rosehip & apple (1/1)

Томми вернулся домой лишь после рассвета. Не в силах скрыть улыбку от воспоминаний шелковистых волос (что пахли тем самым шампунем с облепихой, который Даф, громко смеясь, утащила из ванной домика Афродиты, пока Тисдейл искал свою сережку на тумбе), ее теплой улыбки, отражение звезд в глазах, искрящихся весельем с небольшой издевкой. Но прочнее всего в голове парня засел тихий голос, нашептываюший, обещающий, что все будет в порядке. Этому голосу хочется верить. В нем хочется утонуть, скрыться, словно под одеялом, от всех печалей и страхов. Только вот... Переступив порог комнаты, Томас понял, что от одной боли ему не скрыться, утонув в патоке шепота возлюбленной. От этой боли он не в силах избавиться, обреченный жить со скребущем чувством вины и отголосками прошлого. "Не уберег". Эта боль — боль в глазах маленького хрупкого человечка, за которого Томми без раздумий отдаст свою жизнь. Боль в зашуганном взгляде Лакс. Слезы в опухших и красных глазах младшей сестры, каждый всхлип которой отдается горько и тягуче где-то слева. — ох, малышка... — о! Томми! — Алекса резко подскачила на подоконнике, стараясь как можно быстрее вытереть слезы и натягивая рукава безразмерного худи на ладони, — как прошло свидание? — девушка немного вымученно улыбнулась, не смотря в глаза брату, и начала нервно перебирать вещи на тумбе возле своей кровати. — все прошло прекрасно, — осторожно начал Тисдейл, — ты снова плачешь, — не вопрос. утверждение. — ох, да так, ничего серьезного, — Лакс потрясла в вохдухе рукой, успынной металлическими колечками и силиконовыми браслетами, — знаешь, неудачные рисунки, листки порвались. — они порвались из-за того, что твои руки тряслись, верно? — фыркнул старший, — что случилось? Алекса глубоко вздохнула, руки безвольно упали по сторонам, а плечи опустились и ссутулились. Вся девушка казалась маленьким уставшим комочком, поэтому Томас крепко обнял ее. — я не хочу сейчас рассказывать. Можно ты просто сделаешь мне горячий шоколад, и я завернусь в плед на пару часов, — Лакс подняла глаза, полные надежды, на брата. — конечно, малышка, идем. ?Горячий шоколад сделать не удалось, поэтому Лакс осторожно держала наманикюренными пальчиками огромную красную кружку чая с яблоком и шиповником. Рядышком стояла маленькая баночка с медом. Девушка завернулась в плед, словно гусеничка в кокон. Всхлипы уже прекратились, а на лице Алексы уже была довольная улыбка. — ты расскажешь, что произошло? — парень сделал глоток своего йоркширского чая, — почему ты плакала, Лакс? — улыбка девушки стала грустной. — помнишь Джо? — Томми кивнул. Еще бы, Лакс начала общаться с этой таинственной девушкой около года назад и умудрилась не потерять связь даже после прибытия в Лагерь. Томас точно знал, что у сестренки с этим человеком какие-то особые и теплые отношения, но Алекса стойко защищала эту часть своей жизни, так и не рассказывая брату ничего, — в общем... Она игнорировала меня несколько дней, а потом...потом сказала, что наше общение закончилось и...удалилась, я думаю? — Ох, малышка, мне жаль... — Томас поставил чашку, падая на кровать рядом с сестрой и крепко ее обнимая. — я думала, знаешь, если у меня с любовью не срастается, может хоть в дружбе повезет, — девушка всхлипнула, — не повезло. ?— Томми! Томас, проснись! — Томми кое-как разлепил глаза, пока Пайпер трясла его за плечи. — черт... Сколько время? Что случилось? — я...я не спала сегодня, и минут сорок назад она вышла и такая: "доброе утро, ванна не занята?", я такая: "утра, нет, свободно", — тараторила Маклин, пока Томми, торопясь, натягивал на себя спортивные штаны и футболку. — хватит тараторить. кто вышла? — раздражаясь, спросил Томас, надеясь, что обойдется, но его взгляд упал на пустую соседнюю кровать. И, нет, не обошлось, — ЧЕРТ, Лакс! — да! Она...она никогда не закрывается и не сидит долго, особенно по утрам, и я подумала, что что-то могло случиться, ведь в прошлый раз... — Пайпер резко оборвала себя, не желая нагнетать обстановку еще больше, — и...и я ре-решила позвать тебя... — и правильно сделала, — Томми толкнул дверь ванной, но та, действительно, оказалась запрета, — хэээй, малышка, — мягко начал Томми, а на суматоху уже начали собираться другие дети богини любви и парочка зевак из других домиков, — сестренка, это Томми. Откроешь мне дверь, Лакс? Нет ответа. — может у нее паническая атака? — предположил кто-то, но Томас знал, что это не так. Ощущая панику, Лакс бы пошла к нему. Он уверен. Он надеется. Надеется, что Лакс не нарушила их правило. — Скорее всего, она диссоциирует, — вздохнул Тисдейл после третьей провальной попытки. — Или суицид. Эти слова, не просто словно гром, словно атомная бомба, обрушились на небольшой коридорчик домика Афродиты. Вытекли из пухлых губ, щедро намазанных ядерно-розовым блеском, Дрю Танаки. Все резко замолчали и перевели взгляд на вышеупомянутую. — Дрю, ты...ты ужасна, — злостно выдохнул светлый паренек из домика Гефеста. — хм... А сегодня ночью ты не жаловался, — подняла бровь Танака, а парень лишь закатил глаза. — просто свалите. ВСЕ! — рявкнул Томми, чувствуя, как в груди смешивается коктейль из страха, усталости и чего-то тошнотворного, засевшего в желудке. Хотя, возможно, это просто его ужин-завтрак просится наружу из-за чрезмерного волнения. Когда толпа более менее разошлась (не без усилий волшебной способности Пайпер), Томми решил, что наиболее правильным решением будет — взломать замок, а не сносить дверь целиком. Чем он и занял свои руки на следующие двадцать минут. — хэй, сестренка. Это Томми, — парень тихо подходил к сжавшейся в комочек и смотрящей в одну точку девушке, — тебя зовут Алекса. Ты в Лагере Полукровок, ведь твоя мама – Афродита, да, Лакс? Иди сюда, малышка, — предположения Томаса о диссоциировании подтвердились, поэтому он максимально осторожно и тихо перенес обратно в комнату и уложил в кровать, — тебя зовут Алекса. Тебе пятнадцать лет, малышка. Меня зовут Томми. Я твой старший брат. Держи, — парень протянул пушистого персикового плюшевого кролика с длинными висючими ушами и голубым бантиком между ними, и Лакс сразу же прижала его к груди, — А теперь спи, сестренка, — Томми аккуратно опустил веки сестры и вернулся в свою кровать. НоВсе облегчение превратилось обратно в беспокойство, как тольк Томас заметил, что в одной руке сестренка сильно сжимает большую брошь Дрю. А большая брошь = большая игла = большие проблемы. Тяжело вздохнув, Томми решил, что немного сна ему не помешает. На левой руке Лакс нацарапано солнышко.