Другая. (1/1)
Вергилию не нравилась Нико: ни внешностью, ни – особенно – привычками; он отучил её курить в его присутствии, стоило лишь раз замахнуться катаной, и отделить основание от фильтра, оставшееся в руках девушки. Сыну Спарды не нравилось с ней работать: она постоянно лезла куда не надо, задавала неуместные вопросы, присыпанные нецензурной бранью, но в то же время… ему не за что было её винить: она сама вытаскивала его шкуру, приезжая на стареньком фургоне, и они сбегали с места преступления, оставляя изуродованные трупы демонов, что растворялись в воздухе спустя секунду, отправляясь в иной загробный мир. Ему не нравилось в ней всё, и всё же… он постоянно смотрел на неё и фиксировал в голове какие-то детали: внешности, поведения, движений… Постоянно сравнивал, делая пометки в личном дневнике, что раньше был томом книги со стихами, но это – отпечаток из прошлой жизни: той, что была промежутком между двумя его рождениями.Всё… чертовски сложно.Нико, пританцовывая, готовила им двоим кофе: она любила послаще – и добавляла так нелюбимые Вергилием несколько кубиков сахара и жирные сливки; полудемон всегда делал один глоток, а остатки либо допивались девушкой, либо, - что более вероятно, - выливались на улицу, и Голдштейн лишний раз упрекала его в том, что он растрачивал ценные продукты. Но она путала: он – не Данте, и он не собирался перед ней извиняться за подобные мелочи. В каждом его движении – уверенность и точность, и он знал, на что шёл. Было лишь одно исключение, и он видел это в Нико, которая, помешивая кофе, звонко бряцала ложкой о керамические бока старой кружки с изображением какого-то карикатурного демона. Она говорила сама с собой, что-то щебетала себе под нос о предстоящей работе, но Вергилий не слушал: его холодный взгляд льдисто-голубых глаз скользил по фигуре девушке; он, не мигая, смотрел на неё, отмечая определённые сходства с другим человеком.И даже прокуренный голос не возвратил его из транса.- Ну, что, опять будешь переводить продукты? – она поставила поднос на старую табуретку, служащую небольшим столиком, и упала на промятый диван, откинувшись и широко расставив ноги. Вергилий продолжал смотреть, держа в руках дневник, раскрывшийся той страницей, хранящей его большой секрет. – Курить хочу, пиздец. А сигареты закончились. Блядство!
Наверно, она думала, что подобная новость порадует Вергилия, но ему было всё равно; он не Данте или – ещё хуже – Неро, чтобы отчитывать её как маленького ребёнка за эту мерзкую привычку. В конце концов, она у него тоже была, но она ушла, и с помощью Нико брат Данте желал найти её и вернуть себе. И, быть может, научится немного иначе смотреть на мир и человеческие привычки; с того дня, как он и Голдштейн стали работать вместе, он чувствовал, что становился немного мягче. И гораздо чаще позволял себе ухмыляться её шуткам, произнесёнными в адрес брата и… неважно.
- Как только поедем на следующее задание, - Нико закинула в рот себе несколько кубиков сахара, чтобы хоть как-то скрыть желание задымить, - по дороге на заправке куплю себе столько блоков, чтобы аж до старости завонять сигаретами! И катану твою спрячу, чтоб знал! Переработаю её для протеза для Неро – он хоть не ворчит как старый дед, когда я курю.Её слова он пропускал мимо ушей; Вергилий просто смотрел на Нико, так и не притронувшись к своей чашке с кофе. Девушка, сделав глоток, сморщилась, отставила от себя напиток и принялась махать руками на лицо, высунув язык: она выглядела глупым ребёнком, но до чего же… забавной и милой, и ему вспомнился один эпизод из прошлого, который… он хотел бы в будущем повторить. Но с другим человеком, имя которого прокатывалось в голове раз за разом, когда он смотрел на Голдштейн.- Горячее, зараза! – фыркнула она, вновь кидая на язык охлаждающий сахарный кубик. – Не пей, иначе будешь как я – превратишься в мопса! – и показала ему язык с серебряным шариком пирсинга, а потом начала смеяться, схватившись за живот.Нико – странная, безумная девушка, но очень живая и… Вергилию она не нравилась. Не нравилась, но он продолжал смотреть на неё, а уголки его губ предательски приподнимались в лёгкой улыбке. Голдштейн, успокоившись, придвинулась к нему, заглядывая внутрь его дневника. Но полудемон тут же хлопнул книгу, оставив любознательную девушку наедине с собственным недовольством. Она скрестила руки на груди, фыркнув:- Какая же ты вредина! Пялишься на меня постоянно, а потом явно похабные свои мыслишки записываешь. Извращенец.- Ты перегибаешь палку, Николетта, - спокойно осадил её Вергилий, и девушка надула губки – она не любила, когда её называли полным именем.
- Скучный ты, - буркнула она, положив голову на спинку дивана и смотря на потолок фургона. – И нудный. Ни одна девушка тебя не вытерпит.- Ты ведь терпишь, - Вергилий даже не отвернулся.
- Потому что я тебе нравлюсь, красавчик, - Нико посмотрела на него, улыбнулась. – Ты бы на меня так не пялился, если бы не нравилась. И именно поэтому ты со мной работаешь.
- Возможно, - кивнул полудемон, решив ей подыграть.- И держу пари, что ты меня хочешь, и пишешь свои мечты обо мне в своей книжке, - девушка снова залилась смехом. – Блядь, жалко, что сигарет нет. Хочу курить! Короче, поехали на заправку, иначе я сдохну. И поцелуем ты меня не вернёшь к жизни, красавчик.Он ничего ей не сказал, лишь пронаблюдал за тем, как девушка, вскочив с дивана, побежала на водительское кресло, заводить старый фургон, чтобы они вместе отправились куда-то дальше, в очередное путешествие. Она что-то там говорила, заводя мотор, но Вергилий не слушал её, теперь же уставившись в свой дневник. Николетта Голдштейн ему совершенно не нравилась, но ему было с ней хорошо и спокойно. С ней он мог расслабиться, потому что она напоминала ему о прошлом, о том самом, в котором фигурировала похожая на неё девушка, которая… оставила слишком сильный след в его сердце, и он не хотел отыскать её и начать всё заново, со знаниями будущего и без ошибок, совершённых им когда-то давно.Фургон, задрожав сцеплением, тронулся с места, сразу же набирая скорость.Нико ему не нравилась ничем.
Но он благодарен ей, что вместе с ней крепли те чувства, которые он испытывал к другой.