Часть 2. СЛЕЗЫ ТЬМЫ (1/1)

Проводив Андрея вместе с приободрившимися женщинами и детьми, Хассе вернулся к Аренсу, который ждал его, дремля на своей подстилке. Теперь, имея много времени, Хассе посвящал его сбору трав и приготовлению лекарства. Напоив Аренса, он какое-то время приглядывал за ним, потому что от этого питья Аренса жестоко знобило и то и дело выворачивало. Он едва успевал выползти из убежища и частенько уже не мог вернуться без помощи Хассе. Сила последнего лекарства Водяной Лилии, призванная освободить его от последствий ранений, была такова, что едва не убила его. Но, почти убив, вернула его к новой жизни, полноценной и здоровой.Одновременно Хассе охотился, в основном на болотных кроликов и индеек, а также ловил рыбу в широком ручье, протекавшем в нескольких десятках шагов от убежища. Он заботился об Аренсе, безо всякой брезгливости омывая его лицо и тело после приступов, кормя и обихаживая, точно малое дитя. Шли дни, раны на теле Аренса зажили окончательно, а снадобье, которое давал ему Хассе, вычистило легкие и вернуло силу и энергию молодости.Прошло еще почти десять дней. Хассе трудился не покладая рук, отдыхая лишь с шилом и шкурой убитой пумы в руках. Аренс мог лишь удивляться, когда тот ухитрялся спать. Сам он теперь много времени проводил на ногах, так как лежать ему порядком осточертело. Тело, исхудавшее и вялое, требовало упражнений. Правда, от его одежды не осталось почти ничего, впрочем, даже ночи царили такие душные, что это было скорее на руку.— Теперь у нас есть новая одежда для тебя, — однажды с улыбкой сказал Хассе. — Этот кот был очень большой, он порвал твою рубашку, а взамен дал тебе новую.Сшитая из шкуры пумы рубаха оказалась Аренсу впору. Он стащил свои жалкие лохмотья и с удовольствием надел обновку, завязав тесемки. Хассе прищелкнул языком от радости.— Хай, эта вещь удалась!Аренс улыбнулся и сел рядом, положив руку ему на плечо.— Спасибо, малыш, — произнес он, — это отличная вещь! Если бы я только мог чем-то отблагодарить тебя за твою заботу… за всё!Хассе незаметным движением вывернулся из его объятий.— Твоя жизнь слишком много значит для племени, — мягко сказал он, поднимаясь с подстилки из трав. — Ты должен отдыхать, Аренс. Ты должен поправиться, залечить раны. Ты нужен племени, дедушка велел особенно заботиться о тебе.— Только для племени? — Аренс вдруг ощутил глухую отчаянную ярость, сменившую нежность, доселе владевшую его сердцем. — Для племени?— Да, — Хассе отошел к большому глиняному горшку, где хранился запас сушеной кукурузы, — для племени. Для дедушки. Тебе нельзя…Аренс шагнул, ухватив его за плечо, развернув и припечатав спиной к стене.— А что насчет тебя? — хрипло прошептал он, прильнув к губам Хассе в злом голодном поцелуе. В глазах потемнело от ощущения чужих горьких губ, от гибкого тела в его руках. Хассе уперся кулаками ему в грудь, пытаясь оттолкнуть. Боль в едва заживших ранах была сильной, но Аренс почти не ощущал ее. Он сжимал в объятиях напряженное, будто натянутая струна, тело Хассе. Тот дрожал, как в лихорадке, упираясь в грудь, отворачивая лицо от поцелуев.— Отпусти меня… пусти!Аренс вздрогнул. Хриплый, полный отчаяния голос Хассе ворвался в помутившееся сознание, словно кнутом огрел.— Не надо, Аренс! — Хассе судорожно вздохнул. — Отпусти меня!Он медленно разжал объятия и отступил, глядя на него. Сердце билось где-то в горле. Хассе вжался спиной в скалу, лицо его было пепельно-серым, губы плотно сжаты. А потом нахлынуло, рвануло с такой силой, что Аренс зашатался под грязно-багровой волной воспоминаний……Юноша, бьющийся под ним, а потом лежащий вниз лицом, судорожно царапающий песок и камни, сдирающий пальцы в кровь. Грубые толчки, его, Аренса, руки, сжимающие предплечья юноши, тягучая сладкая судорога и стон измученной жертвы… и после неподвижное нагое тело, простертое в пыли у его ног, волосы, стелющиеся по земле… та картина, увиденная им в бредовом сне, — воспоминание о гнуснейшем из его преступлений. Но теперь воспоминание продолжалось.…Он видел, как тонкая фигура с трудом поднимается с земли. Длинные черные волосы облепили измученное, разбитое в кровь лицо. Несколько мгновений черные глаза смотрели на него, выпивая душу, потом юноша отвернулся и заковылял по тропинке прочь, оставляя кровавые следы. Кровь стекала по его бедрам, капая в пыль…— Нет! — Аренс сел на землю, схватившись за голову. — Нет… нет... нет!Больше всего на свете ему хотелось обратно, в беспамятство, в блаженное неведение.— Этого не может быть… не может… я бы никогда… Хассе, о Хассе!Он застонал, колотя себя по голове кулаками, стараясь выбить отвратительные картины насилия.— А… ты вспомнил, — сказал Хассе, по-прежнему стоя у скалы, вжимаясь в нее спиной и скрестив руки на груди. Голос его был ровным, но в нем слышалась глубоко схороненная горечь и ярость.Аренс сжался в комок, пытаясь справиться с нахлынувшей душевной болью. Он вспомнил наконец что-то из прошлого, но воспоминание не принесло ему радости. Он чувствовал себя грязным, омерзительно липким, словно тело его все еще покрывал пот насилия. Он не представлял, не желал представлять, что чувствовал Хассе тогда и после, находясь рядом со своим мучителем.— Ты должен был убить меня, — наконец произнес он, заставив себя поднять глаза. — Такое не прощают.Хассе обхватил себя руками за плечи, будто пытаясь согреться. Голос его звучал тихо, очень спокойно, но от звука этого голоса по телу Аренса заструился холодный пот.— Мои желания не имеют значения, Аренс Ринггольд. Мой дед указал на тебя как на того, кого избрал Великий Дух. Потому охранять и оберегать тебя — моя обязанность, мой долг. И ни моя жизнь, ни моя боль ничего не стоят в сравнении с тем, что можешь ты дать племени.— Ты ненавидишь меня? Ты должен ненавидеть!Хассе пожал плечами, глаза его превратились в две бездны. Он смотрел мимо Аренса, куда-то вдаль.— Ты дал мне вторую душу, — наконец медленно произнес он. — А ненависть… ее уже нет, только боль… а боль… она пройдет… со временем пройдет… или пройдет жизнь. Теперь неважно.Откуда-то издалека донесся перестук копыт, как если бы скакали несколько всадников.Грохнул выстрел. Аренс заставил себя подняться с земли.— Они близко, — пробормотал он, глядя на Хассе. — Слышишь?Тот покачал головой.— Нет, не слышу, но достаточно того, что слышишь ты.— Пойдем, надо убраться подальше отсюда. Я уже совершенно здоров. И тебе нет теперь нужды ходить за мной.Хассе молча наклонился, подбирая выроненное оружие. Даже если он был напуган, то никак это не проявлял. Аренс ступил на едва заметную тропу, по которой они пришли в убежище женщин-хитчити. Он шел не оглядываясь, зная, что Хассе идет следом.Уже совсем стемнело, когда они вышли из леса к заброшенной гасиенде и разыскали небольшой ручей, протекавший по каменистому ложу за полуразрушенной белой стеной. Аренс подстрелил водяную курочку, Хассе тем временем собрал немного сухостоя и разжег небольшой костер. Затем почистил курочку и выпотрошил ее, зарыв перья и потроха в землю.В одном из брошенных глинобитных домиков, окружавших гасиенду, Аренс нашел пару плошек и почти целый горшок с отколотым краем. В нем и поставили вариться нежное птичье мясо.Какое-то время они сидели, глядя на языки костра, лижущие закопченный горшок. Аренс заговорил первым, разрывая тяжелое молчание. Было неимоверно трудно, но он чувствовал, что это нужно… ему, Хассе, им обоим.— То, что я сделал… сегодня… тогда… прости меня …Хассе наклонился, пододвигая прогоревшие головни к центру костра. Лицо его оставалось бесстрастным.— Это не имеет значения, я ведь сказал уже. Ты можешь быть спокоен, Аренс Ринггольд, я буду заботиться о тебе и оберегать тебя до тех пор, пока это будет необходимо. Остальное же значения не имеет.— Имеет. И ты это знаешь. Все имеет значение!— А для меня имеют значение лишь слова моего деда, — медленно произнес Хассе. — Он назначил тебя своим преемником. Когда его не станет, ты займешь его место. И я обязан сделать так, чтобы ты живым и здоровым добрался до дома.— И всё?— И всё, — голос звучал ровно, тихо и безлико.Аренс поднялся со своего места и обошел костер, приблизившись к Хассе.— Если бы ты нашел в себе силы простить… — он говорил, чувствуя, как ноет от чужой боли сердце. — Хассе, я ведь уже другой совсем. Кому знать, как не тебе…— Другой? Пожалуй, да. Но ты забыл одно — индейцы не прощают. Прощение — это слабость бледнолицых, говорят, их Бог прощает им всё.Сердце дернулось, замерло на мгновение. Аренс невольно прижал кулак к груди. Его снова затрясло, захотелось вернуться на место, сесть и молчать… Молчать до скончания веков, умирая от желания обнять строптивца, покрыть поцелуями его гибкое тело, прижать к груди и никогда от себя не отпускать. Но раз сделал шаг, нужно идти до конца. Так говорил Андрей, а в его словах всегда была глубокая мудрость. Вот бы кому шаманом быть, некстати подумалось Аренсу. Но сказал он совсем другое, вернее выдохнул, наполовину в беспамятстве, запретив себе останавливаться.— Даже если я сделаю все, что ты пожелаешь?Хассе поднял голову, глядя на него.— Все, что пожелаю?— Да, все, что угодно, Хассе! Клянусь Великим Духом! Накажи меня, причини боль, делай все, что хочешь, я на все пойду ради твоего прощения.— Ты хочешь прощения? — черные глаза Хассе снова казались двумя безднами, выпивающими страх, усталость, радость, все, что делало его живым. Аренс не мог заставить себя отвести взгляд.— Да… если есть хоть какая-то возможность, хоть что-то… — он с трудом смог выговорить эти несколько слов. Хассе поднялся и шагнул к нему, закинул руку за шею, потянул ремешок, которым Аренс связывал волосы. Белоснежные отросшие пряди упали на плечи, рассыпались по спине.— Стой спокойно, маленький ублюдок, — холодно проговорил индеец, — ты такой красивый, наверняка кто-нибудь уже обратил внимание на эти прелести.Аренс оцепенел. Каждое слово, произнесенное Хассе, было когда-то сказано им. Каждое слово, каждое прикосновение индейца повторяло ад, некогда случившийся на тропе у Черных скал. Только теперь Хассе был им самим, тем, прежним Аренсом Ринггольдом. Насильником и убийцей, способным на все. А он был напуганным, растерянным мальчишкой, потерявшим себя, потерявшимся в себе.— Не сопротивляйся, краснорожая шлюшка, — продолжал тот, растягивая завязки на своей одежде, — тебе будет хорошо, я обещаю.Затрещина была не такой уж сильной, но Аренс пошатнулся. Хассе ухватился за ворот рубахи, сшитой им же самим, и рванул с такой яростью, что плотная шкура расползлась под руками. Раскаленная ладонь скользнула по груди Аренса, который не мог пошевелиться от потрясения.— Тебе понравится, маленькая дрянь…Хассе растянул завязки на штанах Аренса, опустил руку, сжав его член в горсти. Усмехнулся, страшно, нечеловечески, разжал пальцы и с силой толкнул, опрокидывая лицом в пыль. Аренс не сделал ни единой попытки защититься, хотя при падении сильно разбил локти и ушиб бедро. Уткнувшись в судорожно стиснутые кулаки, он молча ждал. Ладонь прошлась по спине вниз, накрыла обнажившуюся ягодицу.— Не дергайся, ублюдок, не то велю рвать тебя псами…Аренс закрыл глаза. Его не пугало то, что собирался сделать Хассе. Просто каждое слово, будто примчавшееся эхом из глубин прошлого, впивалось в душу пронзительной болью и отвращением. Он никогда не думал, что сможет испытывать такое омерзение к себе, собственным поступкам. Но сейчас его тошнило от себя самого, от сотворенного когда-то зла.Хассе зашуршал сзади, видимо, стаскивая с себя одежду. Аренс невольно вздрогнул, почувствовав на себе тяжесть и жар чужого тела, но не пошевелился.— Не зажимайся, дрянь краснокожая…Шлепок был чувствительным. Аренс постарался расслабить тело, но его била нервная дрожь. Он прикусил кулак, чувствуя, как пальцы Хассе скользят по ягодицам, протискиваются между ними.— Тебе нравится? — хриплый рваный шепот ворвался в сознание. — Ну же, давай… ноги раздвинь… шире… будь со мной поласковее, и я не отдам тебя своим ребятам.Хассе терся об него, вжимал в каменистую землю, царапал лопатки, кусал плечи. И говорил, говорил, говорил, захлебываясь грязной руганью, срываясь в рыдания… Это было куда хуже любых пыток, любой самой страшной смерти. Теперь он, Аренс, был избитым, изнасилованным восемнадцатилетним мальчишкой, пусть Хассе и не овладел его телом. Но душа его овладела душой Аренса, слилась с ней, выплеснула всю таившуюся внутри боль, обиду.— Прости меня, малыш, — как в забытьи, пробормотал Аренс, чувствуя на руках влагу. Не сразу он понял, что это его собственные слезы. — Прости меня, Хассе, прости…Хассе тяжело дышал, вздрагивая всем телом. На плече, к которому он прижимался щекой, стало влажно. Потом он медленно сполз с Аренса и сел, пытаясь натянуть штаны. Руки его дрожали так сильно, что завязки выскальзывали из пальцев. Смуглые щеки были мокры от слез.— Давай я, — тихо сказал Аренс, тоже садясь. Хассе смотрел сквозь него, словно не видел. Он позволил одеть себя и сжался у костра, обхватив колени. Аренс подобрал свою одежду, но одеваться не стал. Держа в руке рубаху и штаны, он пошел к ручью, журчавшему в паре шагов от дома. Тело было в пыли и поту, следовало сначала вымыться. Ледяная вода остудила, прибив тягостное, болезненное возбуждение. Аренс вытянулся на камнях, позволяя воде омывать себя. На душе было неимоверно тяжело, и в то же время он чувствовал странную легкость. Теперь между ним и Хассе хотя бы не было недоговорок и непонимания. Уже что-то.Когда он вернулся к костру, Хассе сидел все в той же позе, прислонившись плечом и головой к стене, и тихо плакал. Аренс присел рядом, обняв его, прижавшись губами к темной гриве волос. Хассе устало всхлипывал, но больше не сопротивлялся. Аренс молча погладил его по растрепанным волосам, на душе у него было муторно, но понемногу муть отступала, словно слезы Хассе вымывали ее.— Теперь приляг, — мягко сказал Аренс, когда Хассе немного успокоился. — Я посторожу первый, потом разбужу тебя.Без всяких возражений тот свернулся у стены и закрыл глаза. Аренс набросил на него валявшуюся рядом попону. Затем устроился поближе к костру, наслаждаясь теплом. Мясо уже было готово, но ни ему, ни Хассе не хотелось есть. Поэтому он просто выловил сварившуюся тушку и припрятал ее, завернув в широкий лист какого-то растения. Затем поднял Хассе и заставил его выпить немного бульона, а остатки допил сам.Сон не шел. Аренс то и дело переводил взгляд с костра на уснувшего Хассе. Память, вернувшаяся так некстати, прокладывала себе путь сквозь тернии затуманенного рассудка. Как вспышки багрово-красного света, возникали образы, лица, и среди них лицо краснокожего, жесткое, будто вытесанное из куска гранита. Грудь заныла слева, там, где оставался шрам от ножа, теперь плотно перекрытый шрамами от когтей пумы.?Сердце на другой сторона груди, душа на другой сторона Тьмы. Ты лежать спокойно, бледнолицый, так надо…?Он невольно прижал руку к правой стороне груди, туда, где под пальцами ощущалось биение. Снова вспыхнуло перед глазами, теперь это было другое лицо, тонкое, благородное. Он не помнил имен, но вспомнил, почему так страстно желал обладать этой женщиной. В ее чертах отражалась неяркая, но пронзающая душу красота ее брата. Аренс горько усмехнулся. Эти чувства, вернее, воспоминания о чувствах меркли в сравнении с тем, что он испытывал к Хассе, этому гибкому юноше, уже дважды спасавшему его от верной смерти. Он попытался вспомнить имя того, другого, но не смог.Хассе пошевелился, всхлипывая во сне. Аренс наклонился и коснулся ладонью его волос, рассыпавшихся по земле. И почти сразу же отдернул. Вдалеке послышался стук копыт.— Хассе, — Аренс сжал его плечо, — проснись.Хассе сел, чуть наклонив голову, вслушиваясь в далекие звуки.— Сюда едет отряд, — тихо произнес он, торопливо забрасывая костер землей, — скорее всего тот самый, что загнал нас в лес, к женщинам хитчити. Мы не успеем уйти, у нас нет лошадей.— Тогда идем в дом, — сказал Аренс, глядя на тусклую белую громаду гасиенды, — там мы сможем укрыться на какое-то время. Надеюсь, этим недоумкам не придет в голову обыскивать все комнаты.Внутри было сухо, пахло плесенью, старым мокрым деревом и каким-то тонким цветочным духом. Аренс подумал, что, видимо, судьбой было им уготовано остановиться в этом доме. Словно сам дом желал приютить гостей.— Лестница сломана, — сказал Хассе, ощупью подтягиваясь по опасно затрещавшим перилам, — это хорошо. Поднимайся сюда, осторожнее. Давай руку.Аренс не без труда вскарабкался наверх, используя перила как канат. Ухватившись за узкое запястье Хассе, он подтянулся и нащупал ногами верхнюю ступеньку. Поднявшись, они прошли короткую площадку и оказались перед дверью. Хассе толкнул дверь, и она отворилась, пропуская гостей внутрь. Видимо, когда-то это была девичья спальня. В углу стоял туалетный столик с большим зеркалом, уже потускневшим и подернутым зеленоватой мутью.— Здесь, наверное, жила какая-то знатная бледнолицая женщина, — Хассе взял со столика покрытую пылью и паутиной щетку для волос и принялся счищать с нее мусор. — Какие красивые узоры!Аренс подошел к нему и положил руку на плечо.— Я запер дверь на ключ. Но лошади уже близко, слышишь? Скоро эти люди будут здесь.Хассе кивнул, не пытаясь высвободиться. Напротив, Аренсу показалось, что тот теснее придвинулся к нему. Окатило радостью, будто вдруг все мечты исполнились разом.— Нам нужно передохнуть, хоть немного поспать… обоим, — тихо сказал он. — Да и так лучше будет, переждем, пока эти не уедут.Они осторожно отошли к стене и сели на пол, вслушиваясь в тяжелые шаги внизу и развязный говор.— Солдаты… — еле слышно прошептал Аренс.— Нет, вряд ли это солдаты, — так же тихо откликнулся Хассе. — Скорее всего, это те, кто вне закона. Или те, для кого законы как перекати-поле ветру.Внизу заскрипели ступеньки, потом послышался громкий треск, звук падения и забористая ругань. Аренс обхватил плечи Хассе и прижал его к себе, зарывшись лицом в пахнущие полынью волосы. Его вдруг охватил ужас, смешанный с отвращением. Голос, звучавший внизу, этот голос, сильный, с металлическими нотками, был ему знаком. И при звуках его по спине Аренса потек холодный пот. Отвращение и страх сменились иным чувством, напугавшим и взбудоражившим его.— Килгор и Бринкли вернутся только к вечеру, — говорил этот голос, разносясь эхом по пустому нижнему залу, — а пока устроимся здесь. Ивенли, собери все, что может гореть.— Аренс, — едва слышно произнес Хассе, — ты сломаешь мне пальцы.Он с трудом разжал руку. Дышать было трудно, перед глазами вспыхивали красные пятна, оборачиваясь видениями из прошлой жизни. Он видел двоих, которые сопровождали его повсюду, и один из них был слишком неуправляем, слишком жесток и безжалостен. Тогда, вечность тому назад, по сердечной склонности к чужим страданиям и поглощающей душу злобе Билл Уильямс был ему ближе, чем родной брат. Его голос, резкий, грубый, казался звуком металла, трущегося о металл. Его, раз услышав, невозможно было забыть. И теперь Аренс боролся с собой, с тем прежним Аренсом Ринггольдом, пробужденным звуками этого голоса. На короткое мгновение, обернувшееся вечностью, ему захотелось броситься вниз, назвать себя. Услышать приветственные возгласы, а потом вернуться и вытащить чертова индейского щенка, намотав на кулак его длинные волосы. Захотелось почувствовать под собой тонкое гибкое тело, услышать стоны и мольбы……а потом тонкие нежные пальцы коснулись его покрытого испариной лица. Хассе прижал ладонь к его рту, оборвав так и не успевший родиться крик.— Тише, Аренс, прошу тебя, — еле слышно прошептал он, — ты выдашь нас.— Этот голос… — Аренса била нервная дрожь, — этот человек… я его знаю. Надо уходить отсюда, Хассе.Слишком легко он вернулся, слишком сладки были мысли о том, чтобы возвратиться к прежней жизни. Он взглянул в темные глаза Хассе, в глаза, которые никогда не наполнятся любовью к нему, глаза, в которых навсегда поселилась боль… Как ни странно, эти мысли отрезвили, вернули способность соображать. Стиснув зубы, он прижал к груди гибкое тело Хассе и не ощутил сопротивления.— Тише… подождем, пока эти люди заснут, — Хассе придвинулся ближе, прижавшись к нему, приблизив губы к уху. — За этим окном большое дерево. Когда они уснут, мы спустимся вниз и уйдем. Но сейчас молчи, прошу тебя!Руки молодого индейца нежно гладили лицо Аренса, массировали виски, затылок, унося остатки безумия и ярости. В какой-то миг он уткнулся лицом в шею Хассе, обхватив его обеими руками, словно пытаясь укрыться за этими объятиями от прежнего Ринггольда, убийцы и насильника. И с неимоверным облегчением почувствовал руки Хассе, гладившие ему спину, перебиравшие волосы.Им пришлось ждать довольно долго. Усталость и переживания свалили Аренса. Он всеми силами старался не уснуть, но Хассе уже тихо посапывал, улегшись и положив голову ему на колени. Этот жест доверия, такой неожиданный после безумия, пережитого всего пару часов назад, казался абсурдным. Лишь позже Аренс сообразил, что таким образом Хассе успокоил его, дал понять, что они по-прежнему близки, и заодно лишил возможности встать, не произведя шума. А сейчас он засыпал, несмотря на свет, лившийся из второго окна, несмотря на пьяный говор и смех, доносившиеся снизу.— Эта индейская шлюха наверняка утонула вместе со своим отродьем, — говорил кто-то с сильным шепелявым акцентом. — Повозка ушла прямо в топь… жаль, конечно, что лошадей затянуло, нам бы пригодились.— А если не затянуло? — спросил кто-то высоким голосом, почти фальцетом.— Там повсюду болота, Питерс, — хмыкнул третий голос, заставивший Аренса сжаться в комок. — Затягивает всех, кто сунется, людей, лошадей, повозки. Передохнем и можем съездить туда, полюбоваться. Хотя на что там любоваться? Наверняка же ничего не осталось.— Все-таки Черная тропа — опасное место, — вздохнул еще один бандит, — там много и людей, и скота потонуло. Вроде идешь — твердо, а шаг в сторону сделал — и уже в трясине корчишься. Повезло нам, что вышло по гатям пройти в такой-то темноте.…Дальнейшее слилось в тяжелый красноватый гул. Снова Аренс брел в кромешной тьме, пока не оказался опять на тропе, подернутой зеленым туманом. Он пошел по ней, разбрасывая ногами драгоценные камни, мерцавшие сердитыми красными и зелеными глазками. Он слышал плач ребенка и женские стоны, он видел странные картины, словно пришедшие из прошлого. Лицо женщины, прекрасное, нежное, будто изваянное ангелами. Лицо мужчины, не менее прекрасное, притягательное до умопомрачения. Он остановился, глядя на двоих, стоявших обнявшись под сенью старого дуба. Голова мужчины низко склонилась над прекрасным лицом женщины, а ее руки обвились вокруг его шеи.?Маюми…?, — прошептал сладкий голос, льющийся отовсюду. Аренс дернулся, схватившись за голову, невольно припал к земле и тут же беззвучно вскрикнул — острый камень цвета свернувшейся крови вонзился ему в колено. Боли не было, но было осознание, кто этот мужчина и кто женщина. Аренс с трудом поднялся, шагнув к ним, но видения растаяли в зеленоватом тумане.— Ты должен спешить, сын мой, — послышался мягкий голос из-за спины, и Аренс обернулся так стремительно, что едва не упал. Женщина была той самой вышивальщицей, которую он уже встречал раньше. Только теперь она опиралась на резной посох, чье навершие было украшено огромным алым рубином и сияло изнутри, словно там билось чужое странное сердце.— Моя дочь стоит в начале Темной Тропы, ведущей в Страну Холмов, — женщина с грустью подняла маленькую изящную вышивку в левой руке, — спаси ее. Спаси ее дитя. Спеши, Слезы Тьмы, ибо иначе ничего нельзя будет исправить.Он хотел было спросить, куда нужно идти, но понял, что сидит у стены, а Хассе судорожно зажимает ему рот обеими ладонями. Он осторожно убрал его руки от своих губ и успокаивающе провел по его волосам, прижав голову к своей груди.— Они уснули?— едва слышным шепотом спросил он. Хассе кивнул.За окном уже светало. Первым по переплетениям лиан, обнявшим стену, спускался Хассе. Он бесшумно соскользнул вниз, как призрак, и отошел, протянув руки. Аренс присоединился к нему минутой позже, порядком ободрав ладони и чуть не выколов глаз каким-то сучком. Хассе на миг обнял его, провел руками вдоль тела, словно убеждаясь, что он цел, и потянул к узкой, едва видной в сумраке тропинке.Они шли так быстро, как могли. Не сговариваясь, шли к болотам, окруженным полурассыпавшимися скалами и рощицами из хилых, кривых деревьев. Аренса вело внутреннее чувство, которое он не мог бы объяснить, Хассе же знал эти места, знал Черную тропу и хорошо представлял, где могли напасть на дилижанс.Уже порядком посветлело, когда они добрались до места, о котором говорили бандиты. Узкая дорога шла по гати. Тропа, где бандиты поджидали дилижанс, тянулась едва заметной лентой.Сам дилижанс лежал на боку, утопая в белом покрывале предутреннего тумана, дверца его от удара о землю оторвалась и болталась на одной петле. Часть повозки уже скрылась в трясине, которая неумолимо, понемногу заглатывала добычу. Кони, впряженные в повозку, еще держались, упираясь ногами в гать, и жалобно ржали. Аренс крикнул Хассе, чтобы перерезал упряжь, а сам торопливо добрался до дилижанса и заглянул внутрь. Там все было перевернуто, но спустя несколько мгновений детский плач разорвал тишину. Аренс окликнул, спросив, есть ли тут кто. Ответом ему был слабый женский стон.— Здесь есть живые! — потрясенно крикнул Аренс.Он подтянулся и просунулся внутрь экипажа, нащупав женское тело и маленькое тельце в ее объятиях.— Не бойтесь, мадам, — сказал он, осторожно забирая голосящего младенца и укладывая на ворох тряпья, выпавшего из разбитого сундука, — держитесь, я сейчас вытащу вас отсюда.Он нашарил во тьме экипажа маленькую руку и с неимоверным облегчением почувствовал ответное пожатие тонких пальчиков. Перехватив узкое запястье, он приподнял женщину и потянул к себе, второй рукой обхватив затянутую в корсет талию. Не без труда ему удалось вытянуть пассажирку, барахтавшуюся в ворохе пышных нижних юбок. Подсунув одну руку под ее плечи, а вторую под колени, он перенес ее на зеленую траву и сел рядом, переводя дыхание.Хассе тем временем вывел обессиленных, покрытых хлопьями пены лошадей на твердую землю и теперь обтирал бедняг пучком травы. Пока животные приходили в себя, он подошел к женщине и Аренсу, сидевшим на траве. Затем наклонился, подняв хнычущего младенца.— Мой сын, где мой сын? — пассажирка повела перед собой руками. Лицо ее было залито кровью из глубокой ссадины на лбу, но черты его показались Аренсу знакомыми.— Вот твой сын, — сказал Хассе, осторожно вложив ребенка в ее объятия, — держи его, а я принесу воды.Женщина принялась укачивать малыша. Глаза ее по-прежнему были закрыты. Аренс порылся в выпавшем из дилижанса сундуке, ища что-нибудь, чем можно было бы отереть кровь с ее лица. Выбрав одну из детских пеленок, он вернулся к пассажирке. Вскоре подоспел Хассе с флягой воды. Смочив пеленку, Аренс принялся осторожно смывать кровь с лица женщины. Она же продолжала укачивать дитя, видимо, все еще пребывая в состоянии помрачения от удара.— Попытайся открыть глаза, — ласково обратился к ней Хассе на маскоги. — Кто ты? Ты ведь из детей этой земли? Твое лицо кажется мне знакомым.При звуках этой речи женщина слабо вздрогнула и неуверенно приоткрыла глаза. Поморгала, пытаясь сфокусировать взгляд на лицах своих спасителей. При виде Аренса она вздрогнула и сделала движение, словно хотела отодвинуться от него.— Ты вернулся из страны мертвых? — в ее голосе на мгновение послышался страх пополам с отвращением.Аренс медленно провел рукой по своим белым волосам. В памяти всплыло видение-сон, и сердце сжало тугое кольцо горечи.— Я не сделаю вам зла, — сказал он на маскоги, — не бойтесь.Затем перешел на английский, поскольку его словарный запас на языке семинолов был пока весьма ограничен.— Вы знали меня раньше, мадам? — спросил он, не делая попыток придвинуться к женщине.Она крепче прижала к себе дитя и перевела взгляд на Хассе.— Я знаю тебя, ты сын Раскрашенной Птицы и Белой Антилопы, — голос ее прозвучал немного резко, — человек с двумя душами. Но что ты делаешь здесь, с этим… бледнолицым?— О небо, — Хассе широко раскрытыми глазами уставился на незнакомку, — я вспомнил тебя, ?почти сестра?! Ты Маюми, сестра великого нашего вождя Оцеолы!Вместо ответа она перевела взгляд на Аренса, который сидел напротив молча, не пытаясь больше заговорить. Голова у него раскалывалась от боли. Имя Оцеолы заставило его подобраться и прижать обе руки к груди, там, где под одеждой скрывался шрам от удара ножом.— Не бойся его, ?почти сестра?, — донесся откуда-то издалека голос Хассе, — он не навредит. Великий Дух избрал его, и теперь этот человек носит имя Слезы Тьмы.— Этот человек — сама Тьма!— отозвалась Маюми, глядя на Аренса с плохо скрытой ненавистью. — Он — само Зло, и в сердце его не может быть ничего, кроме зла.Аренс обхватил голову руками, пытаясь справиться с болью. Преграды, что память воздвигла между прошлым и настоящим, рушились под ударами женского голоса. Аренс с глухим стоном повалился на бок. Его била крупная дрожь, голова разрывалась от боли, и он слышал откуда-то издалека собственные хриплые стоны.А потом в рот полилась струйка холодной воды. И он понял, что сильная рука поддерживает его затылок, приподнимая голову, а вторая ладонь вытирает капли пота с его лица.— Аренс! Аренс, посмотри на меня! — звал Хассе. — Открой глаза, Аренс Ринггольд!Он приподнял веки, глядя сквозь ресницы на встревоженное лицо Хассе. Тот с облегчением вздохнул.— Дыши глубоко, — сказал он, отирая лицо Аренса смоченной в воде ладонью, — дыши спокойно.Аренс вздохнул и закашлялся, снова вздохнул. Хассе осторожно поглаживал его по груди, как гладят детей, чтобы их успокоить. Женщина сидела поодаль, глядя на них настороженно.— Ничего, это не страшно, — Хассе мягким ласкающим движением убрал прилипшие ко лбу Аренса пряди волос. — Это всего лишь возвращается твоя память. Она должна вернуться полностью, потому что выбор, который тебе предстоит сделать, требует всего тебя. Ты должен помнить, кто ты и кем был не только для себя, но и для людей. Только так ты сможешь выбрать.Аренс сел, заставив себя отвести руки Хассе. Это оказалось труднее всего.— Надо уходить отсюда, — сказал он и не узнал собственного голоса. — Те люди… Билл Уильямс, человек, который командовал ими… я его знаю.Индеанка бросила на него острый взгляд, словно пытаясь прочитать в самой душе.— Так значит, брат не убил ни его, ни тебя, — прошептала она с плохо скрытой ненавистью. — Ни пуля тебя не взяла, ни нож. Ты злой дух, не иначе!Аренс с трудом поднялся на ноги и поплелся к лошадям. У него не было ни желания, ни сил переубеждать женщину. Быть может, он слишком хорошо представлял себе, чего стоит ждать от Билла Уильямса.— Ты хочешь ехать прямо сейчас? — тихо спросил Хассе.— А разве у нас есть выбор? — Аренс кивнул на уже вставшее солнце. — Чем скорее мы уберемся отсюда, тем лучше. До стоянки племени от силы два дня пути верхом на хорошем коне. Будем там дня через три — эти лошади устали, а отдыхать придется мало.— Ты сможешь ехать верхом?— Я должен, — пожал плечами Аренс, осторожно поглаживая по морде серую в яблоках кобылку. — Да и для женщины с ребенком здесь не лучшее место. Ты поможешь ей, придется ехать без остановки. Двух лошадей поведем как запасных, я поеду на этой. Будем менять их, как устанут.Он сумрачно взглянул на Хассе, лишь взглядом выразив ту смесь чувств, что кипела в его душе. К его удивлению, тот вздрогнул и отступил. Кадык его дернулся, а в глазах появилось выражение, которое можно было бы назвать близким к страху.— Не смотри так, — тихо сказал Хассе, отводя взгляд, — никогда так не смотри… разве что на заклятых своих врагов.Маюми по-прежнему косилась на Аренса с недоверием и ненавистью. Впрочем, Хассе как-то сумел ей растолковать, что от него теперь можно не ждать вреда. Говорили они на языке семинолов, так что Аренс понимал через слово. Глухое болезненное возбуждение овладело им вдруг при мысли, что всего через три дня они, вероятно, будут в безопасности, в племени. Там он сможет поговорить с Хассе, как-то вымолить у него прощение за причиненное зло. Хотя надежды на это было мало. При всей своей мягкости и доброте Хассе был индейцем до мозга костей в том, что касалось умения прощать. А то, что сотворил с ним Аренс, каралось мучительной смертью.?Лучше уж мучительный конец, чем эта бесконечная сердечная мука?, — устало подумал Аренс, взбираясь на спину лошади, прикрытую лишь старой одеждой. Седел у них не было, но индейцы могли ездить и без седел.Хассе держал повод лошади Аренса, к которой были привязаны две запасные лошади. Маюми сидела перед ним, это была мера предосторожности на случай погони. Хассе не желал рисковать сестрой вождя Оцеолы и ее ребенком.Они двинулись в объезд, тем путем, которым ушли в свое время Андрей и женщины-хитчити. Солнце почти взошло, когда они добрались до одного из трех холмов, служивших ориентирами для племени. Поднявшись по холму, они остановились, давая роздых лошадям.— Взгляни, ?почти брат?, — сказала Маюми, указывая назад, — глаза обманывают меня или это погоня?Хассе прижал руку козырьком ко лбу, всматриваясь в несколько черных точек, пересекавших долину. Когда он повернулся к Аренсу, лицо его было бледно, но полно решимости.— Они догонят нас, — уверенно сказал он, — не успеем мы добраться до стоянки племени. Их лошади свежи и полны сил, наши же едва держатся на ногах.— Так или иначе, мы должны ехать сколько сможем, — угрюмо произнес Аренс, откинув со лба седые волосы. — Пока они, возможно, даже не видят нас. Едем же!К исходу второго дня стало ясно, что их преследуют упорно и целенаправленно. Лошади валились с ног, изнемогая от усталости. Да и всадники были едва живы. Пришлось сделать короткий привал на небольшом холме, куда они поднялись.Хассе молча смотрел, как Маюми доедает остатки куриного мяса, присыпанные ароматной травкой. Ей было необходимо есть, чтобы не потерять молоко, но делала она это без особой охоты. Хассе передал ей свою фляжку с водой и вернулся на наблюдательный пост. Аренс проводил его взглядом, не имея сил пошевелиться. Он лежал на зеленой траве, вдыхая ее аромат, провожая взглядом садящееся солнце. Каждый миг отдыха был сладок, но и отдыху пришел конец. Хассе подошел к нему и помог подняться.— Пора. Дальше вы поедете вдвоем. И к исходу завтрашнего дня будете на стоянке племени. Я поеду следом за вами, как можно медленнее. Думаю, этого будет достаточно, чтобы задержать преследование.Он бросил взгляд на долину, по которой двигался конный отряд.— Спускайтесь вниз с холма и держитесь кромки белых скал. ?Почти сестра?, ты знаешь путь семинолов. Аренс будет оберегать тебя и твоего сына.— Нет! — крик получился сразу на два голоса.— Хассе, нет… не надо… мы успеем, — Аренс сполз со спины лошади, шагнув к нему и взяв его за плечи. — Поехали! Мы успеем!— Нет, не успеем, — голос Хассе теперь звучал спокойно, — разве что кто-то задержит их. Но задержать некому… кроме меня. Езжай, Аренс… отвези Маюми в племя. Потом вернешься за мной. Я постараюсь… обещаю тебе, я постараюсь остаться в живых. Сделай это… для меня! Прошу!Он обхватил обеими руками шею Аренса и приподнялся на носки, дотягиваясь губами до его губ.— Сделай это для меня…Голова закружилась от поцелуя. Аренс стиснул его в объятиях, не помня себя от отчаянной, безумной надежды.— Если я сделаю, ты дашь мне шанс?Хассе кивнул, не имея сил ответить. Змейкой выскользнул из объятий, вскочил на спину одной из запасных лошадей и медленным шагом стал спускаться. Аренс скрипнул зубами, пустив свою лошадь вскачь и обгоняя его. Под уздцы он вел лошадь Маюми и запасную лошадь, на которую была их надежда.Он плохо помнил последующую дорогу. В памяти отложился лишь плач младенца, топот копыт и жажда, едва не убившая его. За весь день он сделал едва ли пару глотков из фляги, притороченной к поясу. Вся вода досталась Маюми, которая даже малютку кормила, не слезая с седла, лишь придерживая коня. Аренс позволял лошадям передохнуть всего пару раз, когда бедняги начинали спотыкаться от усталости. Он пересаживал Маюми с ребенком на запасную лошадь и шел рядом, ведя измотанных скачкой животных под уздцы. Это был их отдых.Они одолели большую часть пути, когда из заболоченной рощи навстречу им выехал отряд, состоявший из десятка молодых воинов во главе с военным вождем Расщепленным Камнем. Их сопровождал Андрей, порядком потрепанный, с залегшими под глазами темными кругами. При виде Аренса и женщины с ребенком он пришпорил жеребца и подскакал к путникам, приветствуя их. Воины обступили Аренса и Маюми, слишком удивленные, чтобы проявить сдержанность. Узнав, что женщина — сестра покойного вождя Оцеолы, они разразились радостными возгласами.Аренсу пришлось сделать глоток воды, прежде чем он смог говорить. Торопливо он поведал Андрею историю их бегства, сказал, что собирается вернуться за Хассе. На счастье, Маюми уже успела изложить вождю события последнего дня. К удивлению Аренса, она никак не упомянула о его прошлом, сообщив лишь, что Хассе остался, чтобы задержать бандитов.Расщепленный Камень, будучи человеком сообразительным и мудрым, выделил ей и ребенку двух воинов, велев с почестями сопроводить сестру покойного Оцеолы к племени. Один из воинов пересел на лошадь Аренса, отдав ему своего черно-белого жеребца.— Мы ехали старой дорогой, — сказала на прощание Маюми. — Держитесь ее, и выберетесь к месту, где должен быть Хассе.Она бросила на Аренса взгляд, в котором все еще читалось недоверие, но уже не было ненависти. Он коротко поклонился, поднял руку, желая счастливого пути.— Я поведу лошадь, — сказал Андрей, с сочувствием глядя на Аренса. — Сколько ты уже в седле?— День, — Аренс пожал плечами.— Со мной все в порядке.— Угу, — кивнул тот, беря под уздцы его жеребца, — краше в гроб кладут. Попробуй подремать хоть немного.— Ты сам-то спал? — хмыкнул Аренс. — Вам пешком пришлось идти в отличие от нас.— Зато доставил этих леди и детишек по назначению, — Андрей улыбнулся в ответ. — Мы еще и заплутали вдобавок, так что добирались больше недели. Да еще меня змея укусила, пришлось пару дней отлежаться. Зато уж как пришел в себя, сразу к вам на выручку. Благо Расщепленный Камень собрал отряд и уже собирался на поиски ехать. Все-таки старый шаман здорово всех переполошил. Ну да теперь уже легче. Он взял под защиту одного из мальчишек-хитчити, сказал, что из него со временем получится отличный Говорящий с Ветром.— Это хорошо, — слабо усмехнулся Аренс. — Может, теперь меня оставят в покое.Больше они не говорили. Аренс и правда подремал немного в седле, это принесло облегчение. Он не мог не думать о том, что Хассе, возможно, в плену у их преследователей. Но у него не было сил на страх. Впервые в жизни он молился как умел тому богу, которого знал как Великого Духа. Он молился, в молчаливом отчаянии сжав руки и прося уберечь Хассе от зла. Пусть даже тот не сдержит слова, пусть… Теперь это не казалось важным.К исходу ночи они заметили вдалеке едва заметное мерцание. Это не могло быть ничем иным, как костром. Аренс смотрел на него и чувствовал, как в голове складываются кусочки мозаики. Он повернул коня, подъехав к Расщепленному Камню. Ему предстояло объяснить свой план этому невозмутимому и бесстрастному человеку, человеку, который к тому же проявлял чувства к Хассе.К счастью для Аренса, молодой вождь немного знал английскую речь. На смеси английского и маскоги Аренс объяснил ему, почему отряду нужно затаиться и почему ему самому надо ехать на встречу с врагом. Выслушав его, Расщепленный Камень задумался на несколько минут. Затем жестом подозвал к себе Андрея.— Ты доверяешь ему? — спросил молодой вождь.Андрей не колеблясь кивнул:— Доверяю.— Тогда сделаем так, как он говорит, — согласился Расщепленный Камень, — его план хорош.Он положил руку на плечо Андрею.— Ты умеешь читать в сердцах людей, и я надеюсь, ты не ошибся в этом человеке.Аренс слабо усмехнулся, пришпоривая своего жеребца и направляя к едва заметному свечению впереди. Что ж, доверие Андрея дорогого стоит. Тем более что он сам себе не доверял.Небо на востоке уже светлело, когда он подъехал к стоянке бандитов. Те расположились в небольшой ложбине, огражденной холмами и невысокими известковыми скалами. Кривое дерево раскинуло свои ветви над маленьким костром, уже почти прогоревшим.Хассе, привязанный за руки к ветвям, казался неживым. Лицо у него было сильно разбито, на груди и бедрах синяки, царапины и подсохшие раны от плети. Глаза были закрыты, казалось, он не дышал. На миг упало сердце, и мир взорвался, обернувшись беззвездной мглой. Но Аренс заставил себя говорить и действовать спокойно. Он шагнул к костру, не обращая внимания на пистолеты и ружья, направленные ему в грудь.— Это ты, Билли? — он усмехнулся, рукой откидывая с лица седую гриву волос и глядя в глаза поднявшемуся ему навстречу бывшему сотоварищу. — Что ж, может, ты и не узнал меня, зато я тебя узнал очень хорошо.— Аренс? — в глазах Уильямса читалось глубокое потрясение. — Матерь Божья, Аренс Ринггольд, это правда ты? Но ты ведь мертв! Этот краснорожий дьявол Оцеола выстрелил в тебя, а потом проткнул ножом, как куропатку! Мне рассказал Соренсен, он своими глазами видел эту расправу.— Как видишь, я живой, — пожал плечами Аренс, — можешь дотронуться и проверить. Вот, услышал знакомый голос и решил взглянуть, кто тут шляется.Уильямс схватил его за руку, сдавив своими железными лапищами с такой силой, что Аренс поморщился.— И правда живой, — глаза Уильямса вспыхнули темным пламенем. — Не иначе сам дьявол вернул тебя нам, дружище! Впрочем, меня тоже вернул он. Вот, гляди.Он сдвинул куртку на волосатой груди, продемонстрировав уродливый шрам под ключицей.— По счастью, у меня хватило мозгов притвориться мертвым. Но пришлось поваляться, да и пулю доктор так и не сумел вынуть.Аренс ухмыльнулся, отняв руку и прошествовав к костру, вокруг которого сбились в кучу бандиты. Шестеро, не считая Уильямса, который, видимо, был предводителем отряда.— Смотрю, вы поймали красного петушка, — Аренс кивнул на Хассе, который не подавал признаков жизни. Лишь грудная клетка его слабо двигалась в такт неглубокому дыханию. Аренс стиснул зубы, чтобы не выдать себя.— Да, поймали его под вечер, — Уильямс осклабился, продемонстрировав почерневшие зубы, — ребята его немножко потрепали. Впрочем, их можно понять, давно баб не видели, а этот щенок из ихних шлюх, ?человек с двумя душами?, так их зовут краснорожие черти. Сейчас чуть передохнем после ужина и развлечемся по-настоящему.— А для меня пожрать не найдется? — Аренс демонстративно отвел взгляд от пленника. — Третий день маковой росинки не было во рту.— Найдется, — Уильямс с готовностью придвинул котелок с остатками жаркого. — Послушай, Аренс, у тебя ведь волосы были… другие. Это как так вышло?— Ну, красный дьявол меня хорошо продырявил, — пожал плечами Аренс, погружая пальцы в котелок, в остывший соус, — поседел вот, пока выбирался. Со смертью я теперь на короткой ноге.Он обвел бандитов тем взглядом, что так напугал Хассе несколько дней назад. Целую вечность, если так посмотреть. С удовольствием убедился, что на бледнолицых взгляд этот действует так же, как на краснокожих. Зачерпнул мяса с травами и с жадностью отправил в рот. Соус потек по подбородку, но Аренс не стал утираться. Он старался жевать медленно, демонстрируя безразличие ко всему и вся. Следовало дать время Андрею и Расщепленному Камню с его людьми. Он думал о том, что молодой вождь сделает все, чтобы спасти Хассе. Сердце снова сжал раскаленный кулак ревности. С этим молодым красивым вождем Хассе всегда был особенно приветлив, позволял обнимать себя, принимал подарки.На короткий миг Аренса снова охватило желание рассказать Уильямсу и его приятелям о засаде. Пусть даже мальчишку придется делить с остальными… Но стоило ему представить хрупкого, тоненького Хассе, бьющегося в руках насильников, и в глазах потемнело.— Хочешь присоединиться к нам? — словно прочитав его мысли, спросил Уильямс. — Мы помогаем регулярникам, ловим тут беглых краснокожих. Получаем наличные, да еще и такие вот попадаются, то шлюхи, то щенки, — он кивнул на Хассе. — Для разнообразия можно и мальчишку попробовать. Помнится, ты и сам не брезговал.— Чего тут брезговать? — пожал плечами Аренс, доедая мясо. — У этого щенка тоже найдется куда присунуть. Когда это я отказывался от симпатичной задницы?Бандиты расхохотались его грубой шутке. Похоже, он становился своим среди них. Аренс с горечью подумал, что даже сейчас желание остаться с бандой не угасло. Быть свободным от обязательств, от безумия Темных Троп, от чужих голосов и чужих мыслей. Это было соблазнительно настолько, что на какой-то миг он почти решился. Ровно до того мгновения, как Билл Уильямс поднялся, с развратной ухмылкой глядя на привязанного к дереву пленника.— Ну что, повеселимся, — ухмыльнулся Уильямс, вынимая нож. — Как гостю, тебе предоставлю право первого раза.Он подошел к Хассе и перерезал веревки на его запястьях. Затем обрывками снова накрепко связал ему руки спереди и толкнул к костру. Хассе пошатнулся, едва не упав лицом в огонь.— Рожу бы ему помыть, — Аренс недовольно поморщился, — чтобы на человека стал похож хоть немного. Знатно вы его разукрасили.— Ну, увлеклись ребята, — пожал плечами Уильямс. — Впрочем, ручей вон он, за теми камнями. Хочешь, сам его помой. Да не торопись. А мы с парнями посмотрим, — он хохотнул, ущипнув Хассе за бок, — может, научимся чему новому.Хассе не сопротивлялся, когда Аренс схватил его за связанные руки и поволок к бегущему неподалеку ручью.[Грани Зла]— Не бойся, — успел прошептать он, притворяясь, что треплет пленника за волосы, — Андрей и воины здесь…Хассе не подал виду, что услышал. Споткнулся, упав на колени, попытался встать. Аренс рванул его за волосы, швыряя в ручей. Бросил короткий взгляд на край холма. Он был уверен, что индейцы следят за каждым его движением. Странное чувство вдруг охватило его, словно время прекратило свой бег. Он был на распутье, не имея сил сделать ни шагу дальше. Вернуться к людям Уильямса, белым, таким же, как он сам. Отбросить все, пережитое с индейцами, с Хассе, вернуться домой. Его усадьба по-прежнему стоит, он был уверен в этом. Вернуться к той жизни, что принадлежала ему по праву рождения. Забыть, как страшный сон, все, что случилось за прошедший год.Хассе глотнул воды из ручья и тихо застонал, подняв разбитое лицо. Аренс намотал его длинные волосы на кулак, подняв вторую руку, будто в знак единения с теми, кто сидел у костра. А на деле — подавая знак Андрею и его воинам. Хассе стоял на коленях, голый, избитый, замученный до полусмерти. Но при взгляде на него Аренс вдруг понял, что, даже вернись он обратно в мир белых людей, ничто не будет прежним. Он сам не будет прежним.?…горькими слезами заплачет тьма, покидая тебя…?Сердце его разрывалось от тоски… и от неимоверного облегчения. Словно приняв решение, он окончательно сбросил наваждение прошлого. По лицу потекло что-то. Не сразу Аренс понял, что это слезы. Он глухо застонал, срываясь в рыдания.Стоя на коленях, Хассе прижался щекой к его бедру. Когда прогремели первые выстрелы, Аренс толкнул его на каменистый берег ручья и накрыл своим телом, уберегая от шальных пуль. Он видел воинов, спускающихся в ложбину, слышал выстрелы и крики, но был будто за прозрачной непроницаемой стеной. Хассе лежал неподвижно, но Аренс чувствовал, как бешено колотится его сердце.Все кончилось очень быстро. Семь мертвых тел — Аренс не стал смотреть на них, предоставив индейцам позаботиться о мертвецах. Кое-как поднялся с земли, помог встать пленнику. Ноги не держали Хассе, он вздрогнул, протянул вперед связанные руки, шатаясь, сделал несколько шагов и замер. Аренс шагнул к нему, развернул, подхватив и прижав к груди, зарывшись лицом в растрепанные волосы. Хассе уткнулся в его шею, упираясь в грудь дрожащими руками. Аренс торопливо опустил его наземь, вытащил из-за пояса нож и перерезал веревки. Хассе потер запястья, затем опустился на колени над ручьем и омыл лицо и руки от пыли.— Все хорошо, все закончилось, — Аренс сам едва сдерживал слезы облегчения, но плакать при Андрее и индейцах было неловко. Словно угадав его мысли, Андрей с улыбкой повернулся к рослому молодому вождю, что-то медленно говоря на языке семинолов. Значение слов его ускользало от Аренса.— Ты все-таки пришел за мной, — сказал Хассе, подняв голову и глядя на Аренса уже совершенно спокойными глазами. — Я подумал, что ты оставишь меня этим…Он сел на камень и принялся растирать запястья, на которых остались глубокие борозды там, где веревка врезалась в кожу. Аренс смотрел в его изможденное лицо, на покрытую царапинами и синяками грудь.— Они… сделали это… с тобой? — собственный голос показался ему чужим, мертвым.— Да, — ответил Хассе, не глядя на него, — они сделали со мной то же, что когда-то сделал ты.Мир разорвался на серые блеклые ошметки. Аренс пошатнулся, пытаясь удержаться на ногах.— Легкой смертью издохли, твари, — сказал он, глядя на валяющиеся в пыли трупы бывших подельников. Затем решительно подошел к Хассе, повернув нож рукоятью к нему, вложил в его тонкие пальцы.— Я последний, кто остался из твоих мучителей, — просто сказал он. — И теперь, когда у вас будет другой шаман, тебе нет нужды сохранять мне жизнь, Хассе. Твой дед нашел другого человека, одного из детей хитчити.— Это правда? — громко спросил Хассе стоявшего поодаль Андрея. — Это правда, что мой дед избрал другого на смену себе?Андрей взглянул на него, затем перевел взгляд на коленопреклоненного Аренса.— Да, это правда, — наконец нехотя ответил он, — но…Молодой вождь подошел к ним, переводя взгляд с Аренса на Хассе и обратно. Лицо его казалось бесстрастным, но губы тронула едва заметная улыбка. Он коротко кивнул Аренсу, затем вскочил на своего черного жеребца и дал знак остальным воинам следовать за ним. Андрей что-то крикнул ему и повернулся к Хассе, который все еще ждал его ответа.— Это правда. Но только если Аренс не вернется, — сказал он.— Я думаю, нам лучше отойти вон за ту скалу, — Хассе поднялся, тронув лезвием ножа плечо Аренса. — Вставай, иди вперед!Мгновения растянулись в вечность. Шагая по узкой каменистой тропе за острую скалу, похожую на головной гребень знатных испанок, Аренс подумал, что это его лучший путь. Сейчас все закончится. С того мига, как память вернулась к нему, с того мгновения, как черная птица покинула его грудь, он знал, что ему предстоит пройти этот путь. Его охватило странное облегчение, губы сами собой разошлись в улыбке. Убив его, окрасив волосы и ладони его кровью, Хассе получит успокоение. Его мальчик, его яркое солнце, его бесконечный свет. После всех мук и страданий, после всего пережитого он заслуживает такого счастья. А потом снова нахлынула тьма, поглотив его душу, прожевав и выплюнув на тайные, темные тропы за пределами дольнего мира.…И снова Аренс брел вперед, утопая по колено в тумане. Где-то кричала ночная птица, словно потерянная душа, обреченная блуждать во мраке. Аренс ускорил шаг, надеясь выйти из полосы тумана, но на сей раз тропа привела его к беленой стене, тянувшейся в обе стороны в бесконечность. Подпрыгнув, Аренс ухватился за верх и вскрикнул от боли — пальцы оказались изрезаны в кровь. Верх стены был усыпан иглами, осколками стекла и шипами. Аренс заскрипел зубами и прижал искалеченные руки к груди. Быть может, дверь ждала его где-то дальше? Он двинулся вдоль стены, чувствуя саднящую боль в ладонях и пальцах.?И что дальше? Куда идти мне? Что делать??Он подумал, и слова вырвались из его груди облачками зеленоватого тумана, присоединившись к туману, уже окутывавшему пространство вокруг.Голос зазвучал отовсюду и ниоткуда, заставив Аренса упасть на колени и сжаться в комок от душевной боли. Боль в изрезанных руках казалась ему теперь сладостным переживанием. Сердце его стенало от неизбывного горя, истекая кровью и Тьмой, а голос кричал, шептал, рыдал и смеялся, сводя с ума.?Твой путь был полон крови, страданий невинных и проклятий, летевших тебе вслед, — вспомнились слова его тайного помощника. — Приготовься к тому, что тебе придется ответить за каждую несправедливо отнятую жизнь, за каждую сломанную судьбу. Отныне имя твое будет твоим спутником, и горькими слезами заплачет тьма, покидая тебя…?Голос гремел и грохотал, насмехаясь, обвиняя, оскорбляя и уничтожая. В нем звучали сотни голосов, принадлежавшие тем, кто был обижен им. В сонме этих голосов ему слышался хрипловатый, нежный голос, слишком близкий, слишком знакомый. Голос Хассе, которого он когда-то изнасиловал, выбросив, как ненужное тряпье. Хассе, за прощение которого готов был отдать теперь всего себя, свою душу и кровь до капли. Аренс зарыдал, склонив голову, прикрыв лицо ладонями, пока голос многих зачитывал ему его собственные преступления. Он чувствовал, как из глаз текут слезы, наполняя ладони, и когда он отнял руки от лица, то увидел, что они полны кровью. Кровавые слезы катились по его лицу, падая на иссохшую землю. Он понимал, что умирает, что горький ветер Темных Троп проникает в его тело, в его голову, сводя с ума, отбирая последние капли рассудка. И тогда пришли его старые спутники — ярость и ненависть. Он помнил их слишком хорошо, слишком близко. Они пришли, впившись в его сердце, превратившись в каменные стены, огородив его душу от раскаяния.?Почему? — твердил он, задыхаясь от ненависти и злобы, переполнивших каждую клеточку его тела и души. — Почему я должен платить за чужие грехи? За грехи тех, кто воспитал меня чудовищем? Почему я должен платить за то, чему учили меня другие? За грехи отца, что открыли пути моим собственным, и за грех материнского молчания. Почему я должен платить??И тогда голос многих стал насмехаться над ним, и громче всех зазвучал шепот Хассе: ?Неужели ты думал, что твое преступление заслуживает прощения? Ты взял то, что тебе не принадлежало! Ты был ослеплен собственной силой, собственным могуществом. А теперь ты — червь, корчащийся у моих ног в поисках прощения. Но ты никогда не получишь его, бледнолицый! И ты никогда не получишь меня! Потому что вина твоя передо мной не имеет прощения!?Не в силах вынести этой вины, единственной из всех вмененных ему, он забился от неистовой боли в сердце. Хассе не простит его, никогда не простит! Такое не прощают. И эта мысль была огнем, спалившим ярость, словно пучок соломы, в пламени этом сгорели преграды, что он воздвиг на пути у отчаяния. Оно хлынуло в него, затопив душу, расколов сердце на острые черные, как ночь, осколки. И черный огонь пожирал эти осколки, а вместе с ними и леденящую ненависть и злобу, что были частью его с юных лет. И когда сгорели они, ему показалось, что ничего не осталось в мире, кроме бесконечной и вечной скорби. Он сам был скорбью, сам был непреходящим отчаянием, пониманием собственного Зла. И он умирал, вернее, умирал Аренс Ринггольд, сломленный, утонувший в собственном мраке, сжегший себя ненавистью и жаждой мести. Он лежал на тропе, чувствуя, как по капле вытекает из его тела жизнь. А потом он встал и отступил на шаг, глядя на корчащееся в агонии черное существо, похожее на растерзанную обезьяну.— Ты поистине будешь великим шаманом, — произнес тихий голос сзади, — и ты будешь достойной сменой тому, кто ушел. Лишь сильный шаман и по-настоящему сильный человек способен отринуть Зло своей души во имя безответной любви. Возвращайся обратно в мир людей, Слезы Тьмы, и храни моих детей. Ты заслужил это имя, отныне оно по праву твое.Он обернулся, но не увидел никого. А зажмурившись на короткий миг, обнаружил, что стоит на узкой тропинке, а впереди движется высокая гибкая фигурка Хассе. Но теперь он больше не чувствовал смятения при виде него, теперь спокойно было его сердце. Спокойно и переполнено любовью и скорбью.В небольшой ложбине за известковой скалой была тень. Мягкая трава росла между белых камней, неподалеку журчал ручей. Здесь Аренс опустился на колени и стянул рубаху через голову. Хассе молча смотрел, как он отстегивает пояс с ножом.— Я готов, — наконец сказал Аренс.— Ты боишься? — прозвучал низкий хриплый голос, голос, за который он готов был отдать жизнь.— Нет.Острие ножа вспороло кожу на плече. Аренс прикусил губу, вздрогнув от боли.— И теперь не боишься?Он покачал головой.— Мне нечего бояться, Хассе. Для меня самое страшное уже свершилось — я тебя не уберег, мой мальчик. Что может быть страшнее этого?Острие ножа скользнуло, вычерчивая кровавый узор на его груди.— Встань и повернись, — прозвучал приказ. Аренс молча подчинился. Острие скользнуло вдоль позвоночника, нырнуло за пояс штанов, под тонкие подвязки исподнего. Аренс закрыл глаза, чувствуя, как сползает по ногам разрезанная ткань.— Обопрись о скалу, — сказал Хассе, проводя ладонью по его пояснице. — Я хочу, чтобы перед смертью ты почувствовал то, что чувствовал я.И снова зазвучали в его голове слова тайного помощника: ?Приготовься к тому, что тебе придется ответить за каждую несправедливо отнятую жизнь, за каждую сломанную судьбу. Отныне имя твое будет твоим спутником, и горькими слезами заплачет тьма, покидая тебя…?Что ж, у него была возможность вернуться к прежней жизни, стать тем, кем он был когда-то. Но выбор сделан… и он почувствовал, как остатки беспросветной мглы, рыдая, истекают из его сердца, в котором отныне не было места для Зла.Вспомнилось сморщенное в плаче личико младенца, лежащее на его руках, прекрасное лицо женщины-индеанки… Маюми. У него был шанс вернуться обратно, к той жизни, в которой он был рожден… но разве ту жизнь можно было назвать жизнью?Аренс протянул руки, упираясь в нагретый солнцем камень. Горячие ладони прошлись по спине, пояснице, надавили, прогибая. Острые зубы прикусили шею у самого затылка.— Я сделаю это… а потом убью тебя… — пробормотал Хассе, гладя его, опуская руки ниже, к промежности. — Ты заплатишь… за всё… за всё…Стон Хассе отозвался сладкой судорогой. Аренс в полузабытьи накрыл своей рукой руку, шарившую по его животу.— Делай что хочешь, мой мальчик… мое солнце… мой дневной свет… — пробормотал он, задыхаясь от переполняющей его любви, смешанной с отчаянием. — Ты — моя жизнь, Хассе, ты — всё, что есть у меня в этом мире. Ты уже спас меня, ты спас мою душу. И теперь я принадлежу тебе, ты волен делать все что пожелаешь. Хочешь — возьми меня, хочешь — убей.Хассе прижался к нему, зарылся лицом в белые волосы. И руки его гладили нежно, так нежно, что у Аренса померк свет в глазах и подломились колени.— Не могу больше… не хочу больше, — Хассе развернул его, прижав спиной к скале и прильнув всем телом. — Я ошибался, Слезы Тьмы. Я ждал, что ты выпустишь тьму своего сердца… прости меня, я не верил, что ты способен отринуть ее… но я ошибался, а дедушка был прав… он всегда был прав, с самого начала…Аренс сполз наземь, не чувствуя боли в исцарапанной о камень спине, подтянул к себе Хассе, который никак не мог успокоиться. Он прижал к себе его голову, второй рукой крепко обнял вздрагивающее от беззвучных рыданий тело.— Они не успели! — выдохнул Хассе, цепляясь за руки Аренса. — Они не успели сделать то, чего ты боялся! Ты пришел вовремя! Я чист… чист перед тобой… и для тебя. И ты по-прежнему единственный, кто был со мной. И кто будет.Аренс целовал его губы, его лицо, самое прекрасное, самое любимое лицо на свете. Губы Хассе были солоны от слез, он не сдерживался, позволив остаткам боли излиться вместе со слезами. Хассе увлек его на мягкую траву, обнимая обеими руками, заметался, выгибаясь, вытягиваясь в струнку. Аренс покрывал поцелуями его шею, грудь, сжимал в объятиях, все еще не в силах до конца поверить в то, что стена между ними рухнула. Он ничего не говорил, но за него говорило его тело, его руки, его губы, льнущие к приоткрытым губам Хассе. И драгоценные ожерелья всех миров он был готов обменять на пару смуглых тонких рук, обнимавших его шею. Хассе вздохнул, откинув голову, подставляясь под поцелуи. Аренс провел кончиком языка от ямки у основания шеи к подбородку, затем приподнялся и приник к губам.— Ты мое солнце, — словно в забытьи, говорил он, целуя эти губы, такие желанные, такие сладкие, — ты моя жизнь, Хассе. Если ты покинешь меня, мне останется только умереть… теперь уже навсегда.— Теперь ты можешь говорить, Слезы Тьмы, а я могу слушать, — тонкие пальцы Хассе вплелись в растрепанные белоснежные кудри Аренса. — Ведь теперь я свободен от боли… и от ненависти. Ты спрашивал, прощаю ли я тебя. Индейцы не умеют прощать, но умеют видеть, когда человек умирает по-настоящему… и рождается кто-то другой. Аренс Ринггольд, подлый и жестокий бледнолицый, который надругался надо мной, мертв. Его больше нет. Есть Слезы Тьмы, новый человек, благородный и добрый, которому я отдал свое сердце.Аренс стиснул его в объятиях и вжался лицом в тонкую шею, чуть прикусив теплую кожу. Горло перехватила судорога, и слезы выступили на глазах. До сего момента он не отдавал себе отчета в том, как сильно желал услышать эти слова.Они целовались, сплетали ноги, даря и получая самое большое счастье, какое только могло быть. Мир сузился до размеров ложбины, приютившей двух влюбленных, между которыми наконец-то не было никаких преград.Прошло немало времени, прежде чем они смогли оторваться друг от друга. Аренс поднялся, оправляя на себе одежду, помог встать порядком помятому, но счастливому Хассе. Они обошли камень и поднялись по тропинке к месту, где их ждал Андрей.ЭПИЛОГШли дни, превращаясь в месяцы и годы. Преследуемые белыми людьми, семинолы уходили вглубь Флориды, в болота, отвоевывая для себя каждый клочок земли. Часто им удавалось избегать схваток с бледнолицыми захватчиками, особенно когда изможденное невзгодами племя не было готово к ним.Слезы Тьмы, Говорящий с Ветром, Идущий Во Тьме… Когда-то его звали Аренс Ринггольд, но он давно отринул и позабыл то имя. Много лет прошло с тех пор, он и сам уже не помнил, сколько.Он сидел на круглом камне у самого типи и курил трубку, любуясь заходящим солнцем.— Здесь мы надолго познаем покой и мир, — тихо сказал он, чувствуя странную печаль. Но печаль эта была светла и призрачна, как воздух после дождя.— Ужин готов, — Хассе коснулся его плеча.За прошедшие годы он почти не изменился, только прибавилось морщинок в уголках темных глаз да в черных волосах появились седые нити. Движения оставались по-юношески стремительными, а улыбка — такой же открытой и детской. У самого входа в типи шаман поймал его и развернул к себе, сжав в объятиях.— Ты безумный, Слезы Тьмы! — улыбнулся Хассе, обвивая шею возлюбленного обеими руками.Где-то в пылающем сумраке запела ночная птица.