"Я могу Вам доверять?" (1/1)

Четверо приостанавливаются в лесу. Анна задумывается о дне рождения сразу двух дорогих ей людей. Вот идёт Томас, который многое не помнит. Вот сзади плетётся хромая и борясь с низкими ветками, Николас. Можно скооперироваться со Скофилдом и устроить сюрприз. Но что может сделать Анна сейчас, когда из снаряжения у неё остался только лук? Сумка с одеждой осталась под деревом. Только что-нибудь поймать и приготовить: патроны в револьвере тоже закончились, отчего действовать придется старым добрым способом.Неожиданно для себя, Анна находит в кармане маленькие свёрточки. В своё время девушку увлекал сбор гербария. В листах бумаги, вырванных из того самого дневника, девушка обнаруживает свои трофеи: вишнёвый цветок и еловую веточку. И вдруг девушку озаряет. Вдруг Том, увидев цветок и вдохнув ностальгический аромат, вспомнит? А Линд… Недавно тот признался, что обожает ёлочный аромат и часто собирает ветки, чтобы его комната пахла свежей хвоей. Вот и время для первого сюрприза. Гладышева отходит, разрывает лист на две части, запаковывая гербарий. Вышло два почти что одинаковых свёртка.—?Пап, Том! —?девушка выходит, протягивая подарки. —?С днём рождения!Из суматошных мыслей Блейка выводит девичий голос, такой звонкий, еще слегка детский, светлый и добрый. Капрал даже упускает из внимания, когда Анна снова называет доктора папой. Маленький сверток оказывается в ладони, юноша не успевает уловить смеющийся блестящий взгляд. Бумага шуршит под пальцами, Томаса встречает игривая, слегка растрепанная еловая веточка. Солдат удивленно вскидывает брови и тихонько смеется. Только хочет уже поблагодарить загадочную девушку, как совсем рядом раздается грозный чих Линда. Перепутала! Анна, успевшая уже отбежать, возвращается, торопливо оправдывается. Блейк подхватывает заразительный смех девчушки.—?Стойте… это, наверное, должно быть так,?— Томас берет двумя пальцами вишневый цветочек из рук доктора и протягивает ему веточку вместо всяких поздравлений.Линд чихает ровно до этого момента и, увидев новый подарок, вдруг расцветает. Анка запомнила! Сразу же понимает, что к чему, даже мысленно радуется аллергии, что не позволила ему наговорить гадостей в сторону названной дочери.По дороге Анна приметила хорошенькую лань, и не словить такую добычу для царского обеда было бы обидно. Гладышева тратит время на изготовление новых стрел, едва натачивает последнюю?— добыча сама приходит к ней: из кустов выглядывает любопытная морда будущего обеда.—?О, еда идёт к Аннушке. Ну, давай же…Девушка натягивает стрелу, целясь в голову. Выстреливает. Промахнулась! Лань подскакивает, взревев. Стрела торчит сбоку. Чёрт! Анка стреляет ещё раз. Снова в бок. Ловкое животное подпрыгивает от боли и убегает. Анна внимательно смотрит на землю, идя по кровавому следу. Лань долго не протянет, свалится.Девушка находит свою добычу у оврага. Лань лежит, всхрипывая. Девушка подходит вплотную, вздыхая.—?Прости меня,?— и добивает последним выстрелом.Тут же извлекает все три стрелы: еще понадобятся, да волочит тушу на себе. Вся в чужой крови возвращается к Скофилду, который уже разжигает костер для приготовления царского обеда.Блейк пропадает из реального мира, как только чувствует тонкий-тонкий, слегка пряный аромат высушенного цветка. Такой хрупкий, теперь его красота сохранена навечно, только ее нужно беречь, как никогда ранее… Одно неловкое движение?— и по лепесткам пойдет трещина, которую уже не поправишь ни пластырем, ни дождем, ни солнцем. Самые трогательные живые создания на свете?— это цветы. Им нечем защититься от мира, пусть порой они и кажутся такими подчеркнуто гордыми…—?Ламберт,?— узнает Томас, рассматривая каждую складочку на цветке.И поднимает бирюзовые глаза туда, где шелестит трава под шагами девушки. Ее смех… вишня… аллергия доктора… Лицо капрала сияет. Он вспоминает все больше и больше, словно бы из-под толщи воды поднимается к спасительному воздуху. Кончиками пальцев Блейк складывает дорогой подарок в бумагу и прячет во внутренний карман на груди, откуда в тот же миг доносится трепетный тук-тук. Дымные, изорванные тучи покрывают закат. Небо сегодня багровое, кажется, будто протяни ладонь в воздух?— обожжешься, а если пойдет дождь, то земля будет объята пламенем. Драная гимнастерка, от которой осталось одно название, и алеющие раны на теле Скофилда напоминают это самое небо… И его рука, перекинутая через плечи Блейка, действительно горячая. Уилл опирается на друга, стараясь совладать с болью, а она уже стала скверной сестрой для бойца. Он не дает Томасу увидеть позорное вражеское клеймо на своей спине. Только держится из оставшихся сил, чтобы не заорать и не броситься в обратную сторону, прочь от полка. На его беду, Блейк?— чуткий парень, слишком чуткий для войны. Он не задает вопросов о том, что творилось в лагере, а только поминутно чуть крепче сжимает горячую тяжелую руку на своих плечах, продолжая спешно идти: в порядке?Нет… Но Скофилд снова вынужден лгать.Деревья поредели, и теперь среди пустыни хорошо заметен полевой госпиталь. Снуют крошки-фигуры солдат и санитаров. Девонширцы… Блейк останавливается как вкопанный. Грудь туго подается на вдох.—?Там твой брат,?— напоминает Скофилд и мягко улыбается, хоть беспокойство с серого лица никак выгнать не может.Томас кивает. Он помнит. Но тяжело сглатывает и переводит взгляд назад, на Анну, на Линда, потом возвращается и замирает им на Уилле. Все кажется каким-то… ненастоящим.—?Госпиталь… —?тихо проговаривает Скофилд, отводя глаза, и шипит, пошевелив плечами, мол, мне нужна помощь.Томас шепчет ?хорошо? и делает несколько осторожных шагов вперед, снова и снова, с каждым шорохом под сапогами умножая холод в затылке.—?Сюда! —?машет рукой человек в белом фартуке издалека. —?Свои! Англия!Сразу же после этого едва не слышится глухое падение: Николас успевает подхватить Анну. Тут же присаживается, касаясь лба названной дочери. Горячий. Анна не потеряла сознание. Держась до последнего, наконец, рухнула. Она уже сутки ходит больная, сказались эти походы и холод. И держалась, никому ничего не сказав. Линд поднимает Гладышеву на руки и, прихрамывая, идёт к госпиталю.—?Нужна помощь! —?выкрикивает, встречая санитаров. —?У неё,?— кивок на Анну,?— предположительно пневмония, проверьте. Он,?— тычок в Скофилда,?— ранен серьёзнее всех, да вы сами видите. Этот,?— указывает на Блейка,?— не помнит добрую половину произошедшего за эти дни. И я,?— Николас указывает на ногу,?— получил огнестрельное. Пулю извлекли, нужна повязка.Военврач союзного полка внимательно выслушивает Линда, смеряя каждого из бойцов оценивающим взглядом. Юная девушка с красными от температуры щеками содрогается от хрипящего кашля и едва переводит дыхание. Ее принимает на руки рослый санитар и, прижав к груди, удаляется. Еще один крепкий медбрат подставляет свое плечо Линду… Куда сложнее пришлось с истерзанным молодым капралом, на нем практически совершенно нет лица, такой мог бы стать легкой добычей для врагов в своей состоянии… Санитары получают команду от старшего и возвращаются с носилками. Для Блейка эта картина отражается болью под ребрами: он вспоминает тактичных ребят-санитаров, которые вот точно так же, как и сейчас Скофилда, укладывали его на носилки. Уилл жмурится и шипит, устраиваясь на спину. Внутри Томаса что-то вздрагивает, стоит ему встретиться со взглядом друга. Сколько в нем… словно пелена легла на штормовое море и хочет оно пробиться сквозь нее, а не хватает сил. Раньше были в этом море корабли, большие, с белыми парусами. А теперь судна опустели и паруса отсырели, повисли тряпками… Уилл знает, что видит лучшего друга в последний раз, приоткрывает губы, хочет что-то сказать. Но санитары уносят его, и капрал устремляет обреченный взгляд в небо.Остается только Блейк. К нему никто не подходит. Старший смеряет его слегка апатичным взглядом, словно ожидает от него какого-то слова.—?Я в порядке… —?коротко бросает Томас, провожая вниманием своих спутников, и тянется во внутренний карман за пакетом, который Смит донести не смог. —?Приказ от главнокомандующего армией… мне нужен полковник Маккензи. Мое имя Томас Блейк.—?Так бы сразу…Военврач наконец кивает, указывая следовать за ним, вниз, в сумерки окопа. Солдат на ходу вынимает дневник, недоуменно хмурится, но решает пока не вдаваться и прячет его обратно, предварительно достав из страничек распоряжение. Устал. Блейк плетется за врачом через узкий тоннель, уже не поворачивается боком и не жмется к стене, когда идущие навстречу девонширцы просят дорогу, в результате чего получает случайные толчки в плечо один за другим. Сзади тоже слышатся чьи-то шаги. Капрал утыкается носом в строчки письма, снова и снова прочитывает их, каждое слово, каждую букву, каждую запятую… Вспомнить легко. Сложно поверить.Закатное солнце удивительно хорошо греет. Томас расстегивает ремешок и снимает шлем, подставляя голову лучам и едва дышащему ветру. И вдруг подскакивает на месте от громкого голоса, раздавшегося прямо за спиной.—?Том!Блейк резко разворачивается, чуть не столкнув врача, и замирает. Это Джозеф, и он смотрит на младшего брата своего большими синими глазами, которые от удивления стали еще больше.—?Уже соскучился? —?привычная широкая улыбка озаряет все лицо.—?Джо!Внутри снова доносится переливной звон. Томас, смеясь, приподнимается на носочки и крепко обнимает лейтенанта за плечи. А тот и рад вновь потискать этого мальчишку, потереться носом о черные кудри, по которым он только и узнал брата.—?С чем пришел? —?настораживается Джозеф и тут же получает исчерпывающий ответ: ?с приказом?, вслед за которым сразу следует вопрос от младшего.—?А… где твой крест? —?кончики пальцев чуть оттягивают ворот кителя.—?Как… ты же сам его взял…—?Я не помню…Джозеф мягко отстраняет от себя Томаса и, склонив голову, смотрит в глаза. В груди селится тревога.—?Вы куда шли? —?обращается лейтенант к стоящему в ожидании военврачу.—?К полковнику.—?Свободны.Доктор разворачивается и, вздохнув, отправляется назад, к новобранцам. А Джозеф крепко держит Томаса за плечи.—?Ты один? —?голос снижается до полушепота, по спине юноши бегут мурашки.—?Нет, мы все здесь, Скоф, Линд, Анна… они все пострадали, все в госпитале.Джозеф медленно кивает.—?Что за приказ?—?Наступление завтра на рассвете.Блейк-старший закатывает глаза и, выпуская наконец брата, протягивает руку.—?Будет лучше, если я сам передам его Маккензи,?— слегка усмехается. —?Он явно не настроен принимать гостей.Томас послушно передает пакет, фыркнув, мол, ?ну и пожалуйста?. Джозеф мельком пробегается взглядом по тексту и, убедившись в правильности содержания, снова опускает внимание на юношу.—?Хорошо, что все в госпитале, их обязательно поставят на ноги… а вот с тобой что случилось, почему ты… почему? —?Джозеф запинается.—?Я подорвался,?— виновато прищуривается Том,?— теперь не все помню из того, что происходило… Скоф сказал, что это амнезия. Еще сказал, что скоро все должно быть в порядке.Лейтенант мелко вздыхает, сочувственно ловит каждое слово капрала. Наконец, медленно тянется к нему и, прижимая к плечу голову, целует в прохладный лоб.—?Бог ты мой…—?Неправда,?— шустро отвечает тот, тепло жмурясь. Характер меняется на глазах, но Николас не изменяет своей чрезмерной дотошности. За вечер он успевает достать чуть ли ни весь госпиталь, чтобы доктора пустили к Анне. После обработки раны Линд чувствует себя нормально, только прихрамывает. Даже присоединяется к военврачам, оказывая помощь больным и раненым, но вскоре уходит к названной дочери.Пневмонию опровергли… Три раза, когда Николас своим криком заставил хлипкие стены содрогаться, всё настаивал на повторных осмотрах. В конце концов, даже после свершения оных хочет убедиться сам. Анна сначала не даётся, мол хватит с неё, это четвёртый осмотр за день, но всё же даётся, рассмотрев знакомое лицо. Лично убедившись, что у Гладышевой лишь запущенная простуда, Николас, наконец, извлекает шило из своей задницы, мирно пристраиваясь рядом. Рука его крепко сжимает белую ручонку дочери, холодную и слегка влажную.Можно, наконец, вздохнуть с облегчением, но Николас не может: Скофилд. Линд так и не смог получить допуск и к нему. И сейчас, собирая остатки мыслей, мужчина понимает: то мгновенье, когда Скофилда уносили для оказания помощи, было последним. Надо сказать об этом спутникам.—?Уилла клеймировали в плену,?— с придыханием произносит Николас. —?По военным законам это значит только одно.Николас резко, точно скидывая, поворачивает голову к Анне. Взгляд Линда холоден. Он такой всегда, если что касается войны, даже если под этой маской скрывается настоящая боль. За годы уже привык.—?Что же? —?хрипя, спрашивает Анна.—?Мы видели Уилла,?— слова даются всё труднее,?— в последний раз.В помещение застывает молчание. Гнетущее, вот-вот готовящееся впиться голыми руками в хрупкую шею и сжимать её не до удушья?— до победного хруста. Лишь горькие всхлипы, наконец, её прерывают. Слов нет, только эмоции. У Линда тоже. Он молча принимает в объятия Анну. Уже не разражается лекцией о том, что на войне, как на войне. Знает, что девушка всё прекрасно понимает. Но оттого не легче. Николас молча утыкается носом в плечо человека, ставшего ему родным. Скоро это придётся переживать и с Томасом… А помнит ли он об этом вообще?—?Я устала,?— Анна ревёт, жадно впиваясь пальцами в куртку названного отца. —?Устала терять на этой чёртовой войне. Почему же никто не может просто жить в мире и согласии? Когда же это всё закончится, когда?Николас не может дать ответов на вопросы Анны, лишь все более жадно прижимает её к себе. Война кончится обязательно. Точка в кровавой летописи будет поставлена скоро, через семь месяцев. Кажется, что ждать осталось недолго, но это?— вечность, когда понимаешь, что любой день может ввергнуть в небытие или поломать чью-то судьбу. Твою ли, или боевого товарища. На поле брани любое горе общее, как и сейчас.Дав Анне отойти от шока, Николас вздыхает, касаясь лба дочери. Температура спала.—?Пойдём,?— тихо произносит Линд. —?Нам надо отвлечься от грузных мыслей. Тихая ночь. Медлительная. Тягучая. Теплая ночь. Сегодня она пахнет снова пламенем костра, этот терпкий запах уже стал родным для каждого из четверки собравшихся погреть в дыму и ласковых голосах свои раны. А их насчитывается очень много… Изрешеченные, но еще отважно дышащие лейтенант, младший капрал, военврач и сестра милосердия. Доверчивый младший капрал, который на вопрос ?а где Уилл?? удовлетворился ответом, что тот ?находится под присмотром санитаров?. Тень тревоги оседает на пушистых ресницах, однако рука Джозефа, игриво дернувшая за ухо, заставляет Томаса поднять взгляд и хлопнуть брата по руке. Оба теперь смеются как дети.—?Так тебе же сегодня уже двадцать четыре,?— восклицает Блейк-старший,?— прости, я не знал, что вы вернетесь, иначе приготовил бы подарок.—?Подарок? На войне? —?юноша изгибает брови.—?Ну, мир к твоим ногам я, может, и не положу, но парочку гансов?— точно!Томас пихает Джозефа в бок, расхохотавшись.—?Ты знаешь, какой самый лучший подарок для меня.—?Да,?— лейтенант уже ласково улыбается и подпирает голову рукой,?— начинай…Больше всего на свете Том любит петь. Джозеф закрывает глаза, вдыхая горячий воздух от костра. Он вспоминает те удивительно прелестные и чуточку странные мгновения из детства, когда малыш-Томми записывал за мамой в блокнотик слова колыбельной, а потом пел ее старшему брату. Джо всегда засыпал раньше, просто не зная, что Том любил среди ночи забираться под одеяло с фонарем и книжкой про пиратов и принцесс. Для него тогда оживал целый мир и говорил с ним, и звал к себе…Только сегодня малышу-Томми исполнилось двадцать четыре, и он поет не колыбельную. Начиная робко, будто бы первый раз, и продолжая все увереннее, обволакивая слушателей в свой бархатный молодой голос, Блейк-младший поет о любви.—?On Raglan Road… on an autumn dayI saw her first… and knew…That her dark hair would weave a snare,.That I might one day rue…Блаженная улыбка трогает губы девушки. Даже Николас едва вскидывает уголки. Эту песню он знает и даже пробует тихонечко присоединиться. Песня льется ровно. Ее слова просты, а мотив разглаживает на душе сухие морщинки. Центральными героями этой мелодичной истории любви, это ясно, становятся таинственная темноволосая особа и скромный паренек, безоглядно потерявший из-за нее свое сердце. Джозеф мурлычет в такт, напоминая своим голосом звучание виолончели. Конечно, догадаться, что герои романса находятся прямо сейчас у этого костра, совсем несложно.—?And I said, let grief be a fallen leaveAt the dawning of the day…Джозеф аккуратно кивает, смеряя теплым взглядом поникших в своих мыслях доктора и Анну, ведь перевод этих слов гласит ?пусть печаль обернется падающим листом на заре дня?. Пока Томас медленно раскачивается под свой музыкальный полет, лейтенант приветливо улыбается девушке, мол, а ведь это ты послужила тому, чтобы первый проказник полка запел вдруг о любви.Анна потихоньку мякнет и успокаивается под сладостные трели братьев. Чуть теряется, замечая на себе взор Линда, знающего слова песни, но окончательно её щёки наливаются алым, как девушка понимает, что взгляд Николаса не единственный. Напротив сидит Джозеф, скользя по Гладышевой добродушным взглядом. Лёгкая растерянная улыбка девушки становится ответом. Протяжно зевая, потягивается Николас. Он хочет привстать, чтобы накидать дровишек в огонь, но заместо этого слышится протяжное шипение. Николас резко садится обратно, злобно глядя на ногу.Томас погружен в последний куплет, он даже прикрыл глаза, обрамленные чуть поблескивающими ресницами. Для него с недавних пор эта песня стала больше, чем просто песня. Точно так же, как и девушка… Мелодичный образ перестал быть прозрачным и обрел реальные черты. Ох, как бы радовался Скофилд, если б сидел рядом, у костра…Джозеф плавно поднимается, ухватив внимательным взглядом перевязанную ногу Николаса. Нужно утолить боль, иначе ночью доктору придется несладко. Какое-то туманное, но настойчивое чувство долга управляет лениво стукнувшимся сердцем. Лейтенант исчезает во мраке окопа, разыскивая сестру милосердия, которая не сможет отказать рослому и улыбчивому бойцу и, конечно, отдаст ему шприц с морфием.Костер покидает и Линд.Блейк-младший и Аннушка остаются один на один с бархатным светом огня. Томас замолкает на несколько мгновений, возвращаясь с небес. Девушке впервые боязно. Дело в том, что солдат почти ничего не помнит, и она совершенно не представляет, как себя вести и начать разговор. Лишь подрагивает, боясь выпалить и слово.Томас всё делает за них обоих.—?Я буду рад, если… ты действительно останешься с нами, в полку,?— вполголоса признается парень и смешливо улыбается. —?Ты хорошая… у тебя получится. Правда, я, может, дурак и совсем тебя не помню, но ты лучше… лучше, чем сахар.Волнение вдруг пропадает, и с губ Анки срывается тихий смешок.—?Я останусь,?— коротко отвечает, ласково улыбаясь. —?Здесь у меня семья.И это теперь её правда. Потеряв кровную родню, Анна обрела здесь товарищей и настоящую любовь, смотрящую на неё прямо сейчас лазурными глазами.—?Семья… —?Блейк инстинктивно тянется в куртку, так ему захотелось взглянуть на фотографию матери, но оттуда вытаскивается только потрепанный чужой дневник, а в кармане у самого сердца пустота: Томас вспоминает, что предал и фотографии, и письмо-похоронку огню…Внимание падает на тетрадку. Глаза пробегаются по неровному почерку.—?Все на французском… Знать бы ещё, что это… —?озадаченно хмурится капрал.—?Давай я почитаю,?— Анна улыбается, протягивая руки к дневнику. —?Я понимаю этот язык.Анна медленно листает потрёпанные страницы, выбирая, что прочесть. Она несомненно сразу же накормит этой жуткой летописью войны голодное пламя, как только найдёт что-то сносное. Не хочется хранить такую вещь, как чужой личный дневник, да еще и напоминающий о тяготах жизни узника. Анна не хочет это вспоминать. Нет. Руки её начинают дрожать, когда девушка погружается в чужие, но такие похожие на её собственные, воспоминания. Анна даже не сразу замечает, как между страниц что-то выпадает, однако обращает на это внимание, поднимая с земли упавший предмет.И замолкает. На девушку светлыми глазами взирает Святая Дева. Матушка Богородица будто явилась успокоить разволновавшуюся девушку. Анна вздыхает, спешно находя страницу, откуда могла выпасть эта иконка, и без труда обнаруживает молитву.—?Давай я это прочту? —?Анна вдруг улыбается. —?Многое непонятно: почерк,?— но я буду стараться.Анна устраивается поудобнее, до этого она убирает иконку в карман куртки: её участь дневника не постигнет, она ни за что не сожжёт образок. Только его и оставит как память.—?Под Твою защиту прибегаем…Томас устраивается чуть ближе к Анне, готовясь внимать. Но вместо отрешенных обрывков мыслей неизвестного человека девушка читает… молитву. Сознание Блейка медленно обволакивает что-то свежее, прохладное, как морской прибой, как ветер высоко-высоко над землей. Юноша снова поддается тяжести собственных ресниц, его взгляд растворяется в оттененных страницах. Он вдруг ощущает себя таким маленьким и легким, вдруг будто бы исчезают все раны на теле… А в закрытой наглухо памяти распахивается окно и через него врывается ослепительное, королевское, святое сияние. Тянет тонким-тонким запахом цветущих роз, и вот уже сердце восторженно трепещет, наполняясь такой радостью, такой верой и такой любовью, от которых дыхание судорожно мечется в груди. До мельчайших деталей, до последней искорки в глазах в сознании предстает Образ Девы. Блейк узнает все свои слезы в ту самую встречу, узнает голоса, узнает молитвы, произнесенные за его хрупкую тогда жизнь вот этими искусанными девичьими губами, на которые сейчас пал взгляд капрала. ?Береги ее,??— возвращается добрый бас мужчины, ее отца…Молитва стихает во вне, но еще продолжает переливаться живым родником внутри. Лицо Томаса покрывается румянцем, он приближается к Анне еще до того, что ощущает ее взволнованное дыхание на коже, и смотрит ей в глаза так глубоко и так открыто, как не смотрел еще никогда. Он видит в них танцующие блики костра, свое отражение и даже бесконечно прекрасный силуэт Девы у себя за спиной.—?Я тебя вспомнил… —?этот шепот значит больше, чем признание.В уголках глаз поблескивает роса.Анна сначала не верит ушам, услышав шёпот. Томас вспомнил её! Лицо девушки загорается, она невольно роняет чужой дневник на землю. Смотрит на Томаса, не проявляя ни единой эмоции, но всё за неё говорят глаза. Глаза, из которых стремительно выкатываются слёзы радости. Блейк подается еще чуть вперед и аккуратно, робко, чтобы не спугнуть, касается горячих губ Анны своими. Поцелуй не становится неожиданностью, и девушке остается только жадно приникнуть к губам. Анна ласково теребит чёрные кудри, медленно пробуя на вкус губы капрала. Блейк ласков, поцелуй выходит долгим, в нем ощущается солоноватость слез обоих. Кажется, что двое вливают в эти движения всю нежность, скопившуюся в израненных войной душах. Их души словно бы обретают крылья, они так долго были сложенны за спинами, так сильно изранены и покрыты сажей, что теперь, впервые раскрывшись, они становятся прекрасными веерами и крепкими стенами для обоих сердец. И кажется, что война складывает к ногах влюбленных все жертвы и оружие. Чистейший звон раздается где-то высоко над головами.Кончики пальцев дотрагиваются до гладкой, влажной от слез кожи. В первый раз Блейк счастлив именно так, быть рядом с девушкой. Его рука чуть дрожит, он нежно проводит по щеке и скользит чуть выше, уже зарываясь в темных прядях. Поцелуй разъединяется так медленно, и Томас чуть склоняет голову, касаясь чужого лба своим. Дыхание тяжелое, глубокое, сладкое… Улыбка. Кажется, теперь юноша понимает, что такое святость. Линду есть, что сказать лейтенанту Блейку. Джозеф как раз возвращается. Старшему Блейку повезло встретить в санчасти игривую медсестру Шарлотту, которая никогда не отвечала отказом в предоставлении лекарств молодому красивому лейтенанту. Вот бы еще на свидание с такой же лёгкостью пойти соглашалась.—?Лейтенант,?— начинает Николас. —?Нам надо поговорить наедине. Это важно.Джозеф чуть вскидывает брови в ответ на предложение и приподнимает руку с наполовину полным шприцем. Из-за пояса извлекается фонарь, и лейтенант спокойно подает его доктору.—?С удовольствием, если подержите свет,?— а сам вежливо указывает чуть в сторону, где сложены мешки с щебнем,?— Вам нужно присесть, иначе я не смогу оказать Вам помощь. Давайте,?— Джозеф принимает руку доктора себе на плечо и аккуратно усаживает,?— вот так…Николас не сопротивляется, выполняя все просьбы.—?Младший капрал Скофилд был взят в плен,?— вздыхает Линд, убирая от лица прядь волос. —?Мы смогли его вызволить, но это Уилла не спасёт от расстрела. Гансы успели оставить на нём клеймо.Джозеф внемлет Николасу, занятый приготовлением его к инъекции. С левого плеча снимается куртка, обнажая пожеванную рубашку, затем тот же рукав расстегивается и начинает спокойно заворачиваться до того, пока под бледным лучом света не бросает тень выступающая вена.—?А ещё там был Ваш отец, Артур Блейк.Речь Линда стихает, воцаряется странная тишина, будто бы Джозеф и не слышал его. Но он прекрасно слышит, и от того замирает, игла останавливается в воздухе, в сантиметре от кожи.—?Что значит ?был?? —?вполголоса спрашивает лейтенант и поднимает на Линда взгляд, сам чуть бледнеет, но уверенным прищуром дает понять, что держит себя в руках.—?Он пожертвовал собой ради спасения Уилла и Томаса. Отвлёк гансов,?— со вздохом произносит Николас,?— приняв удар на себя.Брови Джозефа медленно ползут наверх, а взгляд, наоборот, скрывается где-то во мраке.—?Но Уилл теперь подлежит суду, а Томас остался без отца,?— лейтенант поджимает губы, чувствует, как скулы чуть сводит от досады,?— разве он сделал кому-то лучше?..Вопрос направлен в пустоту, Джозеф глубоко выдыхает. Все-таки он не такой, как младший брат: кажется, что он владеет знаниями, в том числе и об обыденных ужасах войны, гораздо бОльшими, чем Томас. Привык к вечному хрусту стекла на зубах.—?А он помнит это? —?спрашивает Джозеф, переживая о капрале.Рука тверда. Игла, наконец, плавно проходит под кожу.—?Помнит,?— вздыхает Николас, чуть шипя от укола. —?Уилл сумел вернуть ему эти воспоминания.Сам Линд не скрывает удивления: Джозеф воспринял новость о своём отце так ровно и безразлично? В голове возникают вопросы, с чем это может быть связано. Но, кажется, Николас сразу же обнаруживает ответ: в этом они со старшим Блейком похожи: закалённые войной и старающиеся держаться, несмотря на боль.—?Вот это напрасно… —?задумчиво протягивает Джозеф и нажимает на поршень.Морфий медлительно проникает в вену, поначалу обжигая изнутри, словно хороший спирт обжигает горло.—?Скоро подействует,?— заключает лейтенант и, подложив кусочек какой-то марли, сгибает руку доктора в локте.Сам же выпрямляет спину, пропуская несколько мгновений тишины, в которой только слышно, как собирается шприц. Блейковские черты лица: глаза, кудри, руки, даже выправка похожа. Его холодное, рассудительное поведение так разнится с картинкой…—?Его зовут Уилл? —?переспрашивает Джозеф. —?Я навещу его сегодня. Что-то передать от вас?Многое хочется передать, но Николас знает, что для Уилла самое важное в этой жизни. То, ради чего он и шёл на поле брани и бился до самого конца.—?Да. Передайте ему, что мы не оставим его семью.Джозеф подчеркнуто кивает и вновь пропускает вздох.—?Завтра на рассвете, до того, как мы пойдем в атаку, вас повезут к вашей линии фронта,?— ровно говорит лейтенант. —?Я вижу в Вас человека совести и прошу от Вас обещания. Старайтесь не напоминать Томасу о том, что произошло в лагере, особенно об отце. Начнет спрашивать?— сделайте вид, что там был другой человек,?— Джозеф проводит рукой по воздуху. —?Пусть думает, что это подмена воспоминаний или что-то вроде этого… Я могу Вам доверять? —?лейтенант чуть склоняет голову, пронзительно вглядываясь доктору в глаза.Ответом становится медленный кивок. Из темноты их силуэты снова высвечивает рыжее зарево костра. Каждый ожидает увидеть активно беседующих молодых людей, которые и думать про позднее время забыли, но вместо этого… Линд останавливается, не доходя от костра пары метров. Но тепло огня будто бы просачивается сквозь кожу, и доктор умиленно тянет воздух. У стеночки окопа, укрывшись какой-то походной тканью, спят влюбленные. Анна, наконец, без боязни и робости прижимается к Томасу, который обнимает девушку как что-то драгоценное и вечное, точно в его руках спит ангел. Слышится синхронное сопение. Джозеф устало улыбается, перемигнувшись с Линдом.—?Жаль, фронт не предусматривает фотографа. Я бы с удовольствием запечатлелся…Николас отвечает доброй усмешкой, прикидывая, сколько ему пришлось вытерпеть только за то, чтобы однажды увидеть эту пару в мире и любви.—?Солидарен. Лучше любой медали.Пламя лениво перетекает с одного выгоревшего полена на другое. От дневника?— этой хроники страшных военных событий?— осталась только зола и ошметки почерневшей бумаги. И доктор ставит точку, накрывая костер чугунным котелком.