II. (1/1)

Какой нахрен смысл писать дату, если я всё равно её не знаю?! Всю ночь я надеялся на то, что привезут еду, но кухня снова где-то слонялась вдали от передовой. Наш повар, Алан Питерс, как и большинство поваров, ужасно боялся войны и обстрелов. И хотя вчера, на удивление, был спокойный день без обстрелов, он всё равно не появился. Будь моя воля, я бы послал эту тыловую сволочь прямиком в окопы. Пусть поголодает там, а потом ещё и в атаку с пустым желудком сходит. Хотя, говорят, что ранение на пустой желудок лучше заживает, чем на полный. Может быть, этим и руководствуется Питерс. В животе моём было пусто с позавчерашнего дня, крысы выжрали последний хлеб. Ненавижу крыс. Они такие толстые, сытые, жрут нашу еду, а мы худые и голодные должны есть за ними то, что они не доели, ибо ничего другого ты в жизни не сыщешь. Разве что на том свете. Поэтому никто не брезгует, аристократов среди нас нет, все едят всё: что лежало на полу, ели крысы, ел другой, в крови умершего друга или ганца. Кухня не пришла, зато пришла почта. Наш смелый почтальон, Роджер Максвелл, добирается до нас всегда: и под обстрелом, и без. Даже когда ганцы накрывают всё сплошняком, он всё равно доберётся. За это мы его обожаем и любим, и хотим, чтобы тот стал поваром. Теперь мы, злые и голодные, читаем письма родных. Мне пришли целых два письма?— роскошь. Одно от мамы, наполненное обыденностью, до которой мне очень далеко, которую я уже никогда не пойму. Она считает, что я всё ещё её маленький мальчик, который боится соседнюю собаку, шарится по закоулкам Лондона, расталкивая местных аристократов и других местных жителей. Прошло уже два с лишним года спустя моего ухода на фронт после срочных курсов в офицерском училище. Туда я попал случайно, записавшись в армию добровольцем, я попал в число тех счастливчиков, которые требовались училищу. Училищу нужны были молодые парни с каким никаким образованием, и я подошёл. Я столько всего прошёл, в стольких передрягах побывал, а мать всё ещё думает о том, что мне холодно, и, наверное, я не ношу шапку. Но мне уже 27, я не боюсь соседнюю собаку, не боюсь холода и надеваю шапку, когда мне захочется. Второе письмо было от Мэг, значит наконец-то она смогла преодолеть запреты отца. Она пишет, что отец смягчился в отношении нас с Мэг, в связи с обретением мной статуса ?героя войны?, но не перестаёт питать надежды выдать её за сына герцога Девонширского Грегори Кавендиша, который, осознав, что как самый младший в семье не получит титул и состояние, и решил заработать это женитьбой на богатой особе. Ему идеально подходила Маргарита Грей, так как по обычаям этой семьи, если в семье не рождался сын, то титул и всё состояние переходят к мужу старшей дочери. Ей и была Мэгги. Маргарита Грей, которую все близкие звали просто Мэгги, старшая дочь в семье графа Грея, в которой я до войны работал лакеем. Как она мне говорила, у неё есть ирландские корни, и поэтому её волосы и волосы графини рыжие. Она не сказать, что бы чересчур красива, мужчины искали в ней явно не это. Но для меня никого красивее нет: рыжие волосы, голубые глаза, курносый носик (который ей почему-то не нравится, хотя мне он кажется милым), про фигуру солдаты моей роты сказали бы ?ухватиться не за что?, но меня и это устраивает. Она очень жизнерадостная особа, счастье из неё так и льётся, но чересчур ранимая, немного вредная, есть в ней частичка полной безалаберности и безответственности, уж слишком она ветрена (но не в любви, я чувствую и знаю это), и, естественно, ей присуща гордость (но не гордыня). Наши чувства к друг другу зародились, когда её отец отправил её в моём сопровождении проверить южное имение. Там мы часто бывали наедине, и от того сблизились. Но это с самого начала были обречённые отношения: я понимал это, она же всё придумывала разные теории, как же мы можем быть вместе. Но я люблю её, чёрт возьми! И ничего не могу с собой поделать. Её отец, граф Роберт Грей, настоящий англичанин. Пьёт чай каждый день (и сейчас, когда я пишу это, он наверняка тоже пьёт чай), носит монокль, изящно одевается и всегда максимально аккуратен и грациозен. Таких людей, как он, вы во всей Англии днём со огнём не сыщете. Он настоящий педант и перфекционист, всё у него должно быть на своём месте, прислуживать ему очень сложно, он очень требователен, поэтому я и не стремился быть у него камердинером. Графиня, Мэгги и младшие сёстры?— вот кому я лучше буду прислуживать, чем графу. Наш камердинер был всегда таким измотанным, что после того, как граф ложился спать, тот тут же валился спать, мы ему комнату даже самую ближнюю оставили, дабы тому не надо было тратить силы на то, чтобы добраться до своей далёкой комнатушки, что ему была дана изначально. Но несмотря на всё это, он добрый и сочувствующий человек. Он относится ко всем одинаково добродушно, но он боится отдать имение не в те руки, и поэтому настраивает Мэгги жениться по расчёту. Графиня Анна Грей не отличается педантичностью и перфекционизмом, но у неё свои заморочки. Графиня, казалось, лучше всех вняла тому, что человека нужно судить только по богатству и статусу, а не по каким-то личным качествам. Оттого она высокомерна, ограниченна и сильно высокого о себе мнения. В свои пятьдесят с лишним лет, она продолжает кокетничать, думая, что ей это к лицу, но ей это только придаёт лет и абсурда. Она обожает быть в центре внимания, и оттого постоянно пытается выделиться, чаще всего новой вещью или занудной, но по её мнению весёлой историей, над которой чаще всего смеётся только она сама. Средняя дочь Эмбер в большей степени копия отца, но отличается от него полным равнодушием ко всему и холодностью, подражая матери. Она умна, читает много мудрых книг, пропадая днями в библиотеке, она отстранена от всей остальной семьи и плохо ладит с сёстрами. Младшая дочь Мэри?— это точная копия Мэгги в начале нашего с ней пути. Начитавшись книжек о любви, она навоображала себе многое о любви и мужчинах. Ей было всего 12, когда последний раз я её видел, а она уже строила планы и теории какой же будет её будущий муж. Такова семья, где 4 года я проработал лакеем. Такова семья моей Мэгги. Мэг писала, что, пройдя медицинские курсы, она теперь работает в госпитале в Англии и помогает раненым. Вот это?— моя добродушная Мэгги! Она бы просто не высидела на месте, зная скольким людям нужна помощь! Однако работать, да ещё и в таком объёме, для человека, который в жизни своей совсем не трудился, очень сложно. Но моей Мэгги гораздо труднее было остаться в стороне. Далее в письме шло довольно большое, подробное и красочное описание бомбардировки Лондона германцами в 1915 году. Мэг оказалась в самом её эпицентре. Я так разозлился, что скомкал в руке мамино письмо и чуть не порвал его. Обстреливайте нас, солдат, привычных к этому людей, а не мирных жителей! Мы же мальчики для битья, а не эти старушки, дедушки, дети и женщины! Мы ведём против вас войну, каждый день калеча ваших солдат! Мы мешаем реализоваться вашим планам! О, моя Мэг! Я никогда бы не пожелал бы, чтобы ты познала настоящие ужасы войны. Дочитав оба письма и засунув их в карман, я решаю проверить свою роту. Все безумно голодные, но счастливые, читающие письма родных. Тут я слышу вопль: —?Лови гусей! Лови! Все тут же переполошились и стали озираться в поисках этих загадочных гусей. Во мне прошмыгнула мысль о том, что это ганцы пытаются выманить нас из окопов, но голод был сильнее всяких разумных мыслей. Наконец, нашёлся смельчак что высунул голову из окопов. Кричащим оказался Мэтью Миллер, гоняющийся за тремя гусями в прифронтовой полосе. Через некоторое время к Миллеру присоединяются ещё несколько человек, и вскоре мы уже жарим одного из трёх гусей на костре. Мэтью Миллер?— это один из тех людей, с которыми постоянно случаются какие-то курьёзы, и о которых солдаты постоянно рассказывают смешные истории. И вот он, местный ?клоун? Мэтью, сидит и уплетает за две щеки бедро гуся (ну, наверное, это бедро). Он просто добродушный простак, который по своей простоте попадает в разные нелепости. Сидим, уплетаем гуся за обе щеки, у всех такие счастливые физиономии, как будто сегодня кончилась война. И пусть катится ко всем чертям этот кашевар Питерс! Так я уверен сейчас думает каждый. Мы сами себе еду добудем! У нас, вон, Миллер есть! Товарищество?— вот лучшее, что может породить война. Тут никто ни с кем не соперничает, не ставит себя выше других, ведь все понимают?— конец у всех одинаков, смерть для всех одна. Аристократ ты или нищий из нищих. Всё это закончится пулей, осколком либо отравлением газом. Разница есть только одна: будешь умирать ты медленно и мучительно или умрёшь быстро, не мучаясь (и тебе будут ещё завидовать те, кто умирает долго и мучительно в лазаретах, а морфия тебе никто не даст, так как тот нужен тем, кого ещё можно спасти). Санитары и доктора тут, на фронте, в большинстве своём, циничны, и в этих условиях это правильно, хоть и порой до ужаса больно за этих парней, что орут на весь лазарет и зовут маму. Заканчиваем есть гуся и слышим уже привычный свист снарядов. Начался обстрел. Мы гасим огонь и бежим в блиндаж. Блиндаж у нас хороший, выдержит многое. Теперь всей ротой жалеем, что съели гуся так рано, но у нас есть ещё два гуся и это утешает. Судя по времени на часах, уже ночь, я зеваю и, приказав разбудить меня в случае чего, ложусь спать.