Часть 1. (2/2)

Александр и бровью не ведет, закусывая губу. Ни улыбаться, ни хмуриться... и даже мускул дрогнуть не должен, потому что Лицей, потому что друзья, потому что Император, Россия. Потому что — вот оно, великое будущее, к которому руку только что протяни, и свалится в ладонь и карьера, и должность, и связи."Вперед, великий князь. Ты сможешь"Ты должен.

* * *

— Ничего мне не скажете, сударь?Пушкин умеет подловить, как никто. Притирает к стене в дальнем флигеле, ладонью — за лацканы форменного камзола. Дышит зло, тяжело. И взгляды-иглы, пронзают насквозь. Колют, царапают, под ногти ввинчиваются раскаленным железом.

— Пушкин, не надо. Не лезь.

Без предупреждения — сталь на сталь. И холодный ветер пронизывает тонкий батист, ветер треплет волосы, доносит с разных сторон выкрики друзей-лицеистов, возгласы профессоров.

"Что же это, пожалуйста, братцы?" — Ванька, Иван, обормот. И выкрики откуда-то из рощи у озера. И такая тревога в голосе, что впору смеяться, но звон стали перекрывает все. И ярость в глазах друга-врага хлещет обвинениями-пощечинами."Как ты мог, Горчаков?!""Ничего, я ничего не сделал ведь, Обезьяна. Я берег его, как умел. Уберегу, как сумею".

— Не могу больше я, Сашка, — и почти падает, удерживаемый над холодной осенней землею сильными руками — конечно же не врага.

И острый клинок, рассекающий белоснежную ткань, и тонкий пронзительный выкрик. И тот, кто пахнет осенними листьями, свежим хлебом и домом, обхватывает поперек груди, жмется мордашкой куда-то в плечо. Так, что холодная ткань промокает в мгновение.

— Ты такой дурак, Горчаков. Я же за тебя испугался, князь.

И пальцами — в мягкие пряди. Так, как снилось. Так, как мечтал. Опуская от слабости (только от слабости, конечно) ресницы. Позволяя себе выдохнуть с присвистом, чувствуя, как стелется чужое (родное!) дыхание по коже.

— И когда же успел, шныряя за всеми юбками в Царском селе?И правда хочется засмеяться, потому что иначе умрет или просто заплачет. Позор, неприемлемый для светлейшего князя.

— Говорю же, дурак, прости Господи твою душу.

И такое в голосе облегчение. И смех — как журчащий весной ручеек, как трели соловья летней жаркой полночью, как счастье, что пахнет ветром с залива. Ветром, что доносит едва слышное, нежное: "Саша". Как музыка. Как... любовь.