Глава 3. Иллюзорное (Шекспир и проливной дождь) (1/1)

10— Штэфан, твой телефон! — с этими словами из-за двери спальни показалась заспанная физиономия Яна Шефера, пытающаяся, понять сплю ли я.Вчера я всё же вернулся в кафе к парням, откуда позже мы направились ко мне — праздновать подписание контракта. Вчера я рассуждал о подростковых проблемах Дэниэль, и тем же самым ?вчера? устроил себе вечеринку из пяти таких проблем. Ай да я. Миновал тот возраст, когда излишек алкоголя становился причиной лёгкого похмелья или только поганого настроения. Теперь ко всему прочему добавилась куда более сильная головная боль, самопрезрение и самоотвращение.— Штэф, телефон! — повторил Ян; и трезвонящая трубка приземлилась рядом с подушкой.— Да, — мрачно прохрипел собственный голос, отчего я невольно поперхнулся.— Доброе утро! Прости, если разбудила. Хотела сказать спасибо и извиниться, что так вышло. — Да это была Дэниэль.Несмотря на то что я допускал возможность её звонка, он и впрямь меня удивил.— Был уверен, что ты давно удалила мой номер за ненадобностью, — обрушилась на неё моя неприкрытая прямота. В трубке повисла тишина. — Рад, что это не так, — как можно мягче продолжил я. — Как ты себя чувствуешь?— Лучше, спасибо. Прости, что тебе пришлось таскать меня с больной ступнёй. Как она? — Порой мне кажется, её благосклонность — это лишь такой особый французский этикет.— Тоже лучше, спасибо. Давно проснулась? — Взглянул я на настенные часы. Время приближалось к обеденному.— Пару часов назад, недавно вернулась с пробежки. На улице льёт как из ведра! — Это я уже успел заметить по бесчисленному множеству ручейков, стекающих по запотевшим стёклам и барабанящим каплям дождя.— Что ж, осень наконец вступает в свои законные права.11Дождь, временами усиливаясь, а порой лишь морося, так и не прекращался. Ещё и самочувствие наипаршивейшее: то ли от выпитого алкоголя, то ли от засевших занозой слов из дневника Дэниэль. ?Что она имела в виду?? — не оставлял меня в покое всё тот же вопрос. Попытки поработать над новым материалом не увенчались успехом. Только я ударял по струнам гитары, как головная боль отзывалась протяжным звоном в ушах. Идея сменить музыкальный инструмент также оказалась провальной: нажимал на клавиши синтезатора — звуки противно били по вискам. Так я бесцельно слонялся из комнаты в комнату: брался за книгу — не находил ничего увлекательного и закрывал, брался за написание новых текстов — слова не складывались в звучную рифму.Нужно проветрить мозги. Распахнув настежь окно в столовой, я растянулся на кушетке. Порывы ветра ворвались холодом, подбросив занавески под самый потолок, словно они были преградой, мешающей воздуху проникнуть внутрь.Вслед за вечерней свежестью, заполняющей комнату, ко мне неторопливо вернулась трезвость сознания, и я решил позвонить Дэниэль, предварительно взвесив несколько раз все возможные ?за и против? и убедившись в разумности своего намерения.Её номер теперь я знал, а найти предлог не составило труда: женщины любят слышать извинения, даже тогда, когда не было ссоры. Но больше всего они любят слышать их тогда, когда, не произнесённые в верный момент слова звучат лишь спустя время, и ты признаёшь свою неправоту или выражаешь сожаление. Тогда женщины, ощущая иллюзорную силу победы, становятся ручными кобрами, танцующими под твою дудку. И все, факир и зрители, понимают, что это только красивая игра. Все, кроме самой кобры. Хотя… мои мысли прервал кто-то, настойчиво тарабанящий в дверь к соседям.— Простите, — обратился человек, заметив, как из-за оконной рамы высунулась моя голова, — вы не знаете, дома ли Эберты?— Должно быть, уехали, раз машины нет. — Я попытался разглядеть лицо говорящего, но оно было скрыто под громоздким капюшоном мешковатой куртки.— Проклятье, — отчаянно выругался тот и, быстро сбежав по ступеням, направился прочь.— Вам нужна помощь? — выкрикнул я. Человек остановился. — У меня где-то был их номер. Может, подниметесь пока на чашку кофе?— Это вам нужна помощь, раз зовёте первого встречного в дом. — Деловито махнул он рукой на прощанье.?Что за люди пошли!? — Поправив подушку, я вновь улёгся у окна. Язвительная насмешка человека не на шутку заставила мою кровь закипеть. Он точно желчь впрыснул мне в вены своей издёвкой. Меня обуревали самые различные негативные эмоции, пеленой застилавшие истинный смысл произнесённых им слов. Прошёл, верно, час, прежде чем мои возбуждённые нервы успокоились. Никогда не задавался вопросом, как называются те погремушки, что вешают над детскими колыбелями, но, видимо, в них есть прок. Я зачарованно наблюдал за игрой ветра и ткани над головой, отчего наступило приятное умиротворение, очень может быть, подобное тому, которое испытывает младенец, разглядывая эти крутящиеся фигурки и что-то там себе воображая.Раздуваемые занавески сейчас походили на два белых паруса, а из-за редких капель дождя, хлеставших по лицу, казалось, что за окном шумел океан. Стоило только задуматься о собственной роли на мнимой шхуне, как мимолётно вспыхнувшая молния озарила всё вокруг. И это озарение, осознание того, кто я, повергло меня в ужас. Моя интерпретация скрытого значения слов человека пугала гораздо больше, чем тот возможный смысл, вложенный в них изначально. Он был прав — не хватает экипажа судна. Здесь, на палубе, я один. Потому ли я пригласил его на кофе? Составить мне компанию? Удивительно как одно незначительное событие может заставить взглянуть на собственную жизнь с иного ракурса. ?écale?, — вспомнилось мне слово из дневника Дэниэль, которое я позже нашёл в словаре — ?скорлупа?.12 Из-за хмурых октябрьских облаков стянувших небо на улице быстро смерклось. Вдобавок к депрессивным пейзажам за окном примкнул ещё один — сломленная пополам яблоня у дома через дорогу. Уцепившись ветвями за провода и мотаясь из стороны в сторону, она оставила весь район обесточенным. Правда, полагаю, ненадолго — вокруг неё уже кружились работники аварийной службы. Я ходил от окна к окну, сжимая в руке трубку телефона. От былой уверенности позвонить Дэниэль не осталось и следа. И недавний повод стал казаться не столь разумным. ?Так, ладно, по ходу разберёмся?, — всё же нажал я на вызов. Пошли гудки, тягуче длинные, лишающие надежды, что кто-то вообще ответит. Но вот на другом конце линии наконец прозвучал голос, который за взволнованной интонацией показался мне чужим.— Дэни? — уточнил я.— Да, — не сразу ответила она, отчего-то тяжело дыша.— Я не вовремя?— Пожалуй, — залилась она звонким смехом. — О боже, нет-нет-нет! — В трубке раздался оглушительный грохот. — Всё. Теперь вовремя, — не прекращая хохотать, ответила она.— Что там происходит? — теперь и я заразился её смехом.— Старая полка не выдержала бремени знаний, — выдохнула она; и я точно знал — на её лице сейчас всё та же очаровательная улыбка.— А у нас дерево ветром сломало, — с излишком радости преподнёс я невесёлую новость. И Дэниэль вновь закатилась звонким смехом.Никогда не думал, что способен обсуждать погоду дольше минуты. Для меня эта тема всегда являлась ?аперитивом? перед самой беседой. Однако мы проговорили добрых полчаса только о сегодняшнем дне. Извиняться за мою утреннюю неприветливость уже было неуместно. И я чуть было не совершил ошибку, решив поинтересоваться о прогнозе на следующую неделю. К счастью, Дэни опередила меня, спросив, чем я занят.— Как крот, всё ещё сижу без света.— В таком случае, я тебя поддержу, и тоже не буду включать, иначе день закончится.— Что за полку ты мастерила? Для той кипы книг на подоконнике? — предпринял я попытку повернуть разговор в интересующее меня русло.— Штэфан Холмс, вы и это успели заприметить! — усмехнулась она, а меня одолело странное чувство — будто бы я впервые услышал своё полное имя из её уст. — Нет, я расставляла книги, принесённые из библиотеки, а то были лишь старые тетради. Собрала их, чтобы выбросить.— Зачем?! — вырвалось из меня такое неподдельное сожаление, что я осёкся, дабы не выдать себя. — Я вот неохотно расстаюсь со своими воспоминаниями.— Ты же видел того жирафа и прочую чертовщину. Их и воспоминаниями сложно назвать-то, скорее жуткие фантазии.— Фантазии всё же лучше, чем туман в голове. Прямо как у меня сейчас.— Теперь ты ещё и цитировать Холмса будешь? — усмехнувшись, спросила она.— Надеялся, что это проскользнёт незамеченным. Ты была сегодня в библиотеке?— Нет, у герра Крауса… как обычно, — сделав паузу, тяжело вздохнула она. — Яков хочет, чтобы я посещала его лекции, вот и оставил для меня эту ?пищу для мозгов?.— Напомни, кто такой Яков, — услышав, насколько требовательно прозвучал мой голос, я наигранно раскашлялся.— Сын герра Крауса, — спокойно ответила она.— А что за лекции? — За спиной пискнул таймер микроволновки, оповестивший о возобновлении подачи электричества.— Литература.— И зачем они тебе? — Включив электрочайник, достал я из шкафчика банку с кофе и кружку.— Всё лучше, чем бесцельно проводить дни. — В трубке послышался звон посуды.— Почему бесцельно? — Увлёкшись процессом приготовления напитка, я не обратил внимания на то, что уже давно пересёк черту, за которую раньше она мне не пускала.— Потому что я не знаю цели. Где же ваша логика, Холмс?После этого разговор совсем не клеился. Я раздражался из-за её непонятного отношения ко мне и уже начал сожалеть об этом звонке.?Что за паршивый день?, — повесив трубку, направился я в гостиную с намерением растянуться перед телевизором и отвлечься.13Понедельник. Второй день город утопает в серой меланхолии и густом тумане. А через усеянное мелкими дождевыми каплями тонированное стекло автомобиля улица видится в десятки раз более унылой, чем есть на самом деле. Я не спал всю ночь, поэтому не рискнул сесть за руль в состоянии, когда напрочь отсутствует элементарная концентрация, — пришлось взять такси. Ворочаясь с бока на бок, я всё размышлял о назойливом ?écale?, со вчерашнего дня ставшим прекрасным описанием, по всей видимости, и моей жизни тоже. И вот он, результат, — очередной загаженный день. Впрочем, понедельники никогда не славились своей гуманностью.— Кажется это надолго, — смотря на меня через зеркало заднего вида, резюмировал водитель.Впереди нас до самого конца улицы выстроился неподвижный поток автомобилей и общественного транспорта, словно рой каких-то тарахтящих насекомых, сплочённых общей целью, все ожидали одного — когда же откроются дверки улья и будет можно рвануть на свободу. И каждый считал своим священным долгом хоть раз да подать оповестительный сигнал о том, что он просто сгорает от нетерпения. А пока светофоры игриво жонглировали цветами, нам ничего не оставалось, как стоять и послушно ждать, периодически смахивая дворниками накрапывающие на ветровых стёклах капли.— Дэни?! — заприметил я её, неспешно шагающую, под прозрачным куполом зонта в направлении противоположном от нас.— Вы что-то спросили? — обратился ко мне водитель. — Пожалуй, я дальше пешком. — Вытащив из бумажника купюру, я протянул ему деньги и выскочил из машины.— Дэниэль! — окликнул я её.— Доброе утро! — широко улыбнулась она, заметив меня.— Это неправильно, — ответил я такой же улыбкой.— Ты о чём?— Нельзя показывать утру понедельника, что ты счастлив.— Но я не счастлива! — не задумываясь ни на секунду, возразила она с невероятно серьёзным выражением лица, отчего меня сию же секунду охватил приступ истеричного смеха. И вот под презрительным взглядом прохожих мы оба уже захлёбывались непонятными звуками. Дэниэль выронила зонтик, схватившись одной рукой за живот, а другой — за мою руку. Не спорю, выглядели мы действительно нелепо, точно два злых гения, задумавших что-то нехорошее. Финальным аккордом стало малиновое пальто Дэни, кинув взгляд на которое, меня дёрнуло громогласно ляпнуть: ?Ну что, Пинки, ты готов захватить мир?? Это вот так всё происходит? Фонтан эмоций бьёт ключом, и ты лишаешься рассудка, превращаясь в копию того, над кем обычно глумишься во время просмотра слащавой мелодрамы. Но, вероятно, крупицы разума ещё остались где-то в закромах, раз сейчас мне так стыдно.— Прости, не знаю, что на меня нашло. Твоя мимика, это пальто…— Шинель, — поправила она меня.— Ты идёшь на работу? Но сейчас лишь половина восьмого. — Потянулся я за лежащим на тротуаре зонтом.— Меня даже не удивляет, что ты знаешь, во сколько начинается моя смена. — Сама того не осознавая, весьма кокетливо вскинула она бровь.— На самом деле это вышло случайно. Слышал, как твоя коллега говорила об этом с посетителем. Я могу проводить тебя. Мне по пути, — откровенно солгал я, и Дэни скептически нахмурилась. — У меня есть немного времени, пока моё такси обездвижено потоком машин. — Поразительно, но она даже не обратила внимания на то, что пробка собралась в направлении, которое было-таки совсем ?не по пути?.— Такси? Прости, забыла… как твоя нога?— Дело не в ноге. К слову, с ней всё в порядке, — усмехнулся я. — Что-то коробка передач барахлит, — пустил я в ход очередную выдумку. — И всё же, почему ты так рано идёшь на работу?— Сегодня лекция Якова, помнишь, я говорила? — Ничего не ответив, я подтвердил здравость памяти утвердительным кивком.Вспоминать вчерашний телефонный разговор не было никакого желания: моё неприкрытое раздражение читалось между строк, из-за чего мы попрощались не на самой позитивной ноте. Погрузившись в раздумья, о чём бы таком завести диалог, лишь бы не выпускать отголоски минорного эхо прошлого дня, я и не заметил, как мы вывернули к широкой площади перед главным корпусом университета. Во времена моего студенчества стены здания были ржаво-красными — отвратный цвет. Сейчас же дело обстояло иначе: оттенок стал темнее, благороднее, а в сочетании с белой облицовкой окон университет и вовсе превратился в эдакого консервативного старожилу района, наотрез отказывающегося прогибаться под гнётом современных архитектурных веяний.— Позволь мне пойти с тобой, — сказал я, потому что от нахлынувших воспоминаний, мне вдруг захотелось увидеть, каким университет стал не только снаружи, но и внутри.14— Здесь всё другое. — Интерьер не был таким, каким я его помнил, он изменился до неузнаваемости и походил на тот, что в библиотеке. — Оно и не удивительно, столько времени прошло, — всё старался я распознать в новом убранстве хоть что-то знакомое.— Ты тут учился?! — ошеломлённо прозвучавший вопрос едва не оглушил меня.— Учился-учился, да не доучился, — рассмеялся я, вспомнив последние годы, проведённые в этих стенах и мои бесчисленные прогулы.— Как давно это было? — С любопытством смотря на меня, Дэни чуть было не сбила с ног очередного сонно бредущего студента.— Хм… — Вопрос действительно заставил меня задуматься. — С ума сойти, чуть больше десяти лет назад, — отсчитав годы, поразился я.— И ты бросил учёбу из-за музыки?— Да. Летом, закончив четвёртый год обучения, мы получили несколько приглашений выступить на довольно крупных фестивалях. После чего…— Доброе утро! — поприветствовал нас заразительно улыбающийся мужчина с кипой книг в руках. — Вы вместе? Очень хорошо, проходите-проходите. — Видимо это и есть сын герра Крауса.Не успев даже толком поздороваться, чего уж там говорить про возражения, он бесцеремонно затолкал нас внутрь аудитории, а сам отвлёкся на обратившегося к нему человека — никак иначе очередного важного профессора.Помещение комнаты представляло собой амфитеатр. Но первым бросилось в глаза не это, а то, что почти все ряды были до отказа заполнены студентами.— Что не так с этими детьми? — прошептал я на ухо Дэниэль, пока мы поднимались вверх по лестнице.— Потом расскажу, — вполголоса ответила она, явно боясь нарушить царившую здесь тишину.Не обронив больше ни слова, мы заняли свободные места под самым потолком. А я вспомнил своё последнее выступление в Берлине, на которое собралось народу вдвое меньше.— Какие все серьёзные, — окинул я взглядом кислые физиономии студентов, сидевших за нами. — Сонные, но серьёзные. Забавно.— Штэф! — ткнула Дэни локтем мне в бок. — Или будь таким же и не вынуждай меня краснеть, или не таким же и не вынуждай себя здесь оставаться.— Хорошо-хорошо. Только хочу кое-что проверить — поприветствует ли он аудиторию какой-нибудь фразой из ?Игр Разума? или чем-то подобным, обязательно произнеся слово ?умы?.— Готова поспорить, что он даже не смотрел этот фильм, — недовольно фыркнула она, но лишь подлила масло в огонь — мне понравилась роль студента-бунтаря.— Лучше не надо. Мы уже убедились, что ?заключать пари? — это не твоё. Одно ведь ты уже проиграла, — усмехнулся я.— Что за… ?…вздор?, — мне верится, именно так хотела было возразить Дэни, но захлопнувшаяся за профессором дверь оповестила о начале занятия.— Да не затмит туман этого утра, ваших светлых умов, — не поднимая глаз, обратился тот к смиренно сидящим зрителям. А я не смог сдержать смех.— Я лучше сама уйду, — прошептала Дэниэль и принялась засовывать тетради обратно в рюкзак.— Прости меня, больше не повторится. Обещаю, — тогда жестом показал я, что замкнул рот на воображаемый замок.— На прошлой неделе мы познакомились с вами с наиболее значимым трудом Данте Алигьери. Трудом не только внесшим вклад в мировую литературу, но и философию. Сегодняшняя лекция будет посвящена поэзии шестнадцатых-семнадцатых веков, — заняв место за кафедрой, продолжил профессор. — ?Весь мир — театр!? — Застыла в воздухе его грациозно вскинутая рука, ознаменовав тем самым, что он ожидает услышать окончание изречения от ?светлых умов?.— А люди в нём — актёры! — дружно отозвалась аудитория.— Всё верно. Так сказал великий английский драматург Уильям Шекспир. А теперь я хочу услышать иное продолжение. ?А мы забыли текст своих ролей?, ?а мы — в буфете?, ?а сценарист давно умер? — посыпались отовсюду альтернативные окончания цитаты.— Спасибо! — прервал профессор нескончаемый поток ответов. — Мне кажется, я даже слышал голос Ницше, — рассмеялся он. — Может, кто-нибудь из вас уже догадался, о чём сегодня мы с вами будем говорить?И вновь гул голосов заполнил аудиторию. И только когда кто-то выкрикнул вариант ?об иронии?, профессор одобрительно кивнул, сказав: ?Весь мир — ирония! А мы в нём — сарказм?. Сорок минут лекции были поистине увлекательными, благодаря невероятной подаче материала. Я и не ожидал, что задержусь настолько. Продолжение подразумевало собой практические задания. После того, как профессор включил прожектор и вывел на экран страницы ?Гамлета?, попросив студентов отыскать там иронию и объяснить имплицитное, скрытое, значение фраз — я обнаружил, что забыл очки дома.— Там всё слишком очевидно, тебе даже было бы не интересно, — с искренним сожалением прошептала Дэни.— Очень интересная лекция, — озвучил я свои мысли. — Теперь понимаю, почему такой ажиотаж.— Яков единственный преподаватель, который начинает свои лекции в восемь утра — на час раньше положенного. Он разрешает всем желающим посещать их, конечно речь только о студентах университета. Мы здесь немножко незаконно, — объяснила она, улыбнувшись. — А что ты изучал? — спросила, пока все были заняты обсуждением ?Гамлета?.— Психологию.— Хотел помогать людям? — её наивная интонация даже насмешила меня.— Ты как-то обмолвилась, говоря о своей специальности, что ?это лишь звучит интересно?. Вот и тут так же — на самом деле ты идёшь за помощью себе.Дэни только глубокомысленно кивнула, продолжив слушать лекцию. Профессор Краус, по всей вероятности, не только превосходно знал свой предмет, но и был блистательным оратором: рассуждая о сложных вещах, он подбирал слова настолько умело, чем делал любое объяснение доступным для понимания.— Что ж, время неумолимо летит вперёд, — подытоживая длинную лекцию, он окинул взглядом ряды своих учеников, — на ваших практических занятиях по стилистической интерпретации текста, вам только предстоит познакомиться с иронией, как формой юмора. Могу добавить лишь одно — очень может быть, что однажды людям станет до безумия страшно слышать голую правду, вот тогда ирония и литература станут синонимами.15— Штэф, мне пора, — в очередной раз обратилась к нему Дэниэль, но тот, увлечённый беседой с профессором, словно и не замечал её вовсе.— Здесь вы, безусловно, правы, — кивнул профессор. — ?Бойня номер пять? — прекрасный пример использования иронии тогда, когда даже горькая правда не смогла бы столь эмоционально описать всего ужаса военного времени, времени, лишившегося лица человечности, — тяжело выдохнул он на последних словах. И я вспомнил рассказ Дэниэль о горькой судьбе Якова — осиротевшего еврейского мальчишки, которого позже усыновили Ганс и Мари Краус. ?Вот идиот?, — укоризненно прозвучал внутренний голос. Было же очевидно, что война затронула его жизнь в не меньшей степени, что и жизнь Воннегута, а я взял и завёл разговор об этом.— А что вы думаете об иронии в современной музыке? — попытался я исправить свою оплошность.— Иронии в музыке? — удивился он. — Ваш вопрос поставил меня в тупик.— В современной музыке, — подчеркнул я.— Знаете, я никогда не рассматривал эти слова во взаимосвязи. В современной музыке, — повторил он, усмехнувшись. — Признаться честно, я, как и многие в моём возрасте, далёк от современной музыки. У меня двое детей, сын учится в университете Гамбурга, а вот дочь… — прервал он рассказ, для того чтобы замкнуть дверь аудитории. — Дочь ещё в школе, — и направился вдоль по коридору, а я последовал за ним. — Ей четырнадцать и она без умолку верещит об этой новой группе… Боже, дай памяти… какой-то там ?отель?.— Должно быть, Токио Отель, — рассмеялся я. — Да… волна помешательства охватила всю Германию, да куда там — всю Европу.— Обязательно ознакомлюсь с их творчеством на предмет иронии. Это будет весьма любопытно, — как-то слишком серьёзно подошёл он к делу.— Вот ваша дочь удивится-то…— Может, я и её смогу увлечь анализом текстов песен любимой группы, — задумавшись, глубокомысленно хмыкнул он. — Что ж, буду вновь рад вас видеть на следующей лекции в среду. — И мы, остановившись у двери с табличкой ?Кафедра теории литературы?, пожали на прощание друг другу руки.— Почту за честь, — принял я приглашение, хоть и знал наверняка, что в это время мне нужно быть в магазине Ксавьера (в случае, если он сам не вернётся до того) и уладить кое-какие дела. Впрочем, я и сегодня туда направлялся, но временем не ограничен.Окинув взглядом совершенно пустой коридор, я только сейчас осознал, что, вероятно, в какой-то момент нашей с профессором полемики о Гамлете, Дэни незаметно покинула нас. Библиотека находилась в новом здании неподалёку, но проторчав на незапланированной лекции почти два часа, я посчитал верхом непрофессионализма — задержись я хоть ещё десятью минутами дольше.16— И здесь ещё, пожалуйста, проверь, — подсунул мне очередную кипу бумаг Райнер, выполняющий обязанности управляющего магазином в отсутствие Ксавьера. — Это список на поставку для студии. Если всё верно — подпиши, и я утверждаю заказ. И да, звонил Майер, — его загадочная интонация заставила меня оторваться от изучения длинных таблиц из символов и цифр. — Он будет завтра утром.— Тебя это так воодушевило? — усталость, накопившаяся за долгий рабочий день, дала о себе знать, отчего вопрос прозвучал ненамеренно грубо.— Нет, — тут же возразил он в категоричной армейской манере. — Имя Рольф Шмидт-Хольтц тебе о чём-нибудь говорит?Естественно. Я знал это имя не понаслышке. Два последних альбома группы были записаны на лейбле, которым владел Sony Music. А с прошлого года Шмидт занимал должность генерального директора Sony — CEO, как принято нынче говорить. Впрочем, это была вся информация, которой я владел, касаемо его персоны. Главный офис Sony находился в Нью-Йорке, куда несколько дней назад и полетел Ксавьер, не сообщив о своих истинных намерениях ни слова. Два года он проработал на Supersonic Records, ещё два на GUN Records, его повышение было бы вполне логичным.— Sony открывают очередной лейбл?— Не знаю, — пожал Райнер плечами. — Мы созванивались утром, он как обычно был немногословен. Сказал, если увижу тебя, передать, что у него ?хорошие новости?.— Мастер интриги. Так, — похлопал я по папке, в которую уже успел сложить подписанные документы. — Это тебе, а я пошёл.17— Пошёл. — Роясь по карманам в поисках ключей от автомобиля, остановился я у двери магазина. Моя сегодняшняя невнимательность лишний раз подчеркивала правильность решения не садиться за руль. Время только подбиралось к шести часам, однако улица вовсю утопала во мраке сумерек. В рассеянном свете фонарей клубился туман. Целый город был скрыт в нём, словно только вокруг тебя существовал крошечный островок бетонной суши, а дальше — безлюдный пустырь. Ни силуэтов зданий, ни даже света. Где-то из-за угла донёсся мерный стук колёс о рельсы. И уже через мгновение сквозь густую пелену на меня таращились два жёлтых глаза приближающегося трамвайчика. Сверху на электронном табло светилось: ?№17: Вокзал — Университет — Парк?. ?Очевидно, этим днём правит ирония?, — подумалось мне, и я подчинился воле самопровозглашённой императрице. Через три остановки и сотню назойливых мыслей раздался металлический скрежет — мы остановились в нескольких метрах от ярко освещённого здания библиотеки.18В крайне вежливой манере, сопровождая свои слова изящными жестами, Дэниэль, подобно дирижёру оркестра, объясняла какой-то девушке, как той найти нужную книгу. А я стоял у окна, зачарованно наблюдая за её утончённым языком тела, ловя каждое движение. Но вот студентка исчезла, скрывшись за стеной стеллажей, и взгляд Дэниэль встретился с моим. Она улыбнулась и, подняв ладошку, стала перебирать кончиками пальцев в воздухе, точно играя на воображаемом фортепиано. Клянусь, я слышал музыку! Будто сам Берлиоз и Дебюсси вдруг встретились в небесах над Парижем лишь ради этого одного события — написать для неё ноты мелодии приветствия — mélodie d'accueil. Несомненно, немецкая строгая прямота лишена той лёгкой грации, присущей аристократичным французам.— Rebonjour, — поздоровался я по всем правилам французского этикета, обязывающим добавлять приставку ?re?, если ты встречаешь человека второй раз за день.— Как ты здесь оказался? — задала она наиболее очевидный вопрос, и улыбка вновь озарила её лицо, но на сей раз она вдруг смутилась собственных эмоций.— В общем-то, всему виной профессор Краус со своей иронией, — слукавил я и красочно описал свой путь до библиотеки.— Получается, тебя вынудили лекция и самовнушение? — насмешливо хмыкнула она, явно дразня меня. Я ничего не ответил, но дал понять, что вижу всю подноготную её дерзости.— Дэни! Еда! — прозвеневший за её спиной звучный девичий голос, застал Дэниэль врасплох, заставив испуганно вздрогнуть. — Добрый вечер, Катя, — поздоровалась девушка со мной, и вопросительно уставилась на подругу. Но Дэниэль, отчего-то испуганно смотря на меня, снова спряталась в своём ледяном панцире. — Пойдём, — указала Катя на длинный ряд то ли парт, то ли столов, стоящих вдоль окна.— Разве сюда можно проносить еду? — попытался я разрядить обстановку. — Штэфан, — представился и я.Почуяв холодное дуновение, гонимое сгущающимися грозовыми тучами над нашими головами, Катя бодро подхватила подброшенную мной инициативу в свои руки, принявшись рассказывать о непреложном уставе, установленном в этих стенах.— Ну, знаешь, к любому правилу ведь всегда есть поправка, — добавила она, хрустя каким-то овощным салатом.— Где-то это я уже слышал, — улыбнувшись, взглянул я на Дэни. Та, пряча от меня глаза, строила вид чрезвычайно увлечённой своим рагу. И тогда мы с Катей разговорились о лекциях профессора Крауса, а после — и о нём самом. Для меня открылись новые подробности о его неповторимом стиле, стиле, умеющем удержать любого слушателя в священном благоговении. В университете профессор славился тем, что не позволял своему разуму затвердевать под коркой полученных знаний. Иными словами, перечитывая одни и те же произведения из раза в раз, он обнаруживал в них новые истины, которыми позже, с восторженной радостью первооткрывателя, делился на своих занятиях.— Если вы придёте на лекцию о Шекспире в следующем году, то точно услышите много чего такого, что не было произнесено сегодня, — сказала Катя. — Поэтому его лекции посещают студенты разных годов.Разве не это является доказательством гения человека: приобретая опыт, подвергать сомнению любую истину, произнесённую или услышанную ранее? Замигавшая над информационной стойкой индикаторная лампочка в виде вопросительного знака, оповестила о новом посетителе, и Катя, извинившись, направилась к студенту.— А что за книгу искал субботний студент? — вспомнился мне недавний случай.— Из частной коллекции какого-то Голдастуса о Генрихе Третьем. Понятия не имею, кто это, — невнятно пробубнила она, не отрываясь от своего ужина.— Ты о Генрихе? — рассмешила меня её откровенная невежественность.— О Голдастусе. А этот Генрих с этими важными цифрами после имени, — и её маленький нос вмиг сморщился, почуяв напускную зловонию, исходящую от слова ?третий?, — наверняка был одним из королей.— Императоров, — поправил я её. — Священной Римской Империи.— Штэф, — и опять гласная звучит дольше, чем ей следовало бы. — Эти священные императоры со своими священными войнами занимательны только для мужских умов.Но даже выйдя из библиотеки, мы продолжили горячо спорить о том, какие вещи занимают мужские и женские умы, о причинах, почему мы находим эти вещи занимательными. Слово за словом, и вот, сами того не заметив, мы оказались внутри всё того же трамвайчика ?Номер семнадцать?, привёзшего меня сюда. В который раз убеждаюсь, что спор с женщиной на подобные темы похож на жалкие попытки потушить пожар стогами сена. Дэниэль неустанно и весьма эмоционально всё что-то доказывала, давно отступив от изначального тезиса. Уверен, даже не осознав того. Женщины часто очаровываются самим процессом, потому что их разум — огонь, у мужчин огонь вспыхивает только в сердцах. Впрочем, я и не стремился затушить пылающий в ней костёр, обжигающий жар которого добавлял адреналина и в мою кровь, заставлял её закипать.— Это была моя остановка! — вскрикнула она, когда мы поехали по Грюнштрассе вниз к парку.— Выйдешь на следующей. Я провожу. Следующая остановка так же пронеслась размытыми силуэтами в окне. И следующая за ?следующей?. Наши умы были слишком увлечены обсуждением лекции, чтобы заметить это. Так, обогнув парк, мы поехали по очередному кругу кольцевого маршрута ?№17?. ?С этим числом явно связано нечто большее, чем простая ирония?, — зародилось в мыслях сомнение.— …Но Яков, безусловно, прав в том, что люди всегда будут искать способ, облачить горькую правду в сладкую скорлупу, — рассуждала она.— écale, — вспыхнувшее в сознание слово, вырвалось наружу.Дэни свела брови на переносице и подозрительно посмотрела на меня исподлобья.— Ещё помню что-то, чему учили на уроках французского в школе, — отшутился я, и, дабы не акцентировать на этом внимание, опять вернулся к старой теме: — Это в природе людей — искать блестящие фантики для своих пороков.— Фраза ?это в природе людей? уже похожа на один из этих фантиков, — верно подметила она. — Моя остановка, я…— Да, конечно. — Поспешил я подняться, чтобы пропустить её к выходу. — Поговорим о самоиронии в другой раз, — улыбнулся я, удерживая себя от проявлений более неформального прощания. — Завтра я буду неподалёку от библиотеки, могу заскочить. — И появившиеся на её щеках кокетливые ямочки я счёл жестом одобрения.19Закончив все дела в магазине ещё к обеду, Райнер, я и продавец, Маркус, в ожидании приезда Ксавьера, маялись от безделья. Посетителей не было вот уже как пару часов.— А не сыграть ли нам, господа? — в свойственной англичанам галантной манере светского джентльмена, обратился к нам Маркус, а затем протянул мне барабанные палочки.Майер заявился в самый кульминационный момент нашей перкуссионной импровизации, и, пытаясь заглушить музыку, прокричал, что именно подобный приём он и ожидал. Проверив документы и удостоверившись, что за время его отсутствия никаких накладок с намеченной поставкой не возникло, мы наконец направились в ближайшее кафе, где можно было бы спокойно поговорить о его ?хороших новостях?.— Ну, выкладывай уже, — начал я, пока Ксавьер пристально изучал меню, пытаясь сохранить интригу и подогреть моё любопытство. — Ты будешь работать на Sony в Мюнхене?— Тогда бы ты смог навещать свою матушку чаще двух раз в год, — съязвил он и засмеялся. — Юг, безусловно, является рассадником для большинства рекорд-лейблов. Но, хочу отметить, и в столице имеется офис Sony. Однако я по-прежнему остаюсь в Бохуме с GUN Records, теперь без возможности так часто мотаться из города в город. Это означает, что здесь мне понадобится человек, которому я всецело мог бы доверить управление магазином.— Ты знаешь — у меня нет на это времени, — решив, будто это и есть ?хорошая для меня новость? отказался я, попутно указав официантке на выбранное блюдо из списка в меню. — Знаю, поэтому и не предлагаю. Суть в другом, так или иначе, студия и магазин находятся во взаимовыгодном сотрудничестве, поэтому твоё мнение, касаемо нового исполнительного директора, для меня важно.— Если ты собираешься предложить должность Райнеру, я ничего не имею против.— В таком случае, первый вопрос на повестке дня — решён.Второй вопрос, собственно вопросом-то и не был. Он описал новые возможности, открывающиеся передо мной, как следствие его повышения.— Нужно выпустить альбом к началу сентября, — категорично заявил он.— Не уверен, что переполняющее меня вдохновение присутствует в той же мере и в остальных музыкантах. Если наметить релиз на август, то в таком случае запись должна начаться уже весной, скажем, в марте.— Закрытие GUN Records может произойти в конце следующего года или начале девятого. Сейчас, — подчеркнул он интонацией значимость слова, — я могу гарантировать тебе должное промо, а что будет потом… Спасибо, — отвлекла его поток мыслей официантка, которая принесла десерт.— Что будет потом? Sony предложили тебе повышение, сообщив о неминуемом закрытии одного из своих бесчисленных лейблов, не упомянув о страховке? Майер, что-то ты не договариваешь.— Не ?неминуемом?, а пока ещё только возможном. Потом, потом я буду работать на Sony в Берлине. Но ты сам прекрасно понимаешь, как устроен этот бизнес: даже бумага не является гарантом безупречного соблюдения прописанных на ней условий, что уж говорить о неформальной встрече со Шмидтом и только устной договорённости. Будем надеяться на лучший исход, — откинулся он на спинку стула, сцепив на затылке руки в замок. — Какие планы на вечер? — и за этой хитрой ухмылкой, не скрывалось ничего хорошего.— Прости, но вынужден отказать в свидании. Тебя опередил другой парнишка, — вырвался из меня какой-то идиотский смешок, сдав с потрохами истинные намерения. — Хотя… часов в девять буду свободен, наверное…— Штэф, — прищурив один глаз, он осуждающе покачал головой, — ещё не наигрался? Ладно, дело твоё, я — в магазин, наберёшь, если твой парнишка окажется не таким сговорчивым, как я.20Поднявшись на нужный этаж библиотеки, я обнаружил, что не только в магазине, но и здесь также было весьма малолюдно сегодня: редкие студенты шныряли из зала в зал, и только несколько человек, расположившись за читальным столом у окна, что-то тихо обсуждали.Стойка информации пустовала. Странно, ведь время — лишь начало шестого. Я нажал на кнопку вызова персонала — над головой загорелась лампочка и через несколько секунд погасла. Спустя пару минут никто так и не подошёл. Я повторил действия. И вновь — никого. Я обошёл зал несколько раз — пусто. Тогда я решил подняться на этаж выше — в медиа центр, и поискать там, но, заметив знакомый силуэт, остановился на полпути. Дэниэль сидела на полу меж стеллажей в дальнем углу зала, который я не осмотрел, и который сейчас было прекрасно видно с высоты лестницы.Услышав звуки приближающихся шагов у себя за спиной, Дэни испуганно обернулась. И в следующую секунду был уже напуган я. Из её глаз по щекам стекали нескончаемые потоки слёз, смывая тушь с ресниц и оставляя за собой чёрные дорожки.— Что случилось? — Опустился я рядом. Горестно всхлипнув, она разрыдалась уже в голос, захлёбываясь слезами. А я не нашёл лучшего утешения, чем объятия. — Что это у тебя там? — забрал я из её рук какую-то книгу. ?Так говорил Заратустра. Фридрих Ницше? — сияли строгие золотые буквы на тёмно-зелёной обложке.— Не нужно было тебе это вообще открывать, — попытался я успокоить её.— Но это задание Якова к предстоящей лекции о Гёте, — вновь горько всхлипнула она.Так мы и просидели до шести часов: на полу среди стен из книг. Я решил отвлечь её мысли, занятые изречениями Ницше, рассказом о своём дне, однако это не сработало. Пряча от меня заплаканное лицо, она и вовсе отвернулась к возвышавшемуся во всю стену тёмному окну. Но из-за яркого света внутри и темноты снаружи сквозь него ничего не было видно. Окно превратилось в мутное зеркало, из которого на нас смотрели наши же блёклые отражения.— Хочешь поговорить об этом? — спросил я, листая книгу, на каждой странице которой были выделены маркером, вероятно, наиболее значимые мысли.— Хочу пойти домой. Прости, что пришлось застать меня в таком виде. — Поднявшись с пола, направилась она к служебной двери напротив. А я так и остался сидеть на месте, с раскрытой книгой в руках и взглядом, прикованным к подчёркнутому предложению: ?Моё счастье должно было бы оправдать само существование!?.21Простучав колёсами, нас встретил старый приятель с номером ?17? на лбу. Мы заняли места в хвосте салона, решив повременить с ?домом? и поговорить о Ницше, ?Заратустре?, Гёте и профессоре Краусе.— Кстати, он пригласил меня на следующую лекцию, — сказал я, наблюдая за её мимикой. Дэниэль только хмыкнула, а её лицо не проявило никаких эмоций. Было непонятно, что именно она выразила этим звуком, поэтому я всё же осмелился уточнить, добавив: ?Но если ты против…?.— Я не хочу, чтобы ты потом жалел о потраченном времени, — холодно прозвучали слова.— Ты сейчас говоришь не о лекции, верно? — И она опустила глаза, согласившись. — Но мы все теряем время, главное — выбрать то, на что не жалко было бы его потратить. — Её отражение в окне трамвая улыбнулось. — Ты ведь тоже тратишь сейчас своё время на общение со мной… — осёкся я, чуть не сболтнув лишнего.Хотя, верится мне, она давно осознала свой проигрыш, но отчего-то всё оттягивала день капитуляции.— Фридрих Ницше, — переключив тему, громко произнёс я его имя. — Что ж, поговорим о нём. Я постараюсь подобрать метафору посовременней, дабы у тебя сложилось более ясное представление о его философии. Для начала сравним наш мозг с мышцей, для того, чтобы она постоянно пребывала в тонусе её нужно прокачивать. Несомненно, чтение книг, и книг Ницше в том числе, является одним из множества видов ?прокачек?. Получается, если мозг — мышца, то книга… — посмотрел я на неё, ожидая услышать ответ.— Инструмент, — ответила она.— Верно. Назовём его ?гантелью?. Но мы прекрасно знаем, что существуют множество гантелей различных весов. Одни весом в полкилограмма, другие весят десятки килограмм. Чем же определяется вес книг? — вновь взглянул я на неё.— Их значимостью? — сомнение в её голосе, превратило ответ в вопрос.— Тоже верно, однако здесь стоило бы поинтересоваться — что такое ?значимость книги? в твоём понимании, но я продолжу, пояснив. Если читая книгу, в нашем сознании периодически вспыхивают фразы подобные ?какое верное высказывание?, ?как точно подмечено?, ?как искусно подобран слог?, ?а вот с этим я поспорил бы?, ?а с этим я категорически не согласен? — это и есть первый признак весомости, значимости книги. А вот частота появления этих фраз в нашем сознании в процессе чтения или продолжительность осмысления своего согласия или несогласия после прочтения и является тем, что определяет ?вес? книги. Ницше — это спортзал для мозга, или, если будет угодно, часть спортзала с весами выше средних. Нельзя приступить к тренировке взяв максимальный вес. Понимаешь о чём я? Иначе всё закончится плачевно, как сегодня. Более того, как я уже отметил, подобные веса иной раз под силу поднять только мужскому уму. И я уже вижу зарождающееся возражение в твоих глазах. Но я вовсе не пытаюсь оскорбить женщину, напротив — делаю ей честь.— Ницше до отвращения прямолинеен и категоричен… и прав. — Посмотрела она сначала в окно, затем на меня — мы приближались к её остановке.— Ты уже выходишь? Тебя утомила моя лекция? — усмехнулся я.— Напротив! — пылко возразила она. — Неужели ты готов вести задушевные философские беседы с существом, по природе своей не предназначенным для этого?— А вот мы и вернулись к теме самоиронии, — невольно усмехнулся я, заставив улыбнуться и её. — Просто, я люблю, когда меня слушают. И закрыв двери, трамвайчик, застучав колёсами, поехал вниз к парку.22— Ты неважно выглядишь, — поприветствовала меня Дэни, когда я наконец добрался до аудитории, на удивление раньше самого профессора.Моих сил хватило лишь на то, чтобы безмолвно согласиться. Я пытался отдышаться после ?пробежки? от площади до университета. Из-за непробиваемой пробки, собравшейся на главной улице, я был вынужден оставить машину на одной из парковок в центре. И именно из-за этой ?пробежки? ступеньки амфитеатра стали сейчас для меня настоящим Эверестом.Когда я был студентом, редкий предмет мог заставить меня вот так, — в два счёта, — выскочить из тёплой постели, чтобы потом сломя голову, ёжась от утренней прохладной сырости, нестись по неприветливым улицам на занятие. Впрочем, и теперь дело обстояло вовсе не в лекции. По пути сюда, я всё размышлял, почему это так важно для меня — быть здесь, быть во время.Во-первых, вчера, когда мы прощались с Дэниэль, она замешкалась в дверях трамвая, добавив ко всему прочему ?до завтра?. Не знаю, был ли этот жест проявлением её неосознанного французского этикета или же вполне осознанным желанием встретиться. Если всё же последним, то, таким образом, это накладывало на меня некие обязательства, ведь до сего момента я сам лично изъявлял желание прийти, ссылаясь на приглашение профессора.Во-вторых, с возрастом я приобрёл черту характера, которую, не без основания, так любят приписывать всей нации в целом — пунктуальность. Пунктуальность, сила воли, обязательность, ответственность — эти четыре понятия со временем вошли в негласный кодекс моих принципов, став настоящим проклятием — распятием сознания. ?Своего врага вы ищите, свою войну ведёте вы? — как нельзя более кстати вспомнились слова Ницше из вчерашнего разговора о ?Заратустре?. Нажить врага в собственном лице попахивает либо раздвоением личности, либо не слишком здоровым дуализмом. ?И всё, что вы любите, вы должны сперва приказать себе?. Я любил единство материального и духовного, а значит должен был следить за тем, чтобы натянутый между ними канат сохранял постоянство и не был бы перетянут на одну из сторон. Пока тело умоляло оставить его в сонном покое спальни, сознание уже проводило над ним обряд экзорцизма, тряся крестом из принципов. Тело поднялось позже положенного, поэтому пришлось восстанавливать баланс вот таким незамысловатым способом как бег. Однако опаздывал я вовсе не из-за заторов на дороге, а потому что проспал. Оставив свой телефон в вещах Ксавьера, я напрочь забыл о необходимости завести будильник иным способом.— Я проспал, — честно ответил я на её честное приветствие и принялся рассказывать о причинах, предшествующих этому; хотел было сказать ?о причинах, ставших виной?, но опять засветился этот крест из принципов. Вина всё же моя.Я рассказал, что едва успел переступить порог дома, как позвонил приятель. ?Тот самый, который вытащил нас из парка несколько дней назад?, — уточнил я. Он предложил встретиться; а встречи, подобные этой, всегда заканчиваются одинаково — на одной из городских спортплощадок. Конечно же, я выкинул из описаний событий дословное цитирование заманчивой формулировки предложения Майера: ?Я привёз мяч нового сезона NBA, упругий, словно задница латиноамериканки: так и жаждет, чтобы его отшлёпали; даже площадка в нетерпении покрылась влажной похотливой испариной, ожидая услышать звонкий стук резины?. Резонно заметив, что никакая это не испарина, а моросящий дождь, к слову, кажется, только начинающий набирать обороты, я отказался. Объяснив это тем, что уже десять часов, а завтра мне предстоит провести весь день в студии сводя треки, да ещё ждёт и ранний подъём. Естественно данный довод не возымел силу над Ксавьером, плюс я сам выставил себя не в лучшем свете. Услышав о моей животрепещущей необходимости явиться на лекцию выспавшимся, он отправил в мой адрес несколько неблагопристойных выражений, которые будто бы перенесли нас в школьные времена, сделав из меня эдакого очкарика-ботаника, а из него — задиру-капитана футбольной команды. Однако с его новым аргументом действительно было сложно поспорить. И, подбирая подобные слова, Майер был прекрасно осведомлён, что я изменю решение, ведь у нас с ним был общий страх — превратиться в домашних слизняков, выполняющих всё по расписанию. Я согласился встретиться.Более одержимого спортом человека, чем Ксавьер, я ещё не встречал в своей жизни. После музыки это стало нашим вторым общим занятием. Каждый раз, когда он был в городе, мы непременно куда-то выбирались вместе: на баскетбольную площадку, футбольное поле, или же вовсе на пробежку. Причём для него не существовало ни временных рамок, ни климатических условий, ни ?подходящих? ситуаций. На одной вечеринке рекорд лейблов в Штутгарте он устроил соревнование под названием ?попади оливкой в декольте?. Публика живо подхватила идею, а затем всё закончилось отжиманиями… с девушками, лежащими на спине. Майер насквозь был пронизан духом соперничества, что, безусловно, благотворно отражалось и на его карьере.Мы встретились около одиннадцати часов. К тому времени, дождь закончился, толком-то и не успев начаться. Несколько таких же полуночников, как и мы, бегали по площадке. Мы предложили им разделиться на команды и сыграть пару игр. Через час ребята разошлись по домам, а мы задержались, соревнуясь в том, ?кто больше забросит трёхочковых?. Домой я вернулся в два часа. Сил хватило только на душ. Про будильник я успешно забыл, обессилено свалившись в кровать и заснув без задних ног.— Невероятно, — улыбнулась Дэниэль.— Что именно?— Ко мне судьба не столь благосклонна и куда более скупа на чудеса. Я бы точно проспала! — грустно усмехнулась она, достав из рюкзака две коробочки апельсинового сока. — Угощайся, — опустив пластмассовую столешницу парты, поставила она одну упаковку передо мной. — А я всё же пробежала вокруг парка вчера. Освещение вдоль дорог лучше, чем внизу.— Нужно было забежать на площадку к нам.— Будто бы я могла знать, — Дэни, вероятно, поняла мои слова по-своему, не углядев в них шутливого контекста.— Может, сегодня там встретимся? — спросил я, решив, что за сослагательным наклонением скрывалась готовность принять моё предложение.Обхватив губами пластмассовую соломинку и неторопливо потягивая сок, она свела брови и хмуро посмотрела на меня, не спеша с ответом. А затем, уже который раз подряд, её тело и сознание приняли разные решения: тело пожало плечами, разум же заставил её произнести, что это ?не самая хорошая идея?. Вот именно о подобном я надеялся прочитать тогда в её дневнике. Хотя я вовсе не считаю женщин вконец нелогичными созданиями. Разница состоит в скорости, с которой мы делаем логический вывод из ситуации или даём логичный ответ или поступаем логично. Что касается Дэни, что-то явно было не так с её весами, оценивающими реальность, раз чаши никак не могли найти равновесие. Что-то вызывало дисбаланс. Полагаю, это ?что-то? было той же самой причиной, таившейся за Краеугольным Вопросом.Задумавшись над этим, я упустил из виду появление профессора и его приветственной реплики. Уверен слово ?умы? прозвучало и в этот раз, так как сейчас он вновь открывал лекцию афоризмом одного из ?великих?: ?Публика любит, чтобы с нею обходились как с женщинами, которым говори лишь то, что им приятно слышать?.— Штэф! — укоризненно толкнула меня Дэниэль, из-за слишком громкого смешка, тотчас же вырвавшегося из меня, после произнесённых профессором слов Гёте.Открыв свой сок и засунув трубочку в рот, я в очередной раз попытался сохранить серьёзность лица, как хотела того Дэниэль. А профессор, как и в прошлый раз, ожидал услышать предположение, о чём именно сегодня пойдёт разговор от своих ?светлых умов?. Получив ?нужные? ответы, он занял место за кафедрой и, раскрыв книгу, принялся зачитывать ?Фауста?:?Мне угождать толпе, хоть и не новый труд, Но все ж меня берёт невольное сомненье: Прекрасного они, конечно, не поймут…?. Никак не объяснив только что зачитанное, он раскрыл другую книгу:— А теперь, Фридрих Ницше: ?…Заратустра снова посмотрел на народ и умолк. ?Вот стоят они, говорил он в сердце своем, — вот смеются они: они не понимают меня, мои речи не для этих ушей…? Несмотря, на весьма категоричный отзыв Ницше о ?Фаусте?: ?Фауст? трагедия познания? В самом деле? Я ?смеюсь? над Фаустом?, — повысив голос, процитировал он Ницше и продолжил: — они оба начинают свои произведения с главного вопроса: готов ли читатель услышать их? Именно это, дорогие мои, и является камнем преткновения всей литературы. Именно об этом мы побеседуем с вами.И после этого я словно провалился, выпав из прозаичной реальности на липкую паутину собственных мыслей, сотканную из новоявленных проблем. Нет, на самом деле, нет никаких проблем. Я сам их и выдумал, чтобы занять себя. И сам же придумал эту игру. И сам же попался на собственный крючок.— ?…Какой-нибудь Гёте, какой-нибудь Шекспир ни минуты не могли бы дышать в этой атмосфере чудовищной страсти и высоты, Данте в сравнении с Заратустрой есть только верующий, а не тот, кто создаёт впервые истину…? — подытоживал профессор то ли какую-то определённую часть своего рассказа, то ли всю лекцию целиком.Впрочем, я успешно прослушал и одно, и другое, прямо как в былые времена.23Когда твой мозг занят размышлениями о мнимых проблемах, довольно сложно сконцентрироваться на фактических. ?Убавить басы, добавить клавиши — нет, снова не то?, — уже несколько часов подряд ломал я голову над элементарной задачей, которая сейчас давалась с неимоверным трудом. Отдельно трек звучит гармонично, но совместно с остальными композициями — как бельмо на глазу. Дожил… не получается свести альбом гаражной группы.— По-моему, ты засиделся, — похлопал меня по плечу подкравшийся откуда ни возьмись Ксавьер, и положил рядом с пультом мой телефон. — Ты время видел? Девять часов, — не дожидаясь ответа, сказал он. — Мы договаривались на восемь, а ты всё ещё в студии торчишь.— Ни черта не получается, — сдался я, уступив место Ксавьеру, и откатился на стуле от кучи кнопок и мониторов, уже расплывающихся в глазах. — Попробуй ты.Майер выдохнул с недовольным хрипом, но всё же уселся за пульт, и спустя двадцать минут заключил: ?Знаешь, если полируешь алмаз — получаешь бриллиант. Это же…? — сморщился он, точно надкусив самый кислый лимон из всех возможных. — ?Это лучше оставить так, как ты сделал. Ничего путного из этого больше не выйдет. Выключай всё и поехали?.— Да, ты прав. Что-то ничего не клеится… И, очевидно, звуки шлепков резины, в добавление к этому, отымевшему мои уши, музыкальному шлаку, станут максимумом интима, на который я сегодня могу рассчитывать.— Заодно и об этом поговорим. Иди за вещами, я закрою студию.Проиграв в баскетбол часа три подряд, я вновь словно вырвался из гнетущей реальности, на этот раз во что-то до безобразия беззаботное, не обременённое тягостными думами.— Расскажешь, что там у тебя происходит? — тяжело дыша, обратился ко мне Ксавьер, сию секунду вернув обратно на землю.Мы шли по окольцовывающей площадку беговой дорожке, пытаясь восстановить дыхание после небольшого скоростного спринта.— Не знаю, с чего начать… — почесал я затылок, уже пожалев о решении излить свои проблемы на Ксавьера. — У тебя бывает такое, что ситуация доходит до точки, когда ты просто начинаешь неустанно твердить себе, бубня под нос: ?Это неправильно, это неправильно, это неправильно?. И всё равно продолжаешь поступать так, что фраза ?это неправильно? перестаёт монотонно звучать в голове, а начинает визжать сиреной?Майер усмехнулся и, сбегав за валявшимся под кольцом мячом и скептически посмотрев на меня, принялся набивать мяч о влажную искрившуюся в свете фонарей дорожку.— Да, периодически бывает. Тогда мой второй ?я?, чтобы успокоить моего первого ?я?, говорит ему какую-нибудь банальную чушь вроде ?А что вообще в этом мире нормально?? или ?Кто определяет границы нормальности??. Мой первый ?я? довольно быстро соглашается с приведёнными доводами, а затем они на пару смеются. Слушай, я так понимаю, речь сейчас о той девчонке? — Я кивнул и описал события с самого начала, с дождливого вечера седьмого сентября. — Ты занимаешься онанизмом, — сказал Ксавьер, по-прежнему продолжая набивать мяч и ведя его следом, — онанизмом, во всех смыслах этого слова. Я давно руководствуюсь иными принципами. Ты же загнал себя в клетку смиренной строгости. Пользы от этого — ноль, зато минусов — хоть отбавляй. На что ты надеешься? На неведомую силу, которая лишь в математике даёт плюс от подобного умножения? В действительности, ты получишь десятки, а то и сотни более мелких проблем. Штэф, относись к жизни проще и не придумывай игр, с бесконечным числом условных правил. Не вижу смысла заниматься тем, что не приносит счастья. А счастье, оно… ну знаешь… — рассмеялся он, — счастье должно окрылять. Счастье должно делать из тебя парящего над горами орла, а не гадящего на припаркованные автомобили голубя.— Так значит ты орёл? — усмехнулся я и, выбив из его рук мяч, принялся набивать сам.— Гордый и беспечный, — иронично уточнил он, улыбнувшись. — В субботу вечером у GUN вечеринка. Тебе не помешает развеяться…— Вечеринка в честь повышения? — перебил я, догадываясь о её причинах.— И закрытия подразделения здесь. — Не найдя в данном поводе ничего ?праздничного?, я косо посмотрел на Ксавьера. — Всё равно тут у Sony есть лейбл крупней… — начал было объяснять он.— Только это рэп-лейбл.— Штэф, что ты докопался?! Я хотел предложить сыграть вместе что-нибудь. Я постучу, а ты пой. А в воскресенье махнём в Бохум. Время браться за дело и начинать планировать выход альбома.24?Время браться за дело?, — вспомнив про ещё один не сведённый альбом, прозвучал голос Майера в моём едва проснувшемся сознании.Засев в студии, в комнате больше похожей на бункер, я таки ?взялся за дело?, за которым полностью потерял счёт времени, потерял способность что-либо чувствовать: будь то голод или жажда. Я превратился в робото-машину, исправно и бесперебойно выполняющую давно прописанную программу из монотонных команд.— Привет, — появился какой-то чрезмерно жизнерадостный Тони и, взяв несколько подушек, разбросанных по углам комнаты, уселся на полу возле меня. — Штэфан, а что там с оборудованием? — не дожидаясь моей ответной реплики, спросил как бы между прочим, насвистывая себе под нос в унисон играющую из колонок незамысловатую мелодию ритм партии.— С оборудованием? — оторвался я от монитора и в непонимании уставился на Тони, пытаясь сообразить, о чём предательски забыл мой мозг.— Да не парься, я сам могу заехать забрать, раз ты забыл. Первая репетиция только через час, — расплылся он в довольной ухмылке, отчего у меня закралось невольное подозрение, ограничивается ли его наркомания лишь кофе с сигаретами, — время есть.— Я съезжу сам, — сохранил я демо-версию трека, выключая компьютер. — Мне всё равно нужно сделать перерыв. А ты чего такой счастливый-то?— Не знаю, — пожал он плечами, хихикнув по-идиотски. — Наверное, всему виной погода.25Только открыл я дверь студии, выходя наружу, как невесомая тёплая волна солнечного света навалилась на плечи, словно старый преданный пёс, приветливо встречающий своего хозяина. Тони не солгал, день и впрямь стоял чудесный, даже несмотря на низкие тяжёлые облака, то и дело шныряющие над головой. Казалось, сегодня они несли службу не дождевых поливал, а стражей гармонии цветов осеннего неба: то пряча за собой лучистый диск солнца, то открывая его вновь, они шутливо играли с тенями. Их задорное настроение живо подхватила заливисто хохочущая соседская ребятня, по всей видимости, возвращающаяся из школы. ?И впрямь, чем не повод улыбнуться?, — позавидовал я их беззаботному счастью. Пожалуй, детство — это единственное время, когда твоё счастье беззаботно. Взрослея, первозданность ощущений остаётся навсегда запертой в нашем детстве, а мы превращаемся в эмоционально пустые оболочки, способные лишь воспроизвести жалкие копии этих эмоций. Не так ли? Ни от этого ли сейчас на языке чувствуется гнилой привкус плесени, покрывающей все наши рецепторы? Я сам был близок к тому, чтобы стать идеальной ?оболочкой?, ?скорлупой?.Ксавьер ошибся в одном, говоря о необходимости ?относиться к жизни проще?. Возможно, это проблема терминологии, но простота мне видится застывшим, остывшим, скованным колким льдом морем. Морем, над которым даже свирепо бушующий шторм не способен поднять волн. В то время как уже слабый ветер заставляет спокойную морскую гладь вздыматься метровыми волнами. ?По крайней мере, подо льдом не пустота?, — включился мой второй ?я?, пытающийся утешить банальной чепухой. И всё же я превращаюсь в Майера… Однако вынужден согласиться — куда фатальней — застывшая лужица, под хрупким льдом которой ничего нет: ни скрытого мира, ни надежды на его пробуждение. Как только источник эмоций с годами иссякнет, в итоге превратив меня в потрескавшийся от засухи кусок земли — это будет началом конца. А пока, я готов, каждый раз что жизнь обрушивает на меня своё дыхание, ощущать океан, бурлящий внутри меня, рвущийся сквозь кожу на свободу. И уж как укротить волны, чтобы они не переросли в цунами и не обрушились неистово на то, что простирается за моими берегами, я бы нашёл способ. Простота — это слишком просто. Она предназначена для наук, а не для людских жизней. Да, счастье должно приносить с собой крылья, как этим детишкам, парящим над улицей и не замечающим ничего вокруг. И на самом деле счастье всегда идёт за нами по пятам, неся за своими плечами крылья. Оно усердно протягивает их нам, пытается вставить нам их в спину, а мы хотим увернуться красиво, будто бы это ножи. И вот наши спины изранены от слишком многих проколов и истекают обжигающей тело кровью, и это так больно, что мы больше не верим в то, что это дело рук счастья, мы думаем, что на крыльях шипы!Разве всё дело в наших страхах перед той мимолётной болью, что придётся испытать, когда счастье проткнёт нам ключицы, вставив крылья? Это лишь незначительный пустяк, но именно он заставляет боязливую толпу вооружаться стальными доспехами. Те же, кто посмелее, кто получил свои крылья, наивно полагают, что перебрались через пик горы всех испытаний. Вот только это лишь подножье. На крыльях нужно научиться летать. А дальше, как верно подметил Ксавьер, если ты преодолеешь ещё один страх, страх высоты, ты сможешь парить над горными хребтами, если же нет — завидуя тем, кто летает выше тебя, станешь гадить на тех, кто со своими новыми крыльями ещё бегает по земле, учась ими управлять. И в третьем, крайнем случае ты обратишься в курицу, даже не подозревающую каково это — взлететь.Счастье должно быть способным вытащить тебя из твоей же бездны и поднять к небесам, возможность увидеть насколько глубока твоя жизнь и есть ?счастье?. Бездна — это не ад, а небо — вовсе не рай, они равносильны. Жизнь твой соавтор, заполняющий страницы твоей автобиографии незначительными деталями, придающими глубину произведению. Похоже камень преткновения литературы и человеческой судьбы — это один и тот же камень. Здесь же, за всей ненужной собственной писаниной, мы должны научиться слышать послания нашего ?соавтора?, который куда более искусен и опытен во владении пером.?Это иронично?, — в мыслях усмехнулся я, наблюдая за переходящей дорогу Дэниэль, пока светофор удерживал меня красным светом.26— Дэниэль! — наконец догнал я её, коснувшись плеча.— Боже! — Она испуганно обернулась, тотчас же схватившись за сердце.— Ты не на работе?— Штэф, признайся в том, что ты коп и тогда для меня всё это обретёт какой-то смысл. — Пряча глаза за длинными локонами, подпрыгивающими от каждого её шага, она уверенно куда-то шагала, показывая всем видом раздражение, вызванное моим внезапным появлением.— Я ехал в магазин к другу, заметил тебя, решил поздороваться, но раз ты не в духе, я пожалуй…— Но так и не поздоровался, — взглянула она на меня, словно сделав одолжение, и снисходительно улыбнулась.— И правда, — засмеялся я. — Привет, — я же ответил извиняющейся улыбкой.— Что ещё скрывается за этим ехидным оскалом?— Ты не слишком-то приветлива. Хочешь, поговорим о счастье? Я размышлял об этом пока ехал.— Штэф. — Остановилась она, закатившись звонким смехом. — Ты не коп, ты один из тех ребят, что пристают к людям с разговором о боге, так?— Я говорил о счастье, но, если тебе так будет угодно, можем поговорить и о боге.— О, нет! Уволь! — вскинула она в воздух ладонь. — Этих разговоров в моей жизни слишком много. Только сегодняшним утром мы провели за этим бесполезным занятием с герром Краусом добрых два часа, обсуждая лекцию Якова.— Так у тебя выходной? Может, выпьем по чашке кофе? Я сам провёл в студии часов шесть, сводя до отвращения паршивый альбом, так что, можно сказать, моё занятие, как и твоё, весьма бесполезно, — усмехнулся я.— Я… — очередное замешательство, впрочем, уже не удивляющее меня. — Мы договорились с Катей… вместе побегать и… взяли выходной в один день…— После? До воскресенья я буду занят, а потом уезжаю в Бохум на пару дней. Лекцию в понедельник, к сожалению, буду вынужден пропустить…— Хорошо, — бодро произнесла она, перебив меня. — Вернее, плохо. Нет, хорошо, в смысле…— Дэни, — одёрнул я её за руку, — так можно изобрести вечный двигатель. Я понял. Встреться с Катей, а мы увидимся чуть позже, заодно и я закончу дела. Договорились?27И опять договорился я сам с собой. У Дэни же вечером возникло безотлагательное дело, всецело требующее её участия. Что именно это было за дело, она не удосужилась объяснить. Всё ссылалась на Катю и на то, что она должна помочь подруге с чем-то крайне важным. А потом ещё раз извинившись, повесила трубку. Я сам себе уже был смешон, но всё-таки хотел верить её весьма убедительному тону и искреннему сожалению.Работа на сегодня была выполнена, а оставаться в стенах дома я не хотел — в одиночестве моё сознание начинало жить отдельной от меня жизнью. Я набрал Ксавьера, предложив встретиться и покидать мяч. Это помогло на какое-то время выкинуть из головы ненужные мысли.Следующим же утром всё повторилось — и мысли вернулись, и работа. Отличался только вечер — в этот раз мы направились играть в футбол. Затем наступил такой же шаблонный день субботы. Мне стало казаться, что моя жизнь превращается в жизнь героя фильма ?День Сурка?, проживающего снова и снова один и тот же день. Разница была лишь в датах. В моём ?дне? числа в календаре менялись, события — оставались прежними. За всей этой рутиной я вспомнил о вечеринке Майера только к обеду, когда выбрался из своего ?бункера?. Несколько солнечных дней и вот опять — серая хмарь.Есть у меня одна нелепая теория о взаимосвязи погоды и времен года, за которую языковеды, возможно, забили бы меня до полусмерти учебниками по грамматике. Суть в том, что мы изначально присвоили неправильный род названиям сезонов — мужской: der Winter, der Frühling, der Sommer, der Herbst. Самая непостоянная и изменчивая погода — весной и осенью, прямо как настроение женщины, поэтому должно было быть так: die Frühling и die Herbst.— Хей! — махнул мне связкой ключей от студии Тони, прервав поток мыслей.— Привет, ты рано. Поднимешься на кофе? — прокричал я ему сквозь окно.— Угу, — живо затопал он по ступенькам, взбегая наверх. — Штэф, Ксавьер сказал, я тоже могу прийти сегодня. Подбросишь меня? — задыхаясь, протараторил он.— Вот бросишь курить — подброшу, — Тони скептически свёл брови и потянулся за банкой с кофе. — Разве вечером никто не репетирует?— Так в парке аттракционов какой-то праздник, будут гулянья, будут площадки для выступлений артистов. Наши музыканты ещё в начале месяца подали заявки на участие.— А ты чего не хочешь туда пойти? — Поставил я перед ним тарелку с наспех состряпанными бутербродами.— Штэф, — отправив целый бутерброд в рот, невнятно пробормотал Тони, растянув гласную моего имени в точности, как это делала Дэни. — Так ты меня захватишь? — Громко чавкая, покосился он на меня.— Только прожуй сначала, — хлопнул я его по плечу, спеша к входной двери, в которую кто-то настойчиво трезвонил. Оказалось, сосед — Йенс Эберт, зашедший сообщить, что они уезжают в отпуск на пару недель, так что мне разрешалось ?шуметь в студии, сколько душе угодно?.— Слушай, ещё момент, — продолжил Йенс, щёлкнув пальцами, будто только вспомнив о чём-то важном. — Кристина намеривается взять с собой все свои полотна, чтобы показать друзьям… Короче, одолжишь чемодан?— Не вопрос, — усмехнулся я. — Пройдёшь на кофе?— Нет, спасибо. Сборы… — Театрально развёл он руками.28 — Эй, младшенький! — окликнула Майера одна из его сестёр, едва мы успели спуститься со сцены к шумной толпе.— Не слишком ли грустная песня для подобного мероприятия? — появилась другая сестра; а затем тонкие руки, точно две змеи, обвили его шею, потянув за собой вниз.— Хей! — высвободившись из цепких объятий, довольно формально поприветствовал он сестру — подобием поцелуя — коснувшись её щеки своей.Как я ни старался, но имён родственников Майера, припомнить не получалось. Мы пересекались только раз — прошлой весной на презентации альбома группы. Пронзительные голубые глаза сестёр, такие же, как у брата, остались самым ярким и, пожалуй, единственным, воспоминанием от первой встречи. А до того дня я был знаком с ними лишь заочно. Если, конечно, информацию, что они старше Ксавьера и обе замужем, вообще можно назвать ?знакомством?.— Добрый вечер! — поздоровался с нами какой-то мужчина, по всей видимости, муж одной из сестёр.Пожав Майеру руку и хлопнув по спине со словами ?скромный подарок от всех нас?, он протянул красиво перевязанную коробку, тут же добавив: ?Это идея Инес?.— Значит ли это, что открывать его здесь было бы непоправимой ошибкой? — Ксавьер принялся трясти подарок, с любопытством вслушиваясь в шорох, доносящийся изнутри.— Открой же! Открой! — заверещали сёстры, помогая сорвать блестящую упаковку.— Вот чёрт, моя старая футболка. — Из-за собственного смущения криво улыбнулся он.На футболке красовался весьма забавный принт: кучерявый прыщавый ботаник с чёрной звездой вокруг правого глаза, точно как у Пола Стэнли из Kiss, а над головой парнишки надпись на английском: ?One day I’m gonna rock?.— Ты надевал её на все рок-концерты, помнишь? — вмешалась сестра. — Смотри, — выхватив вещичку из его рук, принялась она внимательно осматривать выцветшую ткань, очевидно, в поисках какой-то особой отметки, — на спине даже остались автографы!— Похоже, пророчество сбылось, — кивнул я на футболку.— Ещё как сбылось! — засмеялась всё та же сестра, потрепав Ксавьера за макушку.— У меня тоже для тебя небольшой презент, — вручил я пластмассовый коробок куда более скромного размера. — Моя визитка? — Ксавьер удивлённо посмотрел, больше не выражая никаких эмоций.— Та самая, что ты всучил мне на фестивале Feuertanz.— Вот чёрт! — выпалил он, прервав мою торжественную речь о ?памяти и истоках?. — Чувствую себя так, словно нахожусь на встрече выпускников. — Вырвался из него сдавленный смешок. — Спасибо, ребята. Теперь будет чем завесить голые стены в новом кабинете, чтобы казаться таким сентиментальным ублюдком.— Ну, спасибо, братишка…— Да брось, Инес, — обнял он сестру. — Это и впрямь очень мило — выкинуть несколько тысяч на вечеринку и получить в подарок хлам из папиного гаража. Это доказывает, что я действительно сентиментален.— Сави, ты мудак, — не выдержала вторая сестра.— С каких пор люди стали принимать шутки за чистую монету? — наигранно всплеснул он руками.— Ксавьер, Штэфан, сцена готова! — окликнул нас парнишка-рабочий.— Кажется, Сабина, ты хотела музыку повеселее, — подмигнув сестре, скривил он верхнюю губу, в стиле Элвиса. И мы поднялись из оркестровой ямы вновь в свет софитов.29А дальше всё покатилось к чертям. В самом разгаре выступления мой мобильник начал неистово вибрировать в кармане брюк, сбивая с нужного настроя и вынуждая отвлекаться на то, чтобы нащупать кнопку сброса вызова. Но каждый раз, нажимая на ?отбой?, спокойствие воцарялось лишь на секунды. Затем телефон опять принимался за своё. Едва не выругавшись в микрофон, я достал донимающую трубку. На экране светилось: ?Йенс Эберт?. Заметив моё замешательство, Ксавьер вопросительно изогнул брови, продолжая напевать свои строки. Я и сам не знал, что могло понадобиться Йенсу, раньше он не проявлял подобной настойчивости. В голову полезли различные мысли, вплоть до абсурдных: возможно, Тони не до конца затушил один своих грёбаных бычков, и теперь студия и подземный гараж Эбертов полыхают адским пламенем.?В чём дело?? — Кивнул Ксавьер, как только музыка затихла. Жестом показав ему, что мне нужно ответить на звонок, я направился за кулисы.— Полагаю, после столь энергичной поддержки вам всем необходимо наполнить свои бокалы… — краем уха услышал я речь Майера, обращенную к публике.— Штэф, — вышел он следом, — это настолько безотлагательно? — округлились его глаза, пораженные проявлением подобного непрофессионализма с моей стороны.На самом деле вечеринка носила неформальный характер, и ничего криминального по сути не произошло; однако не для Майера, рассматривающего любое событие такого рода сквозь призму собственной работы, где никто и ничто не могло запятнать его безупречный имидж или безукоризненную дисциплину.— Мой сосед, — указал я на телефон. — Да, должно быть что-то серьёзное. Они улетают сегодня. Дай мне минуту…Лицо Ксавьера недовольно скривилось, и, засучив рукав рубашки, он несколько раз ударил по циферблату наручных часов, очевидно, буквально восприняв мою фразу ?дай мне минуту?.Я перезвонил Эберту. К счастью, обошлось без пожара. Не вдаваясь в детали и развёрнутое объяснение, Йенс обескуражил новостью о какой-то сломанной двери и девушке Дэниэль, ожидающей меня перед домом. Просто замечательно. Не зная, как поступить, сел я на стоящий рядом усилитель.— Штэф, ты идёшь? — выглянул из-за двери Майер, но оценив мой озадаченный вид, протяжно прохрипел, должно быть, готовясь услышать о возникшей проблеме. — Что случилось? Что-то с домом?— Нет, — выдохнул я, уже приняв решение, которое он явно не поддержит. — Придётся отлучиться, — коротко ответил я, не сумев подобрать слов, способных описать причину таким образом, чтобы Майеру она показалась уважительной.— Да без проблем, но, может, объяснишь? — с равнодушным холодом прозвучал его голос.— Сам толком не знаю, что произошло.— Окей, организую что-нибудь с твоими ребятами, — махнул он рукой, показав, что всё в порядке.30Оставить машину на внутренней парковке студии оказалось определённо правильным решением. Дождь лил как из ведра. Бушевал ветер. На дорогах творился настоящий потоп, вдобавок никакой видимости. Будто стёкла залепили мутным целлофаном, за которым — чернота и мимолётно вспыхивающие рассеянным светом фары встречных машин. Ни разметки, ни возможных пешеходов не видно. Стрелка спидометра едва пересекала цифру ?сорок?. Это начинало действовать на нервы, и я повернул в сторону автобана, надеясь сократить путь. Но просчитался, — впереди из-за аварии нарисовалась пробка: не развернуться, не съехать. Пришлось ждать своей очереди, чтобы протиснуться сквозь узкий зазор между перевёрнутым автомобилем и длинной фурой, перегородившей почти всю магистраль. Впрочем, застрять в пробке, безусловно, предпочтительней, нежели стать её причиной. К тому моменту, когда до меня наконец дошла очередь, медики скорой помощи успели погрузить пострадавших и уехать.Подъехав к дому, сначала мне показалось, что звонок Йенса был своего рода розыгрышем. Ни поломанных дверей, ни Дэниэль. Лишь проливной дождь, барабанной дробью бьющий по крыше. И только когда я выкрикнул её имя, скорее для себя, чтобы убедиться в том, что это какая-то ошибка, поднявшись с порога, она показалась из-за ограды: с зонтиком в руке и по голову закутанная в нелепое оранжевое одеяло — точно потерпевшая кораблекрушение. Не успел я подойти ближе, как Дэни истерично запричитала, рассказывая о случившемся и всё без конца извиняясь.— Ты давно тут? — попытался я прервать её сумбурный поток слов.— Не знаю, — простучала она зубами, а из-за потемневших от холода губ, кожа лица выглядела неестественно бледной. — Одеяло и зонтик одолжили твои соседи, я говорила, что не нужно, что я лучше пойду, раз ты не отвечаешь на телефон…— Да ты вся насквозь промокла, — поднявшись наверх, рассмотрел я её. — Что произошло?— Мой ключ сломался, оставшись на половину в замке. Штэфан, прости, что я тебя… — почти заикалась она от приступов судороги.— Тебе нужно согреться. — Закрыл я свой зонт и поспешил отомкнуть дверь.— Ты был очевидно занят… Прости, я, наверное…— Уж не собираешься ли ты сказать, что тебе лучше уйти? — сочтя подобное развитие событий вполне вероятным, усмехнулся я.31— Брось всё здесь, — указал я на одеяло, с которого уже успела накапать на пол приличная лужица. Зонт оказался абсолютно бессильным против ливня, которому так предательски подыгрывал ветер, то и дело меняющий направление дождевых потоков. — Пойдём, покажу, где ванная. И перестань уже извиняться, — как можно мягче произнёс я, взглянув в её, как мне показалось, готовые вот-вот разразиться слезами глаза.Определенно, это моя недовольная физиономия заставляла Дэни чувствовать себя виноватой. Но меньше всего мне хотелось становиться причиной чьей-то очередной истерики. Однако я злился не на неё, а на обстоятельства, сложившиеся для меня столь неудачно. Сколько раз я говорил себе, что в жизни ничего не происходит ?вовремя?. В ?то? время, когда ты этого ожидаешь. Сколько раз я говорил себе, что нужно крепко держать руки на руле, что нужно пребывать в беспрестанной готовности к крутым виражам, так как в любой момент кто-нибудь другой, не справившийся с управлением, может выскочить на встречную полосу. И с тем, другим, возможно, ничего и не случится, а вот твоё изуродованное тело служба спасения будет вытаскивать из покорёженного автомобиля. Главное, чтобы не ногами вперёд. Сколько раз я говорил себе… и в очередной раз теряю самообладание. Видимо, моему внутреннему мотору недостаёт лошадиных сил, оттого автомобиль и не слишком манёвренный.— Здесь ты можешь повесить мокрую одежду. Вот душ, вот полотенце, этот кран для… так ладно, — прервал я краткий инструктаж, — твои зубы клацают, словно ты Щелкунчик, сейчас принесу что-нибудь сухое, во что ты сможешь переодеться.Пока я рылся в вещах, пытаясь откопать хоть что-то сносное, Майер напомнил о своём существовании телефонным звонком. Полагаю, его негласный план получил желаемую корректировку, отчего теперь в его голосе я не услышал ни нотки упрёка.— Пойду заварю чай, — протянув свёрток одежды, прошептал я Дэни, продолжая слушать приятеля, уже с неподдельным интересом расспрашивающего меня о причинах звонка Йенса.До совершённой несколько дней назад глупости, я никогда не посвящал его в проблемы своей личной жизни. Поэтому сейчас я солгал, выдумав иную историю, в которой также фигурировала сломанная дверь, — дверь Эбертов, якобы попросивших меня о помощи. И вот я, как совестный сосед, жду, когда приедет мастер, поменяет замок и вручит мне связку новых ключей.— Так понимаю, на тебя можно больше не рассчитывать, — заключил он. — Впрочем, вечер подходит к концу, так что… да. Слушай, ты извини, я там…— Да брось, всё в порядке, — оборвал я его, зная, что услышать искреннее сожаление от Майера — явление весьма редкое.— Тебя тут ещё Тони спрашивает, что передать?— Я обещал его подбросить. Можешь, — замешкался я, прикидывая, с кем бы он мог поехать.— Ну, с этим мы точно разберёмся. Ладно, меня требуют какие-то малознакомые лица, созвонимся завтра.— Что за день. — Отложил я трубку, и закрыл глаза, надеясь, открыв их вновь увидеть, как всё волшебным образом само собой разрешится.Пока ждал, когда закипит чайник, пока ждал, когда заварится чай, пока разливал чай по чашкам, даже не услышал, как Дэниэль подошла.— Что-то ты быстро, — невольно улыбнулся я, оценив её нелепый наряд: безразмерные мешковатые штаны, чёрный махровый халат и капюшон, наперекосяк накинутый на мокрые волосы. — Ты похожа на отъявленного рэпера, — не удержался я от комментария.— Прости, что надела его. Но в одной футболке холодно, — подрагивая, то ли всё ещё от холода, то ли от смущения, сказала она и, очевидно, поймав мой взгляд, наглым образом разгуливающий по её груди, тотчас запахнула халат.— Признаться честно, он выполнял функцию декора ванной. Может, принести тебе свитер? — Дэни отрицательно мотнула головой.— Я могу позвонить от тебя? — покосилась она в сторону телефона.— Кому? — почему-то её просьба вызвала во мне удивление.А ответ стал полной неожиданностью, настолько нелогичной и абсурдной, что я уже оказался не в состоянии совладать с собственными эмоциями, обрушив их на неё.— Скажи, зачем ты прибежала ко мне посреди ночи? Зачем нужно было вмешивать в это соседей? Какого чёрта, я сорвал выступление на мероприятии друга? Какого чёрта, я ехал с другого конца города к тебе? Для чего нужно было ждать меня? Промокнуть до нитки? Продрогнуть? Какого чёрта, я вообще стою с этой кружкой чая?! Чтобы услышать от тебя ?я лучше поеду к Кате?? Что ж ты сразу к ней не поехала?!— Когда я пришла к тебе, было не так поздно. Я не планировала, что я… Прости, но я же понимаю, что… Я же вижу, как ты на меня смотришь…— Ты не планировала… Боже, кто стоит за штурвалом в твоей голове?Естественно, за отсутствием аргументов, она пустила в ход своё баллистическое оружие — слёзы. И к чёрту расчеты — авось попадёт. А что оставалось мне? Упиваться своей неуязвимостью и превосходством?— Так, нужно успокоиться, — развязал я галстук, из-за которого, казалось, уже было больно дышать. — Ты несёшь чушь, которую невозможно воспринимать с хладнокровной рассудительностью. Дай мне минуту на то, чтобы снять этот костюм. Уже кожа горит под ним. Потом мы выпьем по чашке чая, и ты спокойно расскажешь, что произошло. 32— Боже, что это? — сделав глоток, Дэниэль тут же скривила лицо от отвращения.— Добавил коньяка чуть больше нормы.— ?Чуть больше? — это сколько? — Закусила она дольку лимона, стараясь отбить жгучую горечь. — Боже, какая дрянь!— Вот, возьми мой, — тогда придвинув ей свою чашку, взял я бутылку и вновь добавил несколько капель спиртного. — Твои сведённые на переносице брови выражают явное недовольство, но лучшего средства я не знаю.— Одного лимона было бы вполне достаточно, — возразила она, всё же обхватив чашку ладонями, как это делают какие-нибудь горнолыжники, для того чтобы согреться.— Недостаточно. Раз ты до сих пор трясёшься от озноба. Нужно порыться в аптечке, может…— Ты собираешься смешать алкоголь с таблетками? — в мгновение сузившиеся глаза сделали её взгляд таким донельзя укоризненным, отчего я, нервозно взъерошив волосы, застыл у приоткрытой дверцы висевшего над микроволновкой шкафчика, пытаясь осмыслить свои действия. — Благими намерениями вымощена дорога в ад. Слышал такое? — Мягко улыбнулась она.— Ты права… Кстати, кому принадлежат эти слова про дорогу и ад? — всматриваясь в темноту окна, задумался я над собственным риторически прозвучавшим вопросом. Но размышления были прерваны отражением Дэниэль — она с любопытством рассматривала чёрные узоры татуировок, покрывающие мои руки. — Похоже, теперь пришла моя очередь звонить другу в поисках спасения от твоего томного взгляда, — засмеялся я.— Прости, я… — тряхнула она головой, словно прогоняя непрошеные мысли. — Просто… наверное, это больно?— No pain — no gain. Слышала такое?— Я этого панически боюсь. — Ещё раз посмотрев на хитросплетённые узоры, Дэниэль скептически поморщилась.— Чего именно? — громко отхлебнув, спросил я.— Иголок, уколов…— Ты же дочь врачей.Дэниэль только пожала плечами и, скинув капюшон со словом ?смотри?, зачем-то показала мне щёку. Теперь пожал плечами я. Тогда она потянула себя за мочку уха, подкрепив странное действие объяснением: ?Нет серёжек. Только от одной мысли, что что-то может меня проколоть становится страшно?.Должно быть, в аду сейчас тоже льёт дождь. И где-то с кружкой какао, усевшись на подоконнике, грустит Сатана. Должно быть, игры с людским сознанием способны поднять ему настроение, раз он вложил эти слова в уста Дэниэль. Уверен, мысль, вызвавшую столь очевидное и резкое изменение моего лица, Дэни с лёгкостью прочла.— Расскажешь, как ты умудрилась сломать ключ? — Решил я отвлечься и приготовить очередную порцию чая.— Обычно я бываю предусмотрительной, стараюсь предвидеть события на несколько шагов вперёд…— Обычно всё предусмотреть невозможно. В этом я лишний раз убедился сегодня.— …Знаю, я сглупила. День на работе выдался напряжённым. Я планировала прийти домой и как обычно отправиться на пробежку, но вместо этого свалилась с ног от усталости. Когда проснулась, на часах было начало одиннадцатого. Голова раскалывалась пополам. От вечернего сна больше вреда, чем пользы. Ты же видел, там, на противоположной стороне перекрёстка, есть аптека. Ну что там идти, — всплеснула она рукой, указывая на воображаемое расстояние, — дело пяти минут. Я даже куртку не надела, не говоря о телефоне. Не припомню и раза, когда замок хотя бы заедал… а тут такое. Герр Краус ложится спать очень рано, а в окнах соседей свет не горел. И…— Ну что тут идти-то до меня! — улыбнулся я, вторя движению её руки.— Прости. — Кажется, не только сёстры Майера не понимают шутливой интонации.— Всё нормально. Мне приятно оказаться в твоём списке ?страховок?, — сел я рядом с ней.— Штэф… не надо так…— Называть вещи своими именами? — Ничего не ответив, Дэни потупила взгляд. — Займёмся твоей дверью утром, идёт? — тогда сказал я, и Дэниэль поперхнулась чаем, а её перепуганные зрачки забегали по моему лицу, словно я предложил нечто невероятно кошмарное. Затем последовал до неприличия тактичный отказ. — То есть, ты пришла ко мне, одолжить отвёртку? — переспросил я, расхохотавшись от комичности ситуации. — Думаешь, справилась бы?— Ну, или нож.— За ним ты бы вернулась позже, поняв, что отвёртка мало чем может помочь. — Протяжный горестный вздох. И я не смог удержаться от невольного жеста утешения, больше походившего на то, как Инес потрепала Ксавьера за макушку, пытаясь приободрить. — Не расстраивайся, завтра всё починим.— Ты хочешь, чтобы я осталась у тебя до утра? — наконец прозвучал вопрос, давно блуждающий за нашим разговором или разговорами.— Я хочу, чтобы и ты называла вещи своими именами.Мне кажется, в это мгновение застыла не только Дэниэль, но и время вокруг нас обрело форму ледяного хрусталя. Прошли секунды, но ответа так и не последовало. Ей-богу, я не понимаю ни её, ни её чёртову логику.— Мы будем спать в разных комнатах, если это единственное, что тебя гложет. — Дэниэль продолжала молчать, о чём-то сосредоточенно думая, а я, убрав чашки со стола, остановился у раковины. — Тебя было бы намного проще понять, если бы ты хоть как-то…— Я не хочу ломать тебе жизнь, — чуть слышно произнесла она, а в моей голове щёлкнуло ?поздно?. То ли моя жизнь давно уже была переломана и нуждалась в гипсе, то ли это вот-вот собиралось произойти.— Ломать жизнь? Дэни, ты единственный человек, чья нелогичность вызывает смех и искреннее умиление. Это было довольно смелое и эгоистичное заявление. Хотя что-то подобное ты как-то говорила.— Так почему ты…— Потому что, ты сейчас сидишь здесь со мной, а не у кого-то другого, — ответил я, предугадав её вопрос. — Назови мне того, кто никогда не ломал жизни другого. Наше рождение ломает жизни родителей. Разве многие из них ставят это детям в упрёк? Подобные страхи бессмысленны. С такими страхами человек может смело претендовать на место богов. У нас у всех хранятся скелеты в шкафу. Знаешь, что я думаю? — Подошёл я ближе. — Что спор был с самого начала бессмыслен, потому что мы оба знаем, кто выиграл. Остались только скелеты. Твои скелеты. Думаешь, если они напугали тебя, спасую и я?Молчание. Опять молчание. Очевидно, я попал в цель.— Мне не доставляет никакого удовольствия сносить защищающие тебя кирпичные стены. Все двери открыты, но зачем-то ты карабкаешься вверх. Или это своеобразный способ ?плыть по течению?? В таком случае самое время обернуться и увидеть — за спиной-то белый флаг.Тишина. Дэниэль окончательно погрязла в собственных мыслях. Мне кажется, она не услышала ни слова из моих речей.— Дэни? — обратился я к ней.Реакции не последовало. Закусив губу, она продолжала почёсывать запястье со стеклянным взглядом, смотрящим сквозь меня. ?Сносить стены? — именно это и осталось. А пока я только бьюсь о них головой.— Хорошо. Давай доверимся течению.Полагаю, услышав эту фразу, подводящую черту под моим монологом, в её глазах сверкнули огоньки надежды, надежды на завершение мучительной для неё темы. Как и прежде, все мои вопросы не нашли ответов.— Ты уверен, что я могу остаться? — вдруг спросила она.— Уверен в чём?Это начинает превращаться в глупое реалити-шоу.— В том… в том что, не будет проблем. Прости, — фыркнула она, — чушь сморозила.— Дэни, — как-то даже чуть укоризненно усмехнулся я. — Интересно, в твоей голове та же ?проблема номер два?? Пойдём, покажу комнату, в которой ты будешь спать. Не думаю, что здесь можно заблудиться, но всё же, если ночью что-то понадобиться — можешь смело меня будить.Заблудиться тут и впрямь было невозможным. Я сделал полную перепланировку сразу, как только купил дом. И теперь протянувшийся от входа длинный коридор упирался в две двери: спальню и ванную. Справа за стеной, увешанной рамками с музыкальными наградами, жили Эберты. Слева — ещё три двери: первая вела в просторную обеденную, только через которую можно было попасть в небольшую кухню. Вторая дверь — гостиная, третья — крошечный кабинет.— Что это за проблема? — спросила Дэни, проследовав за мной.— Ты не внимательно слушаешь лекции. Проблема перевода.— И как это относится ко мне? — На каком языке ты думаешь?— На французском, — всё ещё непонимающе ответила она.— Но говоришь ты сейчас не на нём. Хочется верить, что каждый раз, когда твои мысли не коррелируют со словами виной тому является плохо работающий переводчик. — Достав одеяло с подушкой из ящика дивана, вышел я из комнаты, добавив: — Всё же, принесу тебе свитер.33Простояв под душем, раздумывая над событиями, вновь и вновь прокручивая сегодняшние разговоры, я пришёл к единственно-логичному выводу — утро вечера мудренее. Будет правильным поступить так, как гласит пословица. Впрочем, иной альтернативы нет — нужно дать мозгу передышку. Но ирония опять правит балом — меня остановил гуляющий по коридору синий свет, и вместо своей комнаты я зашёл в гостиную.— Ты не спишь? — Из-под вздымающегося небольшим бугорком одеяла торчала тонкая рука. Направив пульт в сторону телевизора, Дэниэль щёлкала с канала на канал. — Хороший фильм. — Я сел на ковре перед ней.— Боже! Ты меня напугал! — Пульт шлёпнулся на пол.— Хороший фильм, говорю. — Переключил я на предыдущий канал.— Очень актуально, — всхлипнув носом, засмеялась она, — но излишне перехвален.?Титаник? успел налететь на айсберг, а мы всё продолжали спорить, как можно было назвать его сценарий ?сухим?.— Ты ничего не понимаешь! — яро настаивала на своём Дэниэль.— Я не понимаю? Если бы я не понимал, то не стал бы спорить! Хоть большинство споров именно так и протекают, но… Не суть!— Штэф, нет! Ты постоянно перебиваешь!— Хорошо, объясни ещё раз.— История корабля — драматична, история Джека — трагична, история Джека и Роуз — абсурдна! Не бывает такого, — отчеканив каждый слог, произнесла она.— Ты не веришь в любовь?— Разве это любовь? — пренебрежительно фыркнув, Дэниэль кивнула в сторону экрана. — Роуз влюблена в сказочную идею, а не в Джека. Ведь минуту назад она заверяла его в том, что ради него готова бросить всё, и, как только корабль причалит, она сойдёт вместе с ним. А что сейчас — преспокойно выслушивает беспочвенные обвинения в его адрес.— Как это беспочвенные? Бриллиант нашёлся в кармане, пиджак ему не принадлежит.— Но она-то в курсе, что это клевета!— Но режиссёр неспроста этого не показал.— Тебя не переубедить, — сдалась Дэни.— Так вот что ты пыталась сделать. — Засмеялся я, и, вспомнив строки известной песни, победоносно пропел: ?Love's the funeral of hearts?.— Вот именно, — прозвучала колкая ремарка. — Сердец. Множественное число. Заснуть под звёздами Атлантики было предпочтительней и менее болезненно, нежели потом влачить жалкое существование, до конца своих дней просыпаясь с мыслью ?мне не хватило смелости?.Дальше я спорить не стал, не стал говорить о данном Роуз обещании. Обещании выжить. Продолжение фильма мы смотрели не проронив ни слова. А во мне возникло стойкое ощущение, что это я остался одураченным. И не только сейчас.Вместо передышки, я лишь подбросил мозгу угля, раскочегарив его сильнее. В голове было столько вопросов, что я уже и не помнил, о чём спрашивал изначально. Возможно, опыт неудачных отношений наложил на Дэниэль отпечаток. Тогда это могло бы объяснить её странное отношение ко мне.На экране появились титры, а на моей шее — влажный след от ставшего горячим дыхания Дэни. Несколько капель пота, выступивших на её лбу, свидетельствовали о том, что возможная температура спала.— Дэни, проснись, у тебя жар. Нужно снять свитер. — Пробурчав что-то невнятное, она вытянула руки над головой. Ну, нет, так жар будет у меня. — Давай сама. — Наконец удалось её разбудить.Майер прав. Я занимаюсь тантрическим мазохизмом.