Глава 13 (1/1)

Чистильщиком Перов отработал недолго, несколько дней, да и то только потому, что приходил на площадь всегда по-разному. А, значит, предсказать, когда тот появится на следующий день и на сколь долго задержится, было довольно трудно. Если, разумеется, не задаться целью намеренно караулить поручика с самого утра, что было делом времени – и только.Потому сейчас Перов щеголял шикарным фингалом под глазом и все трогал разбитую губу, проверяя, не болтается ли зуб. Вид при этом имел независимый, хотя и несколько насупленный. Ну точно ершистый мальчишка, втихаря отрабатывающий навыки дворовых драк. – Эк вас помяли, – оценил Овечкин, задумчиво разглядывая это потрепанное жизнью явление. – На свет повернитесь что ли, нечего за волосами прятаться, все равно такие художества не скрыть. И хватит уже зуб шатать, сразу не вылетел – простоит еще. Может, и долго, если снова нарываться не будете. Вот уж не предполагал в вас бретера* и дебошира. У вас как, все мытарства на лице отпечатались или еще где есть? – Да пустое, терпимо, – отозвался Перов, изобразив кривую усмешку и оттого невольно поморщившись: только-только затянувшаяся на губе корка вновь разошлась. Руки при том старательно прятал. Зря, конечно: уж что-то, а сбитые костяшки у прежде холеного аккуратиста-поручика были первым, на что Петр Сергеевич обратил внимание. – Они и бить-то толком не умеют, налетели просто гурьбой, как галчата, все разом... Что я с ними, всерьез драться что ли буду, с мальчишками зелеными, даже не юнкерами?– И поделом, – жестко заметил Петр Сергеевич, которому все эти выверты Перова уже порядком надоели. В самом деле, предположить, что того отметелят за чистку обуви на чужой давно поделенной территории, было… ну, несложно. – Я вас разве для красного словца спрашивал тогда, нет ли на площади других чистильщиков? А вы изворачиваться стали: не было, не видел. Ведь знали же, что так и будет. Знали? – Ну знал, – сердито отвернулся поручик таким образом, что подбитый глаз в тени было уже не разобрать. – Хотя и надеялся, что позже достанут. Но время сейчас такое, что проще рискнуть, чем жалеть об упущенных возможностях... Да все уже, все. Я как человек вежливый ошибку свою понял, принял и осознал: отныне на площади духу моего не будет, так что и не просите, я им слово дал. Нерушимое, офицерское. Овечкин еле удержался, чтобы не воздеть глаза к потолку. Водилось за Перовым иногда и такое. Как скажет серьезным тоном, так ему не подходившим, и поди разбери: то ли в шутку, то ли всерьез. Вежливость и галантность так вообще были последним, что ценилось в эмигрантском Константинополе, где наносное ненужными реверансам уходило в прошлое. Оставалось лишь то, что невозможно было отделить от человека или же помогало тому выживать. Странная это была мысль, но Петр Сергеевич часто сравнивал революцию со своеобразным маркером. Или даже проявителем фотографа, явно выставлявшим напоказ те людские черты, которые раньше прятались за чинными масками, выбранными ролями, предписанными ?можно и должно? и прочей шелухой. Казалось, до гражданской их нельзя было заметить, как нельзя было вообразить и подобные обстоятельства, далекие от эфемерного благополучия. Теперь же, разом выброшенные из тихой заводи шквалом революции, здесь, в эмиграции, люди, наконец, стряхнули с себя напускное. И негатив, опущенный в проявитель, больше не скрывал истинного изображения. Настоящего. Да и мир вокруг, прежде огромный и необъятный, тоже скукожился, становясь прямее, понятнее. Мысль была трезвой, вот только вслед за ней думалось иногда, что и вся та жизнь, прожитая ранее, была ошибкой или сном. Потому что, на контрасте, она была слишком хороша. И тогда, глядя на хорохорившегося поручика, который прежде берег руки для гитары, а не сбивал в драках кулаки, которому на самом деле похвастать было нечем, и оба это понимали, штабс-капитан предложил, наконец, то, что можно было бы провернуть еще месяц назад вместо сомнительного геройства в цирке или заказных исполнений в кабаке. Ведь и привычнее, и проще, и переступать через офицерскую гордость не надо, но он все почему-то оттягивал. Впрочем, Петр Сергеевич знал, почему: нужна ведь безнадежность, доведенная до определенной степени, чтобы снова взять в руки кий и встать к зеленому сукну, помня, чем закончилась предыдущая партия. Былой радости и оживления игра ему теперь уже точно не принесет. К тому же память тела – вещь непредсказуемая, а эпизод в ялтинской бильярдной длиной в несколько секунд: удар, взрыв, крики, вспыхивающая острой болью спина, кровь и копоть – мог значительно помешать выверенности ударов. Но, как сказал поручик, лучше было поддаться риску и проиграть, чем жалеть об упущенных и неопробованных возможностях. – Есть еще один фокус, правда, из тех, что сработают только единожды, потом нас туда и на порог не пустят, – протянул Овечкин. Перов заинтересованно повернулся к нему, навострив уши прямо как давешний конь. Правильно, предложение было стоящим: – Узнайте, где тут есть бильярдная. Раз наши с вами соотечественники умудряются делать деньги даже на тараканьих бегах, должны быть места и поинтеллектуальнее. Да, и вы мне понадобитесь, – приценившись, обронил штабс-капитан. – Можно и с гитарой. Поручик недоуменно посмотрел на Овечкина в ответ, даже перестав мучить невыбитый зуб. Очевидно, не понимал, какой от него-то может быть в этом толк. – Петр Сергеевич, вы же знаете, что я совершенно не умею играть в бильярд.Штабс-капитан на это только ухмыльнулся: – Как раз это нам совершенно не помешает. Более того, я вас настоятельно попрошу ни в коем случае к столу не подходить. У вас будет другая, совершенно незаменимая, задача. Правда, не гарантирую, что там нас за такие выкрутасы не побьют, ну так это от вашей убедительности будет зависеть, или второй глаз вам тоже подправят. Для симметрии. План был прост и напрочь лишен изящества. Впрочем, никакой тонкости и не требовалось: это была не военная многоступенчатая операция и не дерзкий тактический ход со множеством обманок по пути, а просто не слишком честная игра, которая чем проще, тем вернее. Просто очередной способ дожить до заветного ?после Турции?, которое было уже столь желанно, что Овечкину по ночам даже снилось. Вскоре в одну из бильярдных Константинополя с публикой поприличнее (до того тщательно отобранную поручиком) пришли двое, явно беженцы, и, к счастью для собравшихся, при деньгах. Штабс-капитан уже был изрядно навеселе, спотыкался и громогласно вещал что-то о стратегии победителей, которые побеждают в любом состоянии, так зачем себя искусственно ограничивать, когда можно совместить приятное… с приятным**. Поручик, прибывший с ним, посматривал на того укоризненно-снисходительно, но лиры тратить не мешал, только бряцал себе тихонько на гитаре тоскливые романсы. Вероятно, от беспросветной безнадежности. Составленные партии, на которые поначалу соглашались осторожно и с небольшими ставками – нового игрока всегда лучше вначале рассмотреть, чем позже недооценить – штабс-капитан неизменно проигрывал, тут же ввязываясь в следующие и надеясь отыграться, как заядлый картежник, на одном подстегиваемом душу азарте. И через некоторое время чужая настороженность отступила: за стол к штабс-капитану рекой потянулись желающие быстрой наживы. Долго ли обыграть пьяного умеючи, когда тот и примериться к шару-то толком не может, и постоянно киксует, да еще и диспуты разводит вместо того, чтобы на сукно смотреть и траекторию прикидывать? Тут и профессиональным игроком быть не требовалось, расклад ясен и без того. В утешение проигравшему скинулись тому на графин водки, не без тайного умысла, разумеется. Графин обосновался на стойке перед поручиком, сросшимся со своей гитарой, и рюмки планомерно опустошались штабс-капитаном после каждой неудачной партии. Бильярдная втайне ликовала чужими ухмылками и насмешливыми взглядами. Почаще бы такие бестолковые игроки захаживали, не все еще спустившие в эмиграции, но куда там. Ставки за столом с залетным штабс-капитаном тоже поднялись на порядок.Народу в зале заметно прибавилось: и тех, кто просто посмотреть, и тех, кому не терпелось урвать свой кусок. Игрок не разочаровал и партию снова позорно проиграл. А потом картина слегка поменялась – пропустив ряд простеньких ударов, штабс-капитан под конец как-то незаметно выровнял положение и с минимальным отрывом в счете партия осталась за ним. Тот и сам удивился до крайности, выдав что-то про везение и удачу, которая любит терпеливых да настойчивых. Покачивался при этом так, что решили: бывает, и составили еще две партии, не понижая ставок. Неизвестно, что там было с удачей, вот только, повернувшись к штабс-капитану лицом, направления она так и не переменила. После трех партий, оставшихся за игроком, самые наблюдательные усомнились в том, что штабс-капитан пьян настолько, насколько это показывал, остальные же просто решили не испытывать судьбу. Дальше ни Петру Сергеевичу, ни поручику делать в этой бильярдной было решительно нечего. Потому Овечкин, не забывая все же изображать радующегося внезапному выигрышу штабс-капитана, которому в голову помимо водки ударило вино победы, быстро утащил из бильярдной Перова, которому и изображать ничего не надо было, раз тот чуть не оставил свою ненаглядную гитару завсегдатаям вместо памятного сувенира, хорошо хоть молчал при этом. Как Петр Сергеевич и предполагал, помощь поручика была неоценима, особенно тем, что на Перова, бренькавшего за стойкой грустными переборами, очень скоро перестали обращать внимание. Все ожидаемо отвлеклись на главное представление за зеленым сукном, что позволило беспрепятственно спаивать поручику предназначавшуюся ему водку, а самому художественно надираться простой водой, припасенной заранее. Как он и обещал, подходить к столу Перову и вправду не понадобилось, боже упаси, если бы тот попробовал.Признаться, пьяным поручика Овечкин до сей поры не видел ни разу, и чего от того ожидать, не представлял. Судя по всему, Перов был из тех, кому алкоголь изрядно затуманивал разум, а вот координация при этом не страдала. Он-то, признаться, опасался, что будет наоборот, и весь их план потерпит крах.– Вы как? – все же поинтересовался Петр Сергеевич на улице, глядя на то, как неправдоподобно твердо вышагивал рядом поручик. Чутье подсказывало, что это ненадолго.– Как человек, изрядно надравшийся водки заместо вас, – тоном покаянного признания пробормотал Перов.– Издержки плана. Там, знаете ли, не водятся цветочные горшки, которые можно удобрять спиртом. Пришлось удобрять вас. – Нет, это тактика… стратегия… маневр, – поручик всерьез задумался над синонимом повесомее и многозначительно выдал, – апрош… – Сойдемся на маневре, – быстро согласился Овечкин: перебора всего словаря близкородственных терминов он бы не выдержал. – Сойдемся… А сколько вы там отыграли?– В пять раз больше потраченного. – Живе-еете, – завистливо протянул поручик. Будто бы забыл, что здесь, в Константинополе, не существовало никакого деления на ?твое? и ?мое?: все средства расходились или на еду, или на бытовые мелочи, или Перову – на обустройство эмиграции в Париж. И никто никогда не спрашивал, как тратится накопленное. Порядок установился сразу и с тех пор не обсуждался. Такая вот бескровная национализация, Советам и не снилось. – И как вы в бильярд-то только решились… Там, между прочим, был один поручик из эмигрировавших в восемнадцатом, да так тут и оставшийся… тоже умелец известный шары погонять…– Вот как, – Овечкин намеренно пропустил мимо ушей праздный вопрос о решимости и поинтересовался вполне добродушно. – Отчего же не сказали? – Так тоже… издержки плана. Оно вам надо было? В Ялте всех обыгрывали… почти… так бы и оставалось.Это ?почти? царапнуло как шальная пуля – по касательной, у виска: ни уклониться, ни отмахнуться. Как царапает только правда. – На каждого умельца найдется другой умелец, вам ли не знать, – как можно равнодушнее ответил Петр Сергеевич, не зная, на самом деле, о чем это было. О Ялте ли, о текущей партии, о цирке или обо всем сразу. Но Перов, казалось, потерял к разговору всякий интерес. Он с интересом рассматривал незнакомые дома, плохо освещенный переулок, неприглядные задние дворы жилых зданий и бельевые веревки, натянутые чуть ли не над головами. Штабс-капитан с досадой отметил, что нужный поворот они явно пропустили, и придется возвращаться, потому что иначе на местности не сориентироваться. В отличие от Ялты, Константинополь не вызывал у него совершенно никакого желания бродить переулками да закоулками, изучая город. Может оттого, что Турция изначально воспринималась им как временная дислокация, причем порядка ?ни дня сверх положенного?, а может оттого, что город кишел эмигрантами да беженцами как муравейник, стычки за кусок хлеба и место поломойки были вполне реальными, а благородства днем с огнем было не сыскать. Нет, узнавать Константинополь, ни антуражный, ни повседневный Петр Сергеевич определенно не желал. Овечкин пропустил момент, когда Перова потянуло на подвиги. Неожиданно цепким для нетрезвого человека взглядом тот нашел на веревках среди развешанного постельного белья спокойно соседствующие рядом рубашку и жилет и, привстав на мыски, потянулся за ними. Веревка, провисшая под весом белья как раз в этом месте, позволила поручику легко дотянуться до находки и без дальнейших реверансов стянуть ее вниз. – О, и размер как раз мой, – Перов принялся воодушевленно вертеть рубашку, рассматривая со всех сторон, хотя что там в потемках разберешь. – Петр Сергеич, а давайте возьмем! Не все же в форме ходить. Овечкин понял, что явно недооценил степень опьянения адъютанта Кудасова: тот изрядно нарезался. – Поручик, оставьте немедленно, – жестко процедил он. – Совсем страх потеряли?Тон, презрительный и намеренно свойский, ожидаемого эффекта на Перова не оказал.– Сейчас-сейчас, – споткнувшись, осмотрелся тот на предмет, нет ли еще чего полезного. Нашлась и вторая рубашка, явно того же фасона и хозяина, возмутившая поручика до глубины души. – Да куда ему столько?! А нам нужнее. Собирались спешно, почти все побросали, разве что нательное с себя еще не продали... Это вот, – брезгливо похлопал Перов по собственному кителю, – уже обноски дрянные. Смены нет, петлицы пустые, штаны вовсе где протертые, где и в дырах, сколько ни стирай, ходишь хуже чем в хламиде какой. Мы и вам сейчас подыщем...Петр Сергеевич открыл было рот, чтобы осадить поручика в более резких выражениях, но озвучить это ему было не суждено:– Ах ты, паскуда! – громыхнуло за спиной, и военный рефлекс сработал на упреждение, разворачивая Овечкина корпусом к источнику ощущаемой опасности. К ним вальяжно-небрежной походкой приближался коренастый человек, держа руки за спиной, и его злая усмешка не сулила совсем ничего хорошего. – Уже прямо с веревок тащат, – сплюнул тот, поморщившись, и безошибочно пошел на Перова, чуть отведя правую руку в сторону. Коротко блеснул металл, поймав отсвет дальнего фонаря. – Ну сейчас я тебе покажу, как меня пытаться обчистить...Намечалась безобразная драка, особенно безобразная ничтожностью повода. Поручика можно было не засчитывать – он так и застыл, прижимая к себе находку, да и с расшатанной алкоголем координацией вернее напорется на нож, чем окажет достойное сопротивление. В глазах Перова, вмиг протрезвевших и обращенных на Овечкина, бился пойманной птицей вопрос ?что теперь делать??, ну хоть на осознание всей дерьмовости ситуации мозгов хватило. Вот бы еще поручик к ним пораньше обратился, но что с пьяного возьмешь: Петр Сергеевич со всей очевидностью понял, что разрешать ненужный конфликт придется самому. Штабс-капитану доводилось убивать в войну в прямом бою. Доводилось и тихо снимать дозорных в разведке – ножом или единым выстрелом. Но чего за ним точно не водилось, так это бессмысленной жестокости, когда ее можно было избежать. Поэтому Овечкин не потянулся за револьвером, а пошел навстречу противнику как есть, с пустыми руками, раззадоривая того, подменяя собой раздражающий фактор:– Ну, давай, иди сюда. Поговорим...Хозяин приглянувшегося Перову жилета и рубашек был явно нетрезв, что и упрощало, и усложняло задачу одновременно. Еще он имел при себе нож и для пущего эффекта довольно резво им размахивал, что из любого человека делало излишне самоуверенного противника, которого можно перехитрить. Первые несколько выпадов, дерзкие и неточные, ушли ?в молоко?. Ни юркости, не легкости у нападавшего не наблюдалось, а вот слепая ярость хлестала через край, куда там в чинное выяснение отношений с таким багажом, только в бои без правил. Штабс-капитан усмехнулся: это было даже слишком легко. Потом собрался. Противник, озадаченный собственной неудачей, затаился тоже, но ненадолго: адреналин подстегивал его сорваться в контактный бой и поскорее, а не загодя оценивать того, с кем дерешься. Зря. Они начали кружить, примериваясь, и описали полукруг, позиция сменилась. Теперь Перов оказался за спиной у нападавшего, что Петра Сергеевича полностью устраивало: тому не придет в голову переключить на поручика внимание. Дистанция внезапно сократилась, отчаянным рывком клинок прочертил в воздухе линию в опасной близости от бока, и Овечкин инстинктивно поставил руку между собой и ножом. Лезвие рассекло кожу, но прошло неглубоко, по касательной. Схема "выпад-уклонение", удачно исполняемая прежде, резко перерастала в схватку, да еще и противник, возбужденный тем, что удалось его достать, перешел в более рьяное наступление, тесня штабс-капитана к обшарпанным стенам с понятным намерением лишить свободы маневра и добить. В планы Петра Сергеевича такое окончание вечера не вписывалось, а потому хватит с него джентельменского поведения, поигрались и будет.Овечкин плавно отошел назад, увеличивая расстояние, а потом дал нападавшему подобраться совсем близко, совершая обманное движение, будто собирается сманеврировать вправо – и в последний момент уходя влево от выпада. Драчливый противник этот маневр отследить не успел, перегруппироваться тоже – так и пролетел вперед, споткнувшись о заботливо подставленную штабс-капитаном банальнейшую подножку: никто не обещал разбираться честно, благородным поединкам тут давно не место. Послышались короткие чертыхания, затем глухой удар о землю... и все. Человек, осев на бок, затих и больше не шевелился. Петр Сергеевич с нехорошим предчувствием подошел ближе, отблеск фонаря выхватил надломленную позу драчуна и темнеющий от крови висок. Обо что он там удариться умудрился, чтобы так? Овечкин, ошеломленный, присел рядом на корточки и проверил пульс, но скорее чтобы занять чем-то руки, сделать здесь уже ничего было нельзя. Зеркальце тоже можно было не искать: на мертвых он насмотрелся достаточно, чтобы никогда уже не спутать. ?Да, хорошо в бильярд поиграли, ничего не скажешь. Из-за каких-то вещей...?Штабс-капитан перевернул человека на спину, обнаружив под его головой небольшой, но острый обломок каменной кладки, ставший для нападавшего фатальным. Машинально нащупал на чужой шее нательный крест, проследил контур пальцами... сраженный догадкой, цепко всмотрелся в лицо, насколько позволяло скудное освещение. И мрачно выругался вполголоса, не стесняясь в выражениях. Отмеревший Перов, выронивший то, из-за чего, собственно, все и случилось, подошел ближе да так и застыл вторично. Тоже, видимо, все увидел. – Поздравляю, поручик, это не турок, а наш с вами соотечественник, – нарочито спокойно проговорил Овечкин, не поднимая головы. – Если бы это оказался местный, проблемы были бы куда существеннее. А так – эмигрантом больше, эмигрантом меньше, разница невелика. При таком наплыве, который пошел из Крыма, мало ли на улицах всякого сброда, убивают и за меньшее. Сказать, что Петр Сергеевич был зол, значило не сказать ничего. ?Глупая случайность, пропущенный поворот, нетрезвый поручик, невовремя обнаруживший кражу хозяин жилета – и вот мы имеем труп. Кстати, где там эти тряпки окаянные?? Овечкин встал и добрел до места, где до того стоял Перов. Не глядя поднял вещи и практически всунул поручику в руки, не заботясь о том, насколько те пыльные после валяния на земле:– Забирайте, что вы столбом стоите? Вы же так этого хотели, вот и носите теперь.Поручик на него даже не посмотрел: взгляд того намертво приклеился к убитому. Прекрасно, этого еще не хватало. И откуда они, такие впечатлительные, только берутся? ?Это хуже, чем преступление, – подумал штабс-капитан, медленно возвращаясь к убитому, – Тем, что это ошибка. Ничтожная, глупейшая, которая никогда не должна была случиться – и которая в череде прочих в конце концов сделает из обретающихся здесь людей такой скот, что сам себя уважать перестанет, если еще не перестал?.Петр Сергеевич снова присел рядом с незадачливым противником и отрешенно посмотрел на Перова снизу вверх, негромко размышляя вслух:– Может тогда уж и ботинки сразу снимете, для комплекта, так сказать? Ему они, как видите, теперь ни к чему. Или брезгуете, с трупа-то? Овечкин для виду порылся у драчуна в карманах: мертвых он не боялся, суевериям тоже было не место, да и цель у штабс-капитана была совсем иная, столь же далекая от мародерства как сам он сейчас – от довоенной России. – Что за бабская щепетильность, поручик? А-ааа, мараться не хотите, понимаю… Хотя и глупо: хорошие ботинки нынче в цене. Тогда брегет, вон какой, даже без дарственной надписи: пойдет, пристроим.Выуженные часы раскачивались на цепочке, влево-вправо-влево, как маятник, который некому было остановить. Перов смотрел на штабс-капитана со священным ужасом, словно на богохульника, но пораженно молчал. Ну не пощечины же ему отвешивать...– Обручального кольца нет, – с притворным вздохом продолжил Овечкин, прекратив инспектировать содержимое чужих карманов. Брегет так и оставил раскачиваться на вытянутой руке, остальную ревизию производил уже на глаз, – а жаль, все золото… Зато есть вставные зубы, коими он тут скалился и норов свой показывал. Найдем, кому сбыть, – и без перехода рявкнул. – Что вы там застряли, я не понял? Сюда идите, вырывать будем. – Да что вы… Нет, – ожил, наконец, поручик, яростно отпихивая от себя треклятые вещи и отходя от Овечкина на добрых два шага назад. Будто бы протянутый штабс-капитаном в сторону Перова брегет покойного мог утянуть его на такое дно, с которого и выплыть, чтобы подобающим образом застрелиться, не получится. Петр Сергеевич, которому больше не надо было изображать из себя сволочь последнюю, без стыда и совести, выдохнул и аккуратно положил брегет покойному обратно в карман. Потом закрыл тому распахнутые глаза, молча извиняясь за все, поднялся, подошел к поручику и с силой сжал тому руки. И плевать ему было на сбитые костяшки и чужое шипение сквозь зубы. – Нет уж, вы это возьмете. И носить будете. Чтобы в следующий раз, когда вашу голову посетит очередная гениальная идея, вам было, что вспомнить, – помолчав, Петр Сергеевич все же добавил то, что вертелось на языке уже добрых десять минут. Хотя акцентировать внимание на том, что в принципе спас Перову жизнь, ему и не хотелось, но пребывание в чужой стране негласно диктовало свои правила: он ведь не сможет быть рядом постоянно. – Да, сделайте одолжение, впредь держитесь подальше от водки. Она изрядно притупляет вам и разум, и координацию. Вы же, смею надеяться, не желаете быть изрезанным на шашлык здесь, а мечтаете дожить до Франции. Вот и соизвольте закончить авантюру, в которую вы нас с таким блеском затянули. – Я запомню, – сказал вдруг поручик четко и уверенно, как на заседании штаба контрразведки. – И про все остальное – тоже.Перов невольно посмотрел Овечкину за спину, туда, где лежал убитый, будто призвав того в свидетели: – За мной долг, Петр Сергеевич, и, слово даю, я вам его верну. Штабс-капитан поморщился от этой ненужной считалочки и похлопал себя по карманам, но сигар не нашлось. Тратить деньги на курево поначалу, конечно, хотелось невероятно: простительные привычки, скрашивающие убогую нынче жизнь. Потом пришлось экономить и растягивать купленное, вспоминая о нем в действительно необходимые моменты. Тогда, в подвальном кабаке, был как раз такой. Сейчас бы тоже не помешало, но запасы кончились.Петр Сергеевич прикрыл глаза и закурил мысленно, припоминая состояние, характеризовавшее ту легкую пустоту, что сбивала с ног, особенно если выкурить сигару натощак. Взгляд, устремленный в темноту сквозь опущенные ресницы, погружению в иллюзию тоже способствовал, как и благословенное отсутствие мыслей. ?Выключаться? подобным образом Овечкин научился еще в германскую, но прибегал к этому нечасто. Навык возвращался подозрительно быстро: ему хватило и двух минут. Спокойствия, конечно, не было и в помине, но вот совершить что-нибудь необдуманное или в самом деле подправить поручику второй глаз за проявленную дурость уже не хотелось. – Увольте меня от своих долгов, – штабс-капитан жадно глотнул ночной воздух, но привкуса сигар в нем ожидаемо не нашлось. Иллюзия развеялась окончательно. – Лучше сделайте, что планировали, тем и рассчитаетесь. Со всеми. _________________________________________________________________________________________* Бретёр, от французского brette ?шпага? — заядлый, ?профессиональный? дуэлянт, готовый драться на дуэли по любому, даже самому ничтожному поводу ** Шуточная отсылка ко ?Дню радио?. Да-да, ?я профессионал и могу работать в любом состоянии, так зачем себя искусственно ограничивать?. Трек для этой главы: группа Комиссар, ?Я так устал?.