Убей своих любимых (1/1)

Омега медленно открывает глаза и несколько секунд пытается привыкнуть к освещению, пару раз моргает прежде, чем полностью их открывает. Тихое и светлое, пахнущее лекарствами помещение с голыми стенами на первый взгляд показалось Тэхену пустым, но, повернув голову, замечает стоящий возле окна силуэт. Слабость и головокружение не позволяли омеге долго напрягаться при исследовании палаты, и тот вновь откидывается на подушку, громко дыша. — Врач сказал, что тебя может тошнить, не делай резких движений, — спокойно говорит силуэт. — Хосок? — по слогам произносит омега и его будто током пробивает. Голос, который так хотелось слышать, холодом отдаёт и от себя отталкивает. Альфа поворачивается к лежащему омеге и презренным взглядом прямо на него смотрит.— Ты обещал больше не употреблять, — альфа в голосе не меняется, чем Тэхена сильнее пробивает. Кажется, сейчас он не лежит, а в самое дно падает, держаться не за что, этот холод в словах его туда толкает, Хосок этим взглядом ему смертный приговор подписывает, но прежде мучает. — Неужели тебе так хотелось сдохнуть в этом дерьме? Ты хоть раз можешь подумать не только о себе? — А кто обо мне подумает, если не я? — Тэхен садится, оперевшись о спинку кровати. — Может, мой брат? Или же ты? — омега сам держаться пытается, дрожь в голосе не показывать и подступающие слёзы. — Где вы все были, когда мне было плохо? Скажи мне.— Если бы ты хоть раз кому-то доверился и впустил бы в сердце, то...— Я тебя впустил, а что ты сделал? Ушёл, что и требовалось ожидать. Если я молчу, это не значит, что я каменный, не значит, что я не могу что-то чувствовать. У меня болит не только эта грёбаная голова, но и сердце тоже. Да, оно у меня тоже есть, если ты вдруг не знал.— Ты ничего не знаешь.— Так расскажи, сам ведь сказал, что ненавидишь, когда молчат. — Я не могу, — Хосок за раз смягчился, сожалеюще смотрит на омегу и в глазах его понимание ищет.— Если ты ушёл из-за того омеги, который тебя целовал, то мог и не возвращаться. Я быть твоей игрушкой на время не намерен. — Ты ничей игрушкой не будешь. Омега этот мой младший брат и он всё, что у меня было, до того, как я встретил тебя. Я люблю тебя и смотреть на то, как ты убиваешь себя, я не буду. Твой всемогущий брат не смог тебя избавить от этой зависимости, а я смогу. Ты навсегда забудешь, что такое наркотики.— Я быстрее твоё имя забуду, — язвит омега, смотря в угол комнаты. — Ты будешь лечиться в этой клинике, я всё устроил, твой брат об этом не узнает, и никто из школы тоже. — Не смеши меня, Намджун не смог, думаешь, ты сможешь?— Уже смог, — альфа подходит к непонимающему Тэхену и нежно целует того в висок, а тот глаза вылупил, прямо смотрит, а после на альфу. — Нет, ты не сделаешь этого, ты не бросишь меня тут, — омегу постепенно накрывает паника и от осознания исхода дрожащими руками к альфе тянется, Хосок обеими руками берёт чужие и, кратко целуя, отпускает, после отдаляется. — Хосок, не оставляй меня здесь, пожалуйста, не оставляй меня одного. Это всё голоса, я не виноват, пожалуйста, это они меня мучали, не наказывай меня за это, — Тэхен в собственных словах спотыкается, альфу переубедить пытается, вновь оказаться в стенах лечебницы боится и свой страх не скрывает. — Пожалуйста, — умоляет омега и в очередной раз перед ним душу обнажает, до последнего надеется, что альфа с ним так не поступит, пожалеет, но тот холодным и пустым взглядом на него последний раз смотрит и, ничего больше не произнеся, выходит за дверь. — Хосок, прошу тебя, Хосок, — вслед ему кричит Тэхен и голос от криков срывает, с кровати встаёт и к дверям подходит, громкий щелчок замка слышит, судорожно дёргает за ручку, как может бьётся, но, все силы истратив, на пол оседает и неистово кричит. — Молю, не бросай меня здесь, Хосок, прошу, только не оставляй меня одного. Альфа стоит за дверью, облокотившись на неё, и молча боль унимает, себя изнутри сжигает, каждым вздохом пеплом в воздухе тлеет, всё живое пожирает, не поддаваться его словам приказывает, только не сорвись, просит, и, сердце своё на этих дверях опечатав, срывается на бег.Тэхен на коленях перед дверьми стоит и в себя прийти не может, себя пытает и до последнего надеется, что Хосок отопрёт дверь и к себе крепко прижмёт, ничего не бойся, скажет, и никогда больше не отпустит, но тот не открывает, последний огонёк тушит. Единственный свет, что путь омеге освещал, Хосок был, и этот свет, он, закрыв дверь, с собой забрал. Тэхен так и сидит, прижимая коленки к груди и уткнувшись в них лицом, и тихо всхлипывает. — И вновь тебя бросили, — со смешком произносит кто-то. Тэхен глаза поднимает и знакомые черты видит, недоумевает. — Он ранил тебя так сильно, что ты стал ненавидеть себя. Удивительно, насколько слаб человек, — альфа садится на кровать и спокойно выдыхает. — Как хорошо, что есть способ избавить тебя от этих мук, не правда ли?— Что тебе нужно? — Тэхен слёзы вытирает и встать пытается, но слабость вновь сесть заставляет. — Я хочу помочь, — тот встаёт и подходит к омеге, садится на корточки перед ним, к лицу приближается. — Как? — Избавить тебя от чувств, которые тебя так мучают, избавить от болей. Я могу подарить тебе покой навсегда, — альфа в глаза смотрит, доверять себе заставляет и нежно катящие слёзы вытирает. — Грешники не чувствуют эту боль, и ты не будешь, — Тэхен от слов альфы в себя приходит и отстраняется. — Уходи, избавиться от боли — это стать грешником? Никогда. Я лучше умру в мучениях, чем стану таким, как они. — Твоё право, я не могу тебя заставить. Только запомни кое-что: Чон Хосок будет главной причиной твоих страданий, хочешь ты этого или нет, — и альфа испаряется в воздухе, будто его тут и не было. ***Ночной Алкар заполняется глухими возгласами и шумом машинной езды. Маленький провинциальный городок, названный в честь своих обитателей, медленно освещается от главных ворот до самого высокого холма. Чонгук видит эту картину почти каждый день, стоя на балконе многоэтажного дома. Альфа стоит, закуривая очередную сигарету со стаканом абсента в руках и наслаждаясь размеренной жизнью народа, которую так сильно ценит. Их ежедневная рутина и простота желаний Чона всегда притягивали и, вот так наблюдая за наполненными улицами грешников, он находит покой. Небо давно окутано звёздами, невысокие деревья возле каменных домиков слабо покачивались, сбрасывая свои листья и подготавливаясь к холодам. Дети бегали и игрались возле фонарных столбов, а проходящие грешники искренне улыбались друг другу и приветствовали поклонами. Маленькие уютные кафе освещали почти всю улицу и служили тёплым убежищем для парочек, согревающихся друг другом и чашечками горячего шоколада. Чонгуку этот вид больше всех нравился, он покой тут находит всегда, тут он избавляется от мрачных мыслей. Он клянется себе, что это самое лучшее место на Земле. Даже когда от папы прятался, всегда в город грешников приходил, хоть и долгий путь приходилось проходить. Тут его отец впервые выругал за то, что без ведома папы ходит. Здесь он в последний раз с ним попрощался и здесь папу оплакивал. С самого рождения альфа жил на двух фронтах, папа к отцу-грешнику ходить напрочь запрещал, но объяснить, как его тянет к нему, не мог, и после каждого побега был наказан как отцом, так и папой. ?Мой маленький сильный львёнок?, — часто любил говорить папа, когда Чонгук игрался с выступающими на теле следами своего животного. Глаза меняли цвет, сами того не замечая: чёрные, как бездна, глаза окрашивались в зелёный и будто лицу цвет придавали. Сколько бы омега не запрещал своему сыну, больше своей жизни его любил и, как мог, от людской корысти его оберегал. Всю жизнь хотел, чтобы сын рос, как человек, и человеком стал, свою сущность заглушил, но, увы, сделать этого не смог. Когда Чонгуку пятнадцать было, один за больным папой ухаживал, и всё, что мог, делал, но через год собственными руками его хоронил и в тот же день город, в котором жил, покинул и перебрался к отцу. Но и его через пару лет убитого в бою похоронил. Рядом с отцом всегда были верные друзья, и Чон только с восхищением смотрел, как они все друг другу помогали и альфу с теплом к себе приняли, как родного. Сразу с Джу познакомился, завязал с ним крепкую дружбу и по сей день ему, как себе, доверяет. — Чонгук, — окликает его альфа из комнаты. — А, ты тут. Не помешал?— Конечно нет, присоединяйся, — улыбается Чон, указывая на стоящую на столе бутылку.— Нет, спасибо, мне ещё за Со нужно поехать, — альфа садится на стул и достаёт сигарету. — Ты о Юнги думаешь?— И о нём тоже, — улыбаясь своим мыслям, говорит Чон и делает глоток. — Когда ты ему всё расскажешь?— О чём ты? — О том, что ты ходишь к нему каждую ночь вот уже десять лет, а он думает, что это сон. — Вряд ли он когда-нибудь об этом узнает. Я не хотел впутывать его во всё это, если бы я тогда не подошёл, если бы я не заговорил, всего бы этого не было. — Тогда почему ты не помешаешь ему? Ты ведь можешь предотвратить эту войну, — Чонгук отворачивается и вновь направляет взгляд на оживлённую улицу. — Я буду воевать не с Юнги, а с королём, и только, когда он падёт, я успокоюсь, — альфа залпом допивает содержимое стакана и, в последний раз затянув, тушит сигарету в пепельнице. — Где Хосок? Уже два часа как он должен был подъехать. — Он звонил, сказал, что задержится, — Джу не успел договорить, как из комнаты слышатся знакомые голоса. — А вот и он. — Когда ты его заберёшь? — Хосок останавливается возле дверного проёма, скрестив руки, стоит и сурово альфу взглядом осматривает. — Я готов хоть сегодня, ты же знаешь.— Если отец об этом узнает, он из-под земли его достанет и тогда точно в живых не оставит.— Пусть только попробует на мою территорию всунуться, — Чонгук проходит внутрь, задев плечом стоящего альфу. За ним проходят остальные и смиренно садятся стол после приказа Чонгука. — Я выведу его, не переживай. Лучше скажи, что там на базе творится?— Смотри, Чонгук, если ты меня обманешь, никаких сил не пожалею. Убью. — Да понял я, понял, — Чонгук с иронией к нему обращается, ухмыляется, но прямо ничего не говорит. Прекрасно знает, что этому альфе есть, что терять, и он для Тэхена, как и грозится, ничего не пожалеет. Как только расползлись слухи о готовности первого лорда к войне, к Чонгуку пришёл Хосок и об услуге попросил: помочь ему вытащить младшего брата из отцовского заточения. Отец, когда узнал об измене мужа и рождении на стороне омеги, тотчас приказал супруга убить, а отпрыска к маргиналам сдать, чтобы в самой бедной семье жил и всегда под его контролем был. Хосок, об этом узнав, брата разыскал и в нормальную школу отдал и как мог баловал. С отцом часто из-за этого ссорился и после очередного скандала пошёл добровольцем на военную службу. Из-за своих связей смог оказаться в числе специального подразделения, готовящихся к войне с грешниками, а потому часто в отставку уходил и мог посещать школу. Хосок всё о готовностях людей к войне докладывает Чонгуку и часто с ним видится. — Юнги всё время на базе?— Не знаю, я его секретарём не нанимался. Видел его пару раз, и то издалека, — альфа незаинтересованно пожимает плечами. Джу рассказывал о подготовке грешников и о готовности ввести чрезвычайное положение, если это будет необходимо. Вывести омег и детей из страны, прямо заявив, что своего мужа здесь не оставит, если Чонгук не сможет справиться с нападением. Чоны вместе опустошали бутылку, а Джу так и закуривал очередную сигарету, когда вошёл Минхёк и присоединился к ним. — Через две недели планируется наступление, надеюсь, вы достаточно подготовлены, чтобы сражаться с ними. — Если ты не забыл, Алкары вдвое сильнее людей, и по количеству мы не так сильно уступаем. Главная задача — это избавиться от короля и от всех его приближённых, — уверенно говорит Чонгук. — А ты думаешь, король будет биться честно? — с усмешкой перебивает его Минхёк. — На каждого грешника по десять литров белладонна. Король лично проверил на одном из ваших. Действует моментально — паралич и смерть. Он никогда не отправит людей без дельного оружия, тем более на войну с грешниками. Чонгук ожидал, что король не по правилам будет вести войну и изредка к Видару ходил, чтобы тот наготове был и в любой момент мог помочь. — Юнги знает? — спокойно спрашивает Чонгук.— Нет, да и вряд ли узнает. Король от его имени все приказы отдаёт и в свои планы его не посвящает. Я узнал, что есть иммунитет от яда, слышал, у вас есть способный его создать, — Минхёк не сводит глаз с Чонгука, моментами на Джу смотрит — никому из этого стола не доверяет и только об одном лишь Юнги думает и себя заставляет всё им доложить. — Есть, больше, чем уверен, что он сможет это сделать.— Может, ты расскажешь Юнги? — спрашивает Чонгука Джу.— Он мне не поверит, — неуверенно отвечает тот.— Юнги только твоим именем бредит, — Минхёк не признается ни себе, ни кому-либо ещё о том, как бесится только после одного упоминания Юнги о Чонгуке и о его пьяных иллюзиях счастливой жизни вместе с альфой. Минхёк Чонгука ненавидит, с каждой новой встречей сдерживать себя заставляет и всё сложнее справляется. Ненавидит, потому что не понимает отношения Чона к Юнги, не понимает, как тот спокойно живёт и позволяет жить тому, кто извратил, невинное сердце испоганил и больно его омеге сделал. А то, что Юнги полностью принадлежит Чону, нет ни единого сомнения. — К сожалению, только бредит, — отвечает и просит всех покинуть дом. Знает, что в очередной раз на балкон пойдёт и убивать печень с лёгкими будет, одурманивая свой разум, представляя образ Юнги. Но, не выдержав, поедет к Видару. Между домом Видара и городом грешников находится небольшой лес, который альфа проезжает за несколько незаметных минут. В доме, как и обычно, не горит свет: всё вокруг покрыто мраком. — Давно же тебя не было в этих краях, — произносит сидящий на диване в полной темноте альфа.— Надобности не было, — язвит Чон. — Ты уже, наверное, знаешь зачем я пришёл. — Знаю и больше скажу — я против того, что ты затеял. — Видар, не будем мы в такое сложное для всех время ссориться. Мы должны быть заодно, — Чонгук подходит и садится на кресло, расположившись напротив Видара. Лишь тусклый лунный свет освещает гостиную, еле показывая силуэты лиц. — Я тебя предупреждал. Говорил, что Юнги всех погубит, а что ты сделал вместо того, чтобы убить его? Влюбился?— Тебя это не касается, я сам решу, кого убивать, а в кого влюбляться. — Тогда, думаю, и в данном случае я тебе не понадоблюсь. — Не нарывайся, Видар, ты ведь знаешь, мне только намекни, и я мигом слабости распознаю. А твою слабость я явно вижу — твоё чёрное пятно в сердце случаем не Чимином зовётся? — ухмыляется Чон и с довольным выражением лица назад откидывается. — Каждый тут бьётся, пытаясь сохранить свою жизнь, чтобы не губить чужую при этом. Мы несём ответственность за тех, кого называем истинными, кого подпускаем к себе и в ком утешение находим. Тебе ли мне об этом говорить, сам ведь столько раз терял и тяжелее всех потерю переносил. Не буду врать. Я влюблён и каждую ночь сильнее влюбляюсь, но я не хочу терять то, что столько лет наживал. Я не хочу, чтобы мои чувства как-то отразились на алкарах.— У меня одно условие: я создаю сыворотку для грешников, а ты избавляешься от Арэна, — Чонгук вновь на колени, оперевшись, садится, на силуэт напротив смотрит, коварству альфы поражается. — Ты серьёзно собираешься заполучить себе Чимина? — Он уже давно осел во мне и, если у меня есть хоть один шанс, я его не упущу. — По рукам, — не мешкаясь, отвечает и сразу встаёт. — Но только учти: люди переносят утрату, доживая свой век в муках и страданиях, когда грешники после смерти истинного умирают и сами.Видар не человек и не грешник. Он просто всё всегда знает, но и он, как и все, лишился разума из-за того щемящего в груди, до боли разрушительного чувства любви. Альфа знает, что в итоге может пожалеть, что сам потом должен будет ему жизни вкус прививать заново, без любимого жить учить. Но Видар сам не понял, как так получилось, что он теперь его запах за километры начал слышать, а осознание, что он недалеко, вовсе рассудка лишает. ?Этот бескрылый ангел весь мир освещать будет?, — так Видар, впервые Чимина увидев, подумал и никого вокруг не замечал. Одним лишь его голосом упивался да запахом питался. Те слёзы, что омега впервые Видару показал, по сей день будто вязким дёгтем в груди разливаются и ночами спать не дают. Чистота души в его глазах читалась, ему и способностей своих не нужно было, чтобы это понять и позволить омеге в сердце осесть. Сейчас жалеет, но против не идёт, если нужно, его истинного лишит, но хоть раз сладкий вкус на своих губах почувствует.***— Ты вновь меня будешь убивать? — совсем тихо произносит Юнги, не отводя глаз с Чона.— Не буду, я пришёл охранять твой сон и уверен, что ты не будешь против.— Мой сон нужно охранять от тебя, всё остальное нестрашно. — Я страшен? — удивлённо спрашивает альфа.— Ты опасен, а ещё жесток, хладнокровен и невозмутимо красив.— Это я должен тебя бояться, твоя красота меня погубит или, — своим мыслям ухмыляется альфа, — уже погубила. — Сейчас это не красота. Я весь в грязи, я весь испачкан. Ты сам это сделал, когда каждую ночь без дыхания бросал. Зачем ты приходишь сейчас и говоришь это? Почему, как раньше, не убиваешь? — Юнги в эту бездну глаз смотрит, наконец понять хочет, что делает, чего сам не понимает. Надеется, что альфа скажет, что не он причина его страданий, не он губит последнее, что осталось в нём. Юнги устал плакать ещё тогда, когда в ванной с себя чужие следы смывал, обещал никогда себе слабость не позволять, но перед ним по-другому не может. Он одним только взглядом заставляет выть и с мольбой на коленях ползти. Спрятаться бы от этих пыток, исчезнуть бы да никогда больше не возрождаться. Но Чон притягательной улыбкой к себе тянет и, сколько бы не бился, не отпустит — не допустит. — Умрёшь ты — умру и я. Потому ты до сих пор жив, моя бледнолицая смерть. Вновь открыв глаза, Юнги оказывается абсолютно один в постели. Стрелки на часах показывают четыре утра. Юнги всё утро лежит, не смыкая глаз и смотря на потолок, о Чонгуке думает. Оставив Джина дома одного, омега езжает на базу и ещё раз проходится по группам подготовки. Несколько раз проверяет план действий и наличие всего необходимого оружия. Сейчас один рассматривает карты города грешников и думает о чём-то своём. Неожиданно в кабинет заходит Минхёк, который сейчас по расписанию должен быть на собрании акционеров. — Юнги, ты сейчас же остановишь это всё.— Что ты тут делаешь? Ты должен быть в фирме. — Послушай, пожалуйста, поверь мне. Я готов сделать всё, что угодно, только послушай, это сделал король. Он приказал тебя изнасиловать, и он тебя гипнотизирует, потому ты не можешь противиться ни единому его слову. — Что за бред, Хёк, чего ты там начитался, какой ещё гипноз? — Юнги с насмешкой воспринимает слова альфы и старается не отвлекаться от изучения карты. — Врач, который готовил для тебя препараты и вводил тебя в гипноз, всё рассказал нам. Чонгук, который отдал приказ тебя изнасиловать — только твоё воображение. То, что ты видел, как твой отец убивал папу, тоже иллюзия. Этого всего не было никогда, — омега, оперевшись о стол, стоит и на ногах устоять пытается, всё, что было, вспоминает, всё запутаннее становится. В голове нарастает паутина всех событий. Разум омегу окончательно покинул, оставив одного распытывать всё. — Король пользовался тобой, и эта война всего лишь отвлекающий манёвр. Главной причиной всего этого является полное подчинение правительства и комитетов. Он хочет создать абсолютную монархию со всеми территориями страны, включая и Алкар. — Я правда не понимаю, как такое возможно. Я ведь сам принимал все решения и помню всё, как будто это так и было.— В этом и суть гипноза: всё, что ты делаешь, тебе кажется твоим осознанным действием, на самом деле ты просто кукла в его руках, — увещевает Минхёк, медленно подходит к Юнги и прижимает его к себе. Тот утыкается в чужую грудь и обвивает его обеими руками, сильнее сжимает. Юнги всё это будто знал, но ничего сделать не мог. По чётко построенному плану шёл и никуда свернуть не мог. Чувства к Чонгуку проклятием нарекал и сильнее своего тела, которого презирал, ненавидел. — Я ненавижу себя, боже, как я себя ненавижу. Почему он меня не убил, — хрипит в грудь Юнги, а Минхёк осторожно поглаживает, нежностью успокоить пытается, хоть немного презрение утихомирить, но видит, как тот сильнее отдаляется, к себе доступ закрывает, хоть и последней ниточкой держится за альфу. — Никто и никогда на этой земле не осмелится тебя убить. Я познал запах боли, ненависти и любви только в одном человеке, и этот человек — ты, и никогда более не будет тебе подобных, — не прекращает гладить его Хёк. — Ты тот, кто должен жить и всем на свете показать, каким сильным может быть человек, и сколько раз он может подняться даже из самой Преисподней. — Я слаб. — Я за тобой буду всегда, даже после смерти. Я выжил там, чтобы ты был не одинок, у тебя всегда есть я, когда бы ты назад не повернулся, — улыбается альфа и нежно целует в висок, вдыхает любимый запах и к себе сильнее прижимает. Минхёк наполнен любовью к нему, да такой любовью, непонятной ему самому. Она ему вторую жизнь дарует, одним лишь объятием причину бороться подаёт, награждает, как никогда балует. А тот жизни своей всегда благодарен был и умел достойно отплачивать за щедрость. — Какая идиллия, — ухмыляется альфа, сидя на кожаном диване с бокалом янтарной жидкости. — Простите, что помешал, но кто же кроме меня, тебя, Юнги, на путь истинный поведёт?— Мы знаем о всех ваших планах, и я не позволю вам пользоваться им, как игрушкой, — шипит Хёк, встав перед Юнги. — Я-то им пользуюсь? Не смеши меня. Ты ведь сам всё это время на его кресло метишь. Хотя, — не снимает с лица улыбку король, — это твоё законное место. Ты ведь старший сын, и ты по праву первый наследник.— Это чушь, вы специально это говорите.Минхёк глаз с альфы напротив не сводит, увереннее хочет казаться, но не привык. С самого рождения приказы выполнял, а сейчас перед ним стоит первый в стране человек и шаткость в себе заглушить заставляет. — Что значит старший сын? — совсем тихо из-за чужой крепкой спины спрашивает Мин.— А то и значит — он сын твоего отца и твой брат, — от слов короля Юнги приходит в шок и медленно отстраняется от альфы. — Ты это знал? — уже к Минхёку обращается омега, с искрящими глазами смотрит, ответа ждёт.— Это неправда Юнги, он лжёт. Я не твой брат, и покойный господин Мин не мой отец, Юнги, я ведь только что тебе всё рассказал: он просто тобой манипулирует, а ты ведёшься, — в кабинет неожиданно входят несколько вооружённых альф в форме. Возле дверей останавливаются и ждут приказа. Король, пока парни отвлеклись на гостей, подходит к Юнги и становится позади. — Мне от тебя ничего не нужно, — почти шёпотом на ухо произносит тот. — А Минхёк предатель, и ты должен его убить. Он врал тебе всё это время, пользовался тобой и, как только ты начнёшь войну, он пойдёт против тебя, — Юнги стоит без движения и слышит лишь приятный запах ладана, одурманивающий разум. Перед глазами мелькают слова альфы, и ничего более видеть не может. Будто в прострации находится, спокойствием наполняется и расслабляется. Минхёка хватают и ставят на колени перед омегой. Тот, что есть силы, сопротивляется, но трое альф пресекают каждую попытку вырваться. Хёк снизу на омегу смотрит, глазами по чужим бегает, хоть что-то родное отыскать пытается, не может: пустота Юнги всего наполнила, спасение не найти, утверждает, альфа уже и не пробует.— Юнги, не делай то, о чём ты потом пожалеешь. Будь наконец сильнее этого, я ведь знаю, что ты можешь. ?Убей его?, — шепчет ему на ушко смерть. Она так изголодалась, с этого мгновения будет упиваться, чашу дополна наполнять и наслаждаться. Ей приверженники не нужны, она ими брезгает да близко не подпускает, но омега этот рождён, чтобы её ублажать да побольше крови наливать, а она смотрит и восхищается невинностью его глаз и порочностью рук. Юнги ведут его падшие ангелы, а он иллюзию сам им нимбы создаёт и беспрекословно верит. — Убей его, — слышит омега и только сейчас замечает, что в руках своих оружие держит, не удивляется, только крепче сжимает. — Обещай, что себя ненавидеть не будешь. Обещай, что будешь с таким безжалостным взглядом до конца своих дней ходить. Если хоть раз запнёшься, мучаться будешь, волосы на себе рвать и того, кто твои руки пачкает, о своей смерти просить, — Юнги поднимает ствол и прямо в лоб целится. Омега видел это, видел, как пускает курок и убивает, в голове картина стоит, и даже на секунду колеблется, но вновь уверенно держит. — Значит буду ходить за тобой тенью, — с дрожью в голосе произносит Минхёк, уголками губ улыбается и, закрыв глаза, впервые перед кем-то плачет. Сейчас Минхёк сам не знает, о чём думает, всё наружу лезет да кричит, что вот он — конец. Когда на коленях перед смертью стоит впервые о жизни своей пожалел. Папа вырастил его, пол жизни ему посвятил, а он просто взял и, ничего не сказав, ушёл. ?Бросил?, — подумает, а сам и не узнает, где сын похоронен. Не узнает, как сильно в последний раз его к себе хотел прижать и прощение за всё попросить, о том, что сильно любит не сказал, и вот так в недосказанности покинет этот мир. ?Я не хочу умирать?, — впервые себе признаётся: ?не хочу умирать от его рук?.— Убей его, — и эхом раздался безжалостный выстрел омеги. Тело через пару секунд оседает на пол, расплываясь кровью у ног Юнги. Все присутствующие покидают помещение, бросив омегу с бездыханным телом. Юнги садится, держась за край стола, и прижимается к его углу, обхватив руками колени, и нервно покачивается. Глаз от трупа оторвать не может, а эти безжизненные глаза так и смотрят в упор, не моргая, навечно отпечатываясь в чужой душе. Юнги ничего не чувствует, и, кажется, сам только что умер, и сейчас альфа на чужой труп смотрит, а Мин сам лежит с дыркой между глаз, истекая кровью.