Первый (1/1)

Свою мать Таа не помнил – она умерла, когда ему было три года. Порой, рассматривая старые фотографии, он вглядывался в черты ее лица и, казалось, мог почти воспроизвести в памяти ее саму: живую, настоящую, а не запечатленную на немного выцветшей от времени бумаге. Однако воспоминания эти были секундными, они ускользали, а Таа будто пытался безрезультатно удержать воду руками: вот она была, и раз – уже нет.Зато его отец помнил мать и горевал о ней, хотя прошло уже более семи лет после ее смерти. Таа становился старше, понимал больше и видел извечную печаль в его глазах, горечь о потерянном счастье. Таа не мог припомнить, когда его отец в последний раз улыбался, а когда смеялся – и подавно. Он работал в какой-то крупной финансовой структуре – Таа был слишком мал, чтобы понимать, чем именно тот занимался, но фразы вроде "продажа корпоративных прав", "котировка акций" и "переоценка облигаций" за свою недолгую жизнь слышал чаще, чем "доброе утро" и "как твои дела". Отец постоянно ездил в командировки по стране и за границу. Результатом этого было то, что Таа мог ни в чем себе не отказывать, был обеспечен самыми лучшими гувернантками и репетиторами, а также то, что отца он не видел иногда по несколько недель, а то и месяцев.Порой Таа становилось обидно и горько, когда он наблюдал счастливые семьи своих друзей и одноклассников. Тогда он мог часами рыдать в подушку перед сном, горюя о своей несчастливой жизни. Избыток игрушек, любых лакомств и возможность исполнения любого желания не компенсировали недостаток внимания и любви. И хотя Таа было слишком мало лет, чтобы он сам понимал, о чем плачет, про себя он думал, что страдает без мамы.А потом однажды все изменилось. Таа заметил, что постепенно в поведении его отца что-то стало не так. Все началось в один из тех редких дней, которые отец проводил дома, за воскресным завтраком.- Как твои дела? Как оценки в школе? – неожиданно спросил он у Таа и улыбнулся, а Таа, которому на тот момент было уже десять, и которому подобный вопрос задавали чуть ли не впервые, едва ли не подавился.- Нормально, - пробормотал он и склонился чуть ниже к тарелке, хотя глаз при этом не опустил.- Это хорошо, - удовлетворенно кивнул его отец. – Может, прогуляемся, и ты расскажешь обо всем подробней?От удивления Таа даже дар речи на секунду потерял и торопливо кивнул, гадая, что же такое случилось с отцом, и не снится ли ему происходящее.Однако случившееся не было сном: они действительно отправились на прогулку сперва в парк, потом в зоопарк, а после еще и зашли в развлекательный центр, где отец купил ему целый пакет разноцветных мармеладок.- Мама не одобрила бы, - с грустной улыбкой произнес он, протягивая Таа конфеты. – Она всегда повторяла, что не надо есть гадость.- Гадость не может быть такой вкусной, - резонно заметил Таа и счастливо засиял, когда отец почему-то рассмеялся. Таа не знал, что забавного произнес, но, даже если отец хохотал над ним, он все равно был рад: лучше уж так, чем холодное равнодушие.Лежа в своей постели после такого радостного, но утомительного дня, Таа думал о том, что еще никогда не был так счастлив, и мысленно молил неизвестно кого, чтобы все повторилось снова.Как ни странно, поведение его отца действительно переменилось. И если в течение недели он пропадал на работе, как и прежде, то на выходные оставался дома и уделял Таа все больше внимания, будто снова знакомился с ним, узнавал своего подросшего сына заново. Будь Таа постарше, он еще тогда понял бы, что у таких перемен есть какие-то причины и корни. Но тогда он лишь радовался тому, что наконец у него тоже есть семья, пускай и совсем маленькая – все лучше, чем толпа гувернеров и нянек.А еще через какое-то время отец неожиданно завел с ним серьезный разговор. То, что беседа будет строгой, Таа понял сразу по сосредоточенному лицу отца, и быстро перебрал в памяти все свои проступки, гадая, где успел опростоволоситься за последнее время. Однако вспомнить ничего не успел, потому что отец заговорил.- Таа… Ты уже совсем взрослый и должен понять то, что я сейчас тебе скажу.Сердце будто упало, ушло вниз куда-то к желудку – Таа тогда почувствовал это физически, и даже спустя много лет мог вспомнить, что именно чувствовал в момент самого большого страха. Почему-то он заранее знал, что скажет отец: что ему, Таа, не место в его жизни, и что он уходит точно так же, как в свое время ушла мама, а Таа остается снова один. Еще не услышав страшные слова, Таа почувствовал, что вот еще немного и на глаза навернутся слезы, и сдерживал их из последних сил.- Я очень любил твою маму. И сейчас люблю, всегда буду помнить, как и ты.Таа кивнул, потому что после таких слов положено кивать, хотя если бы его спросили, он бы признался, что мать не помнит совсем, а стало быть, и любить не может – как можно испытывать чувства к тому, чье лицо видел лишь на старых фотокарточках? Но отец не стал ничего уточнять, удовлетворенный выражением согласия.- Но время идет, мы привыкаем к переменам. Люди уходят из нашей жизни, их место занимают другие. И хотя мы всегда будем помнить и любить маму, быть одним дальше тоже не годится.- Почему? – с тревогой спросил Таа. Он еще не понял, к чему клонит отец, однако подсознательно уловил, что бросать его никто не собирается. От осознания этого стало легче, и теперь Таа пытался разобраться, из-за чего затеян такой серьезный разговор.- Ты же знаешь, у всех твоих друзей есть папа и мама. Это нормальные семьи, где у детей двое родителей, - вместо ответа сказал его отец, а Таа только плечами передернул:- Не у всех. Нам и так хорошо.- Я тоже так думаю, - кивнул его отец. – Но тебе тоже нужна мама. Ты молодец, так долго справлялся сам, но теперь все будет по-другому.Только теперь Таа понял, о чем говорит отец, и от удивления раскрыл рот. Испытывал он в этот момент исключительно безграничное изумление. Не было ни горечи, ни обиды из-за матери – нельзя расстраиваться из-за того, кого не помнишь и не знаешь. Ревности тоже не было: у Таа даже мысли не возникло, что ему придется делить отца с какой-то незнакомой женщиной – ведь это совсем разные вещи. Таа был просто поражен, потому что настолько привык к трауру по матери, что никак не ожидал того, что в один прекрасный день он может закончиться.- Хорошо-о, - неуверенно протянул он и пожал плечами под пытливым взглядом отца, который смотрел внимательно, ожидая реакции сына.- Тебе понравится Аи-сан. Это моя старая подруга, на которой я хочу жениться. И очень надеюсь на то, что вы найдете общий язык, - удовлетворенно кивнул отец. – Завтра мы вчетвером пойдем в ресторан, там вы и познакомитесь.- Вчетвером? – удивлено переспросил Таа и даже уставился на собственную пятерню, мысленно загибая пальцы, пытаясь понять, кого отец имел в виду, ведь, как ни крути, получалось всего трое.- У Аи-сан тоже есть сын, - улыбнулся его отец, и Таа снова широко распахнул от удивления глаза. - Да. Его зовут Манабу, он всего на два года младше тебя. Видишь, теперь у тебя будет братик.Из-за нового известия Таа нахмурился. Если об отсутствии родителей он горевал прежде, то ни о каких братьях и сестрах не мечтал. Таа неоднократно наблюдал, как его друзья по школе ругаются с вредными сестрами и противными братьями. И неважно, младшими те были или старшими: в равной степени вероятности, проблем из-за них было не миновать, это Таа усвоил совершенно точно и не желал испытать на собственной шкуре, каково это – делить свою комнату, игрушки и компьютер с каким-то чужим мальчиком.Однако отец поспешил успокоить его:- Не сердись раньше времени. Манабу очень хороший и добрый, я уверен, вы подружитесь.Таа не считал, что это лучшие качества для его потенциальных друзей, но спорить было не о чем. Подспудно Таа понимал, что сейчас хочет затопать ногами и заголосить, что не хочет никакого братика. Но для этого он был слишком взрослым, и потому лишь кивнул покорно, заранее зная, что ни в какой ресторан он идти уже не хочет.…Через месяц отец и Аи-сан обвенчались. Свадьба была очень скромная, на ней присутствовали лишь ближайшие родственники и друзья. Таа нарядили в парадный фрак, в котором он чувствовал себя бесконечно глупо и радовался, что одноклассники его не видят. И лишь слабым утешением было то, что Манабу в идентичном костюме выглядел еще комичней.Будущий младший братик, как его назвал отец, Таа не понравился с первого взгляда еще в момент знакомства в дорогом ресторане. Манабу выглядел абсолютным заморышем: мелкий, тощий, с аккуратно зализанными волосами и в очках. Он недовольно смотрел исподлобья, а уголки его губ, казалось, вообще никогда не приподнимаются в улыбке. За весь тот вечер он не сказал и двух слов, если не считать того, что под конец расхныкался и начал канючить, чтобы его отвезли домой. Как ни пыталась Аи-сан его успокоить, в итоге ей пришлось сдаться: люди за соседними столиками начали озираться на плачущего ребенка."Фу", - подумал тогда Таа, с пренебрежением рассматривая мальчика перед собой и с содроганием думая о том, что он в скором времени будет жить с ним в одном доме. – "Такая противная малявка… Что друзья скажут?.."Манабу был ненамного его младше, а вел себя как будто оставался все еще дошкольником. Общаться с ним не хотелось, и Таа решил, что, когда Манабу переберется к ним, он не станет обращать на него внимания. Воображение уже рисовало, как он станет пренебрежительно проходить мимо, когда плаксивый малой начнет просить поиграть с ним.А вот Аи-сан Таа понравилась. Она была очень красивой, невысокой и стройной, с тонкими запястьями и длинными пальцами. Аи-сан казалась хрупкой, а к Таа отнеслась очень доброжелательно. С первых же дней знакомства она с одинаково мягкой улыбкой глядела на обоих детей, всегда говорила тихо, не повышая голоса, и никак не проявляла раздражение или недовольство, если, конечно, вообще испытывала их.К мачехе Таа сразу проникся симпатией и даже радовался, что теперь у него будет такая мама. Через некоторое время он уже с нетерпением ждал скорой свадьбы, после которой Аи-сан и ее невразумительный сын должны были перебраться в Токио из Иокогамы, где жили до этого, и радость омрачал только Манабу – неприятный, вредный и вечно всем недовольный мальчик. Таа поражался, откуда у такой замечательной мамы, как Аи-сан, взялся такой противный сын, как Манабу.- Манабу переживает уход родного отца, - объяснил ему его папа и добавил. – Я тебе объясняю, как взрослому, потому распорядись этими знаниями, как серьезный и умный человек.Таа не совсем понял, что от него требуется, но тут же гордо выпятил грудь: любому приятно, когда с ним разговаривают, как со взрослым.- Не насмехайся, не потешайся над Манабу, - объяснял тем временем отец. – И ни в коем случае не упоминай его родного отца. Манабу и так расстроен из-за того, что его мама выходит замуж, ему нелегко – в отличие от тебя он переедет в чужой город, где у него нет друзей, и где ему придется поступать в новую школу. Потому помогай ему и постарайся подружиться.Такие наставления Таа не понравились – они шли вразрез с его планами игнорировать Манабу, однако отец просил его об этом, а Аи-сан, которая любила Манабу, нравилась Таа, потому он послушно кивнул, а про себя решил, что хотя бы постарается не игнорировать будущего названого брата.Лишь позже Таа узнал, какие истерики устраивал Манабу матери, пока она заканчивала дела в Иокогаме, чтобы перебраться в Токио. Добрые слова и спокойные увещевания его не успокаивали, и Аи-сан даже пыталась водить сына к детскому психологу. Но все было тщетно – в Токио Манабу уезжал злой и доведенный самим собой, ненавидя будущих отца и брата.…Переезд специально подгадали на середину каникул, чтобы по приезду Манабу не нужно было сразу идти в школу, и до учебного года оставалось еще немного времени, в течение которого он должен был привыкнуть к новой обстановке.- Я очень рассчитываю на твою помощь, - сказал отец Таа. – Не бросай Манабу, бери его с собой гулять, помогай, если будет что-то нужно. Помни, что ты старший, а значит – за все отвечаешь.Отвечать за такого плаксу Таа не хотелось, и он даже представить боялся, как будут смеяться его друзья, если он пойдет гулять с малявкой. Но решил, что отца надо слушаться, а значит, разберется по обстоятельствам. "По крайней мере, можно попытаться подружиться с Манабу хотя бы дома", - решил он. – "Тут друзья не видят, а Аи-сан будет рада".Так он и собирался сделать, однако привести задуманное в исполнение не получилось: переехав, Манабу категорически не желал общаться с ним. Он все время молчал, смотрел угрюмо, а из своей комнаты почти не выходил. Таа видел Манабу только за завтраком, обедом и ужином, отмечая почти каждый раз, что у его нового брата красные глаза, и презрительно думал о том, что плакса опять проревел полдня в своей комнате.Аи-сан происходящее с ее сыном печалило, она тоже грустила, а Таа смотрел на нее и сердился. Аи-сан была добра к нему и заботлива, она оказалась хорошей хозяйкой, и весь дом преобразился под ее чутким руководством: на подоконниках появились цветы, на полках – салфетки и милые безделушки, придававшие дому уют, и каждый день она радовала семью чем-то вкусным: пирогом, тортом, а иногда даже самодельными конфетами. Таа отказывался понимать, как можно обижать и расстраивать такую замечательную маму своим поведением. А Манабу только это и делал, общаясь отчужденно с нею – так же, как с новым отцом и Таа.Однако настоящий скандал случился спустя несколько недель их совместной жизни, и виновником его, разумеется, оказался Манабу.Началось все с обычного завтрака. Отец просыпался раньше и уходил на работу, когда дети еще досматривали сны, потому за столом они собирались втроем с Аи-сан. Точнее, собирался Таа, а Манабу едва ли не волоком вытаскивали на кухню.Как и в предыдущие дни, Таа с удовольствием за обе щеки уписывал угощения, не забывая говорить, как все вкусно получилось, Аи-сан счастливо улыбалась, а Манабу бессмысленным взглядом смотрел перед собой и с унылым видом работал челюстями.- У нас теперь в доме столько цветов, - не замолкая, делился Таа. – С тех пор, как вы живете с нами, у нас целый ботанический сад. Как тот, в который мы ходили с классом в прошлом году.- До ботанического сада еще далеко, - тихо рассмеялась Аи-сан, а Манабу сперва поглядел на нее, а потом одарил злым взглядом Таа.- Нет-нет, что вы, совсем недалеко, - заверил ее Таа и тут же решил блеснуть знаниями. – Нам говорили в школе, что цветы, деревья, растения – это фауна, а животные, кошки, собаки, там, птички всякие – это флора.- Наоборот, - мягко поправила его Аи-сан. – Флора – это растения, а фауна – животные.- Умник, - насмешливо фыркнул Манабу и уткнулся носом в свою чашку с какао, а Таа с трудом сдержался, чтобы не пнуть его под столом ногой. Впрочем, если б не присутствие Аи-сан, он так и сделал бы.- Манабу, ну как тебе не стыдно? – огорченно спросила Аи-сан, однако тот не удостоил ее и взглядом.- Ну да, точно, - закивал Таа, всем своим видом демонстрируя, что его не обидели слова глупого Манабу, а еще подсознательно желая показать, насколько он лучше родного сына Аи-сан. – Я вот давно мечтаю, чтобы у нас дома была не только флора, но и фауна.Говорить умные слова Таа нравилось, так он чувствовал себя более взрослым и значимым, а еще его переполняло чувство превосходства над Манабу: что бы тот ни бурчал под нос, Таа подозревал, что он сам не знал значения биологических терминов.- А какое животное ты хочешь завести? – спросила Аи-сан, и Таа, не задумавшись ни на секунду, мечтательно протянул:- Соба-а-аку…Аи-сан снова рассмеялась, глядя на него: вероятно, ее умилило выражение лица Таа в этот миг, но прелесть момента опять испортил Манабу, недовольно сообщивший:- Терпеть не могу собак.- А ты кого хотел бы? – миролюбиво спросила его мама, и Таа тоже поглядел с любопытством: ему было интересно, какое животное захочет завести такой дурак, как его названый брат.- Паука. Или змею, - пробурчал тот и снова уткнулся носом в чашку.- Ну змея еще ладно, - рассудил Таа. – А паук тебе зачем? Какой в нем смысл? Ни погладить, ни на прогулку вывести…- Он бы тебя покусал, и ты бы сдох, - выдал Манабу с неподдельной злостью, а Аи-сан даже руками всплеснула:- Манабу! Не смей такого говорить! Немедленно извинись перед Таа!- Не буду! – огрызнулся тот.- Извинись, я сказала, - спокойно, но очень твердо повторила его мать, тут же взяв себя в руки, однако Манабу только губы поджал. Правда, Таа успел заметить, как они дрожат – братик явно снова собирался расхныкаться. Он ничего не ответил, только головой мотнул, и тогда Аи-сан нахмурила брови:- Тогда сегодня ты наказан. Будешь весь день сидеть в своей комнате, выходить тебе запрещается.Наказание было так себе, по мнению Таа. Манабу и так не вылезал из своих четырех стен, но на произнесенные слова отреагировал неожиданно бурно. Он вскочил с места, роняя еще наполовину полную чашку с какао, опрокидывая стул, и, не разбирая дороги, бросился вон из кухни, сильно хлопнув дверью. Таа и Аи-сан замерли на миг: видимо, сама Аи-сан ждала какого-то продолжения разговора, а отнюдь не того, что ее сын распсихуется и убежит. А Таа был просто удивлен – с самого детства он знал, что к родителям надо относиться уважительно, и даже представить не мог, чтобы так поступил даже с названной матерью, не то что с родной.На несколько секунд повисло молчание, после чего Аи-сан вздохнула и, опустившись на корточки, принялась собирать осколки.- Давайте я, - бросился на помощь Таа, однако она сделала предупреждающий жест:- Не надо, еще порежешься. Съешь лучше еще кусочек хлеба с маслом.Ни хлеба, ни масла Таа не хотелось, однако чтобы не расстраивать Аи-сан еще больше, он взял предложенное угощение и откусил немного. Поболтав ногами в воздухе, Таа заявил:- Манабу ваш – дурак. - Таа, не смей такого говорить, - потребовала его мачеха, и Таа тут же поспешно извинился:- Простите, Аи-сан, я больше не буду.Женщина только покачала головой, поднимаясь и выбрасывая осколки в ведро, а потом неожиданно подошла к Таа и погладила его по волосам.- Ты хороший мальчик, Таа. Я буду очень рада, если вы с Манабу все же подружитесь. Он тоже хороший, просто ему нужно привыкнуть.- Я знаю, папа мне говорил, - кивнул Таа, немного обескураженный этой неожиданной лаской.- Вот и хорошо, - ответила на это Аи-сан, продолжая гладить его по голове. – А еще, знаешь… Можешь называть меня мамой. Если хочешь, конечно, и если тебе так будет удобней.- Ой… - только и смог ответить на это Таа, однако тут же заулыбался. По правде, он уже сам успел подумать, как было бы удобно называть Аи-сан просто мамой, но он не знал, как та к этому отнесется, а еще представлял, как станет злиться Манабу. На маленького упыря ему было плевать, но сердить родителей лишний раз не хотелось.- Как тебе будет лучше, - еще раз улыбнулась Аи-сан и наконец отошла. Взяв со стола несколько салфеток, она принялась вытирать пол, а Таа наблюдал за ней и сам не осознавал, как довольно улыбался при этом.- Тогда я буду звать вас мамой, Аи-сан, - заявил он, и женщина кивнула, а Таа, словно пробуя новое слово на вкус, повторил еще раз. – Ма-ама…Повернувшись, он взял со стола свою чашку с какао, и в этот миг боковым зрением заметил движение за матовым стеклом двери в кухню. Присмотревшись внимательней, Таа больше ничего не увидел и решил, что ему показалось, будто Манабу стоял в коридоре и подслушивал.Однако уже на следующий день он понял, что ошибся: Манабу слышал весь разговор до последнего слова, и теперь действительно разозлился по-настоящему.…Был обычный будний день, до конца каникул оставалось совсем немного, и Таа, несмотря на плохую погоду, отправился гулять с друзьями. Таа дружил с несколькими соседскими ребятами и большую часть каникул проводил в их компании. Домой он забежал только на обед, где пронаблюдал за столом сердитого Манабу и расстроенную из-за поведения родного сына мачеху. Чтобы позлить сводного брата, Таа насколько раз специально обратился к Аи-сан, называя ее "мамой" и не без удовольствия отмечая, как темнеют от злости и ревности глаза Манабу. Наверняка тот долгое время считал, что не будет ни с кем делиться такой замечательной мамой, и теперь молча психовал и изводился.А после обеда Таа снова убежал на улицу, даже не подозревая, какой вечером грянет грандиозный скандал.Вернулся он, когда уже начало смеркаться, но лишь потому, что на улице припустил настоящий ливень. Стащив куртку, Таа бросил ее на тумбочку в прихожей, торопливо разулся и поспешил в гостиную поприветствовать родителей. Каково же было его удивление, когда вместо привычных ласковых взглядов его встретили строгим молчанием.- При-вет… - протянул Таа, осекшись на полуслове и замерев на пороге, шестым чувством осознавая, что случилось нечто нехорошее.- Здравствуй, Таа, - кивнул его отец, не меняя строгого выражения лица. – Проходи, нам надо поговорить.Интонации, с которыми тот произносил каждое новое слово, Таа категорически не понравились. Голос отца был холодным и отчужденным: порой Таа слышал, как тот общается таким тоном с провинившимися подчиненными. Однако Таа подобное никогда не касалось, и теперь ему стало не по себе от одних предположений, что могло произойти.- Сегодня имел место один неприятный инцидент, - оправдал его подозрения отец, внимательно вглядываясь в глаза сына. – У мамы пропала из кошелька приличная сумма денег.Таа моргнул и перевел растерянный взгляд на Аи-сан, которая сидела, плотно сомкнув губы, а лицо ее казалось особенно побледневшим. На вопросительный взгляд Таа она лишь кивнула, подтверждая слова отца.- Таа, ты ничего не можешь сказать по этому поводу? – строго спросил тот, не дождавшись ответа, а до Таа лишь через секунду дошло, в чем его обвиняют.От обиды задрожали губы, и он торопливо сглотнул, лишь бы не выдать, что с трудом сдерживает слезы. Таа хотел ответить, даже выкрикнуть, что никогда не поступил бы так, но он понимал, что едва заговорит, сразу разревется, как маленький. Как плаксивый противный Манабу – теперь все нехорошее в людях Таа измерял исключительно сравнением со сводным братом.- Дорогой, я же говорила, Таа не мог взять, - не смогла долго смотреть на его немые страдания мать и умоляющее поглядела на отца, взгляд которого оставался все таким же пытливым и напряженным. – Наверное, я и правда потеряла часть денег, когда ходила за покупками.- Как-то это маловероятно, - с сомнением возразил отец, однако реакция сына, видимо, тронула его. Больше для формы, чем для желания убедиться в чем бы то ни было, он все же переспросил. – Таа, это правда? Ты не брал деньги?Таа только головой мотнул, почувствовав, что ему стало немного легче. Хотя родители и заподозрили его в таком некрасивом поступке, теперь они сами поняли, какую ошибку совершили, и хотя все еще было обидно, он нашел в себе силы пробормотать:- Я бы никогда не взял деньги у Аи-сан… у мамы.От последних слов женщина растрогалась, Таа успел заметить, как она сжала тонкими пальцами ткань домашней юбки, а потом порывисто повернулась к мужу, желая сказать что-то. Но неожиданно из прихожей послышался невразумительный шум, будто на плиточный пол высыпалась какая-то мелочь, а следом прозвучал удивленный возглас Манабу.- Что там такое? – встревоженно спросила Аи-сан и тут же поспешила в прихожую.Ее волнение было понятным: за все время в этом доме Манабу больше напоминал тень или призрака, ходил бесшумно и вообще не напоминал о своем присутствии, высиживая сутками в своей комнате. Таа сам успел удивиться, что могло такого произойти с плаксой, что он наконец подал голос, однако уже через мгновение застыл на месте пораженный, увидев открывшуюся картину.Манабу замер посреди просторного холла, широко распахнутыми глазами глядя себе под ноги. А на полу прямо перед ним валялась куртка Таа, та самая, которую он снял, когда вернулся домой. Рядом с нею на светлой плитке разноцветной мозаикой рассыпались конфеты в ярких обертках – австрийский шоколад – любимые конфеты Таа, настолько дорогие, что даже его обеспеченная семья могла позволить их лишь на праздники.- Та-ак… - медленно произнес его отец, делая шаг вперед, поднимая куртку с пола, а Таа с опозданием накрыло волной страха от понимания, что сейчас будет.Осознание того, что произошло на самом деле, ужаснуло Таа, потому что он сразу понял: никто ему не поверит. Маленькая сволочь, ревнивый, злобный братец специально подстроил все это – больше было некому. Он украл деньги, он подсунул конфеты, которых в карманах куртки до этого не было и просто не могло быть, и теперь он торжествовал, хотя по изумленным глазам и придурковато приоткрытому рту это невозможно было определить наверняка.- Таа, как ты можешь это объяснить? – теперь в голосе отца слышался не лед, а настоящая сталь.Сунув руку в карман куртки, он вытащил несколько крупных купюр, один вид которых будто поставил определяющую точку в этой истории.Таа кожей чувствовал пораженный взгляд Аи-сан, своими глазами видел, как за стеклами очков хлопал ресницами Манабу, и чувствовал, что ему нечем дышать.- Я не брал! – надрывно выкрикнул он, не сообразив даже, когда оцепенение отступило. – Это все он!Таа ткнул пальцем в истинного виновника происшествия, отчего Манабу, продолжая ломать комедию, заморгал еще интенсивней и закусил губу, всем своим видом демонстрируя, что сейчас разревется.- Не ожидал от тебя такого, сын, - мрачно проронил отец, и от того, что к нему обратились не по имени, Таа стало совсем худо.- Но это, правда, не я… - уже сам захныкал он, однако отец тут же прикрикнул:- Прекрати немедленно! Мало того, что украл, так еще и Манабу обвиняешь в собственном проступке. Позорище!- Но это сделал Манабу! – тоже сорвался на крик Таа и непроизвольно топнул ногой, однако увидев, как изменился в лице его отец, тут же осекся.- Во-первых, не смей повышать голос, - отчеканил тот, и Таа сжался под его взглядом, чувствуя, что дрожат даже колени – впервые он видел гнев отца и понимал, что это пугает его до дрожи. – А во-вторых, прекрати обвинять Манабу. Он весь день был дома, сидел в своей комнате и уж точно не мог достать твои любимые конфеты.В подтверждение этих слов Манабу старательно закивал и перевел взгляд невинно распахнутых глаз с матери на отца и обратно, а Таа показалось, что земля уходит у него из-под ног из-за несправедливости всего произошедшего. Ненависть душила, и если б не это оглушающее, лишающее способности даже думать, чувство, возможно, у Таа нашлись бы силы оправдаться. Объяснить, например, что если б у него было много денег, он не стал тратить их на сладости, как какая-то малышня, когда уже давно мечтает о новой игре для приставки, а еще – о футболке с логотипом любимой группы. И уж тем более он никогда не взял бы без спроса, потому что делать так нельзя. Однако больше он не произнес ни слова, а его отец, не дождавшись объяснений, сурово покачал головой.- Ты меня разочаровал так, как еще никто не разочаровывал. Марш в свою комнату, и не выходи оттуда. А я пока подумаю, как тебя наказать.Таа нашел в себе силы медленно развернуться и шагнуть в небольшой коридор, чтобы через три шага, самых трудных и медленных в его жизни, оказаться на пороге своей спальни. Он даже смог закрыть за собой дверь и преодолеть небольшое расстояние до кровати. А потом, не включая света и не раздеваясь, он рухнул на постель и, обняв подушку руками, разревелся в голос. Подушка глушила всхлипы, которые были настолько громкими и судорожными, что их наверняка все равно было слышно на всю квартиру. Но Таа в этот миг было плевать и на то, что Манабу будет злорадствовать из-за его слабости, и на то, что отец убедиться в своей правоте, приняв слезы обиды за слезы раскаянья или злости от того, что воришку поймали.В этот миг Таа думал лишь о том, как огорченно смотрела на него Аи-сан, и как она разочаровалась в нем.