, Валерка бы и не заметил, что папка-то другая. Толще, чем предыдущая, и, вот уж невидаль, с тройной внутренней нумерацией на форзаце. – Да, конечно, – кажется, Иван Федорович ничего не заподозрил, потому что настороженность из взгляда начальника исчезла. Зато там поселилось нечто другое, вернее всего напоминающее глубокую задумчивость. Товарищ Смирнов будто бы решался на что-то, но сомнения то ли гложили, то ли пока что перевешивали. Потому и вопрос он задал из тех, ответ на которые известен и без того. – Отбываете? – Сейчас на Лубянку, за Нарышкиным – и на вокзал, – подтвердил Валерка, однако, не трогаясь с места. Ждал. На папку эту уставился, намеренно или нет развернутую форзацем в другую сторону. Попытался все же припомнить, с каких пор у них приняты тройные шифры. Всегда ведь был номер и код города с внутренней отметкой по месту оформления. Регионы в Москву частенько дела отправляют и пересылают обратно с дополнениями, потому и появилась вторая строка. Но третья-то, третья-то откуда? – Вот что, Валера, – продолжил Иван Федорович на той же ноте деловой сухости, и Валерка, нисколько этим не обманутый, понял, что решение тот все же принял. Взгляд на секунду метнулся к сейфу, будто он и вправду надеялся разглядеть тот сквозь стеллаж. Да и зачем, раз там уже нет ничего важного? Осторожное, не нашедшее пока что отражения в словах любопытство вовсю отыгрывалось на остальном: на папке, которую, уже не таясь, развернули к нему лицевой стороной, на беспокойных пальцах, разглаживающих и без того немятый корешок, на небрежно ленивом тоне. – Ты, я видел, прессу штудировать любишь. В статейки эти вгрызаешься, все выискиваешь что-то, между строк, небось, тоже читаешь. А любознательность юности и нетерпеливость молодости так преходящи, и чем старше становишься, тем больше упускаешь того, что легко выхватит свежий, незатасканный взгляд… Словом, посмотри. Что думаешь? Ожидание, разлившееся в воздухе, было прямым и резким в противовес предшествующей неуверенности, а потому не предполагало ни деликатности, ни долгих реверансов. А еще оно позволяло потакать собственному любопытству на вполне законных основаниях. Валера послушно раскрыл папку. Внутри обнаружились газетные страницы, самописные листы, даже скурпулезно вырезанные объявления, на первый взгляд подобранные по возрастанию годов. Глаза выхватывали ожидаемые, но вместе с тем все еще живые заголовки и ремарки: ?Печальная граница между миром, который вас изгоняет, и миром, который вас отторгает?, ?Временность и неопределенность во всем?, ?Говорить в пустоте и слышать хотя бы эхо – вот те реалии, по которым здесь живут и продолжают жить?... Информации было много, и Валерка, перестав вчитываться, просматривал подборку уже по верхам. Пропустил стихотворения и письма, коих было множество, решив вернуться к ним позже. Задумчиво поковырял листок, заполненный от руки едва ли на четверть: ?XVI квартал, Париж, 21г.?. И ниже – три фамилии с приписанными справа адресами – Винавер, Цетлин, Мережковские. Вырезка из журнала ?Синемагазин?, тоже за двадцать первый год, с подчеркнутым от руки: ?Чтобы снять шикарный фильм, вовсе не обязательно ехать в Лос-Анжелес – в Монтрее это делают ничуть не хуже?. Картинка не сходилась, про кино явно было лишним. Он нетерпеливо пролистнул дальше, к середине, натолкнувшись на вневременное: ?Изгнаньем из страны родной // Хвались повсюду как свободой? – и удивился вторично. Лермонтов-то здесь причем? Хотя, очень даже причем, строки выдраны эпиграфом к длинной и обстоятельной статье, датируемой нынешним годом… Стоп, почему нынешним, если там дальше еще полно страниц?Валера торопливо пролистал назад, в начало. Нет, глаза не обманывали. Вот пропущенные стихи. Полное скепсиса и разочарования: ?Простят ли чистые герои? // Мы их завет не сберегли. // Мы потеряли все святое: // И стыд души, и честь земли? *, аж семнадцатым годом датированное. Вот девятнадцатый год и уже откровенно ерническое контрреволюционное ?На баррикады! На баррикады! Вперед, за ?Правду?, за вольный труд! Колом, веревкой, в штыки, в приклады... Не понимают? Небось поймут!? *. Письма какие-то, восемнадцатый, двадцать первый, двадцатый, и перемешано все неряшливо, лишая подборку четкой хронологии. Вот стенограмма некого выступления, ?Слова немых? **, но год уже текущий, двадцать четвертый. Рядом, здесь же, запись речи ?Миссия русской эмиграции? *** и выдержки из ?Правды? и ?Красной газеты? весьма едкого толка, даже дата та же. Потом запоминающийся Лермонтовский эпиграф, которому по логике место в конце подборки, и, в противовес, совершенно безынтересная статья, Валера сдался на втором же абзаце. Все. Выглядело так, будто двух лет, 1922 и 1923 года, здесь вообще и не было-то никогда. Что при всей тщательности изыскиваемого материала выглядело натужным и нелепым. – Периодика странная, – Валерка поднял глаза от папки и осторожно предположил. – Будто бы неполная. Или наспех собирали, или… – Или проредил кто, – подтвердил ничуть не удивленный Смирнов, подсказал учтиво. – Эту вот папку просто проредили, некоторые другие, не церемонясь, изъяли совсем. – Так это из сейфа? – запоздало догадался Валера. Иван Федорович коротко кивнул.А Валерку этот вопрос захватил уже не на шутку. Он и вправду любил копаться в газетах. Папка же, любезно выданная на руки, манила неизвестными причинами, чем так примечательны два пропущенных года. Или же дело вовсе не в годах?– А что там еще было? Тоже оппозиционная поэзия? – азарт вспенился на поверхности, перерождаясь в слова, которые опережали мысли, Валера вообще себя чувствовал донельзя увлеченным и нужным здесь и сейчас. – Остались ведь и другие папки? Можно же сравнить то, что не тронули, и понять, интересовался взломщик конкретным годом, или периодом, или событием… А, может, и вообще конкретным человеком. – Что бы там ни было, в других папках ничего интересного не сохранилось, – Смирнов отвел глаза, и выглядел этот жест столь нарочитым, что Валерку аж передернуло. Это совершенно явно была не стыдливость, не мрачная загадочность наставника, побуждающая задавать вопросы, а нежелание делиться информацией сверх необходимого. Не особо прикрытая вежливыми фабулами скрытность, особенно неожиданная тем, что у Валеры вроде как просили совета или свежего взгляда, но отказывали в самой малости – возможности рассуждать и оперировать информацией на равных. – Кроме того, если бы у нас вот так запросто пропадали дела по конкретным людям… это уже преступная халатность и совершенно другой разговор, – к нежеланию делиться данными добавился и совершенно прозрачный намек воздержаться от дальнейших расспросов. Впрочем, Иван Федорович свою мысль все-таки закончил, не оборвав на середине, просто для Валерки это уже ровным счетом ничего не меняло. – Потому что неоформившиеся подозрения и заблаговременный сбор информации это одно, а исчезновение конкретного дела политического толка со всеми доказательствами – совсем другое. "Неоформившееся подозрения" звучали и впрямь расплывчато. А вот с оформившимся ощущением захлопнутой двери, назидательно щелкнувшей по носу напоследок, что было делать? Впрочем, о недоверии Ивана Федоровича, обидно царапнувшем костяной иглой, и разочаровании, которое такое отношение вызвало, хоть формально у Валеры и не было на то никакого права, Мещеряков решил подумать позднее – сейчас было не время и не место. Он протянул обратно папку, так и оставшуюся неразгаданной, и вежливо поинтересовался: – Тогда разрешите идти? Иван Федорович кивнул и, сглаживая возникшую неловкость, от души пожелал:– Удачи. Не подведите, ребята. Выйдя из архивной, Валерка, протащившись по коридору до конца, как был, прислонился к стене и закрыл глаза. Внутри плескалось что-то пусто и безрадостно. Факты же были безжалостны и трактовок не допускали: Смирнов явно не хотел, чтобы о звонке вообще знали, равно как и о фигурировавшем в разговоре депо, которое начальник в ночь помчался проверять. Сейчас на ум пришел невольно подслушанный кусок телефонного разговора. Хотя бы здесь даже за недостаточностью данных выходил весьма интересный сценарий. Итак, преступник звонит напрямую Ивану Федоровичу, откуда-то точно зная, что тот куда чаще ночует в управлении за отдельной дверью кабинета, чем у себя дома, а, значит, на телефонный звонок непременно ответит. Неважно, куда именно потом срывается Смирнов, но в управлении после шести вечера практически никого нет, только на проходной. Что опять-таки подтверждает: целью взломщика было убрать из кабинета именно Ивана Федоровича. Преступник проскальзывает мимо охраны на проходной, да так виртуозно, что ни на пути к ?архивной?, ни на обратном не ввязывается в стычки, даже не бьет никого по голове с намерением оглушить, оставляя таким образом проникновение до поры до времени незамеченным. Открывает основную дверь сейфа, код к которой не менялся, и опустошает боковые секции за снятой фальшь-панелью, о которой прекрасно осведомлен. Просматривает и содержимое основной секции, выборочно прибирая то к рукам, хотя приходил явно не за этим. Минирует сейф и мимоходом оставляет ему, Валерке, памятный подарок. Так же бесследно исчезает.Да, Петр Сергеевич определенно был тем, кто знал четыре заветные цифры к сейфу, мог знать или разузнать заблаговременно код к закрытым секциям и вполне успевал до полуночи метнуться в музей, чтобы забрать еще и корону. Валера находил странным только выбор взрывчатки. Если он правильно понял, в этом неведомом техническом депо были такие же пустышки. Очень странно. Овечкин бы еще дымовую завесу организовал. И все же то, что Иван Федорович не доверяет им в достаточной степени, оказалось до обидного удручающей деталью. Валерка не любил взвинчивать ситуацию и старался подходить к возникающим сложностям с холодной головой, но еще больше он не любил тайн мадридского двора, не обоснованных необходимостью. Задание и без того выглядело неопределенно, особенно в части поиска условного архива. Не разумнее ли было облегчить им задачу и предоставить всю имеющуюся информацию, пусть даже избыточную, отправляя вслед за штабс-капитаном? Ведь важной может оказаться любая деталь, несущественная на первый взгляд мелочь вроде той, что Овечкину глухой ночью в депо-то понадобилось…Даню с Яшей Валера застал на излюбленном месте возле служебной стоянки, сосредоточенно рассматривающих мощенку под ногами. Нет, понял он, подойдя ближе. Не мощенку, монету. Да уж, нашли место в азартные игры играть. Даже если это и просто извечная орлянка, которую запрещать было бесполезно и в лучшие времена. – Ты бы лучше сам бросал, – хмыкнул Валерка, встав у Даньки за плечом. – Точно тебе говорю, я тоже с ним играл. – Я не мухлюю, – насупился было Яшка.– А я разве говорил, что мухлюешь? Просто металл тебя любит, тем более твой талисманный полтинник двадцать второго года. На что играете хоть? – А на что мы можем играть, Валер? Здесь ведь не бочаги собрались. На нижнюю полку в купе, никто не хочет ненароком сверзиться с верхотуры. Пять попыток, сейчас четвертая была. Пока поровну. – И чья нынче звезда на реверсе? – Валера мимолетно улыбнулся. – Я буду за Даню болеть, так и знай. – Моя, конечно, я всегда на нее ставлю.– Тогда без вариантов, Дань, извини. Но все же брось сам.– И брошу, – Данька деловито повертел монету в руках, зажал в кулаке, зажмурился для верности и бросил.Три пары глаз уставились на мощеный камень, где монета нагло поблескивала большой звездой в обрамлении колосьев. – Извини, ?пролетарии всех стран? *****, в следующий раз повезет, – довольно хохотнул Яша, причем, Валерка не сомневался, пуще выигрыша его радовало то, что звезда как и прежде платила ему благосклонностью. – Нам еще обратно ехать. Даня деловито подобрал монету, будто бы проигрыш для него совершенно ничего не значил, вручил ее Яшке и наконец обратил свое внимание на Валеру: – Ты чего так долго? Валерка неопределенно пожал плечами. – Суточные забрал, а первое обоснование она долго искала, вот и задержался, – он, повертев для порядка в руках бумажник, небрежно подкинул его вверх. Хорошо было бы еще этаким широким жестом бросить сей дивный клад на стол для дословной параллели, но, увы, в обозримом пространстве не имелось стола. Зато воображение работало отменно. Валера мысленно поправил несуществующую широкополую шляпу и довольно улыбнулся. – Здесь триста пистолей, берем каждый по семьдесят пять... Оставшееся уйдет Ксанке. Даня с Яшей молча переглянулись и ошарашенно уставились на Валерку. – Разбирайте, чего застыли? – уже не так бойко предложил он. Адаптированное продолжение про ?до Одессы доберутся не все? благоразумно озвучивать не стал. Та легкость, с которой выстроенная параллель должна была бы отозваться понимающими смешками вместо недоумевающей тишины, так и не случилась. Более того, он почувствовал себя тем еще дураком с веером чужих фраз.– Пис... что? – все же аккуратно уточнил Данька, помотав головой, будто не расслышал.– А почему именно по семьдесят пять? – более практично отозвался Яшка. Фыркнул. – И вообще, зачем разбирать, если едем все вместе? Оставь себе, знатным казначеем будешь. Сурово поправишь очки и тоже затребуешь обоснование на трех листах, прежде чем выдать хоть что-то. А так как я в грамоте не очень разумею…– С тобой я и устным обоснованием удовлетворюсь, – легко поддержал игру Валера. Все-таки у него замечательные друзья. Не пришедшаяся ко двору цитата померкла, а вместе с ней на задворки ушло и отчетливое чувство досады, оставив на поверхности лишь смутный отголосок. – Это все, конечно, очень занимательно, но какой у нас план? – Данька был все также непривычно деловит. – Думаю, в Одессе штабс-капитана уже нет, – начал Валерка, додумывая продолжение уже молча. – И где ж Овечкин тогда? – скептично поинтересовался Даня. – Растворился? Мещеряков покачал головой. И просто сказал, как камень под ноги уронил:– Париж.Это предположение чем дольше, тем больше казалось ему верным. Конечно, оставалась вероятность, что корону за границы советского государства будут вывозить совсем другие люди, и Петру Сергеевичу в плане отводилась лишь не слишком почетная роль взломщика, но Валера в этом весьма и весьма сомневался. Штабс-капитан был не из тех, кто, взявшись за дело, спокойно передаст бразды правления другому. Нет, этот все будет педантично делать сам. А, значит, и доставка за рубеж лежит на его плечах. – Да не, – с сомнением протянул Данька. – Он бы не успел.– Уверен? – Уверен, что ты Овечкина переоцениваешь.– А, по-моему, это ты его недооцениваешь. – Так, стоп, – вклинился Яшка. – Вы сейчас опять начнете выяснять, кто сообразительнее, я в этом участвовать не собираюсь. Проще надо. Сначала в Одессу. А там посмотрим. Может, Нарышкин и по делу за шкуру свою торгуется, а не просто составит нам компанию в увеселительной поездочке туда и обратно, чтобы время потянуть.***Одесса осталась в памяти Валерки коротким, но ярким эпизодом, еще с поезда показавшимся иронической аллюзией на ялтинскую историю. Ирония разрослась и вовсе до гротеска, когда Нарышкин подхватил их с Даней под локти и из сопровождаемого преступника, льстиво готовящегося оказать содействие следствию, мигом превратился в главное действующее лицо. Это, равно как и расшаркивание на лестнице какого-то дома с каждым встречным-поперечным, так живо напомнило Крым и неумолкающего Бубу с ?конвоируемыми? тем контрразведчиками, что Валера вздрогнул. Увы, дальше было уже не так весело: катакомбы чем дальше, тем сильнее обрастали подробностями куда коварнее, чем представлялось поначалу. Минимум восемьдесят шесть выходов, подумать только! И это тех, о которых известно наверняка.А еще этот вот Борис по кличке Ленивый, источник удручающих сведений и очередной подозрительно живучий среди мирных граждан воровской элемент, даром что знакомый Нарышкина, оказался изрядным любителем нагнетать обстановку. – Ты спрашиваешь, что бы я сделал на месте того человека? – после нескольких наводящих вопросов, попытки откреститься от воровского настоящего, в которую Валера ни капли не поверил, и многообещающе прикрытой входной двери задумчиво проронил Борис. Переместился к окну и для пущей таинственности уставился на кирпичную стену соседнего здания. Валерка подумал, что для антуража не хватает задумчиво раскуриваемой сигары, клубов дыма под потолком, а еще вернее – дамы, скрытой за темной вуалью вместо обрюзгшей ?бывшей грозы Одессы? в засаленном халате. – Я бы-таки ушел.– А на их месте? – занудно допытывался Нарышкин, тонко уловив, что, если Борис что и расскажет, так это ему, а не его ?новым друзьям из ЧК?. – Обыскал бы катакомбы.– Это несерьезно, Боря.– Узнал бы, кто ему носит покушать.– Нам некогда, Боря! – начал терять терпение Нарышкин, и беглый взгляд того на Даньку показал, что князь уже далеко не так уверен в успехе своего предприятия. – Дежурил бы в порту, – а вот бывший подельник Нарышкина, напротив, был стоически спокоен. – Он будет загримирован. И с чужими ксивами. Мысль о фарсе упорно не покидала Валеркину голову. Особенно когда одесский вор поднялся с кровати и принялся как в дурном спектакле изображать процесс раздумий на ходу, эхом повторяя ?с чужими ксивами, с чужими ксивами…?. – Ты извини меня, Степа, – прочистив горло, в конце концов отозвался Борис тоном, в котором неверие причудливым образом сочеталось с хорошо разыгранным сочувствием, – но тогда я пошел бы домой и сказал своей жене: ?Знаешь, дорогая, я ухожу с работы, пока меня не выгнали?.Нарышкин заметно спал с лица, враз растеряв и свой деловой вид, и нарочитую бодрость. Понял, видать, шельмец, что больше никакой пользы принести не сможет. Но им было не до того. – Посовещаться надо, – резюмировал Даня. Валера коротко кивнул и показал глазами на Нарышкина, мол, его-то куда? – Внизу разберемся. Не здесь же оставлять. Ксанка с Яшей встретили ребят взглядами, полными ожидания хороших новостей, но по постному Данькиному лицу сразу поняли, что ждали напрасно. Процессия медленно двинулась вниз по улице в сторону вокзала. Даня о чем-то сосредоточенно размышлял. Яшка пытливо всматривался в их лица, но молчал. Валерка вторично смерил вышагивающего впереди князя взглядом, намекавшим, что тому лучше не слышать дальнейших обсуждений. – Гражданин Нарышкин, – уловив их переглядывания, негромко позвала князя Ксанка. – Ксения, – тот развернулся к ней и, лучезарно улыбнувшись, беглым жестом поправил кепку. – Я весь внимание.– Видите напротив газетами торгуют? – вмиг поскучневшим тоном спросила Ксанка. – Можете пока ознакомиться с утренней прессой. – Но я совершенно не имею такой привычки, – Нарышкин комично всплеснул руками. То ли оказался удивительно недогадлив, то ли, напротив, удивительно дальновиден, раз не стремился воспользоваться радушным предложением потоптаться пять минут не под конвоем. Скорее, второе, князь, как успел заметить Валера, был не в меру любопытен, и возможность погреть уши ни за что бы не упустил. – Вот Петр Сергеевич – тот да, привык начинать утро с чашки кофе с газетами. Я же полагаю, что они изрядно портят аппетит, а порой и воздух, что совершенно противопоказано для начала дня. Вы ведь согласны со мной, Валерий? – обратился он почему-то к Мещерякову. – И все же я советую вам посмотреть, что нынче пишут в прессе, – с нажимом заметил Валерка. – А еще советую не пытаться зайти за киоск. Не хотелось бы вас ненароком потерять, а то ведь и побегать придется. От мимолетного упоминания Овечкина он несколько погрустнел, в который раз подумав, насколько все же однобоко знает штабс-капитана. Вот Нарышкин, например, то ли в качестве профессиональной деформации, то ли из природной наблюдательности о Петре Сергеевиче, не задумываясь, выдает милые бытовые мелочи, особенно обидные тем, что для князя-то они никакой ценности не имеют.– Конечно-конечно, Валерий, я и не думал. Однако позвольте заметить, что я понимаю и обычный язык. Не стоит уподобляться нашему общему знакомому, вам, мой юный друг, язвительность решительно не идет…Валерка почувствовал, что каменеет. Самое прискорбное заключалось в том, что Нарышкин был прав: он перенял чужую манеру речи неосознанно, и, увы, она ему нравилась. Вот только остальным ни к чему проводить ту же параллель, на которую намекнул князь.К счастью, Нарышкин, не иначе как натренированным чутьем уловивший, что ему лучше стратегически отступить в направлении газетного киоска, насвистывая, удалился. Валера проводил его нечитаемым взглядом, повернулся к ребятам и уронил веское: – В катакомбах мы его не найдем. Там выходов, как кротовьих лазов.– Ждать, когда Овечкин сам выйдет, бессмысленно – нас всего четверо, – подхватил Данька. – Да даже если мы сюда все управление пригоним, где гарантии, что учтем все выходы? – Мы и не учтем, потому что доподлинно не знаем их количества, ты ведь слышал, – Валерка мотнул головой вверх, намекая на не произведшего на него впечатления Ленивого. – И где гарантии, что штабс-капитан уже не ушел? Времени прошло достаточно. – Так, я не понял, – неуверенно протянул Яшка. – Мы обратно в Москву? Ребята потупились. Возвращаться ни с чем не хотелось. – Париж? – снова невзначай напомнил Валера. – Его цель – не Одесса. – Много ты знаешь о его целях. Сам что ли спрашивал? – Даня, впавший в раздражение, все еще воспринимал идею в штыки. А Валерка вдруг представил себе сюрреалистический диалог как вариацию на тему, это оказалось на удивление нетрудно: – Петр Сергеевич, а что вы намерены делать после того, как украдете корону и заставите всех нас бегать за собой, ловя воздух?– Пожалуй, вернусь во Францию. Думаю, где-то между произнесением пассажа о прискорбной подготовке чекистов к действиям вне предписанного шаблона и передачей этой побрякушки третьим лицам. Впрочем, это с равной долей вероятности может оказаться и благочестивая Англия... А, быть может, переберусь в Канаду, там тоже встречаются тонкоствольные березки. Это несколько примирит меня с тем, что дымом отечества мне уже не надышаться никогда... Учитесь у лучших, юноша, и никогда не давайте однозначного ответа, если не можете сделать самое разумное – промолчать. – Вообще Валерка прав, – согласился Яша и развил мысль. – Корону явно за кордон собрались увозить. Может, штабс уже на пути во Францию, а мы его тут караулить будем, дураки дураками.– Есть ведь еще сейф, – педантично напомнила Ксанка. – Точнее, его содержимое. А на бумаги может быть совсем другой покупатель.– Про сейф я даже думать не хочу. Найди то, не знаю, что, – нахмурился Яшка, не привыкший выдавать на-гора идеи при недостаточности данных.– Думать все равно придется.– Так что, Париж? – прервал Даня эту беззлобную пикировку, посмотрел непривычно: растерянно и озадаченно. Будто не было у него никакого запасного плана, что для руководителя группы недопустимо. Мещеряков почуял слабину и понял, что ковать железо нужно именно теперь. – Если не хотим явиться пред светлы очи Смирнова, как сотрудники-недоучки, – Париж. К тому же, из всей честной компании мы не видели лишь Перова, стало быть, тот ждет подельников во Франции.Валера поймал скептический взгляд Яши, намекавший, что это еще не доказано: поручик мог быть в любой другой точке земного шара или же вообще возмутительнейшим образом поджидать Овечкина в бесконечных выходах треклятых катакомб, чтобы в самом деле разделить груз. Пришлось в поиске достойных аргументов обратиться к фактам. – Неясно, что они планируют делать дальше, но готов поспорить, что во Франции корона надолго не задержится, дальше уйдет. А если ее все же для коронации приберегли, там ее и следует дожидаться. И сорвать это мероприятие, если не получится заполучить ее раньше. – Все ясно, – безыскусно подвел итог Яшка. – Мы не будем сбиваться с ног, разыскивая штабса, мы просто придем за короной. – Кстати, о Смирнове, – Данька, в отличие от цыгана, эту маленькую ремарку не пропустил и посмотрел на Валерку, который, даже не дождавшись вероятного продолжения, безапелляционно заявил:– Я еду. – Иван Федорович высказался предельно четко, ты нужен в Москве, – не согласился Даня. – Снова предложишь байки ему сочинять? – Обстоятельства изменились, – Валера не собирался уступать. Не теперь. Близость к желанной цели волшебным образом придавала ему и смелости, и дерзости, и категоричности в отстаивании своих намерений. Данька явно был против, то ли из-за того замечания Смирнова, то ли обдумывал, во что ему выльется подобное самоуправство. Мещеряков лихорадочно подбирал аргументы, отличные от ?должен поехать?, набившего оскомину даже ему самому. Яша флегматично следил за Нарышкиным, который чин чином читал газету, не выходя из их поля зрения. Ксанка же задумчиво смерила Валеру коротким взглядом и неожиданно поддержала:– Валерка хотя бы базовый французский знает. Логично, что ему и ехать. – Что он там знает, – отмахнулся Даня, то ли не видя напряженной позы нахохлившегося Валеры, то ли не принимая ее в расчет. – Сам же говорил, что фразы разговорника – максимум, и те уже забылись. Силь ву пли и я могу сказать. – Пле, – автоматически поправил Валерка. – Не придирайся, поймут. Или там ?се нен пасодобль?, – не сдавался Данька, козырнув фразой, вытащенной откуда-то из таких глубин памяти, каких свет ни видывал. Валера, не выдержав, прыснул. Пасодобль… Пасодобль! – Бедные французы. Сэ тэнпосибль, Даня. Если ты собираешься от чего-то категорически отказаться. А пасодобль это танец такой. Испанский. – Представляю их лица, когда в ответ на заказ в кафе Данька начнет про пасодобль говорить… – усмехнулся Яшка, оторвав взгляд от Нарышкина. – Ты хоть танцевать-то умеешь, месье недоделанный? – Я так понимаю, вопрос с языком решен? – Ксанка иногда бывала очаровательно невыносима. Даня только зыркнул недовольно, но кивнул, признавая правоту сестры. А Валера неслышно выдохнул, как никогда радуясь, что несколько месяцев назад, в Бузулуке, рядом с ним оказалась именно Ксанка. Что бы она ни говорила про логику сейчас, они оба прекрасно понимали, какова на самом деле причина стремления Валерки во Францию. – Отлично, Валера едет. Но нам придется сопровождать Нарышкина в Москву, и, учитывая прошлое этого субъекта, оставлять его с кем-то одним неразумно. Значит, в Париж отправляются двое. Кто второй? – Ксанка, тебе бы лучше в Москву, – неожиданно заюлил Данька. – Смирнов там намекал на какую-то аналитику в новом деле, а я с ней не в ладах.Ксанка скрестила руки на груди и вопросительно приподняла бровь, побуждая брата продолжать.– Зато ты умница, все в лучшем виде сделаешь, – Даня, неожиданно обретший красноречие, терял его столь же стремительно, как обрел. – Ивану Федоровичу, конечно, был нужен Валерка… но раз он так рвется в бой… лучше ты, чем я… – Это совершенно нечестно и абсолютно бессовестно, ты ведь это понимаешь, правда? – фыркнула Ксанка, дождавшись, пока убедительный тон брата окончательно иссякнет. Вот только обиженной она не выглядела, скорее, изрядно позабавленной. – Так и скажи, что тебе не меньше моего хочется на Париж взглянуть. Говорят, там очаровательные круассаны и в целом прекрасная кухня. Да и не только кухня. Придется уступить гурману. – Просто кто-то должен сдерживать этого ретивого мстителя, чтобы он не натворил дел со своей личной заинтересованностью, – уличенный в любви к выпечке, Данька не нашел ничего лучше, чем грамотно перевести стрелки. – Нет у меня никакой личной заинтересованности, – поспешно открестился Валера, хотя это была ложь, и не менее бессовестная, чем льстивая попытка Дани воззвать к способностям Ксанки, а самому при этом поехать во Францию уминать круассаны. О безудержной любви Даньки к выпечке в их компании знал каждый. – И я все слышу.– То же мне, нету. Скажешь, ты мне ради красного словца Сидора припомнил? – А я просто не хочу в Париж, – вставил свое слово Яша, и дискуссия вместо того, чтобы пойти по кругу, вышла на финишную прямую. – Раз Ксанка остается, я тоже остаюсь. Поэтому давайте, товарищи образованные и не очень, смотайтесь по-быстрому во Францию и дайте знать, как доберетесь. Чую, понадобится вам подкрепление. Но не сразу. – Ладно, – кивнул Даня. А потом, прищурившись, весело выдал. – Тогда отбывающие в Москву товарищи, в свою очередь, конечно, поделятся выданными суточными? Франция – это вам не Одесса, сколько мы там проторчим, неизвестно, деньги нужны будут местные, придется менять, да и вообще жизнь нынче пошла дорогая, особенно по заграницам. – Смотри, как запел, – Яшка шутливо подергал бровями. – И, главное, сразу о материальном, общак собирать. Не думал в криминальные элементы податься? – У Дани хотя бы получается, смотри, какой серьезный и решительный стал, – Ксанка мимолетно улыбнулась. – Не вопрос. Нам все равно ни к чему. У меня так вообще, считай, ничего нет, так что разрешаю грабить Яшу за нас обоих. Валерка просиял. Нет, они не поругаются из-за какого-то там Парижа. Все-таки у него самые лучшие друзья. Но больше всего он был, конечно, благодарен Ксанке, которая показательно обосновала необходимость его участия в этой поездке, продиктованную отнюдь не худо-бедным знанием Мещеряковым разговорных французских фраз. Их при желании можно было вызубрить в поезде или и вправду ходить с разговорником. Дело было в другом. Больше всего в жизни Валера ненавидел неопределенность и ощущения, которые она за собой несла. Но никогда раньше неопределенность не была столь узнаваема, безошибочно отдавая типографской краской свеженапечатанных ?Новостей?, колкостью грубой шерсти свитера, дрожанием ножа в судорожно сжатых пальцах и мягкой улыбкой, которую помнили глаза и позже сохранила бумага. И мириться с такой неопределенностью, которую можно было бы разложить по нотам и сыграть на гитаре с обшарпанной декой, если бы Валерка умел играть, его неспокойное сердце со всей свойственной юности безусловностью отказывалось. За тем он и ехал в Париж. _____________________________________________________________________________* Зинаида Гиппиус, ?14 декабря 1917?, 1917, и ?Осенью? (?На баррикады?), октябрь 1919 года. ** Д. С. Мережковский, ?Слова немых?, 16 февраля 1924 года, встреча ?Миссия русской эмиграции? в Париже. *** И. А. Бунин, ?Миссия русской эмиграции?, 16 февраля 1924 года, встреча ?Миссия русской эмиграции? в Париже. О реакции в печати: леворадикальные ?Накануне? (Берлин) и ?Русский голос? (Нью-Йорк) в анонимных публикациях, посвященных вечеру ?Миссия русской эмиграции?, клеветнически утверждали, что Бунин, Мережковский и Шмелев в своих выступлениях призывали ?к уничтожению русского народа?. Тот же стиль ведения дискуссии с политическими оппонентами был присущ и советской печати (?Известия?, ?Правда?, ?Красная газета?). **** В принципе о литературных салонах. Елена Менегальдо, ?Русские в Париже. 1919- 1939?.***** ?Пролетарии всех стран, соединяйтесь? и герб РСФСР - аверс полтинника (50 копеек) 1922 года выпуска.Трек: Apocalyptica feat. Brent Smith, "Not Strong Enough"А пока Валерка только придумывает себе вероятные сценарии пребывания в Париже, не угадывая ни с одним из них, посмотрим, как обустроился во Франции штабс-капитан Овечкин. И как по-мальчишески резко сорвался в Россию в свою кратковременную ?полосу возвращенья? (отсылка к песне Яна Френкеля "О разлуках и встречах").