Американский психопат (1/1)

– В таком случае мне интересен ваш, – Фредерик улыбнулся и сел за мой столик, не обращая внимания на мои жалкие попытки опротестовать столь беспардонное вторжение в личное пространство. – К тому же такая красивая девушка не должна ужинать одна. – Он подал знак официанту, и тот перенес его скромные пожитки в виде бокала вина.А что, если эта красивая девушка хочет побыть наедине с собой, черт побери? Меня просто убила такая наглость, которая должна была смягчиться его дежурным комплиментом. Или этот нахал верил в свою неотразимость так же, как и его литературные персонажи? Или решил, что мои немые претензии в адрес его бесценного творения должны пристыдить меня настолько, что я приму его общество как должное? Или… я бы и дальше вскипала, накручивая себя все более неприятными предположениями, если бы наконец меню не появилось и передо мной. Оказалось, что знаменитый сосед по столику очень даже ускоряет работу персонала. Хоть какую-то пользу приносит – я попыталась смягчить свою первоначальную защитную позицию, мельком глянула на Бегбедера – он самодовольно улыбался (еще бы, наблюдать, как я вскипаю, может быть весьма увлекательным зрелищем) и, рассматривая меня, даже не заметил ответного взгляда. Я спряталась за меню и выместила всю злость на тщательно проработанном списке блюд.– Консоме, дюбарри, бургер, и тот ?Chateau de Fleurs?, – фыркнула я. – Зачем, объясните мне, зачем вы, французы, усложняете простые блюда смехотворными названиями, а когда со своим бзиком и снобизмом пытаетесь заменить иностранные слова родными, это вообще выглядит верхом нелепицы.– Мадмуазель закончили? – ни на гран не отклонившись от своего насмешливо-снисходительного амплуа, поинтересовался мой визави.– Нет, если вам неприятно, можете покинуть столик. Благо, места хватает, – я ухватилась за призрачную возможность того, что его спокойствие по отношению к моему хамству тоже имеет пределы, и решила довести Фредерика до точки кипения, приплетая к разговору его книгу на пару с ранимыми писательскими чувствами (коими, как оказалось в дальнейшем, он если и обладал, то в каком-то далеком и уже легендарном прошлом). Он не двинулся с места. Стойкий. А я опять ушла в изучение блюд, но хватило меня ненадолго. – Это же черт знает что! Неудивительно, что все эти яппи прошлого десятилетия плотно сидели на джанке. Вечно быть в курсе, как рестораторы на этот раз назовут говядину, утомляет. – Вы слишком строги к высокой кухне, мисс, – вновь перебил меня Бегбедер, на сей раз изменив форму обращения. Похоже, я со своими излияниями в сторону еще одного их национального достояния, кухни, то ли в английский ушла, то ли акцент вернулся. – Во избежание недоразумений я всегда прошу рассказать о сегодняшнем фирменном блюде, которое обычно и заказываю.– Яппи, – вновь плюнула ядом я. – Такое впечатление, что Франция породила этих монстров в костюмах с обложки. На что я подписалась? На ссылку длинною в полгода. На ужин в компании стареющего наркомана, который не понимает очевидных намеков. Зашибись теперь.– Ты же милая юная девушка. Зачем строить из себя отвратительную грубиянку? – Ну вот, теперь меня еще и воспитывают.– Неправда, – возражаю я и в отличие от героя Брета Истона Эллиса не шепчу себе под нос продолжение фразы, а отчеканиваю каждое слово так, что официант, проходящий мимо, чуть не роняет блюдо от такого откровения: – Я злоебучий психопат.– Значит, мы все-таки возвращаемся к обсуждению всех недостатков моей книги, мисс Бейтман? – интересуется он и поднимает свой бокал вина, приглашая меня выпить на посошок перед разбором полетов. – Если вам так угодно, – отвечаю я и, не в силах сдержать себя, улыбаюсь. Приятно, когда твой оппонент знает, откуда цитата. Но это первое положительное впечатление не мешает мне накинуться на его виденье ?Американского психопата?. – Начну, пожалуй, издалека. Судя по скорости обслуживания в этом ресторане, я как раз успею закончить, когда нам принесут блюда. Вы бросаетесь именами с таким отчаяньем и обилием, что у неподготовленного читателя и ступор интеллектуальный случится может. Что это? Запугивание? Такое впечатление, будто я вернулась на экзамен к моему преподавателю по социологии, который принимал только те ответы, в которых пестрели фамилии ученых и названия теорий. Вот это богатство Хемингуэев и Булгаковых на тысячу символов обычно ни о чем хорошем не говорит. Кричащие цитаты и параллели проводят тогда, когда сказать о романе нечего. А если сказать по сути действительно нечего, то почему этот роман оказался на первой позиции? Я лично не поняла. Думаю, как и любой другой придирчивый читатель. Но больше всего ваш опус возмутит тех, кто читал роман, – я потянулась за книгой и начала искать нужную строку обвинения, в повисшей тишине слышны были только приглушенные разговоры за соседними столиками. Никаких попыток оправдания от великого критика и писателя, такое впечатление, что он сидел и получал садомазохистское удовольствие от происходящего. – Ах, вот. ?Дальше мы видим, как этот крайне неприятный тип постепенно скатывается в убийственное безумие, перемежаемое галлюцинациями?. Не будем касаться криминального аспекта, а пройдемся только по неприятности субъекта… – Признайся, тебе просто пришелся по душе этот псих. Чем-то растрогал, вызвал сострадание. Только лишь потому ты так яростно защищаешь его от меня.– А как иначе? Я считаю, что он заслуживает только сочувствие. Помните его ?Я лишь хочу, чтобы меня любили?? Как отчаянно одинок среди всей этой мишуры брендов, правил хорошего тона, биржевых игр и пустых подружек должен быть человек, чтобы дойти до такого? Помните многостраничное описание его внутреннего мира, похожего на выгоревшую пустыню, выгоревшую под его психическим заболеванием, работой, ежедневной игрой перед коллегами? Это полнейший распад личности под бременем программы, заложенной в нем обществом и обязательствами перед семьей. Деньги и кокаин превращают его в абстракцию, Патрик сам говорит, что он фальшивка и аберрация, потом, правда, отрекается от своего признания, говоря о том, что оно не имеет смысла. Как по мне, в этом весь смысл происходящего и заключается. И это пугает. Намного больше, чем все зверские убийства, описанные Эллисом с таким смаком.– Как зовут моего строгого критика? – опять ни опровержения, ни подтверждения. Лишь несколько слов, чтобы напомнить о том, что он со мной, в трезвом уме и светлой памяти.– Элис Колфилд, – отвечаю я, и пока он не вспомнил о товарище Холдене, моем тезке по фамилии, вызывая очередную вспышку раздражения, спрашиваю: – А ты действительно веришь в то, что Патрик Бейтман совершил хотя бы половину тех убийств, о которых упоминал?