Глава 3 (1/1)

Когда Крозье пришёл в себя в очередной раз, ему показалось, что становится легче. В первые дни его трясло как в лихорадке, и каждая часть тела была отдельным источником боли или неприятных ощущений: болела голова, в глаза будто насыпали песка, сердце заходилось в бешеном ритме, а иногда, как казалось Френсису, почти переставало биться, и тогда он думал, что конец близко.Сейчас все неприятные симптомы абстиненции остались, но проявлялись теперь не всем скопом и позволяли иногда забыться коротким сном или даже полежать с закрытыми глазами и подумать, а подумать у Крозье было о чём.Он вспоминал, как ударил Джеймса, причём при всём высшем офицерском составе, а также дикарке и докторе Гудсире. Ударил, потому что любимое лицо показалось вдруг ненавистным и наглым, потому что Джеймс, чёрт его возьми, говорил правильные, но ужасно обидные и ранящие самолюбие вещи. Крозье вспоминал, как Томас бросился защищать Джеймса, и как ему стало окончательно очевидно, что Томас всё знает.Он вспоминал израненного Томаса, кричащего от боли.—?Это всё моя вина,?— почти беззвучно прошептал Крозье, но чуткий Джопсон встрепенулся.—?Вы что-то сказали?—?Нет-нет, Джопсон, ничего,?— Френсис слабо махнул рукой. —?Я задремал.Стюард ещё несколько секунд обеспокоенно смотрел на Крозье, а потом снова откинулся на спинку стула.Френсиса и умиляло, и раздражало то, как Джопсон ухаживает за ним, будто курица-наседка, не меньше. Сколько раз Крозье просил его пойти отдохнуть, взять перерыв и ?в конце концов, Джопсон, я не годовалый ребёнок, чёрт тебя возьми!?, но Джопсон почти не отходил от него, смиренно выслушивая и брань, и слова благодарности.Джеймс не приходил. Френсис не знал, что тому причиной?— его собственная просьба или затаившаяся обида? Кажется, Джеймс почти сразу его простил, но кто знает, кто знает… Разумеется, ему, аристократу, было оскорбительно получить по лицу от простого мужика, хоть и старше званием, но ведь и Френсису было неприятно слушать весь этот поток оскорблений, высказывавшихся публично.Он знал, что необходимо разделять личные и служебные отношения с Джеймсом, но тот позволил себе слишком много в обоих смыслах, оскорбляя в лицо командира экспедиции и своего непосредственного начальника. С тех пор, как умер Франклин, Френсису казалось, что их рабочие отношения с Джеймсом наладились, что Джеймс начал уважать его и доверять ему. Разумеется, для проформы они иногда пикировались в присутствии подчинённых, чтобы никому и в голову не пришло, что между ними есть что-то большее, чем отношения двух капитанов. И, конечно, в пылу они, бывало, говаривали лишнего, но только не в этот раз. В этот раз всё было по-настоящему.Френсис не знал, почему один вид Джеймса вызвал у него столько ярости и негодования. Джеймс нарушил приказ, прислал Безмолвную на Террор, но, если подумать, так было даже лучше, и его нельзя было упрекнуть в нелогичности. То, что они друг другу наговорили, было недопустимо ни в служебных отношениях, ни в личных. Не надо было Френсису выгонять его. Не надо было Джеймсу обвинять его во всех возможных грехах (пусть, и заслуженно) таким тоном, да ещё при всех. И не надо было Френсису бить его. Этого он себе никогда не простит.Когда Френсис находил в себе силы, он долго размышлял о том, что стало причиной того ужасного скандала. Отчаяние? Долгая полярная ночь? Накопившиеся за годы плавания взаимные претензии и обиды? Что заставило Джеймса, который так его любил, вылить столько яда ему в лицо? Что сподвигло его собственную руку прикоснуться к этому лицу не лаской, а жестокостью?Потом, когда Блэнки прооперировали, и он лежал без сознания, у них выдалась минутка наедине, и Френсису казалось, что они помирились.Джеймс тогда зашёл в его каюту и запер дверь, затем посмотрел на него хмуро и жёстко. Следов удара почти не было: наверное, какой-то инстинкт предохранил Крозье от удара в полную силу, так что у Джеймса не было ни рассечения губы, ни разбитого носа, и даже, кажется, не осталось синяка. Френсис, наверное, был всё ещё пьян, а, может, и нет, он сам не знал: после того, что он видел и слышал во время операции, кажется, невозможно было оставаться пьяным.Крозье сразу начал с извинений.—?Прости меня, Джеймс, я не должен был так поступать с тобой… Не знаю, что на меня нашло.—?Зато я знаю,?— голос Джеймса звучал устало и безжизненно. —?Ты должен бросить пить. Это моё условие. Я больше не хочу терпеть твои выходки. Я не хочу связывать свою жизнь с пьяницей.Френсис мог бы сказать, что тогда, несколько лет назад, когда между ними всё только начиналось, он уже был пьяницей, и Джеймс знал, на что шёл. Ещё он мог бы сказать, что ничем не обязан Джеймсу, что он намного старше, и не будет слушать указания мальчишки чуть не вдвое младше себя. Он мог бы сказать, что Джеймс не имеет права приказывать своему капитану.Но вместо этого он сказал:—?Да, Джеймс, я это знаю. Я это сделаю.—?Хорошо,?— голос Джеймса потеплел.—?На твои плечи ляжет очень тяжёлое бремя. Я буду не в себе несколько недель, и все решения придётся принимать тебе. Я не смогу тебе помочь.—?Я справлюсь.—?Надеюсь.За всё время разговора они так и не подошли друг к другу, будто между ними легла какая-то тень. Крозье хотел бы его обнять, утешить, прикосновением отогнать воспоминания о причинённой им боли, но не стал.—?Когда я буду болен, ты не ходи ко мне,?— попросил Френсис. —?У тебя будет много дел, а обо мне позаботится Джопсон.—?Если не хочешь, не приду.Джеймс уже собрался было уйти, даже подошёл к двери и взялся за ручку, но потом передумал и обернулся.—?Френсис,?— он понизил голос. —?Мне показалось, что Том о чём-то догадывается.—?Думаю, он знает,?— кивнул головой Крозье.Джеймс заметно побледнел.—?Не беспокойся,?— мягко сказал Френсис. —?Он никому не скажет. Он мой друг.—?Ты уверен в нём?—?Как в самом себе. Томас хороший человек. И, заметь, он пытался тебя защитить и не уходил, пока ты ему не позволил.—?Мне так жаль, что он пострадал,?— сказал Джеймс.—?Это моя вина,?— ответил Френсис.?Это моя вина??— звучало в его голове, пока он медленно разваливался на части в своей постели. У него болело всё вплоть до той полости в самом центре его существа, где прежде, он уверен, обитала его душа, пока не уплыла прочь по морю виски, выпитого за десятки лет.Ему вспоминалось детство, бескрайние зелёные пастбища его родины и улыбка матери; первые годы службы корабельным мальчишкой, бывшим у всех на побегушках; медленный, неуклонный карьерный рост; медленное, неуклонное пристрастие к алкоголю; первая встреча с Джеймсом.Джеймс, молодой герой, вернувшийся с войны, весёлый и остроумный, блистал тогда в светском обществе, в которое Френсис никогда не стремился попасть. Они регулярно пересекались на балах Адмиралтейства, Френсис часто видел его на приёмах у знакомых, но особого интереса к нему не испытывал: подумаешь, очередной молодой выскочка, которому повезло оказаться в нужном месте в нужное время.Несколько раз они даже говорили, и Френсис сухо и коротко поздравлял его со свершениями и успехами, Джеймс в ответ шутил, что был бы рад поплавать с таким опытным моряком, как Крозье.Чувства вспыхнули внезапно. Френсис не уловил момент, когда пренебрежение, неодобрение, зависть так заполнили его мысли, что он не проводил ни дня, не подумав о Джеймсе. Постепенно неприязнь сменилась симпатией, Френсис улыбался Джеймсу уже не натянуто, однажды они даже вместе отправились на приём.А однажды Крозье не явился на церемонию награждения, где ему должны были вручить медаль, потому что напился в пабе. Джеймс примчался за ним на кэбе, растормошил его, пьяного, привёл в себя и привёз на церемонию, по дороге изысканно костеря его на все лады.Когда они оба разобрались со своими чувствами и пережили стадию отрицания, случилась неловкая первая близость. Джеймс в глубине души вообще не был уверен, что ему понравится, но безропотно уступил первенство старшему. После первой неловкости и неприятных ощущений оба остались впечатлены спектром чувств и эмоций, захлестнувших их: всё было иначе, особенно для Джеймса, и то, что они совершили, было запретным плодом и тайной, о которой не должен был узнать никто,?— остроты добавляла и разница в возрасте, и сам факт того, что оба они?— мужчины. Джеймс оказался весьма чувствителен и эмоционален в постели, и с тех пор Крозье ещё не раз устраивал ему тайные свидания за наглухо закрытыми дверями.Потом Джеймс снова ушёл на войну и вернулся оттуда с ранением, облечённый новой славой. Они оба надеялись, что долгое расставание положит конец их чувствам и запретным отношениям, но всё время его отсутствия Крозье (сам бывший в это время в экспедиции) не находил себе места от одной мысли, что Джеймс может вообще не вернуться. Его худшие опасения почти сбылись, когда Джеймс вернулся с войны измождённый, раненый и тихий, непохожий на себя. На сердце у Крозье отлегло, когда тот немного пришёл в себя и принялся хвастливо, в своей обычной манере, рассказывать о своих подвигах на всех светских приёмах.Долгое плавание и война, месяцы вдали друг от друга не оказали необходимого результата, и при встрече чувства вспыхнули с новой силой. Чуть не потеряв молодого и не в меру отважного Джеймса, Френсис принял решение по возможности не расставаться с ним.Поэтому сейчас он был здесь: на скованном льдами Терроре, разбитый и, кажется, постаревший.Дни тянулись бесконечной тёмной пелене дурноты, озноба и страстного желания выпить. Джопсон, как нежная мать, не отходил от него и не пускал в его каюту никого, кроме судовых врачей. Постепенно, мало-помалу, Френсису действительно стало легчать. До него дошли слухи о празднике, который устраивал Джеймс, приятные вести о Блэнки, который шёл на поправку, удручающие новости об испортившихся запасах провизии. Джопсон, как мог, развлекал его, пересказывал корабельные пересуды, истории из собственного детства, а потом, когда Крозье пошёл на поправку, смиренно слушал его истории.Но однажды, открыв глаза после непродолжительного, но впервые довольно приятного дневного сна, он увидел на стуле у своей постели не Джопсона, а Джеймса. Кризис уже миновал, и выглядел Крозье, разумеется, куда лучше, чем в начале своего мучительного пути к трезвенности, и всё равно Джеймс смотрел на него с состраданием.Крозье с трудом приподнялся на постели, и Джеймс, пощадив его гордость, не стал ему помогать.—?Что за кутерьму с праздником ты затеял? —?сварливо спросил Френсис, будто отчитывал сына.Джеймс улыбнулся.—?Людям нужна надежда. И занятие. Сейчас все, кто не стоит в вахте и не занят прямыми обязанностями, мастерят себе костюмы.—?И что, ты тоже вырядишься в кринолин и парик? —?в голосе Крозье прозвучала беззлобная насмешка.—?Должен признаться, я рассматривал вариант с платьем и маской, но потом остановился на костюме центуриона.Крозье хмыкнул, представив статного, широкоплечего, мужественного Джеймса в дамском наряде.—?Я пришёл узнать, как твоё самочувствие и скоро ли тебя ждать на наших собраниях,?— честно сказал Джеймс.Он говорил подчёркнуто сухо и вежливо, потому что Джопсон наверняка притаился за дверью и стерёг, как коршун, своего капитана, так что им нельзя было сейчас позволять себе вольностей.—?Мне лучше,?— в том же тоне ответил Крозье. —?Надеюсь, что через несколько дней, в худшем случае, через неделю, я присоединюсь к вам.Джеймс не притронулся к нему и ничего не сказал, но улыбнулся ему мягко, как всегда улыбался наедине, показывая, что он пришёл в первую очередь увидеться, потому что скучал. Крозье улыбнулся ему в ответ.—?Что там с Томом?—?Лихо разгуливает на деревянной ноге,?— снова улыбнулся Джеймс. —?Не волнуйся за него. Кстати, это он надоумил меня устроить праздник. И натолкнул на ещё одну мысль, но я пока не стану тебя беспокоить, иначе Джопсон сожрёт меня живьём. Я и пришёл-то ненадолго, с его позволения. Это надо же, каков, распоряжается, кого к тебе пускать, а кого нет.Джеймс улыбался, но Крозье отчётливо услышал в его голосе ревность, и это ему польстило.—?Джопсон хороший человек, Джеймс, и заботится обо мне безмерно, чем иногда ужасно меня раздражает. Не сердись на него. Он хотел, как лучше.Джеймс коротко оценивающе взглянул на Крозье и, кажется, успокоился.—?Я рад, что ты идёшь на поправку. Надеюсь, к празднику ты встанешь на ноги.—?Если и встану, то не жди от меня, что я выряжусь в карнавальный костюм,?— проворчал Крозье.Ещё несколько секунд Джеймс всматривался в его лицо, мягко улыбаясь, потом коротко, дружески пожал ему руку и вышел из каюты.—?Он не сильно вас утомил? —?воинственно спросил Джопсон, заходя в каюту.—?О Господи, Джопсон… —?тяжко вздохнул Крозье и устало прикрыл глаза.