День Восьмой. Его ли долг – смерть? (1/2)

Хосоку определенно не нравится это заведение, но выбирать не приходится. Что первое попалось по дороге, то попалось, туда и заскочили. В глаза бьет ярко-зеленое дерево мебели и не менее ядреный оттенок желтого на обивке. В тарелке плавает твердющий кусок мяса и непонятная жижа, названная рисом, вместе с соусом, цвет которого, действительно, убивает всякое желание поесть. Но, как подумал Хосок ранее, – выбора все равно нет.

Сидящий напротив Тэхен ковыряет вилкой в тарелке, подперев рукой подбородок. Его желудок предательски урчит, но он не настолько голоден, чтобы притронуться к содержимому своей тарелки.

— Не могу я больше этим питаться, — будто оправдывает себя он. — Как ты вообще это можешь есть?— Есть захочешь – поймешь. Тэхен глубоко выдохнул, устало прикрыв веки. Идея созвониться с Вальберо тут же взбрела в его голову. Все же лучше, чем сидеть и смотреть на проданные ему помои в качестве еды. Он как раз припоминает, что около входа в эту забегаловку был телефонный аппарат.

Прежде чем связаться с Вальберо, Тэхен закуривает, втягивает никотин в легкие, чувствуя, как тот тонкой пленкой оседает на языке. Удерживая сигарету губами, прикладывает трубку к уху, из которой практически сразу слышится мужской голос, чему Тэхен неподдельно рад.

— Можешь гордиться за меня, — с улыбкой проговаривает Ванетти, хватая сигарету пальцами и выпуская клубок белого дыма. — Мои внутренности еще никто не размазал по земле.— Я знал, что ты жив, — небольшая пауза. — Семья решила заключить перемирие с Орко, точнее они сами пришли к нам первыми.

Тэхен, расширив глаза, хватает свободной рукой сигарету, пылко проговаривая в трубку:— Перемирие с семьей Орко? Как это понимать? — вскрикивает он, буквально подпрыгивая и чуть ли не роняя сигарету из руки.— Семья Орко, наконец, решила, что пора валить Фанго, — раздается голос Вальберо по ту сторону трубки. — Однако и у них успехи не велики.— Они не могут воевать на два фронта, поэтому захотели перемирие?— Что-то вроде того. Фанго отсиживается на острове, с ним где-то два десятка парней, — в трубкеслышится шумный выдох мужчины.

— На острове?— Вероятно он скорешился с Гранкио, а тот теперь прячет его в своей церкви-баре.

— У него все схвачено. Значит, мы можем вернуться домой?— Нет.— Это почему? — сдерживается от громкого тона Тэхен, разочаровано опустив плечи. — Если будет перемирие с семьей Орко, то и с семьей Галассия не будет проблем.— Да. Флатте убедил в этом Рональдо, но, — он пару секунд молчит. — Мы можем встретиться до того, как вы прибудете в город?— Мы сейчас в Портленде. Давай встретимся в Берлоге через два дня?— Хорошо.**** Хосок наблюдает за окрестностями, что стремительно проносятся за окном фантома, который Тэхен, не пойми где, успел раздобыть, выйдя из заведения на улицу всего на пару минут. Но Чон удивлен, что этот несносный человек способен на что-то умное и нужное, и одновременно рад, что теперь они могут передвигаться гораздо быстрее, и что Ванетти вновь не усадил его за руль, дав, наконец, спокойно отсидеться. А сам теперь с довольно веселым видом ведет автомобиль, вновь держа губами подкуренную сигарету.

— Когда вернемся, не хочешь вступить в семью? — слышится со стороны, после чего Чон видит практически перед глазами чужую выставленную руку с сигаретой между пальцев.

Противиться сейчас смысла нет, да и слова Тэхена кажутся искренними. А в голове Хосока еще один пункт отмечается зеленой галочкой. Осталось немного. Еще чуть-чуть, и все закончится.

Внутри уже давно не горит, да и не горело какое-то дикое желание что-либо делать. Сейчас оно, скорее всего, просто-напросто тлеет, ожидая скорейшего завершения эдакой миссии, чтобы вздохнуть полной грудью, знать, что смог отомстить за родных, за слезы, крики, всю боль и за себя в первую очередь.

Своя боль куда важнее чужой. Хосок давно сделал такие выводы. Сколько бы люди для тебя ни сделали, сколько бы ни проговорили слов о том, что ты важен, что тебя любят, все равно не нужно упускать из головы предположения, что они в любой момент могут предать, подставить, чтобы ты упал лицом в грязь, и все ради своей выгоды. Чон решил, что тоже будет стараться для себя, он будет жить только для себя и своей мести.

Он бережет свою боль, зная, что она важнее чужой. Он давно расставил все по полочкам, приняв для себя утверждение, что будет и сам делать больно, будет предавать, бросать, но он сделает все, чтобы избавиться от мерзко тягучего чувства под ребрами. Будет стараться смыть черное нефтяное пятно со своей груди, не с чьей-либо чужой.

Чон берет сигарету, прикладывая к губам и втягиваясь, чувствует, как фантом ускоряется, а Тэхен не перестает с особым усилием давить на педаль газа.

— Едем дальше в город?— Нет, — отвечает ему Ванетти, тут же добавляя: — Нас немного потрясет.— Куда мы направляемся?

— Когда приедем, тогда и увидишь.

На чужом лице вновь расцветает улыбка. Машину по правде безбожно трясет – Хосок думает, что скоро начнет скакать по всему салону обессиленной куклой. За окном проносятся деревья с густой зеленой листвой. Дорога пусть и лежит через лес, но прочищена очень хорошо.

Когда фантом останавливается у входа в тоннель, похожий на те, через которые ходят поезда, Чон распахивает дверь, ступая на землю. Возможно, это он и есть, однако рельсы отсутствуют. Но Хосока это мало волнует.

— Идем. Внутри жутко темно. Чон не видит даже собственных ног и рук, но виду, что слегка затерялся, не подает, чувствуя движения Тэхена по левую сторону от себя.

— У тебя, кажется, была зажигалка?

Намек сразу понятен. Хосок находит нужную вещицу в кармане, поднимает ладонь, зажигая огонек на уровне груди. Тэхен сбоку слегка улыбается, а Чону, откровенно говоря, вообще не понятно вечно приподнятое настроение этого человека. Ванетти подходит ближе к невероятно большим железным дверям, выстукивая на них каждый раз по-разному: то несколько быстрых ударов, то пара медленных, между которыми также разные промежутки тишины.

— Кто там? — практически сразу доносится голос по ту сторону после некого "ритуала"

— Это я, Тэхен.

— Тэхен?

— Неро, — голос Ванетти звучит громче, с явным раздражением, что показывает всю свою нелюбовь ко второму, ненастоящему имени.

Перед Хосоком распахивается дверь, он взирает картину происходящего внутри: по две стороны от него установлены громоздкие аппараты, занимающие немало пространства (которого, собственно, в этом месте хватает по горло), и, хоть и не очень громко, но все же неприятно гудящие в ушах. Все машины с кучей труб, выпускающих горячий пар, дополнялись большим количеством бочек, которые перекатывали и устанавливали в другие помещения работники. Хосок бегает по ним глазами, насчитывая больше десятка мужчин, и, взглянув на Тэхена, спрашивает:— Что это?— Моя фабрика по производству самогона, — отвечает ему светловолосый, а после дополняет:— "Берлога".