Часть 10 (1/1)

Некоторое время они просто стоят. Посторонние звуки и голоса окончательно стихают, только стрекочет какая-то болтливая мошкара. Звезды бьются друг о друга боками и звенят, словно льдинки. Слышать и воспринимать это — тоже в новинку.— Мои способности? — наконец горько переспрашивает Нила. — Они не помогли мне. Ни разу. Я не вернула к жизни ни отца, ни мать, да что там, мать не считала мою жизнь достаточной причиной, чтобы остаться. Когда я жила с эльфами, моими единственными друзьями были мертвые звери. Сначала я не хотела, тоже... боялась. Они были такие жуткие, бегали за мной всюду и пахли так... мерзко, приторно и мутно. А потом привыкла. Но все вокруг смотрели с ужасом, отвращением, отступали на шаг при моем приближении. Вы вообще можете себе вообразить, каково это — когда все глядят на тебя, как на изгоя? Как на дерево, пораженное... короедом?!Нила делает шаг вперед и почти врезается в грудь Танарэса, словно рассчитывая, что и он отступит.— Да, — негромко говорит вампир. — Да, мне это... знакомо.— Извините, — Нила резко отворачивается и отступает. — Не знаю, что на меня нашло. Обычно я так не... болтаю. Просто действительно не понимаю, что вам рассказать. Когда я попала к эльфам, мне не с кем было говорить про отца. А до этого... мне же исполнилось всего пять лет, когда это случилось.— Я не менталист, — говорит Танарэс еще тише, чем раньше, девушка замедляет шаг, прислушиваясь. — Читать мысли не умею и не могу... заставить тебя их озвучить. Но я могу помочь вспомнить. Если ты мне разрешишь. Это не больно.— Как это? — в ее взгляде почти детское любопытство. Со слабым щелчком вспыхивает очередной магический светильник.— Я долго живу на свете, — ему — небывалое дело! — хочется улыбнуться, глядя в ее искреннее лицо. Человеческая порода проявляется вихрями живых эмоций, спонтанных, стремительных, проносящихся в глазах. — Многому научился, хотя и не менталист.— Это так странно, — внезапно признается Нила. — Это всё, этот день... Самый странный день в моей жизни. Я вас совсем не знаю, не понимаю, зачем вам это все надо, к тому же — вампир, а я представляю, как мои сородичи относятся к таким, как вы... это же не тайна, так что какой смысл не говорить о таком прямо? Но почему-то мне хочется... соглашаться.— Странно, — соглашается Танарэс.— Что я должна делать?— Просто замри.Он запускает руки в ее серебристые волосы, и девушка испуганно вздрагивает.— Прости, я никогда не делал этого... хм... тем, у кого такие... их можно трогать? — растерянность тоже новое чувство.— Это очень... личное, — бормочет девушка, щеки и даже лоб краснеют. — Уши нельзя трогать посторонним, они очень...— Даже целителям?— Ну...— Считай меня целителем.Танарэс снова гладит девушку по голове. Нехитрые движения, напоминающие массаж, призваны уловить и настроить ритмы ее сознания определенным образом. Иногда его сухие сильные пальцы задевают бархатистую чувствительную кожу ушей и шеи.— Вспомни, девочка... Вспомни...Вереница образов, размытых, немых или остервенело кричащих проносятся перед их внутренним взглядом, ставшим общим на двоих.Танарэс видит молодую эльфийку со светлыми длинными волосами — со странного ракурса, словно он лежит у нее на коленях — подбородок, спутанные пряди. Видит мужчину — улыбка на его суровом, словно бы каменном лице кажется несколько диковатой.Вот мужчина стоит среди голой, будто бы выжженной земли, покрытой странными холмиками. Опускается на колени, вытянув вперед руки, жилки на шее наливаются синевой. Он очень, очень расстроен, но у него, похоже ничего не получается.— Что ты делаешь? — тонкий голосок девочки звучит слишком дисгармонично в этом холодном, пустом месте, пропахшем смертью, там, где не растут ни трава, ни деревья.— Что ТЫ здесь делаешь? — отец хмурится, но его злость немного ненастоящая. В ней все же больше грусти.— Я хочу помочь.— Ты мне не поможешь.— Но ты же хочешь поговорить с этим дяденькой? — ножка в кожаном ботинке легонько пинает земельный холмик.— А откуда ты знаешь, что там лежит дяденька? — голос отца смягчается, но и эта ласковость тоже — не настоящая. Теперь в ней беспокойство.— Знаю. Хочешь поговорить?— Хочу. Только он мне не отвечает.Снова легкий пинок ногой в земляную кучу. Из земли словно торчат разноцветные шнуры. Если потянуть за этот серый — дяденька под землей непременно услышит. Он совсем не глухой, хотя и мертвый.Девочка знает, что на самом деле никаких шнуров нет, но при этом отчетливо видит острые извивающиеся, трепещущие кончики.— Нила, Нила... как ты... откуда?Вот изумление в отцовском голосе — самое что ни есть настоящее.Это воспоминание стирается, проявляется следующая картинка: мать спит на кровати, обхватив себя руками за плечи. В их небольшом домике холодно, несмотря на весело трещащий огонь в камне. Девочка, лежащая под боком у эльфийки, кутается в шерстяное одеяло — хоть на ощупь оно и не очень приятное, колючее, но так теплее. Отец сидит у камина, просматривает какие-то бумаги, большую часть из которых рвет и подбрасывает в камин — пламя жадно пожирает новую пищу.Девочке хочется спать, но сон, как ни странно, всё не идет. Впрочем, как только отец поворачивает к ней суровое тёмное лицо, она торопливо прикрывает глаза, притворяясь спящей.Тихий, но настойчивый стук в дверь предугадать невозможно — к ним редко приходят гости, не гости даже — просители. В тёмное время суток — практически никогда. Отец мигом поднимается, бросает тревожный взгляд на жену и дочь. Нила снова опускает лицо в подушку, сквозь слабо сомкнутые ресницы наблюдая, как мужчина идет в прихожую, а после нескольких приглушенных фраз — накидывает меховую куртку и выходит на улицу. Сама не зная, зачем, Нила соскальзывает с кровати и подходит к неплотно закрытой входной двери, из которой ощутимо сквозит холодом. Голоса доносятся издалека, но она слышит разговор. Собеседник отца говорит отрывисто, резко. Какие-то рычащие отголоски в его голосе наводят Нилу на мысль, что это — не человек. К отцу приходили разные существа, кто-то из них говорил похоже, вот только кто — ей уже не вспомнить...Незнакомый мужчина требует что-то. Кажется, хочет, чтобы отец поехал с ним куда-то. Обещает деньги. Отец не согласен — и Нилу это очень радует. Никуда уезжать она не хочет, ей нравится это место: небольшая быстрая речка и лес, пение птиц по утрам, семейство оленей, что иногда выходит к ней с матерью во время прогулки. Все животные любят эльфов и тех, в ком есть эльфийская кровь.Но этот мужской голос пугает Нилу. В какой-то момент рык становится совершенно звериным, жутким — и вместо того, чтобы кинуться под одеяло к матери, Нила впрыгивает в кожаные сапожки и выскакивает в тёмный двор. Мужчины одновременно оборачиваются на нее. Нила крепко хватает отца за руку, смотрит исподлобья. Тот второй, страшный — высокий и статный, на лицо гораздо моложе отца, но у него совершенно белые волосы. И кожа... что-то есть на его коже, какие-то матовые пластинки... чешуйки?— Подумай, Танос, — бросает он. — Тем более, тебе есть, что терять.Незнакомец протягивает руку, словно собираясь ухватить Нилу за торчащее ухо. Джуго, их охотничий пес, в тот же миг бросается на него — и отлетает в сторону, словно кусок глины, впечатываясь головой в аккуратно сложенную поленницу дров. Резко отвернувшись, незнакомец каким-то странным ?военным? шагом уходит прочь, а Нила, тут же забыв о нем, кидается к псу, гладит по голове, почти не чувствуя, как пропитывается кровью ее домашнее платье.Отец тянет ее за руку, что-то говорит, то ли ругая, то ли утешая, то ли и то, и другое сразу. Но девочка упрямо цепляется за собаку, пытаясь услышать через невесть откуда взявшийся шум в ушах стук сердца. Перед глазами встаёт серебристый туман, окончательно пропадают звуки — а Джуго вдруг поднимается на лапы, остервенело мотая окровавленными ушами. Нила поднимает к ночному небу отяжелевшую вмиг голову и, моргая мокрыми от слез глазами, смотрит, как кружит над их домиком под россыпью жемчужных звезд белоснежный исполинский дракон.