I touched him then he melted (1/1)

Я хочу этого. Хочу до боли в каждом нерве, как при чертовой героиновой ломке. Хочу, когда снова оказываюсь под ним, на просторной кровати, до этого аккуратно застеленной белоснежным атласным бельем. Хочу не так, как обычно, хочу не просто крышесносного секса на одну ночь. Хочу его моим. Клянусь, когда он делает это, я готов умереть здесь и сейчас. Он целует меня и я таю. Таю на его губах, да, блять, как те таблетки, с которых все началось. Его губы, они горьковатые, всегда горьковатые от сигарет. Он целует медленно, а я впиваюсь. Он ухмыляется и принимает мои правила в своей игре. – Я так тебя ненавижу.Его руки – лучшее, что когда-либо коснулось моей кожи. Он – худшее, что когда-либо коснулось моего сердца. Под подушечками моих пальцев его кожа вспыхивает таким жаром, будто его лихорадит, он заходится рычанием, его дыхание в секунды сбивается. Его белье сейчас до неприличия тесное и безоговорочно лишнее. Я стягиваю с него и джинсы, и боксеры одной рукой, в то время как кончиками пальцев другой спешно пытаюсь отобрать желанную инициативу, хоть как-то развеять пытку его терпеливой аккуратности и неспешности. Я провожу по всей длине, и Джи так по-блядски выгибается. Пуговицы на моей рубашке отлетают с характером треском, когда он снова напирает, когда его ладони уже уверенными движениями очерчивают рисунки на моей груди. Я пожалею об этой рубашке позже, потому что сейчас, когда он так близко, когда его дыхание уже на моей шее, когда он бедрами прижимает меня к мягкой кровати, мир рассыпается прямо подо мной и мне важнее понять, в аду я или в раю.– Нет,– он говорит с придыханием, непривычно низко, с мягкой хрипотцой в голосе. – Тебе нравится это. Его губы искусаны, они немного шершавые, он целует мою кожу так невесомо, до безумия хочется большего. В таком состоянии ты либо не чувствуешь ничего, либо чувствуешь все слишком. Чувствуешь себя чёртовым оголённым проводом. И когда он впивается в мою шею зубами, это чертова последняя капля. Я заливаюсь стоном и мне становится стыдно (я вообще не знал о том, что не изжил чувство стыда). Он перехватывает одну мою руку, берет за запястье и прижимает ее к кровати прямо над моей головой. Теперь я не касаюсь его, я больше вообще не имею никакой власти над ним. Пальцы второй моей руки – в его волосах, с силой сжимают мягкие и растрёпанные пряди, оттягивают. – Признайся, тебе нравится,– Джи снова кусается, теперь выше. Шепчет громко, сбивчиво, его дыхание чертовски обжигает кожу.Теперь он проводит по моей шее ниже уже языком, затем снова мягко припадая губами. Я почти готов молиться, только бы не кончить уже сейчас. – Давай, скажи это.И теперь уже он ведёт рукой ниже по моему телу. Кончики его пальцев по-прежнему холодны. Он делает это по прежнему медленно, оттягивая каждый момент. Он едва опускает мои брюки и даже не забирается под ткань белья. Просто медленно и невесомо касается меня прямо поверх боксеров. Я задыхаюсь молча, судорожно хватая ртом кислород, по-прежнему тяну его волосы. – Давай. Будь послушным мальчиком, и получишь больше. Назовешь меня папочкой?Я не могу ответить, я не хочу. Я не понимаю, что он говорит, не понимаю, что происходит. Он касается меня почти эфирно, с несвойственной ему нежностью, а я по-блядски раздвигаю ноги. Джеральд отрывается от моей шеи, теперь нависнув надо мной, глядя прямо в глаза. Его глаза – они бешеные, горящие и ужасающе стеклянные. Он ждёт, чтобы я посмотрел в его глаза, ждёт покорности, моего повиновения всем его правилам, а потому не позволяет большего, и эти мгновения его касаний и моей внутренней борьбы – да, это век моего личного, уникального ада.– Я ненавижу тебя,– одними губами.– Папочка."Ненавижу"– пульсирует в венах, когда он стягивает с меня белье, отпуская мою руку, когда я неаккуратным движением сжимаю его шею в пальцах. "Ненавижу"– с болью отдается в груди, застревает в горле, когда его пальцы снова в моем рту, а я понимаю это, я принимаю, мне нужно это. Я слышу что-то отдаленно похожее на "мой послушный мальчик", прикрываю глаза и рвано выдыхаю, беру чуть глубже. Он в сантиметрах от моего лица, пальцы одной его руки - да, блять, в моем рту, а другой - внаглую надрачивают мне. Мне не нужно смотреть, чтобы перед глазами было его довольное лицо. – Мне больше нравится, когда твой рот занят. Убирая влажную (от моей же слюны) руку от моего лица, он смазанным движением проводит по моим губам и подбородку большим пальцем. Кончиками пальцев он ведёт прямую мокрую дорожку от моей шеи ниже. – Заткнись и трахни меня, ясно?– я говорю уже громче, а его охуевшее выражение лица явно стоит моих страданий.