intro. По следам (1/1)
В приёмной стоял диван. После возвращения на службу Конацу и Хьюги он поменял место своей дислокации, переместившись вглубь комнаты. Его установили под окном, подоконник которого был уставлен горшками с цветами (?К слову, откуда они взялись??), за столом, занятым Конацу. Девяносто процентов времени на диване лежал Хьюга.
Обнаружив подобную реорганизацию рабочего пространства, Кокуё ничего не сказал. А Шури был просто рад тому, что прежние товарищи обосновались рядом. Кокуё заметил, что присутствие Конацу оказывает на Шури благотворное воздействие. Поэтому он предпочёл не обращать внимания на то, что с появлением в приёмной бывших ястребов, всякого рода новости, сопровождаемые шустрыми посыльными, перестали до них доходить.Самого большого дурака форта защищали самые пугающие птицы.Хотя Кокуё не замечал в Конацу и Хьюге ничего, что могло бы испугать. Лишь один единственный раз, в их первую встречу, он испытал на себе пронзительный, леденящий душу взгляд из-под очков. И с тех пор Кокуё не чувствовал угрозы, переняв расслабленное состояние Шури.А однажды заметив тёмные круги под глазами Хьюги, когда тот имел неосторожность снять очки в его присутствии, Кокуё и вовсе перестал думать о них как о тех, для кого убийство было в порядке вещей.Глубокие тени делали лицо старше, воспалённые глаза были сухими. Осунувшееся лицо Хьюги было лицом человека, уставшего от всего.От самого себя, вероятно, тоже.Только не от Конацу. В его присутствии он безмятежно улыбался и частил неуёмную чушь на манер сломанного радио.
А без него он затухал, как спичка. И смотрел вослед с тоской, но отпускал. Снова и снова, словно пытаясь привыкнуть.
Словно бы это было возможно.Кокуё застал Хьюгу в приёмной, когда Шури и сопровождающий его Конацу отсутствовали. Он лежал на диване, заложив за голову руки. Очки сползли на кончик носа, волосы растрепались – длинная прядь пересекала лицо. Можно было представить чёрные пальцы, словно бы нежно гладящие его беспокойное лицо.Кокуё замечал, что Конацу часто прикасался к Хьюге, даже снимал с него очки, не нарушая столь необходимую ему дрёму. Сам Кокуё, конечно, к дремавшему зверю прикоснуться не решил. Простояв над ним ещё некоторое время, утаив вдох, он повернулся к Хьюге спиной. Но настигший его чужой голос заставил замереть на месте.
– Трудишься, Ко-чан?Кокуё медленно повернул голову, заглянув за плечо. Хьюга лежал с закрытыми глазами, но, очевидно, не спал.Кокуё хмыкнул, дав понять, что улыбается, и ответил:– По мере своих скромных сил.Хьюга повторил его смешок с померещившимся в интонации одобрением. Последующие свои слова Кокуё осознал позже, чем произнёс:– Не хотите ли чаю?Хьюга, не скрывая удивления, словно любопытный грач, приоткрыл один глаз. Смерив Кокуё взглядом, после недлительных раздумий он сказал:– Чаю я, пожалуй, не хочу. А вот от чашечки кофе не отказался бы.
Кокуё удовлетворённо кивнул. Отошёл в другой конец комнаты, за перегородку, где на горячей зайфоновой плите стоял чайник. Повторяя очерёдность машинальных действий, он прислушивался к звукам, издаваемым пытающимся встать с дивана Хьюгой.Им двигало любопытство – он в полной мере осознавал это.А ещё какое-то смутное предчувствие. Желание удостоверить или опровергнуть мысли, что беспокоили его, скопившись где-то на периферии сознания.Кокуё запрещал себе думать о них так старательно, что наверняка кто-то подобный Хьюге, в первую очередь обращающий внимание на чужие слабости, не мог этого не заметить.
– Четыре ложки сахара, пожалуйста.Кокуё от неожиданности дёрнулся, задев спиной грудь бесшумно приблизившегося Хьюги. Его голос взволновал воздух, мазнув по виску, словно резкий выпад меча.
В других обстоятельствах Кокуё был бы уже мёртв.– Прости, – без всякого раскаяния извинился Хьюга, заглядывая в побелевшее лицо Кокуё. – Напугал?Кокуё слабо усмехнулся дрожащими губами.– Я вынужден просить вас больше так не делать, – произнёс он, вымученно улыбнувшись и мысленно уговаривая себя прямо посмотреть в лицо Хьюги.Посмотрел. И замер, смущённый пристальным к себе вниманием. Хьюга разглядывал его без утайки, качая головой из стороны в сторону, наклоняя её то к одному, то к другому плечу.
– Я как будто бы видел тебя раньше… – поделился он сделанным наблюдением. Не в ответ на недоумение, отразившееся во взгляде Кокуё, а словно озвучивая вслух случайные мысли.
– Вы посещали поместье… – напомнил сбитый с толку Кокуё.– Не-ет, – протянул Хьюга, наконец, отстранившись. Прижав палец к губам в нарочито картинном жесте, он продолжил: – Я видел тебя раньше. Или это был не ты? Не ты конечно, но лицо твоё мне знакомо.?Вот оно!?Кокуё рвано выдохнул, медленно отвернувшись. Он наблюдал за поднимающимся от чашек паром. Утратившие ловкость пальцы вцепились в край стола до побелевших костяшек – Кокуё этого даже не заметил.
– Наверное, вы встречались с Микаге. Моим братом.Кокуё не сумел заставить себя обернуться, чтобы пронаблюдать все изменения, что могли произойти на лице Хьюги. Но в том и не было нужды.
– А, точно! – воскликнул Хьюга, расцветая широкой улыбкой. – Так его звали, да. Славный был парень, – сказав это, Хьюга прислонился поясницей к столу, облокотившись на руки, не задевая Кокуё, но чётко обозначив своё намерение остаться с ним на минимальной дистанции. Тоном, в котором не осталось веселья или лукавства, бесцветным, точно в нём не было жизни, он сказал: – Я буду с тобой откровенным, раз тебе это нужно. Мы с твоим братом не очень хорошо обошлись. Обстоятельства так сложились. В том, что с ним случилось, есть и наша вина. И. Я не оправдываюсь, но всё же хочу обратить на это твоё внимание. Ко-чан.Кокуё медлил с ответом, не зная, что он может сказать или сделать. Какая реакция уместна в подобной ситуации, когда кто-то, имеющий отношение к смерти близкого тебе человека, признаёт перед тобой свою вину.Плачет и дрожит от охватившего его горя в комнате, заставленной его фотографиями.– Злишься? – нарушил Хьюга утомившее его молчание. – Это нормально.– Нет, – ответил Кокуё. Заперев дверь в комнату памяти, он повернулся к ней спиной. Он был уверен в ответе. – Я не злюсь.Хьюга, бросив на него изучающий взгляд, оттолкнулся от столешницы, направившись назад.– О, как великодушно, – произнёс он нараспев, не оборачиваясь. – Или правильнее будет назвать это глупостью?..
Хьюга остановился перед окном, за которым не было ничего кроме серого, истерзанного дождём неба. Следующие слова были произнесены в пустоту, тихим голосом, который никто не должен был услышать.– Он просто ничего не знал, ему нечего было сказать. Друг, ради которого он готов был рискнуть жизнью, оставил его. Ничего не объясняя, ничего не обещая. На растерзание судьбы… Сейчас, мне кажется, я понимаю его....Когда Кокуё принёс поднос с чашками, Хьюга подвинулся, похлопав по дивану на место рядом с собой.Ощущая ещё не ставшее привычным умиротворение, Кокуё позволил себе насмешку, нисколько не опасаясь того, что самая страшная птица вдруг вцепится ему в глотку. Самая страшная птица пьёт отвратительно сладкий кофе и довольно причмокивает. Самая страшная птица убеждена в том, что не найдётся в мире ничего такого, что сможет повторно разбить ей сердце.– В первый раз, когда я увидел вас, вы словно были окутаны тенью бога. Бог смерти следовал за вами попятам. Теперь нет.– О, ты можешь видеть ауру?– На самом деле нет. Я просто ляпнул наугад, основываясь на том, что услышал от господина Шури.– О, да, парень видит суть. Далеко пойдёт. Сейчас со смеху умру.
Кокуё усмехнулся. Отомстил.Хьюга подумал о том, что это, должно быть, его воздаяние.Всецело заслуженное.Бестолковому Шури Оаку, конечно, было невдомёк, что это не бог смерти шёл за ними, а наоборот – они сами ступали по его следам.И хотя следы те замело пеплом и снегом, они продолжали идти.