I. Глава 15. ?О самом главном? (1/1)

Головка одуванчика из маленькой точки превратилась в желтеющий цветочный океан, простирающийся от кирпичных стен и до самого сердца Карен. Она не могла объяснить себе, отчего вдруг в горле застрял ком, зажгло глаза. Мэтт был так близко, она чувствовала жар его напряжённого тела, дышала его близостью и умирала от желания прикоснуться к нему. Оставалось всего кивнуть, чтобы заполучить его. Правда, ненадолго. По крайней мере, пока они не ?дойдут до конца?.Память тотчас переместила её на год назад: объятые прохладой ночи и сжигаемые очарованием ещё не начавшегося романа они сидели на ступеньках у её дома. Карен вспомнила горящие от острого карри и жара поцелуя губы, вспомнила, как желала Мэтта. Господи, как она его желала! Вместе с мягкой улыбкой и бархатным сдавленным смехом, с отрешённым взглядом умных зелёных глаз, в глубине которых таились непостижимая сила и вечная печаль. Но её желание так и истлело в поцелуе, растворилось в робких оправданиях Мэтта, в его ласковых, но нестерпимо воспламеняющих прикосновениях. Ночью она мечтала о нём: не найдя сил снять платье, Карен раскинулась поперёк кровати с зажатой меж ног рукой и его именем на устах?— утопая в грёзах, завершала ?идеальный вечер?.В то время она, пожалуй, многое бы отдала, чтобы услышать то, что он произнёс мгновение назад.Неприкрытая откровенность Мэтта потрясла и оглушила. Его горячее дрожащее дыхание отпечатывалось на щеке Карен, колыхало обрамлявшую лицо выбившуюся прядь. Он молчал, не проронил больше ни слова?— выжидал, как удав. Бережно накрыл тёплой ладонью её кисть и, чуть сжимая, погладил. Карен заворожёно наблюдала за распухшей испещрённой порезами и ссадинами рукой, непривыкшей к нежности, но истово пытающейся её даровать. Мэтт не удержался на корточках, опустился коленями на асфальт, обвил тонкую талию Карен, притянул её к себе и припал губами к виску. Карен почудилось, будто его сердце колотилось в её груди?— так рьяно оно стучало, рвалось наружу.?Люблю!?— внезапная мысль, как сошедшая с гор лавина, накрыла сознание Мэтта. — Люблю!..? Она обхватила его предплечья и чуть отстранилась.—?Карен!.. —?почти простонал, голос сорвался.—?Подожди,?— помотала головой,?— остановись, Мэтт. Я не уверена, что это хорошая идея…—?Разве? —?он с трудом сдерживал затмение рассудка. —?Думаю, эта моя лучшая идея за последний год.Карен задержала дыхание, сощурила глаза и внимательно уставилась в его лицо:—?Что ты хочешь сказать?Нечестный, провокационный вопрос.Мэтт от страха проглотил ответ.—?Я… —?глубокий вдох. —?Сам не знаю…?Ну и болван же ты, Мёрдок! Боже, да скажи ты ей!?—?Можешь не объяснять,?— её спокойный, ?понимающий? тон оскорбил его,?— на тебя столько всего навалилось, тебе хочется чего-то нормального и жизнеутверждающего! —?снисходительно засмеялась. —?А между нами никогда не было просто: мы друзья, но, конечно, не такие, как вы с Фогги.—?Какие же тогда мы? —?осмелел, спросил несколько раздражённо.?— Друзья, которые однажды попытались стать кем-то больше. Но у нас ничего не вышло.—?Потому что я облажался.—?Не на тебе одном вина, это не так работает.Карен выпрямилась и помогла подняться Мэтту, провела ласковой рукой по его волосам, а затем обняла.—?Давай не будем всё усложнять ещё больше, ладно? —?прошептала она. —?Сейчас неподходящее время, не хочу, чтобы всё запуталось, как тогда.Мэтту хотелось себя придушить, проломить череп и вправить мозги. Безвозвратно прохлопанная возможность на личное счастье, выброшенная на свалку к таким же упущенным моментам, составлявшим, кажется, всё его существование. Все, кого он любил, так или иначе оставили его, и этим страхом была продиктована половина его жизни. Стиснул руку в кулак?— до боли, до хруста костей, до кровоточащей ссадины. Сомкнул веки и заключил Карен в свой жадный плен, зарылся в ворохе волос?— как мечтал в то ужасное утро, когда стоял под её окном и думал, что навеки проклят.—?Карен,?— прошептал на выдохе.—?Да?—?Мне очень хочется сказать тебе одну важную вещь. Но я не могу. Не знаю, как это выразить…Обнял ещё сильнее.Фогги вынырнул из-за угла и замер, ошарашено уставившись на Мэтта, страстно смявшего Карен в железных объятиях. Чуть улыбнулся, затем осторожно попятился обратно за угол и показался оттуда только тогда, когда Карен и Мэтт разомкнули объятия и нагнулись к усатому комочку шерсти, сидевшему у их ног. — Доброе утро! — громко огласил Нельсон, подойдя к друзьям и похлопав их по спинам.— Привет! Смотри, какого мы четвероногого красавца нашли! — Карен прижала ладонь к щеке и кивнула вниз.— Решили усыновить? — засмеялся Фогги.— Нет, но я почти нашла, куда его пристроить, — нагнулась, вязла малыша и направилась в офис.Фогги подошёл к повесившему голову Мэтту и с энтузиазмом чуть толкнул его локтем.— Что за кислая мина, м?— Всё в порядке, — Мэтт помотал головой, — ничего не случилось. Пошли лучше поработаем. Мне неловко признаваться, но я скучаю по чему-то, ну, знаешь… нормальному.Он не стал дожидаться ответа Фогги и пошёл следом за Карен. Ступеньки казались ватными, парящими в невесомости и будто бы незнакомыми, но они совершенно точно вели к ней. Она стала его личным Римом — отныне к Карен будут вести все дороги, в этом Мэтт не сомневался.***Неприятный, загазованный воздух, автомобили, с треском летящие по серой ленте асфальта и копошащиеся, как в муравейнике, люди, спешащие по своим делам?— концентрированная свобода. Жилистая смуглая рука в часах на золотом браслете пригладила непослушную прядь чёрно-седых волос, достала из лёгкого кожаного плаща сигариллу и вставила в капкан светящихся белых зубов. Прямой длинный острый нос выдохнул клубы сизо-белого дыма и глубоко втянул летний зной. Сощуренные хвойно-зелёные глаза с поволокой печали увлажнились: когда-то Нью-Йорк стал для Гонсало Гонсалеса вторым домом?— теперь же его с уверенностью можно было назвать долиной несбывшихся надежд. В 80-х Гонсало воображал, как покорит северные штаты, нарастит мощь Мексиканской мафии. В те годы его друг детства Армандо Толедо проворачивал дела в Квинсе?— мелкие и по-тихому, но после воссоединения с Гонсало для него началась новая жизнь. Вместе они наладили связи с самыми могущественными преступными группировками того времени: Гонсало делал это осторожно и без агрессии, совсем не в духе Мексиканской мафии?— не распространялся о своей причастности к ?Ла Эмэ?, пользуясь вымышленной легендой и выдавая себя за пуэрториканца. Изворотливый и хитрый, но невероятно обаятельный и внушающий доверие Гонсало был лисом в курятнике. Он понимал, что Нью-Йорк не покорится ему в мгновение ока, нужны терпение и упорство, умение становиться невидимым у всех на виду. Небольшие уличные мексиканские банды, вечно воевавшие между собой и другими моноэтническими шайками, стали верными ?солдатами? Гонсало и объединились, отринув прежние разногласия?— как делали все участники ?Ла Эмэ? в Лос-Анджелесе. Мексиканский ?троянский конь? ждал своего часа, набирал мощь и готовился установить своё господство в столице мира?— в Нью-Йорке. Гонсало почти наивно воображал, как итальянцы и ирландцы будут платить ему дань за сбыт его товара. Правда, со временем он завёл дружбу со многими боссами мафиозных группировок и преступных синдикатов, и его планы трансформировались в менее агрессивные, нацеленные скорее на сотрудничество, чем на бессмысленную и ресурсозатратную войну.Но жизнь его состояла не только из службы ?Ла Эмэ?. Приехав в Нью-Йорк, он почти сразу женился?— белокурая голубоглазая танцовщица из стрип-клуба на Манхэттене свела с ума тридцатилетнего Гонсало. Расчётливая и обворожительная провинциалка без гроша и видов на светлое будущее в одночасье получила всё. Поверхностная, но во всём страстная и дерзкая миссис Мэриан Гонсалес через год после свадьбы подарила мужу дочку?— это случилось в 83-ем году, счастливейшем для Гонсало. Малютку он назвал Обрегония?— как цветок, что растёт лишь в мексиканской долине Хаумаве. Она была его любимой ?принцессой?, самым дорогим существом на всём свете. Обрегония стала отрадой и спасением, когда отношения с Мэриан пошли под откос: красавица никогда не любила Гонсалеса и в тайне изменяла ему, устраивала скандалы и сцены по любому поводу, забывая о том, какой муж опасный человек.Его повязали на пике, на вершине преступной карьеры. Разоблачение было настолько оглушительным и громким, что у него не осталось ничего: империя, которую Гонсалес создал за довольно небольшой период, была растаскана на куски федералами и почти полностью ликвидирована в Нью-Йорке. От него открещивались бывшие союзники, уличив в манипуляции и сокрытии истинных мотивов деятельности?— никому не было дела до зарвавшегося мексиканца. Но страшнее падения был лишь испуганный взгляд детских глаз, наполненных слезами?— последнее яркое воспоминание о судебном процессе. Там, в зале суда, среди обезумевшей толпы на него с непониманием и ужасом смотрел маленький курчавый голубоглазый чертёнок: кривил маленький ротик, и коричневая точка-родинка над губой смешно дёргалась вслед.Гонсало поклялся, что снова увидит свою принцессу, прижмёт к себе и всё объяснит ей. Она поймёт, ведь Обрегония так любит его!Связи и средства помогли ему заменить половину присяжных своими людьми, они же помогли ему завоевать доверие и авторитет в стенах ?Синг-Синг?. Никто не знал наверняка, сотрудничал ли Гонсало с ФБР в обмен на сокращение срока, но слухов ходило немало, в основном их пускали недоброжелатели и враги, коих в тюрьме в избытке?— короля всегда пытаются свергнуть с трона. Так или иначе, но Гонсало попал в чёрный список ?Ла Эмэ? за предательство. За те двадцать восемь лет, что он отсидел, начиная с 1988-го года, на него несколько раз совершали покушения. Сколько? Гонсалес сбился со счёту. Но после того, как его друг Армандо Толедо вышел на свободу в 98-м, он и впрямь решился на сделку со следствием?— терять было уже нечего. К тому же от передозировки героином скончалась бывшая жена Мэриан, а пятнадцатилетняя Обрегония попала в приют. За ценную информацию Гонсало пообещали обеспечить его дочь всем необходимым.С тех пор много воды утекло. Весной 2016-го исходил тюремный срок Гонсало, он готовился выйти по УДО. Близость освобождения не воодушевляла Гонсалеса, свобода не сулила ничего, кроме смерти или забвения?— шестидесятичетырёхлетний старик, что его могло ждать? Ни прежних связей, ни денег, ни положения. Ни семьи. Лишь запятнанное имя и потраченные впустую годы.Надежда сама нашла его: король преступности Адской кухни Кингпин любезно просил его о встрече в записке, посланной через подкупленного охранника. Гонсало был удивлён и польщён тем, как изящно Фиск организовывал встречу, выказывал уважение и почтение, а не вероломно врывался в личное пространство в общей столовой или на прогулке. Фиск предложил ему своё место в Адской кухне в обмен на организацию побега: у Гонсало появились деньги?— всё, что Уилсону удалось спрятать на воле в оффшорах, появились связи и выходы на бывших союзников Фиска. Всё, о чём он просил Гонсало?— навести в Адской кухне хаос, отвлечь внимание Сорвиголовы любыми способами. Фиск настоятельно просил не сообщать ему о принимаемых мерах, не желал знать детали, чтобы в случае шантажа или проверок с помощью полиграфа не попасть под разоблачение. Из-за предельной осторожности и уклончивости от прямых ответов его не раскусил Мэтт, ведь Фиск не лгал?— он в самом деле ничего не знал об участии пуэрториканцев, которых Гонсало привлёк вместе с Толедо.Армандо Толедо?— пожалуй, единственный человек из прошлого Гонсалеса, на которого он мог рассчитывать. Армандо, подобно Гонсало, сотрудничал с ФБР пока мотал срок, а потому находился под постоянной угрозой со стороны ?Ла Эмэ?. Звонок от старого друга, вышедшего на свободу, удивил его, но Гонсало уверенно обещал давнюю мечту?— вместе заправлять преступным миром Нью-Йорка. Это был шанс выйти наконец из тени, перестать прятаться от Мексиканской мафии и начать восхождение на вершину криминального мира, а не жить в вечной войне с конкурентами по наркобизнесу.Никотиновый яд приятно и мягко обволакивал лёгкие?— совсем не похоже на ту бурду, что Гонсало курил в тюрьме. Эти терпкие, но послевкусие у них дымно-шоколадное, а уж в сочетании с хорошим скотчем и вовсе шедевр! Притулился к автобусной остановке, смотрел через дорогу: перед здоровенным пентхаусом, будто назло ему, стоял маленький цветочный магазин. За его стеклянными окнами колыхались невозможные цветочные моря, гладиолусовый шторм поднимался под самый потолок, увешанный гирляндами с нанизанными на неё красными сердечками, а волны из роз безмятежно плескались по периметру магазина. Плюшевый медведь с глуповатым выражением морды и чуть косым глазом глядел в окно, распахнув для объятий мохнатые коричневые лапы. Из-за зелёной бабочки он показался Гонсалесу грустным клоуном. Хозяйка цветочного моря?— кудрявая черноволосая морская ведьма?— нагнулась к вазе с жёлтыми астрами и, сокрушённо помотав головой, вынула завядшие цветы. Вышла из магазина, оглянулась, достала белую пачку сигарет и нетерпеливо вытянула одну. Кремниевое колёсико зажигалки никак не хотело выбивать искру. Что-то щёлкнуло у носа. Она подняла глаза и волчицей уставилась на Гонсало, заботливо протянувшего огоньку.—?Может, ещё и сигаретку? —?улыбнулся одним уголком губы. —??Parlament??— та ещё дрянь, терпеть их не могу.Хозяйка магазина стиснула зубы и настойчиво потрясла свою зажигалку?— малюська-огонь покачнулся и прикурил сигарету. Сунула свободную руку подмышку и молча отвернулась.—?В Белый дом попасть проще, чем связаться с тобой, Обрегония,?— поправил прядь, лезшую в глаза,?— или как ты теперь себя называешь? Ах, да?— Реджина. Имя неплохое, спорить не буду, но совсем не под стать ацтекской принцессе1. Всё хотел спросить,?— откашлялся,?— что за фамилия такая дурацкая, Блейк?—?Досталась по наследству от бывшего мужа,?— не повернула головы, ответила равнодушно.Гонсало снова убрал с лица дрожащей рукой курчавую чёлку, оправил полы плаща и, превозмогая желание разрыдаться, с улыбкой вновь посмотрел на дочь:—?Тебе что-нибудь нужно? В смысле, мы могли бы жить вместе, у меня в апартаментах… или я могу купить тебе квартиру. На Манхэттене, в верхнем Ист-Сайде, например. Зачем тебе продавать эти веники и стоять за прилавком по тринадцать часов в сутки за гроши?Обрегония затушила сигарету о жестяной мусорный бак и безмолвно обступила Гонсалеса, направившись ко входу.—?Эй, эй! —?поймал под локоть. —?Я твой отец, ты не можешь…—?Пусти! —?высвободилась, поведя плечом. —?Что я должна тебе сказать, а? ?Двадцать восемь лет?— херня, папуль! Сейчас ка-а-а-к снова станем семьёй и заживём на твои поганые кровавые деньжата!??— ты этого ждёшь?—?Ты судишь слишком строго, принцесса, я изменился, клянусь! Мне было о чём подумать в неволе, переосмыслить…—?Изменился? —?фыркнула. —?Тогда откуда все эти побрякушки? —?кивнула на часы. —?А деньги на апартаменты? И не одни! Уже во что-то вляпался?— как и умеешь. Преступники редко меняются, Гонсало, а негодяи?— никогда. Оставь меня в покое, мне не нужны ни ты, ни твои грязные деньги, я сама о себе позабочусь. Как и умею.Хлопнула дверь, бряцнул ?поющий ветер?, закреплённый над входом. Глуповатый грустный мишка в упор смотрел на одинокого старого мексиканца, со вздохом повесившего голову.***С момента выписки из больницы прошло чуть больше недели, рана затягивалась и почти не приносила Карен неудобств. Но по наставлению врача всё ещё нужно было придерживаться сбалансированной диеты, а главное?— исключить алкоголь. И если последней рекомендацией мисс Пейдж пренебрегла сразу, то за питанием усердно следила и готовила сама, не срываясь на доставку тайской еды из любимого ресторана, что был в трёх кварталах. Готовка была особым ритуалом радости и грусти: она вспоминала о доме, о родителях и брате, о работе в мамином кафе?— Пенелопа научила дочь готовить, чтобы та могла ?как взрослая? помогать с семейным делом. В то время Карен не особенно любила готовить, ей нравилось заботиться о родных, чувствовать себя причастной и полезной. Она знала мало блюд, но все готовила хорошо, а теперь ещё и с удовольствием. Одно плохо?— по выработанной годами привычке Карен готовила много, будто на семью, и остатки еды всегда пропадали, забытые на плите или на полках холодильника.Овощное рагу с тушёной говяжьей вырезкой скучали на столешнице, томясь под металлическими крышками, пока Карен со скучающим видом ковырялась вилкой в неглубокой тарелке, уделяя больше внимания красному вину в высоком пузатом бокале. Под ногами попискивал котёнок, играясь с пластиковой погремушкой-мышью, из динамиков ноутбука тихо и расслабляющее, словно из другой жизни, играла ?Sunrise? полюбившихся в старшей школе Simply Red2. Мысленно Карен всё ещё прокручивала злосчастное утро, возвращалась раз за разом в вожделенные объятия Мэтта, слышала его голос, зовущий не куда-нибудь, а прямиком в постель?— перспективу заманчивее она не могла и вообразить. Но что-то остановило её. Карен думала о причинах и поняла, что это не только страх неопределённости или боязнь быть отвергнутой. ?В конечном счёте, я хочу не этого,?— грустно усмехнулась,?— я хочу больше. Секс с Мэттом как самоцель совсем не то, чего я желаю. Мне нужно всё?.Раздался звонок. Сердце Карен подскочило до самой глотки. Подлетела к двери, дёрнула ручку?— щёлкнула заколка, упала на пол, волосы рассыпались по плечам, тело обдало жаром. ?Пожалуйста, Мэтт! Мэтт! Мэтт!??— шевелила она губами, забыв о дверном глазке.—?О, Фрэнк! —?восторженно воскликнула Карен, лишь через секунду осознав, что перед ней, в самом деле, был он. —?Привет.Касл не ответил. Улыбнулся тепло и мягко.—?Сидел в своей грёбаной лачуге и думал о тебе. Может, я идиот, но почему-то решил, что ты скучаешь здесь и злишься, пока мы с Мёрдоком занимаемся всем этим и ничего тебе не рассказываем.Тёмные джинсы и простая серая рубашка?— Карен совсем не знала такого Фрэнка. Она не сразу заметила, что за спиной у него висела в чехле гитара. А когда увидела, то в удивлении открыла рот, а затем сложила губы в смущённую восторженную улыбку. Голубые глаза в предвкушении заблестели.—?Я правильно понимаю, что ты… сыграешь для меня?Под струны натянутых нервов сердце Фрэнка пело прежде него?— старый как мир мотив о надежде на счастье.