Часть 5 (1/1)

Белый пепел, тающий от прикосновения руки, оседает на ткани толстовки. Не снег – слишком мелкий для того, чтобы быть снегом – снежное крошево, осыпающееся с неба.Исчезающее конфетти – холодное на ощупь; совместно со свежестью воздуха помогает вернуть заторможенное сознание в более-менее оживающее состояние.Несколько минут стою, прислоняясь спиной к холодному кирпичу внушительного дома, из которого так рано выбрался наружу. Ловлю рукой снежный пепел. Пытаюсь не уснуть. Всматриваюсь вдаль. В новом, светло-голубом, едва туманном освещении весь город словно предстаёт в обновлённом виде. Как будто с пейзажной картины сорвали тёмную целлофановую плёнку, защищающую краску от мелких повреждений, и теперь все детали проступают намного чётче. Каждый чернеющий квадрат разбитого окна без стёкол и обрамляющих досок. Каждая спрятанная в деревьях одноместная палатка возле груд металлического мусора. Каждая сломанная ветка, упавшая на землю. И пустота. Пустота ощущается сильнее всего. Вздохнув, решаю всё же немного пройтись. Улица настолько погружена в тишину, что звук моих неуверенных шагов кажется неестественно громким. Прохожу мимо библиотеки – слишком ранний час, чтобы туда возвращаться, да и состояние сейчас не то, совершенно.Немного подумав, останавливаюсь перед зданием, которое привлекло моё внимание ещё при первом посещении Сноудина. Красный кирпич. Художественное стекло медового цвета. Надпись "Grillby's" большими буквами на весь фасад. Может, зайти внутрь? Приближаюсь, аккуратно открываю тяжёлую дверь из тёмного дерева, немного скрипучую, делаю несколько шагов вперёд и оказываюсь в тёплом полумраке – успокаивающем, слегка трепещущем из-за подрагивающего пламени свеч.Ряды деревянных столов. Занавески из тёмной плотной ткани, перевязанные золотыми лентами посередине. Выкрашенные стены в чёрно-кофейный цвет. Атмосфера напоминает интерьеры старинных замков времён классической готики.Здесь так тихо.– И явился мне Некто, обликом своим похожий на человека. Резко вздрагиваю от неожиданности, быстро разворачиваюсь, услышав чей-то сдержанный грудной голос позади себя, и чуть не утыкаюсь носом в проглаженную ткань чёрного смокинга. Поднимая взгляд выше, замечаю такую же идеально выглаженную рубашку с янтарными пуговицами, отдающую лёгким ароматом чего-то терпкого, а ещё выше – огненное лицо серьёзного монстра, чьи глаза отгораживают линзы строгих очков в прямоугольной оправе. Пытаюсь сделать шаг назад; стоять настолько вплотную к кому-либо в принципе довольно неудобно, а к существу, полностью состоящему из огня, тем более, однако ладонь монстра – чистое пламя – оценивающе касается моего подбородка, заставляя голову слегка опрокинуться назад. Таким жестом ювелиры обычно присматриваются к сомнительным камням: поворачивают их, разглядывают с разных сторон, подносят к увеличительному стеклу, чтобы понять – подделка перед ними или ценность. Вот только в моём случае вместо увеличительного стекла – прозрачные линзы, прикрывающие презрение в двух суровых искристых зрачках. На удивление, я не воспламеняюсь в ту же секунду от его руки. Ладонь тёплая – чуть теплее, чем у Санса, но не более. – Венец творения вселенского разума, – шипящий голос заставляет пробежать по спине цепь холодных мурашек. – Подобие божественной сущности. Неизмеримая глубина души. Священных книг, научных трудов, задокументированных размышлений – бесчисленные потоки, и в каждом из них неистовые восхваления человеческой природы. Пламенные пальцы отпускают мой подбородок – стряхивают, словно дорожную пыль, прицепившуюся к манжетам. – Вы, люди, слишком исполнены самодовольства. Абсолютно беспочвенного, на мой взгляд. Что бы ни искал монстр в моих глазах, он этого в них не увидел. Меня явно причислили к подделкам.Обидно, между прочим. – Ты не совсем объективен. – Прости? – монстр, уже собравшийся уходить, останавливается в полуобороте и вопросительно вскидывает бровь. – Я имею в виду... Далеко не все мыслители превозносят сущность человека над всем остальным. Ты упомянул священные тексты. Конечно, вряд ли к вам, в подземелье, могли попасть книги более поздних времён, но... Им уже тысячи лет. С тех пор мышление людей кардинально поменялось. – И как же мыслят люди на данный момент? – огненная фигура поворачивается ко мне полностью и, пусть его лицо всё ещё выражает надменность и сомнение, я успеваю разглядеть пробежавший по нему блик заинтересованности. – Ну... Я не могу говорить абсолютно за всех людей на поверхности, но... Мои современники настроены более пессимистично. Да и в принципе, с каждым новым поколением отношение человека к самому себе претерпевает метаморфозы... Я начинаю путаться в мыслях, плохой знак. Прячу руки в карманы, уподобляясь Сансу, в попытке собраться. Всё же бессонная ночь даёт о себе знать в неподходящие моменты. – Ты слышал что-нибудь о Лавкрафте? – наконец, выдаю я первый пришедший на ум пример. Монстр не выражает ни единой эмоции, что я расцениваю, как знак "продолжай". – Довольно популярный писатель прошлого века. До сих пор его книги у нас пользуются спросом, и, мало того, он вдохновил своими идеями многих разработчиков игр, создателей кинокартин, других служителей пера, более поздних. Суть в том, что во всех его работах красной нитью протягивается одна и та же мысль – человек несовершенен. Его понимание мира ограничено. Его силы ничтожны по сравнению с мощью того, что находится за гранью видимого и осязаемого. Нет никакой глубины души. Нет никакого венца творения. Есть лишь хтонический ужас, который уничтожит тебя в любую секунду, если удача тебе не улыбнётся. А улыбается она крайне редко. Человек слишком мизерен для колыбели вселенной. Она его даже не замечает. И, знаешь, мне не кажется, что эта картина мира так уж далека от реальности. Я много размышлял обо всём этом в своё время. О том, что все мы значим для течения времени в космическом масштабе. И довольно грустно было однажды осознать, что на самом деле мы не значим ничего.– И говорю я сейчас не только о человеческом виде, – решаю добавить, увидев пренебрежительную ухмылку, появившуюся на лице огня. – Я понимаю твоё презрение к людям, но монстры для страниц вселенной значат ничуть не больше. – И почему ты так считаешь? – Вы заперты здесь, – пожимаю плечами. – Ваш мир такой же покинутый, оставленный на разложение в изоляции, как и наш. Разница лишь в том, что вы ощущаете это острее. Какое-то время пламенный монстр пристально глядит на меня, а затем, сделав движение рукой – "следуй за мной", разворачивается и ступает во тьму помещения, направляясь к барной стойке. Приближаясь к аккуратно расставленному ряду высоких стульев, обитых синтетической кожей, я в очередной раз поражаюсь, насколько же сильно обстановка бара контрастирует с общим состоянием Сноудина. Глядя на обилие бутылок с заманчивыми этикетками, украшающих стеклянные полки, на хрусталь бокальных сервизов, на ажурные подсвечники, пододвинутые друг к другу, ни за что не ожидаешь, раскрыв жаккардовые шторы, обнаружить в окне унылый пейзаж полуразрушенного города. Гриллби – бармен, наконец, замечаю нашивку на его пиджаке с именем и должностью, что нарисованы золотистыми нитями каллиграфическим шрифтом – оказавшись на рабочем месте, тут же оживляет пространство вокруг себя чётко выверенными движениями. Мне становится любопытно, чем он занят, и я взбираюсь на барную табуретку, расширяя поле видимости. Одним прикосновением к какому-то устройству, отдалённо напоминающему газовую конфорку, Гриллби заставляет появиться на нём огонь. Затем достаёт из нижней полки изящную гейзерную кофеварку вместе с красной коробкой с изображением длинноногого робота. И крупной надписью "Кофе МТТ" на обороте. Странно. Насколько я помню из ночных изучений местных карт, отель МТТ находится в Жаркоземье.Насколько я помню из вчерашних объяснений мистера Гибсона, Жаркоземье – враждебная территория по отношению к Сноудину, отделённая от него и хорошо охраняемая.Каким тогда образом эта коробка появилась у Гриллби? От подозрительных размышлений меня отвлекает поставленный передо мной глубокий стакан с двойными стенками, наполненный чёрной кофейной жидкостью. Неужели последствия моей бессонницы в виде заторможенности мыслей и вялости движений настолько заметны? – У меня нет денег, – растерянно смотрю на бармена. – К твоей неслыханной удаче, Сноудин теперь весьма далёк от капитализма, – Гриллби поправляет очки, и, подождав, пока я сделаю первый глоток довольно крепкого напитка, решает продолжить начатый разговор. – Монстры, вынужденные пребывать здесь, стремятся к освобождению. К чему же в таком случае стремитесь вы? Ставлю стакан на полосатую салфетку, обхватив его ладонями. И как ему на это отвечать? – Вы хотите разрушить барьер, так как знаете о существовании чего-то иного. О существовании другой жизни, недоступной вам, что находится за ним. Это иллюзия. Выбираясь из одной клетки, непременно попадаешь в следующую. Это как гигантский куб, помещённый в другой куб, в котором оказывается ещё один, и так до бесконечности. Непрерывная матрёшка, заключённая в вакуум. Думаешь, люди на поверхности свободны? Что они стремятся хоть к чему-то? – качаю головой. – Мне так не кажется. В отличие от вас, мало кто наверху осознаёт наличие собственного барьера над головой. Мало кто ощущает, что находится взаперти. – Конкретно ты, – уточняет монстр. – Я?.. Я тоже... Стремился к освобождению. Но в ином контексте. – Значит, к смерти. Единственному благословению, ниспосланному людям в награду за жизнь. Поэтому и оказался здесь, – не спрашивает, констатирует факт. – А вы разве бессмертны? – иронично вскидываю брови, слегка задетый его уточнением про людей. Гриллби очень внимательно смотрит мне прямо в глаза прежде, чем вновь заговорить. Приглушённым голосом. С интонационным нажимом на каждое слово. Будто бы его ответ является ключом к пониманию какой-то ревностно оберегаемой тайны. – Кое-кто из находящихся здесь – да. Какое-то время, – добавляет он затем с улыбкой, не предвещающей ничего хорошего.Мне становится не по себе. Решаю больше не продолжать эту тему, и потом расспросить обо всём Санса, а сейчас лучше спокойно допить горький кофе, исподлобья наблюдая за монстром. Не могу понять, в чём именно дело, но есть в его облике нечто такое, что вызывает довольно сильное нервное напряжение, сковывающее внутренности. – И что же ты ощутил, когда вместо освобождения открыл для себя новый вакуум полуразрушенного мира? – прерывает молчание Гриллби, протирая белоснежным полотенцем чистые бокалы. – Даже не знаю. Вначале я подумал, что оказался в каком-то подобие загробного мира, а затем... Не знаю, мне пришла в голову мысль, что у меня появился второй шанс. Что я могу что-то исправить, на что-то повлиять, и... Прерываю свою речь, услышав стук стекла о барную стойку – Гриллби резко поставил бокалы на стол – и почувствовав на себе тяжёлый взгляд. Суровый взгляд. Подавляющий.Он же весь состоит из огня. Почему тогда от его вида меня бросает в холод? – Даже не пытайся, – его интонациями можно покрыть всю Антарктиду вечными льдами, избежав глобального потепления. – Что, прости? – Ты слышал меня. Твоё присутствие ничего не изменит. Ты не станешь вмешиваться в ход событий. Раз уж тебя угораздило здесь очутиться, то, будь добр, не препятствуй вещам, недоступным твоему пониманию. Последняя фраза задумывалась как насмешка над тем, что я говорил ему ранее? Судя по его оскалу, так и есть. Теперь я начинаю чувствовать злость. Я собираюсь возразить, но Гриллби уже отворачивается. – У тебя, должно быть, есть свои дела. Не вижу причин больше тебя задерживать.Что с его ледяным голосом следует читать как "проваливай". – Дела действительно есть, – после недолгого молчания, холодно отвечаю я, соскальзывая с табуретки. – Так что не стану злоупотреблять твоим гостеприимством.Что с моим неприкрытым сарказмом следует трактовать как нецензурное выражение с далеко не позитивной окраской. Гриллби опускает голову, и я смотрю в его полыхающие глаза. Его губы искривляются в едва заметной ухмылке.Мы друг друга поняли правильно.Я уже раздражённо направляюсь к двери, как вдруг она распахивается сама, и на проходе возникает знакомый силуэт в знакомой куртке со знакомым древком топора, торчащим из-за спины. – хэй, малой, вот ты где. папс весьма обеспокоился пропажей спагетти и был удивлён, почему его съедобная ловушка не смогла остановить тебя. я решил, ты потащил свои кости в библиотеку. а ты потащил их в бар, – Санс весело подмигивает. – действуешь непредсказуемо. уже познакомился с гриллби? – Доброе утро, Санс, – отзывается бармен, даже не глядя на собеседника. – гриллби, дружище. у меня даже глазницы искрятся от того, как я рад тебя видеть, – в его тоне, что, тоже начинают появляться нотки сарказма? – Пришёл практиковаться в безвкусных шутках, или причина твоего появления имеет хоть какую-то осмысленность? – пришёл за человеком. не переживай, я заскочил всего на секунду и не собираюсь лить воду. Абсолютное игнорирование в ответ со стороны огненного монстра. Если он и желает в данную минуту испепелить шутника своей магией, то он никак этого не демонстрирует. Я уже раздумываю над тем, чтобы добавить "а ты хотел вывести его на чистую воду, Гриллби?", просто так, из вредности, за окончание нашего диалога, но внезапно чувствую, как моей спины практически невесомо касается чья-то рука. – пойдём, малой. тебе стоит проветриться. от общения с гриллби в буквальном смысле может воспламениться мозг. И почему мне кажется, что Санс специально выдаёт столько шуток за раз, чтобы позлить бармена? Кажется, Гриллби думает точно так же, и потому никак не реагирует на все эти выпады. – Буду рад встретить тебя на совете, – вместо прощания произносит он, увидев, что скелет разворачивается к выходу.Что с его холодным тоном и акцентом на последнее слово следует понимать как "сунешься ко мне раньше – пожалеешь". – бывай, бро, – беззаботно роняет Санс.Что с его неизменной невозмутимостью означает "если честно, мне абсолютно плевать, что ты думаешь".– Всего доброго, – решаю напоследок всё же проявить остатки своей вежливости в благодарность за кофе. – Vale, – безразлично доносится мне вслед. Когда я выхожу из бара, пурпурные лучи рассвета уже исчезают за облаками, и на смену вчерашней серости неба простынь над головой постепенно окрашивается в ярко-голубые оттенки. Город всё такой же пустой. Улицу всё так же окутывает безмолвие. Нет никого, кроме меня и Санса, который уже медленно зашагал куда-то по направлению к лесу. – Я смотрю, у вас довольно натянутые отношения с Гриллби? – решаю спросить я, без труда нагнав его в два шага. – ага. как канат над адской пропастью, – ухмыляется Санс. – да не, малой, гриллби полезный парень на самом-то деле. в нашей ситуации, я бы даже сказал, незаменимый. правда, временами бывает вспыльчивым, – на последнем слове скелет подмигивает, а затем замолкает на пару мгновений. – но я бы тебе не советовал ему доверять. – Почему же? – не то, чтобы бармен вызывает во мне чувство доверия, но мне любопытно, как это обоснует Санс. – не хочешь прогуляться? – вместо ответа слегка отрешённо спрашивает он. Киваю в знак согласия. Скелет совершает неопределённое движение плечами, видимо, снова погружаясь в свои мысли, и до выхода из города мы следуем в задумчивой тишине. Санс смотрит под ноги, я рассматриваю старые постройки. Когда мы уже подходим к концу улицы, я замечаю в окне одного из деревянных домов любопытную мордочку какого-то пушистого монстра, осторожно выглядывающего из-за занавески. Я смотрю в ответ, приветливо улыбаюсь. Мордочка испуганно исчезает. Не знаю почему, но эта встреча, пусть и длящаяся всего секунду, заставляет меня почувствовать теплоту где-то в области грудной клетки. Ни один житель не выглянул из окна за всё то время, что я находился в Сноудине, ни один не подал признаков жизни, и мне уже начинало казаться, что кроме скелетов, библиотекаря и бармена здесь не обитает никто. Но нет. Вот какое-то милое существо с длинными ушами только что скрылось за стеклом. Может быть, внутри он даже находится не один. Город не покинут, это внушает слабую надежду. – Ты каждый день сюда приходишь? – мы уже оставили позади Сноудин и дошли до одного из наблюдательных пунктов – покосившейся деревянной постройки с навесной крышей.Скелет не отвечает – копается в нижнем отсеке с заклинившей на середине заслонкой, после чего достаёт оттуда два хот-дога, завёрнутых в крафтовую бумагу, и один из них протягивает мне.– Должен ли я сейчас почувствовать прилив угрызений совести и отказаться от него, чтобы не встретиться с осуждением в твоём взгляде? – насмешливо спрашиваю я, с подозрительным прищуром глядя на скелета. – ты с утра съел спагетти папса, малой. думаешь, у меня всё ещё остались какие-то сомнения по поводу твоих угрызений совести? – Санс едко ухмыляется. – вернее, их полному отсутствию. бери уже. Я не возражаю.Хот-дог на вкус оказывается намного лучше всего, что получалось у Папируса; возможно, дело в излишнем обилии томатного соуса, который перекрывает собой неприятные ингредиенты.Доедая остатки, прилипшие к обёртке, я задумываюсь над тем, чтобы раздобыть где-нибудь тетрадку и начать вести дневник. Ведь, если так подумать, в данный момент я нахожусь возле одинокого города, рядом со мной стоит монстр, облокотившийся о постройку, словно о небольшой стол, мы вместе едим хот-доги из человеческого мяса, а вокруг – бескрайние снежные завалы, венозные ветви высоких елей, безмолвие, потерянность, опустошённость. Эта часть подземелья словно находится под властью чего-то безумного – неведомой силы, что накрыла её туманной сереющей дымкой, под которой замирает время и искажается реальность. Чем я в таком случае хуже Лавкравтовских героев, оставляющих памяти человечества свои записи об ужасе, что они не смогли пережить?– папс приходит сюда ежедневно, – вырывает меня из мрачных фантазий приглушённый голос. – все эти годы он продолжал выполнять свою работу. которой уже не существует. Скелет отрешённо сминает обёртку из-под еды, засовывает её в карман и неторопливо выдвигается дальше.– нет, отряды королевской гвардии всё ещё действуют. в жаркоземье. но мой брат, как ты видишь, остался здесь. — Вы с ним были частью королевской гвардии? — я так же неспешно следую за ним. — не совсем. папс мечтал ею стать. каждое утро выходил на тренировки. пытался проектировать ловушки, некоторые из которых даже работали. репетировал победные речи. он был амбициозен, и многое совершил ради своей цели, но...в какой-то момент у всех возникает выбор на пути к мечте. некая грань, и заступать за неё или нет – решение каждого. папс не заступил. ни разу. между признанием и славой лучшего королевского стража и жизнью кого-то другого он всегда выбирал жизнь. и когда отпустил фриска вместо того, чтобы схватить его, и после этого, когда человек уже покинул подземелье. он не мог пожертвовать кем-то, даже ради мечты.в отличие от андайн. и в отличие от гриллби. Санс сегодня оказывается разговорчивым. На меня он даже не смотрит, его взгляд затуманен и устремлён куда-то в пустоту, вглубь вещей сквозь их расплывчатые контуры. Будто он беседует сам с собой, не замечая ничего, что находится вокруг. – гриллби ушёл из сноудина, как только началось восстание. и вернулся чуть больше пяти лет назад. его первое решение мне было понятно. гриллби умеет продумывать свои действия на несколько ходов вперёд, а поражение армии ториэль было очевидно, даже тогда. жаркоземье и андайн стали бы для него наиболее выгодной партией, и он благополучно этим воспользовался. но вот что касается его возвращения... Санс задумчиво проводит рукой по уцелевшей стороне черепа, слегка почёсывая затылок. – какое-то время я и вправду не понимал, что к чему. с чего бы кому-то настолько расчётливому как гриллби сдавать свои позиции и присоединяться к явно проигравшей стороне? я бы посчитал его за шпиона, но, зная андайн, – Санс качает головой. – у неё иные приоритеты. она окончательно отрезала сноудин, как только обнаружилась непригодность барьера в руинах. мы оказались ей не нужны.сколько здесь осталось жителей? не наберётся и пары сотен. истощённых. необученных военному делу. слабых. да ещё и не поддерживающих политику королевства. что все они значат перед многотысячной армией?когда страна только и живёт одними лишь мыслями, что о войне да справедливости мести, всё остальное начинает меркнуть в этом водовороте. знаешь, у папируса ведь раньше были довольно дружеские отношения с нашей королевой. – Папирус дружил с Андайн? – удивлённо вскидываю брови. – папс хотел дружить со всеми, – грустно и как-то по-отечески улыбается Санс. – но все эти восстания, войны, великая цель... папирус слишком искренен для политических интриг. слишком наивен, чтобы понять, зачем они нужны. сознательно, или нет, не знаю, но он поступил в какой-то степени верно, отгородившись от всего этого безумия.что андайн, что гриллби – они совершенно других костей. думаю, нашу королеву сильно испортила власть и... ненависть в каком-то роде. раньше она хоть и была воинствующей леди, но не заступала за границы гуманности. Санс, на удивление, выглядит серьёзным. Эта тема действительно его беспокоит, иначе как объяснить отсутствие его привычной расслабленности и далеко не насмешливый взгляд, которым он одаривает по обыкновению весь мир, устремлённый к тускнеющей палитре неба. – знаешь, малой, это ведь она научила папса готовить спагетти. он хоть и не говорит об этом, но, мне чувствуется, сильно скучает по ней временами. когда раз за разом папс продолжает готовить одно и то же блюдо, ничего не меняя ни в ингредиентах, ни в способе прожарки... иногда даже оставляет второй набор рядом с собой – второй нож, вторую доску для разделки мяса, вторую сковородку...порой я начинаю чувствовать ненависть к андайн сильнее, чем обычно. Взгляд Санса становится расфокусированным, словно на пару мгновений он погружается куда-то в глубины своего сознания, но затем его лицо вновь приобретает привычную бесстрастность.– но я говорил о гриллби. он появился здесь в самый критический момент. только представь – снег, холода, монстры ослаблены настолько, что у большинства исчезла магия. их организмы перенастроились на высасывание последней энергии из самих себя же. все ресурсы истощены. ещё чуть-чуть, и сноудин был бы превращён в одну огромную снежную могилу. но тут пришёл он. всем было плевать на то, что гриллби по факту являлся предателем. никто даже не задался вопросом, с какой целью он здесь оказался. но, сохранив все свои связи в жаркоземье, он вновь поселился в сноудине и стал обеспечивать продовольствием весь город. пищей далеко не первой свежести – по обыкновению той, что андайн побрезговала бы даже для своей армии, но для нас она стала спасением. догадываешься, о чём именно я говорю? Я догадываюсь. – Это Гриллби приучил вас к такому рациону? – порой беспринципность бывает весьма полезным свойством личности, – кивает Санс. – гриллби хотел поставить сноудин на ноги, и он это сделал. какими способами, какими жертвами – неважно. казалось бы, чем он тогда отличается от андайн, что руководствуется абсолютно такими же мыслями? – Санс задумчиво вглядывается в бледно-серую полоску горизонта. – но отличия между ними всё же есть. гриллби всегда поступает лишь так, как выгодно ему. андайн, в какой-то степени, тоже. вот только представления о выгоде у них слишком разнятся. – И какую же выгоду для себя нашёл он здесь? – непонимающе вскидываю руку, намекая на развалы и всеобщую разрушенность, царящую кругом. – хех. об этом тебе лучше спросить у него самого, малой. Спросить у Гриллби? Перед сознанием тут же предстаёт его суровое выражение лица и холодная непреклонность, обрамляющая взгляд. – Плохая идея, – нервно качаю головой. – Он ясно дал мне понять, что не настроен на дружеские беседы. – а кто сказал, что у него будет выбор? – хитро подмигивает мне Санс. – ты слышал, что он говорил о совете? свою черепушку даю на отсечение, что в этот раз все разговоры будут только о тебе. было бы невежливо с моей стороны не пригласить на такое весёлое перемывание косточек главного виновника собрания. Санс приглашает меня на совет? Ну надо же. Я начинаю чувствовать себя важной фигурой на шахматной доске. Кем-то вроде коня или ладьи. – А кто в нём участвует? Помимо тебя и Гриллби? – мистер гибсон, как главный организатор. больше никого. Из них троих лишь Гриллби будет явно недоволен моим присутствием. Сансу, кажется, эта мысль приходится по душе. Мистер Гибсон будет только рад, если я приду, в этом даже не стоит сомневаться. – Но почему ты так уверен, что обсуждать будут именно меня? – своим падением в руины ты очень сильно пошатнул все планы нашего огонька, – в зрачках Санса проскальзывает веселье, – за что лично я тебе признателен до костей. я не одобрял их, но, как ты можешь понять, не всегда есть возможность отыскать альтернативы. Так вот почему он настолько презрительно смотрел на меня при первой встрече. Столкнуться лицом к лицу с тем, кто так внезапно разрушил всё, к чему ты стремился... На его месте я бы тут же запустил в незваного гостя огненным шаром. Я даже начинаю чувствовать толику уважения к этому монстру, настолько сдержанному в проявлении своих эмоций. – Что у него были за планы, ты тоже мне сейчас не расскажешь, верно? – а зачем? – Санс лениво пожимает плечами. – уж поверь мне, малой, гриллби опишет их намного убедительнее. – Да брось, ты просто не хочешь с этим напрягаться, – фыркаю я. – а ты проницательный, – подмигивает Санс. – честно говоря, меня утомляют долгие беседы. Понимающе киваю, расчищая дорогу от снега шаркающими движениями ноги. На самом деле снежные сугробы здесь довольно пушистые. И мягкие. Если на тебе надето что-то помимо футболки, то они могут даже показаться комфортным местом для отдыха. Не обустройся бы я уже на вместительном диване со скрипящими пружинами возле камина, с радостью бы остался под лапами колючих ёлок. – Может, вернёмся домой? Мне нравится ходить тут, но у меня ещё остались книги...– хех. а ты уже начал считать это место своим домом, да? что ж, наверное, я должен быть этому рад. – Но ты не рад, – утвердительно усмехаюсь я. Санс в ответ лишь молча протягивает руку. Когда он сжимает мою ладонь, мне приходит в голову мысль, что способность телепортироваться слишком идеально вяжется с флегматичным характером скелета. Зачем заморачиваться с перемещением своего тела долгими шагами, если можно оказаться в нужном месте за секунду. Любопытно, это лень породила телепортацию, или же телепортация стала причиной лени? – САНС! СКОЛЬКО РАЗ Я ТЕБЕ ГОВОРИЛ, ЧТОБЫ ТЫ НЕ ВОЗВРАЩАЛСЯ СЮДА ТАКИМ ОБРАЗОМ! Рассерженный Папирус в кухонном переднике с кривой надписью "cool cook", вышитой вручную алыми нитками, вздрогнувший от нашего резкого появления посреди гостиной, даже несколько раз топает ногой. – Привет, Папс! – спешу поздороваться со скелетом раньше, чем Санс успел бы сморозить какой-нибудь каламбур. – Твоя ловушка сработала, я снова пришёл. Видимо, мы прервали Папса как раз в тот момент, когда он решил заняться готовкой. Перевожу взгляд к правой стороне от входа, где возле двери, ведущей в комнату Папируса, расположена небольшая кухня. Плита, с незатухающим магическим огнём оранжевого цвета на конфорках, раковина, на удивление несломанная, кухонный гарнитур...И две деревянные доски, обособленно лежащие возле стены. Две сковородки. Два ножа. Мне становится горько.Спросив разрешения у младшего скелета осмотреть поближе его святилище (на что тот ответил радостным согласием), неспешно приближаюсь к столу.Стёртое лаковое покрытие. Шершавая поверхность тёмно-алого цвета с расставленными по ней столовыми приборами. В углу, возле раковины, валяется оранжевая прихватка с рисунком скрещенных костей. Два закрытых верхних ящика, которые я решаю пока что не трогать. Три нижних. Одна верхняя полка.Я успеваю насчитать около восьми распакованных пачек макарон с уже знакомым логотипом МТТ, несколько банок с приправами и нетронутые бутылки кетчупа, прежде чем замечаю, что с моей рукой что-то не в порядке. Какой-то дискомфорт.Опускаю взгляд, поднимаю левую ладонь. Ну надо же. В ней зажат нож. Лезвием вовнутрь. Я зачем-то схватил его со стола, пока осматривал полку. Озадаченно отпуская предмет, замечаю, что на руке вместо ожидаемой полоски крови, что я по обыкновению обнаруживал после подобных выходок тела, когда приходил в себя, осталась лишь плоская вмятина, даже не повредившая кожу. Странно.Решаю рассмотреть поближе и второй нож, валяющийся рядом – состояние его лезвия идентично первому. "У вас же все ножи затуплены" – недоумённо смотрю на Санса, оставшегося стоять посреди гостиной и прислонившегося плечом к спинке дивана."не хочу, чтобы папс случайно себя поранил" – в ответ Санс делает кивок, движением глаз указывая на Папируса, а затем насмешливо переводит взгляд на мои руки – "а теперь ещё и ты появился с манией тестировать острые предметы на себе". Со смешанными чувствами кладу ножи обратно на стол, и, ведомый внезапно появившейся мыслью, поворачиваюсь к младшему скелету. – Слушай, Папс, – решительно смотрю ему прямо в глаза. – Научи меня готовить спагетти. Молчание. Недоумение, застывшее на лице Папируса. Минутный ступор. Медленное осознание услышанного и, наконец, расширенные от восторга зрачки. – ВАУШКИ! ЧЕЛОВЕК ОКАЗАЛСЯ НЕ В СИЛАХ ПРОТИВОСТОЯТЬ МОИМ ЛОВУШКАМ, И ПОЭТОМУ ТЕПЕРЬ ХОЧЕТ ДЕЛАТЬ ИХ САМ! НЬЯ-ХАХ! И ТЫ ОБРАТИЛСЯ ПО АДРЕСУ, ЧЕЛОВЕК! Я, ВЕЛИКИЙ ПАПИРУС, ПОМОГУ ТЕБЕ ДОСТИЧЬ ТЕХ ЖЕ ВЫСОТ И ПОДЕЛЮСЬ С ТОБОЙ СЕКРЕТОМ СВОЕГО ВЕЛИКОЛЕПНОГО СПАГЕТТИ! Я облегчённо выдыхаю. Честно говоря, у меня были опасения насчёт этой идеи. С тем же успехом Папс мог запросто мне отказать, сославшись на то, что никто в жизни не способен повторить его фирменное блюдо, и продолжить готовить в одиночестве, свято храня воспоминания об Андайн, но... Кажется, это сработало. Шансы были 50 на 50, и мне выпала красная.– НЕ БУДЕМ ТЕРЯТЬ ВРЕМЕНИ! ИТАК, ЧЕЛОВЕК! ТВОЁ ПЕРВОЕ ЗАДАНИЕ – ТЕБЕ НУЖНО НАДЕТЬ ЭТОТ ПЕРЕДНИК. И, ТАК КАК Я УВЕРЕН, ЧТО С НИМ ТЫ СПРАВИШЬСЯ БЫСТРО, ТВОЁ ВТОРОЕ ЗАДАНИЕ – ДОСТАТЬ ПОМИДОРЫ ИЗ ХРАНИЛИЩА! ЗАПОМНИ, ЭТО ВАЖНЕЙШИЙ ИНГРЕДИЕНТ ДЛЯ ПРИГОТОВЛЕНИЯ ПАСТЫ! ДАЖЕ САМИ СПАГЕТТИ СТОЯТ НА СЛЕДУЮЩЕМ МЕСТЕ ПОСЛЕ НЕГО!Хранилищем Папс назвал нижний ящик под раковиной. Завязав на бантик верёвки полосатого передника, что протянул мне скелет, полезаю его осматривать. Обнаруживаю, что он практически пустой – только холщёвый мешок ютится в левом углу, возле трубы, на дне которого притаились два увядших томата, потемневшие по бокам. Сомневаюсь, что они всё ещё съедобны, но, впрочем, если их обжарить, то вкус, может быть, получится и вполне приемлемым.Поднимаюсь, демонстрирую Папирусу свою добычу. Воодушевлению и триумфу в глазах скелета нет предела. Его так просто оказалось оживить. Укоризненно смотрю на Санса, пытаясь взглядом передать мысль "тебе что, никогда не приходило это в голову?"Санс дёргает плечом, сокрушённо мотая головой и отстранённо глядя в ответ: "мне он не позволял".Папирус не хотел готовить вместе со своим братом? Странно. Мне казалось, они достаточно близки. Как же так получилось? – Папс, – спрашиваю как бы ненароком, намеренно сосредоточив внимание на жухлом томате, – а почему бы нам не привлечь к этому делу Санса? – НЕТ! – Папирус даже замирает со сковородкой в руке. – ЭТОТ ЛЕНИВЫЙ МЕШОК С КОСТЯМИ ВЕЧНО ВСЁ ПОРТИТ! МОЕГО БРАТА НЕЛЬЗЯ ПОДПУСКАТЬ К ТАКОМУ СЛОЖНОМУ ПРОЦЕССУ, ТРЕБУЮЩЕМУ СТОЛЬКО ВНИМАНИЯ И НАВЫКОВ, КАК ГОТОВКА! ТОЛЬКО Я, ВЕЛИКИЙ ПАПИРУС, СМОГУ ТЕБЯ ОБУЧИТЬ ЭТОМУ ИСКУССТВУ! НЬЯ-ХАХ! Теперь я уже искоса смотрю на Санса со взглядом осуждающего понимания: "ты попытался однажды убрать второй набор для приготовления спагетти?"Скелет, спрятав руки в карманы, неслышно вздыхает: "я думал, что смогу хотя бы немного ему помочь".Качаю головой: "это было ошибкой".Санс грустно усмехается: "к несчастью, да". – САНС! ХВАТИТ ОТВЛЕКАТЬ ЧЕЛОВЕКА СВОИМИ ГЛЯДЕЛКАМИ! ЧЕЛОВЕК! ТЕПЕРЬ ПЕРЕД ТОБОЙ БУДЕТ ПОСТАВЛЕНА ЗАДАЧА ПОВЫШЕННОЙ СЛОЖНОСТИ! ТЫ ДОЛЖЕН БУДЕШЬ РАЗРЕЗАТЬ ЭТОТ ПОМИДОР! Приходится прервать безмолвный диалог с помощью одних лишь взглядов и отвернуться обратно к Папсу, протягивающему мне томат, уже зачем-то очищенный от кожуры.Что я могу сказать точно, с железной убеждённостью, что не раз подтверждалось лично мной, а теперь ещё и Сансом – попытки вытащить кого-то, застрявшего в своих иллюзиях, в реальный мир никогда не увенчаются успехом. По крайней мере, своими силами. По крайней мере, если на чаше весов твоя фигура для спасаемого оказывается где-то наверху, за облаками, в то время как уютный кокон самообмана обрастает прослойкой в сотню килограмм. Помещая помидор на разделочную доску, я снова думаю об ограниченности собственного понимания. Ведь, по сути, кто вообще определяет степень нормальности каждого из нас? Как можно судить об этом, не имея перед глазами эталона? А если есть эталон, то кем он возведён в качестве единственного верного образца? Может быть, он и является истинным безумцем? Может быть, Папс один здесь, кто на самом деле ещё не растерял крупицы рассудка? "Итак, ты снова пришёл к выводу, что всё в этой вселенной субъективно, а, значит, не имеет никакого смысла".Я не звал тебя. Я не нахожусь сейчас перед каким-то моральным выбором, мне не нужно твоё мнение. Но, да, я снова к нему пришёл."А мне показалось, что находишься. Иначе, зачем пустился в размышления о бессмысленности своих действий?"Из-за Папса. Ситуация повторяется, не думаешь? Что тогда, что сейчас. В прошлый раз мои попытки что-то поменять привели к весьма плачевным последствиям. Я не хочу повторить эту ошибку ещё раз."Но и бесконечно подыгрывать чужой реальности тебе не кажется лучшим решением".Мне это скорее кажется чем-то вроде обезбола. Заглушает боль, но не воздействует на её истоки. Ненадолго становится легче, но затем наступает рецидив."И каков твой вердикт?"Я понятия не имею, что мне делать."А нужно ли тебе вообще что-то предпринимать? Свои проблемы ты оставил на поверхности, а искажённое восприятие Папируса – это уже забота Санса, не твоя". Перевожу взгляд на Папса, что воодушевлённо помешивает макароны. На то, какой живой радостью наполнены его глаза от того, что свободное место, которое он оставлял рядом с собой возле плиты столько лет, уже не пустует. Что вторую сковородку уже не пытаются убрать или спрятать, а наоборот, ей нашли применение.– Нет, – хочу ответить я, – на этот раз ты не прав, – но мой внутренний собеседник уже не выходит на связь. Вдруг я чувствую, как на плечи мне ложится тяжёлая рука: почти что невесомо проводит тыльной стороной пальцев по основанию шеи, и тихий голос приглушёнными вибрациями доносится откуда-то из-за спины. – я рад, что ты нашёл здесь свой дом, малыш. но попытки представить, что происходило у тебя там, наверху, раз даже полуразрушенные стены, кучка монстров и гнетущая атмосфера заброшенного городка тебе кажутся домом, не вызывают никакой радости. Отрешённо застываю с ножом, едва успевшим слегка примять верхушку и без того помятого помидора. Рука исчезает. Голос тоже. Обернувшись, я вижу лишь пустую комнату и цветки огня, пламенными вихрями распускающиеся в камине. – ЧЕЛОВЕК! Я ПОНИМАЮ, ЧТО, КАК НОВИЧОК В ЭТОМ ДЕЛЕ, ТЫ МОЖЕШЬ ИСПЫТЫВАТЬ ТРУДНОСТИ. ЕСЛИ ТЕБЕ НЕ СПРАВИТЬСЯ С ПОМИДОРОМ, ТО Я, ВЕЛИКИЙ ПАПИРУС, ОДОЛЕЮ ЕГО ЗА ТЕБЯ! НЬЯ-ХАХ! – Нет-нет, всё хорошо, Папс, я сам смогу одолеть помидор, – в растерянности отвечаю я, возвращаясь к разделочной доске. Придерживаю томат. Крепче сжимаю рукоять ножа. Слишком затупленное лезвие для того, чтобы резать – осторожно начинаю пилить, чтобы сок не забрызгал весь стол. Рваный кусок помидора падает на доску. Папирус издаёт ликующий возглас. – ТЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО СПРАВИЛСЯ! ВАУШКИ! ВЕЛИКИЙ ПАПИРУС ГОРДИТСЯ ТОБОЙ, ЧЕЛОВЕК! Неопределённо киваю, всё ещё находясь в тумане своих мыслей. Что происходило на поверхности?.. Если сравнивать с тем, что происходит сейчас, то, в каком-то смысле, я действительно чувствую себя здесь, как дома. Но, может, когда-нибудь ты и сам узнаешь об этом, Санс. "Так или иначе, – вдруг с усмешкой появляется внутренний голос, – он точно знает, что ты смог разрушить планы Гриллби ещё один раз; кое-что твоё присутствие здесь всё же поменяло". Отдавая разрезанный томат Папирусу, светящемуся от воодушевления, я не могу найти достойных аргументов, чтобы ему возразить.