часть 1 (1/1)

Его огненные волосы разметались по подушке, как солнечные лучи. К ним нестерпимо хочется прикоснуться, погрузить пальцы в их шелковую волну, прижаться лицом и вдохнуть их аромат, дразнящий запах их вожделенного обладателя. Он мог любоваться им часами, а хотелось всю жизнь, но стена никуда не исчезла, она все так же стоит на страже принципов его рода, он все так же прячется за своей бесстрастностью, но после произошедшего срыва ему теперь гораздо хуже.Рэн злится до сих пор. Особенно холоден, нетерпим, резок, в глазах непроницаемый лед, но это только с ним. Другим достается вся его веселость, остроумие, обольщающая теплота и ослепительные улыбки. Масато принимает все как должное. Он ни на что не имеет права, он сам от всего отказался.Его снова спасает каллиграфия. Тонкие линии, трепетные слова, но никаких признаний. Иногда рука замирает, и тогда по холсту расплывается темное чернильное пятно, словно слеза… Работа испорчена. Он меняет ткань на бумагу…Дзигундзи развлекает себя метанием дротиков. Резкие броски посылают их почти в самый центр мишени один за одним. Первый, второй, третий, четвертый, пятый. Первый, второй, третий, четвертый, пятый. Первый, второй, третий, четвертый... Рука застыла. Рэна вдруг пробрало жгучее желание запустить последний прямо в этого упорно безмолвствующего писца, который после всего произошедшего смеет сидеть вот так к нему спиной каждый вечер и полностью игнорировать! Пятый улетел и впился в мишень.Первый, второй, третий, четвертый, пятый.- Может уже довольно? - наконец, зло роняет Дзигундзи. – Может, хватит этого глупого молчания?- А что ты хочешь услышать? Спасибо? – равнодушно отзывается его сосед по комнате.?Какой цинизм!? - Рэна даже передернуло.- Хотя бы.- Спасибо.Рука сжимает дротик, его все же хочется метнуть именно в эту упрямую голову. Золотоволосый заставляет свой гнев утихнуть.- Я тоже должен сказать тебе спасибо. Мне все же удалось понять, где я допускал ошибку, играя ту мелодию, - Дзигундзи внимательно следит за напарником по общежитию, пытаясь уловить, хоть какие-то проблески чувств. – Я услышал ответ в звучании твоего голоса в те минуты, когда…- Замолчи, - резко перебил его Масато.- Почему? Тебе неприятно то, что произошло? А мне показалось, что ты был счастлив. Разве ты не этого хотел?- Не имеет значения.- Вот как…Первый, второй, третий, четвертый, пятый особенно зло впиваются в терзаемую мишень.- Для тебя ведь это тоже не имеет значения, - роняет Хидзирикава.Занесенная для броска рука застывает. Синие глаза метают в сторону писца удивленный взгляд.- С чего ты взял?- Потому, что это не может иметь значения для…- Для такого как я, ты хотел сказать? – усмехается золотоволосый. - Именно так. Ведь я слащавый, недалекий, избалованный женским вниманием принц. Для меня чувства – только красивые слова, своевременное произнесение которых, обеспечивает мне победу над очередным девичьим сердцем! Так думают все. Почему бы и тебе было не присоединиться к общему мнению? – Рэн встал. – Только я считал, что ты, зная меня, все же сможешь разглядеть правду. Все выглядит так, как будто моя жизнь безоблачна, весела и необременительна. Действительно, а какой еще она может быть у представителя рода, владеющего одной из крупнейших промышленных корпораций, если он ко всему не дурен собой и немного в чем-то талантлив? Только безмерно счастливой! Не так ли, наследник рода Хидзирикава? И ты это знаешь по себе. Ведь ты счастлив, у тебя ведь в жизни есть все. – Масато повернулся и упер в говорившего тяжелый взгляд. – Ты просто светишься от этого счастья, – усмехнулся Дзигундзи. – Мне тоже не остается ничего иного, как светиться, потому что в моей жизни нет ничего, кроме этого дня, кроме этих мгновений, кроме этой бесполезной нудной учебы. Мать умерла давно, я ее почти не помню. Отца у меня никогда не было, то есть номинально он был, достопочтенный глава рода Дзигундзи! Глава у рода был, был глава у корпорации, а у маленького Рэна отца не было. Потом фактическое состояние дел сравнялось с реальным, он умер и исчез окончательно. Старшего брата у меня тоже больше нет, потому что у него есть власть, деньги и корпорация. Зачем ему какой-то младший брат, который, не дай бог, еще вздумает во что-товмешиваться и на что-то претендовать? Лучше отослать эту помеху куда-нибудь подальше, впихнуть в какую-нибудь бесперспективную деятельность и время от времени отделываться от него жалкими подачками на карманные расходы. За всю жизнь у меня был только один друг, но и тот…- Я никогда не был тебе другом, - холодно заметил Масато.- Вот так, - горько усмехнулся золотоволосый, - человек, которого я считал своим другом, оказался просто товарищем по несчастью, который терпел меня, пока ему это было удобно, а потом порвал все отношения, не утруждая себя какими-либо объяснениями. Вот что я имею в действительности! Ни-че-го!- Ты кое- что забыл, - уже раздраженно заявляет его сосед по комнате.- Что же?-- Твоих многочисленных поклонниц.- Ах, это… - улыбнулся Рэн. - Прекрасные леди. Стайка веселых птичек. Но всего лишь стайка птичек… только птички… - глухо закончил он.- Мрачное прошлое, сумрачное настоящее и туманное будущее. Где же взяться свету в этой сгустившейся тьме? Но, в отличие от тебя, я не желаю так жить. На моем небосводе всегда солнце. Его не закроют тучи, и не погасит затмение, потому, что это солнце я нашел и зажег в своей душе. И оно будет светить там всегда, озарять своим теплым, неиссякаемым светом каждый день моей жизни, и тогда для меня, действительно, не будет иметь значение, что кто-то просто воспользовался мной. Мне не жалко! Но ты в этом слишком циничен, наследник рода Хидзирикава. Твое умение видеть в людях марионеток – очень ценное приобретение для будущего главы корпорации, но оно уж очень отталкивающее, для тех, кто имеет несчастье быть рядом. Но какое тебе дело? Для тебя ведь чужие чувства не важны, и произошедшеене имеет значения. Сотри из памяти случившееся и в очередной раз выкинь меня из своей жизни, и это перестанет тебя тяготить. Все очень просто.- Нет, не просто! – не выдержал Масато. – И вычеркнуть не просто! Ни тогда, ни теперь!

- Вычеркнешь! – усмехнулся Рэн. – Как сделал это раньше. Подумаешь?! Какой-то нудный сосед по комнате! Что он может значить в твоей жизни, если ничего не значил, даже когда был… товарищем?- Да, я может быть, жизнь хочу с тобой прожить! – неожиданно вырвалось у Хидзирикавы.Синие глаза Рэна распахнулись от удивления.Проклиная свою несдержанность, Масато кинулся прочь из комнаты.- Жизнь? – проронил Дзигундзи.Дверь хлопнула, а через несколько мгновений снова открылась. Он кинулся было на встречу, что бы, потребовать объяснений, но это был не Хидзирикава. Всего лишь одна из его птичек. Она что-то растерянно бормотала, смотря на него глазами полными восхищения, но он не мог ее слушать. В разуме и сердце оглушительно стучало так горячо и неожиданно брошенное Масато признание.Неужели все так серьезно? Так серьезно? Настолько? Не просто приключение, а жизнь? Эмоции бурлили. Он не понимал сам себя. Хотел ли он этого? Был ли готов? Боялся… Он боялся надеяться! Запрещал себе даже думать, но… ведь все равно надеялся…Тогда если это то, чего он действительно хотел, даже таясь от самого себя, почему он стоит здесь? Почему не бросился за ним? Почему опять дал сбежать без объяснений? Ведь теперь этот холодный жестокий узел условностей и противоречий, такнеожиданно разрубленный внезапным откровением, снова затянется. Масато опять замкнется в молчании, уйдет в холодность и отрицание!Дзигундзи хотел кинуться, но … перед ним все еще что-то говорит маленькая несмелая птичка. Если бы она только знала, насколько он сейчас далек от понимания ее чаяний!- Я люблю вас, господин Рэн! – закончила она полувыкриком, и это было единственное, что смогло пробиться сквозь шквал его собственных чувств.Он опустил на нее глаза.- О, благодарю вас, прекрасная леди, - он заставил себя улыбнуться и даже взял ее руку, - но для этого еще слишком рано, ведь я пока не стал популярным исполнителем.- Нет, я…, - совсем растерялась девушка.- Благодарю вас за такую лестную оценку моих скромных успехов на вокальном поприще, но сейчас прошу меня простить… я должен немедленно вас покинуть… , - и стремительно выйдя из комнаты вместе с гостьей, он поспешил по коридору, оставив поклонницу барахтаться в сумбуре мрачных чувств.Масато сначала бежал, потом осознав, как странно это выглядит со стороны, перешел на быстрый шаг. Сердце пыталось вырваться из груди и вернуться, ведь он все же смог проломить свою собственную стену, смог признаться! Зачем же он теперь бежит, когда должен был выяснить все до конца??Как по-детски, – ругал он сам себя. – Куда я бегу? Что за ребячество? Когда же я перестану убегать от самого себя? Глупо! Глупо! Сам заявил такое и сам же сбежал, словно застенчивая школьница! Глупо! Наверное, он еще долго будет смеяться, вспоминая это! И как я только мог такое сказать, ведь я даже никогда не думал… Здесь не о чем думать… он прав… Вычеркнуть… Вычеркнуть! И на этом все! Забыть! Забудет ли он…? Какая глупость! Какая нелепость! Какое безумство!?Чувство не желали успокаиваться, они бурлили, как потревоженный ураганом океан. Произнесенное признание всколыхнуло все его существо. Эмоции требовали немедленного выхода, иначе они грозили просто задушить его!

Куда он мчится, едва ли не расталкивая идущих по коридорам соратников по учебе??Выход! Ищи выход!? - стучало в разуме.Играть! Он должен играть! Музыка всегда заменяла ему слова!Комната для музыкальных занятий оказалась свободна. Он рухнул на стул, подбросил крышку и утопил пальцы в клавиши! Музыка полилась горячей, страстной рекой. Поток бурлил, вздымал волны на перекатах, обрушивался водопадами, устремляясь вниз сразу всей своей мощью, восставал и сметал все на своем пути, подобно цунами! Резко. Отрывисто. Надрывно. Коверкая канонический строй. Слишком страстно, но особо прекрасно именно в этом исступленном рвении! Пальцы безумно быстро носились по черно-белому полю. Едва успевали нажать на одну клавишу и уже устремлялись к другой. Музыка - исповедь захватывала слушателей. Она кричала, она требовала понимания! Многие останавливались, что бы уловить яснее, проникнуться глубже. Харука, проходя мимо, не смогла удержаться, и заглянула. Масато смотрел прямо перед собой, но не видел ничего, его взгляд был погружен глубоко в себя, он не следил за руками, он не задумывался над тем, что играет. Мелодия лилась сама по себе, унося боль из его души, помогая справиться с нахлынувшими переживаниями. По лицу исполнителя проходили конвульсивные волны терзаний, и пальцы еще жестче ударяли по клавишам.Девушка осторожно подошла, боясь нарушить жгучий поток вдохновенной игры, и встала за спиной Хидзирикавы, в восхищении молитвенно сложив ладошки.Дзигундзи тоже бежал по коридорам и тоже не знал куда. Куда мог направиться его сосед по комнате? Где бы искал укрытия от душевных мук? Рэн с горечью понял, что даже не знает, где любит бывать Масато. Они уже несколько мучительных месяцев прожили бок-о-бок, а он о нем так ничего и не знает?! У кого-нибудь спросить? Но у Хидзирикавы нет друзей, в любом случае нет того, кто знал бы его лучше, чем сам Рэн! Путаясь в собственных мыслях, золотоволосый бестолково метался по академии. Пока из открытого окна на него не обрушился гневный поток признаний и боли. Тяжелая, ураганная музыка надрывала фортепьяно в комнате музыкальных репетиций. Мрачным отчаяньем вибрировал окружающий ее воздух.?Он!? - дернулось сердце.Вихрем Рэн пронесся на второй этаж. Дверь была приоткрыта, он хотел распахнуть ее резким рывком, но остановился, потому что взгляд обнаружил в комнате не только самого исполнителя, но и завороженного игрой слушателя. Нанами стояла прямо над ним, затаив дыхания и не скрывая своего безмерно восхищения.?Вот значит, для кого ты играешь…? - с болью подумал Рэн, он отступил на шаг, потом еще на шаг, а затем вдруг сорвался с места и кинулся прочь.Пальцы пришлось срывать с клавиш, они не хотели останавливаться, но в музыку уже начинала переходить слишком сокровенная глубина.- Браво, - тихо обронила девушка, а потом смелее: – У вас настоящий талант!Масато вздрогнул, он не заметил, что в комнате появился кто-то еще. Крышка закрылась. Он рывком встал. Харука еще что-то говорила, но в его голове болезненно пульсировало:?Талант? Нет! Это трусость! Жалкая, позорная трусость! Я до сих пор не могу высказать все это словами! До сих пор, как в детстве, прячусь за музыку! Мечтаю, что бы меня поняли, но никто не понимает! А я только играю! Трусость! Трусость!?- Прости, - выдавливает он из себя и быстро покидает ее.Опять взаимный холод. Опять молчание. Но Масато видит в этом спасение, ему не приходится ничего объяснять, обнажать душу, можно продолжать безмолвно лгать о том, что ничего не произошло.Слухи о возможном отчислении Дзигундзи из академии распространились очень быстро. Хидзирикава сначала не поверил. Рэн хорошо учится, даже не смотря на то, что, будучи в классе ?S?, особого рвения в учебе не проявляет. Все оказывалось до обидного просто, он игнорировал задание учителя сочинить песню.Отчисление… это на самом деле был неплохой выход из всей этой напряженной ситуации… Да, легко было бы так рассуждать, но представить, что однажды Масато вернется после занятий в эту комнату и не застанет здесь Дзигундзи, было слишком невыносимо.

Когда-то в его почти безрадостной жизни тоже сияло солнце, и этим солнцем был Рэн. Они не часто встречались, в основном на скучнейших официальных мероприятиях, на которые их родителям приходилось тащить младших представителей фамилий. На невероятно унылых торжествах, Масато предпочитал отсиживаться где-нибудь в углу. И однажды там его нашло маленькое солнышко – синеглазый, огненноволосый мальчуган его возраста. Он искрился. Раньше Хидзирикаве не приходилось встречать таких людей, в его окружении детей не было, только взрослые, закованные в жесткие рамки послушания и дисциплины. Его отец строго держал дом и род. Рэн казался ему удивительным и притягательным лучистостью глаз, озорством улыбки, изворотливостью ума, завлекающего скромного и нерешительного Масато в какую-нибудь безумную проделку. Согласившись один раз, Хидзирикава больше никогда не отказывался. Когда все раскрывалось, следовало строгое наказание, но он не о чем не жалел, потому что в те редкие часы, когда он был с Рэном, когда они были вместе, когда он воплощал его очередную веселую затею, он чувствовал себя на удивление свободным и дажесчастливым.Музыка оказалась их общим увлечением и они часто соперничали в этом, то затевая спор о том кто сможет взять выше ноту, то соревнуясь в быстроте игры, то состязаясь на самое верное запоминание мелодии с первого прочтения… Несколько раз им даже посчастливилось играть вместе… Потом они немного выросли и в один ужасный день, слушая, как Рэн играет на саксофоне, Масато почувствовал именно то, что теперь преследует его всегда… это совсем не было похоже на дружеские чувства. Эти новые, но слишком острые ощущения и порывы испугали его. Он понял, что они будут неотвратимо толкать его переступитьзапретную черту. Наследник рода Хидзирикава не мог позволить себе ничего подобного. Даже подумать не смел. А он не мог не думать. Не мог не думать о Рэне, о его губах, плотно обхвативших мундштук саксофона, о том, что эти губы страстно хочется ощутить в другом месте… Он нашел единственных выход спастись от все нарастающего вожделения – порвать все отношения. Он даже не пытался объяснить Дзигундзи свое решение. Правда никогда не должна была открыться. Рэн делал попыткивозобновить общение, но Масато игнорировал все его старания, сбегал, уходил, отворачивался.

Их встреча в академии была для него тяжелейшим ударом. Все, что он с таким трудом уничтожал всебе все эти три года, воспряло в один миг, разрослось еще сильнее, и пожирало его душу еще пламеннее. Преисподняя чувств разверзлась перед ним во всей губительной красе, стянув в свой жаркий котел его терзания, страхи, боль и неистовое вожделение.Дзигундзи снова стал его солнцем, пусть холодным, несколько надменным и резким, изменчивым и ветреным, но все-таки светилом. Если Рэн опять исчезнет из его жизни, свет снова погаснет, но он спасет себя от низвержения в бездну...

На самом деле, наследник рода Хидзирикава не умеет думать о других, потому что всегда у него был только он сам, а сейчас ему очень хотелось сделать что-то для другого, тем более, для того, кто, как это не отрицай, слишком дорог ему.Дзигундзи играет на крыше. Напряженно поет саксофон. Масато решается поговорить с ним об отчислении, но разговор не получился, там оказалась Харука. В последнее время она как-то странно все время встает между ними. Позерствуя перед ней, Рэн нес какую-то чушь, и взбешенный этим, Хидзирикава тоже не сдержался, неумело выплеснул свои эмоции, дело дошло даже до рукоприкладства. Дзигундзи принял удар и даже не ответил. Масато это разозлило еще сильнее.

Если он хочет уходить – пусть уходит! Ни к чему устраивать перед Нанами трагические сцены! И теперь ему действительно будет все равно, что делает Рэн! Почему здесь на крыше он был именно с Харукой? Почему играл именно ей? Масато устал об этом бессмысленно переживать!Дзигундзи вернулся в комнату уже после полуночи. Свет был выключен, но Хидзирикава не спал, волнение о судьбе его золотоволосого не давало ему сомкнуть глаз, но пока Рэн не лег, он упорно делал вид, что погружен в сон.Последний день сдачи песни настал, и она прозвучала, вызывающе громко, как демонстративный выпад в сторону тех, кто не верил в возможности Рэна. Масато улыбнулся. Одно сплошное позерство. Только неприятно кольнуло то, что песня была посвящена девушке… Хотя какое ему до этого дело?! Только бы он не обидел ее…Опасность миновала, и будни должны потянуться своим чередом. Снова молчание, снова холодность.Масато застает неприятную сцену: пользуясь своим обаянием и умением очаровывать, Дзигундзи добивается от Харуки выбрать его в качестве партнера для выпускноговыступления. Масато даже не смог понять, что больше его разозлило, то, что Рэн пытается заполучить в пару ту, которую он выбрал для себя, или то, что во всех его жестах Хидзирикава видит гораздо больше, чем просто интерес к творческой личности. Очередной неприятный, но ничего не значащий разговор. Они разошлись в разные стороны.