Ребёнок (1/1)

—?Ты ведь никогда так не сделаешь,?— произнёс он и слегка улыбнулся, полностью уверенный в правильности своих слов.—?Почему?—?Ты слабохарактерный, вот почему, дурачок. —?Звучит, как насмешка. Ядовитая и ужасная. Насмешка, которая так глупо выдаёт гордость за то, что он таким не является, что он ?сильный?, он крутой, он лучше.Глупенький. Наивный и глупенький. Мыслящий по-детски, незрелый и такой потешный. Таким был Мафу. Таким его видели все, если вообще видели.Он пусто смотрел в пол. Говорить было сложно, он не мог пошевелить челюстью, открыть рот, набраться смелости, потому что после его слов может случиться то, о чём он ещё долго будет жалеть, что-то ужасное, но, до какой степени это было смешно, он знал, что справиться с этим снова, как справлялся до этого много раз. Сотни? Нет, конечно, нет, по крайней мере он убеждал себя в этом, они ссорились так мало, совсем мало, у всех так, две-три ссоры, верно? Две-три? Кого ты обманываешь, глупышка? Разве что себя, а у тебя очень хорошо это получается, но даже себя не получится обмануть в этой ситуации, потому что здесь ты почти самый главный, потому что это про тебя, потому что это ты и он.—?Какой у меня характер?—?Слабый.—?Спасибо.А что он ещё может ответить? Он не может нормально говорить, он не должен говорить то, что думает, он не должен проявлять эмоций, кроме тех, что ему нравятся, но он всё равно это делает, глупый несдержанный мальчишка, которого нужно бить по губам за сказанные слишком резко слова. Будто он может слышать интонацию. Будто он может видеть его лицо, скривившееся от плача, что он так упорно пытается сдерживать. Будто он может видеть его руки, не попадающие по клавишам клавиатуры, будто может видеть его трясущиеся ноги, укрытые выпирающими шрамами. Может. Потому что слишком хорошо его знает. Потому что он знает, как маленький ребёнок, ведь таковым он являлся, будет реагировать на его слова, на его действия, на малейшие изменения в его поведении.Мафу улыбнулся. Да, это будет правильно. Но правильных вещей ведь нет, не так ли? Да, именно так, он глупо противоречит себе, мечется из стороны в сторону в поисках выхода, хотя знает, что застрял в этой пучине навсегда. Он не может выбраться, не может сбежать, а хочет ли он этого? Нет, конечно, не хочет, потому что он любит его, любит Сорару, такого тёплого и доброго, с самым прекрасным на свете голосом, с очаровательным смехом, с пухлыми розовыми губами, что хочется покрывать детскими поцелуями, с аккуратными чёрными бровями, что хотелось бережно гладить и любоваться на то, как красиво ложатся волосинки, с длинными пышными ресницами, с глубокими тёмными глазами, в которых спрятаны все те переживания, что он боится открывать своему маленькому Мафу, который ещё недостаточно взрослый для таких проблем, потому что он не поймёт, потому что он не знает, сможет ли справиться с таким грузом ответственности слабый, больной ребёнок, ведь он именно такой, да? Слабый и больной, тот, кому вечно плохо, обуза, которую приходится с трудом тащить на плечах, но все об этом молчат, говорят, что любят, но разве можно любить обузу, это ведь так странно.—?Ама-чан, у меня слабый характер? —?Он смотрел вниз, не желая пересекаться взглядом со старшим.—?Да.—?Почему?Он услышал только часть. Только часть правды, что никто ему не захочет раскрывать, потому что он слишком слабый, чтобы выдержать это, не так ли? Ему ведь никогда не говорят всё полностью. Ему не доверяют? Ведь есть на то причины? Он недостаточно молчит, так и есть, он слишком много болтает, ах, как было бы прекрасно распороть этот огромный жирный живот и вытащить кишки, чтобы засунуть их в рот, чтобы он заткнулся, чтобы кровь просто текла, чтобы всё то дерьмо, что было в них, заставляло его давиться в собственной блевотине, чтобы он сдох в луже смешанных жидкостей, к которым будут бояться подойти, и его труп просто оставят на съедение червям, а по нему будут ползать мухи, пожирая мёртвые кусочки кожи, потирая свои тонкие лапки, и тогда он будет полезным. Да, он будет полезным, он поможет мухам и червям жить, это его призвание, да? А на что он ещё годен? Безвылазно сидеть у себя в комнате и бить себя дезодорантом, пока крохотный участок тела не перестанет чувствовать, а на его месте не образуется лиловый синяк? Разве от этого есть польза? Разве есть смысл в его тупых пиздостраданиях, в его эмоциях? Нет, в этом всём абсолютно нет никакого смысла и пользы, он не годен для жизни.Мафу вздрагивал от каждого уведомления, но всё равно не выключал звук на телефоне. Он хотел, чтобы ему написал Сорару, очень этого хотел, но боялся, так по-детски наивно страшился этого, не зная, куда себя деть, такой глупенький. Он хотел, чтобы Сорару любил его, чтобы называл его милым, чтобы укладывал спать и желал самого доброго утра, чтобы говорил с ним о том, как проходит день, чтобы они были счастливы, находясь вместе, чтобы он показывал ему самые разные фотографии, чтобы они вместе гуляли по городу. Он слишком много хотел. Слишком много о себе возомнил. Желание кого-то, как он, не должны учитываться, они как песчинка на фоне вселенной с её проблемами и потребностями.Мафу испытывал дефицит любви. Ему хотелось обнимать кого-то, как обнимал его Сорару. Ему хотелось быть рядом, чувствовать тепло, держаться за руку, пусть его ладонь такая мокрая и противная, но Амацуки уходил от него, ему это не нравилось, он должен усвоить урок и сделать всё, чтобы в следующий раз он не ушёл. А ведь Сорару он так и не смог устроить комфортную зону. Как бы он ни старался, у него не получается. Он не говорил о том, что его волнует, потому что Сорару бы начал беспокоиться, лишь время от времени произносил слова о чём-то тревожном, как бы показывая, что он делится, что доверяет. Но доверяет ли он на самом деле? Он не знает. Потому что у него есть так много правил, так много фраз, которые должны быть не сказаны, и все правила путаются в голове, а он просто мечтал о любви, только и всего. Он хотел, чтобы Сорару его любил, чтобы они не ссорились. Когда всё было хорошо?Они прекрасно понимают, что рушат построенный ими маленький уютный замок, но продолжают улыбаться и стараться доказать, что справляются, что всё хорошо.—?Я люблю тебя.—?Я очень сильно люблю тебя, очень очень сильно.Он хочет кричать об этом, хочет сказать всему миру, что вот Сорару, и он его любит больше жизни, что Сорару может делать ему больно, что Сорару может делать с ним всё, что угодно, и он будет продолжать его любить всё так же сильно, нет, ещё сильнее, потому что это Сорару, такой прекрасный Сорару. Он хочет написать ему о своей любви, о своих чувствах, о всём том, что он держит, об этих глупых незрелых переживаниях, но он каждый раз не успевает. Потому что они ссорятся. Потому что он не знает, что делать, что говорить, как отвечать, потому что он пытается подобрать правильные слова, чтобы не нарушать правила, не сделать Сорару больно, но каждый раз оступается, а потом снова и снова и снова, и каждый блядский раз всё это возвращается к начальной точке, что становится всё ближе к конечной, а потом он снова хочет вскрыться.Вскрыться звучит очень хорошо, но он слишком много думает, слишком много тупых мыслей в этой маленькой головёшке, слишком много предосторожностей, он просто не может, не потому, что не хочет, а потому, что нельзя. Потому что смерть дорогая. Потому что это деньги, это нервы родных, это похороны, это поминки, это всё чёрное и страшное, что пугает до ужаса, что он никогда не хочет проживать, поэтому не легче ли просто сдохнуть раньше, чем это случится с кем-нибудь другим? Просто нечаянно попасть под машину, совершенно случайно, чтобы его органы кровавым месивом растянулись по дороге, чтобы изо рта шла кровь, чтобы оторванная правая рука валялась возле пешеходного перехода, и на неё наступил неловкий прохожий, чтобы по его мёртвому телу топтались, чтобы его раздавили, чтобы его не было, не было, не было, потому что зачем ему быть? Он не может никому сказать, он должен молчать, но даже это он не может сделать, тупая бесполезность. Мафу хорошо помнил, как когда-то давно попытался рассказать Амацуки. Он не понял его. Он его осуждает. Они все его осуждают. Они не хотят, чтобы он был счастлив, а счастливым быть он может только с Сорару, потому что лучше Сорару нет никого на свете, потому что он самый тёплый и самый-самый, потому что Мафу не может подобрать слов для описания кого-то настолько прекрасного, потому что Сорару похож на ангела, подаренного ему, но вот только за что? За что на Сорару свалился кто-то, как он? Он только мешает, только рушит и ломает, не может помочь совершенно ничем.Сдохнуть сдохнуть сдохнуть сдохнуть сдохнуть, ах, почему же он не может просто вывернуться наизнанку, чтобы все его органы вывалились наружу, издавая омерзительные хлюпанья, что были бы музыкой для его ушей, чтобы его печень, тёмная и гладкая, валялась в пыли светлого ковра, чтобы его плоть упала безжизненной куклой, а кровь наполняла его маленькую грязную комнату запахом смерти, чтобы наконец-то всё было хорошо, почему он даже этого не может.Мафу пусто смотрел в потолок. Он слушает эту песню уже четвёртый раз. Ничего. Бесчувственная скотина. Ты вообще умеешь проявлять негативные эмоции, ты умеешь, блять, плакать, кричать на кого-то, ругаться, высказывать негодование, ты не можешь, потому что ты тупой зависимый ребёнок, который прицепился к Сорару, не в силах отпустить, потому что ты хочешь проявлять заботу к нему и получать её в ответ, но в итоге вы ссоритесь, в который раз ссоритесь, верно, Мафу? И он не в состоянии заплакать от той песни, что год назад вводила его в истерику. Слёзы льются по покрасневшим щекам только лишь когда речь идёт о Сорару. Когда всё дошло до того, что он остался без эмоций? Он ничего не знает, совсем ничегошеньки. Он не знает, чего хочет, не знает, как поступить, не знает, что будет, но он давно понял, что идти на риски плохо, что ему никогда-никогда нельзя не сдерживаться, даже если Сорару просит его об этом, потому что он делает ему больно.—?И тогда я!..—?Чего ты такой громкий?Мафу заткнулся. Он забыл. Нужно просто засунуть в горло грязную тряпку, чтобы он задыхался и молчал. Молчал, давясь собственной слюной, молчал, пока запах тряпки пропитывал его насквозь, молчал, пока его зрачки в панике сужались, молчал, пока он дёргается, пытаясь выплюнуть намокшую ткань. Ему правда лучше заткнуться. Он на самом деле говорит плохие вещи.—?Сорару-сан, что ты ко мне чувствуешь? —?его голос предательски треснул в конце.Мокрые руки дрожали, он не хотел слышать ответа, хотя сам задал вопрос, он боялся, что услышит то, чего так страшится, это ужасно, трус, трус, трус. Сорару мягко улыбнулся. Нет. Нет нет нет нет, не говори этого, пожалуйста, не говори, я люблю тебя, я сильнее всех на свете люблю тебя, прошу тебя. Но он должен сказать это. Потому что это его чувства, потому что это самое главное для Мафу, потому что, если Сорару умолчит от него правду, ему будет больно, ему будет плохо и некомфортно, а он должен сделать всё, чтобы этого не допустить.—?Я не знаю. —?Он чувствовал, как к горлу подступила тошнота. Хочется блевать. —?Просто как обязанность, что я должен заботиться о тебе.Он молча смотрел вниз. Да. Так и должно быть. Он будет умницей для Сорару. Он будет хорошим мальчиком.Он хочет бить себя по голове, чтобы выбить из неё всю дурь, бить до темноты в глазах, просто бить себя, всё равно где, потому что он больше не может, он не выдерживает, совсем чуть-чуть не выдерживает, но с ним всё в порядке, он в самом лучшем состоянии, у него всё замечательно, за-ме-ча-тель-но. Мафу продолжал молчать. Он слишком часто терялся, не зная, что сказать. Он просто не мог подобрать слов, которые описывали бы его эмоции, потому что не понимал их. Не мог даже сказать, есть ли они у него в данный момент, ведь он должен чувствовать только хорошие эмоции, добрые, он разучился различать их, они спутались между собой прочной паутиной, пока он в бессилии царапал себя.Сорару почему-то вёл себя странно.—?Я не хочу причинять тебе боль.—?Всё хорошо, если это ты,?— он говорил правду, потому что врать плохо, особенно если речь идёт о Сорару, он будет честным с ним, пусть даже умалчивая некоторые моменты, ведь это не ложь, так ведь?Ему показалось, что лицо Сорару в миг изменилось. Он боялся.—?Не говори так. Не говори, блять, так.Мафу испуганно глядел на него. Почему? Он сказал что-то не так? Сорару перестанет гордиться им? Ах. Ты такая эгоистичная дрянь. Почему ты думаешь только о себе, почему? Почему ты так много требуешь от Сорару, почему ты своим мерзким существованием очерняешь его, почему ты столько хочешь, тебе нельзя ставить свои желания наравне с чужими, знай своё место, тварь. Он так давно не плакал. Почему только Сорару заставляет его чувствовать? Он ведь не зависим от него? Глупенький, до какой степени нужно быть тупым, чтобы продолжать убеждать себя в этом?Тупой тупой тупой тупой тупой тупой тупая мразь сдохнет в луже слёз и кровиМафу запрокинул голову назад. Отвратительно. Господи, насколько отвратительно выглядят столь жирные ноги в этих штанах. Ему нельзя носить такие. Только свободные, только чёрные, чтобы никого не вырвало, чтобы он сам не сблеванул от своего отражения. Он несколько секунд пусто смотрел на себя. Лучше делать это реже, его внешний вид не поменяется и не станет красивее от этих действий, так что смысл? Но он всё равно будет просыпаться рано утром, чтобы сделать макияж, чтобы никто не увидел его таким ужасным, таким уродливым, чтобы он чувствовал себя спокойнее, глупо убеждая в том, что он выглядит не так плохо, когда делает фотографии. Зачем он их делает? Сорару ведь не увидит их. Есть ли тогда смысл делать что-либо, если это не для Сорару? Смешно. Так смешно, что он бьётся головой об стенку, кусая внутреннюю сторону губы, сдирая кусочки нежной кожи острыми зубами, чтобы наконец-то почувствовать кровь, о которой он так давно мечтает. Да, именно кровь, чтобы она, горячая и журчащая, стекала по его жирным ногам, смываемая потоком тёплой душевой воды, чтобы вся ванна была цвета томного вина, чтобы его пальцы, держащие ржавый канцелярский нож, чуть подрагивали от желания сделать больше, чтобы он пусто смотрел на эту прекрасную картину, нагой и беспомощный, ведь таким его полюбил Сорару, чтобы кровь лилась, не останавливаясь, а он судорожно вытирал её туалетной бумагой. Он так соскучился по этому, он очень хотел возобновить это, но ему насильно всучили помощь, абсолютно ненужную и бесполезную, потому что всё стоит на месте, потому что он бессильно глотает таблетки, которые ничего не делают. Но он не устал. Он пообещал Сорару, что не будет уставать, потому что это плохо, и он самый бодрый, он никогда не думает о порезах, никогда не представляет болезненные прикосновения к свежим ранам, что от одного лишь взаимодействия с посторонним объектом начинают кровоточить, а на ногах присыхает тёмная корочка.Мафу молчал. Ему хотелось кричать, хотелось рвать этот тест на мелкие кусочки, а потом засунуть его себе в горло, давиться мокрой бумагой, что липнет к глотке. Он старается. Он правда очень старается, чтобы быть хорошим учеником, но у него ничего не выходит. Как и с Сорару. Когда он старался изо всех сил, когда искал выходы из ситуаций, когда смотрел в стенку, думая о происходящем, всё шло прахом. Так и должно быть. Рушит. Он всё рушит. Как у кого-то, как он, может что-то получаться? Глупости, не бывает такого, это смешно, странно и смешно, так смешно смешно смешно смешно смешно, когда он по привычке улыбается детским шуткам, чтобы никого не задеть, это ведь тоже смешно? Ах. Верно. Он. Он же смешной. Он же самый маленький и потешный. Ребёнок. Который ничего не знает. Больной. Больной больной больной, бедненький, да? Ведёт себя так незрело, так наивно, такой хорошенький, что хочется стискивать жирную шею в дрожащих от невысказанного гнева руках, чтобы тонкие кости прогибались под нажимом пальцев, а в глазах появлялись мерцающие пятна, милый. Как давно он не слышал от Сорару этого слова в его сторону.Он слишком много о себе думает. Как он только мог поставить свои проблемы на одну ступень с чужими? Стоит только ему вспомнить о том, через что проходят Амацуки и Луз, как к горлу подступает ком тошноты. Они, проживая столько всего ужасного, остаются самыми прекрасными на свете людьми, теми кто спасает его от одиночества, они хорошие, очень хорошие, даже несмотря на все те испытания, что они проходят изо дня в день. Ты просто себя жалеешь и хочешь, чтобы это делали другие, поганая дрянь дрянь дрянь дрянь сдохни в муках. Мафу улыбнулся. Он хотел, чтобы его не замечали, чтобы, когда он наконец-то сдох, никто ничего не почувствовал, и всё закончилось бы хорошим концом сладкой сказки для детей. Улыбаться. Это обязанность?Звучит так, будто ты пытаешься вызвать жалость, чтобы тебя пригрели и сказали, что всё сказанное выше неправда, что ты хороший и заслуживаешь всего наипрекраснейшего. Мафу всхлипнул. Ему правда нельзя показывать плохие эмоции, раз это вызывает такие ассоциации. Поэтому он будет самым лучшим, чтобы Сорару гордился им, чтобы он написал ему хоть ещё один раз. Потому что он не выдерживает. Нет, маленький врунишка, он в самом лучшем состоянии, кого ты пытаешься обмануть, жалкий кусок помоев?Мафу заплакал.