Диспозиция. Порт-Ройял (1/1)

Тремя месяцами ранее. 1689 год. Ямайка.Арабелла Бишоп быстрым шагом шла по тенистой аллее пышного сада, в темно-зеленой глубине которого белел особняк губернатора. Ей казалось, что она не узнает ни дома, ни стройных рядов сандаловых деревьев и пальм с перистой листвой – внимание не заострялось на знакомых деталях, не успокаивало осознанием привычной обстановки. Ничто не могло послужить успокоением в эти минуты, что грозили перетечь в часы – часы бессильного ожидания, неспособности сделать хоть что-либо, столь нестерпимые для ее решительной, волевой натуры. Из раза в раз проходя одними и теми же тропинками, уже таившими следы ее изящных туфелек, девушка была похожа на запертую в клетке тигрицу, что металась от решетки к решетке, не видя выхода.Выхода – куда? К пристани, откуда отчалил корабль Питера Блада, куда был уведен ее дядя и куда спешно отправился лорд Джулиан? Когда грянула эта внезапная гроза среди ясного неба, когда налетел шкал событий, Уэйд был единственным, кто остановился на мгновение, достаточное, чтобы объяснить встревоженной Арабелле причину переполоха в доме и в форте. Молодой лорд отчаянно спешил, будто надеялся еще повернуть все вспять, остановить накал ситуации – и сейчас мисс Бишоп могла лишь молить небо о том, чтобы эта надежда не была напрасна. Чтобы обошлось без крови, чтобы уцелел ее дядя и не пострадал Уэйд, чтобы пушки форта не уготовали фрегату Блада участь ?Ройял Мэри? и ?Милагросы?. Чтобы не оказался убит сам синеглазый капитан, которого она совсем недавно видела здесь, на этом самом месте, идущим под руку с полковником Бишопом и оживленно беседующим с тем… Могла ли она предположить, что третьим в этом дуэте был спрятанный за отворотом камзола пистолет?Не нужно смертей. Боже правый, неужели недостаточно было смертей?!Она не знала точно, что случилось в резиденции губернатора, что вновь вспыхнуло и взорвалось между ее дядей и Бладом. Лорд Джулиан слишком торопился догнать капитана, успевшего беспрепятственно покинуть причал, а кроме него никто из домочадцев не видел разыгравшейся сцены. Но сейчас это и не имело большого значения – а, зная ненависть полковника Бишопа к Бладу, и представляя себе хотя бы отчасти характер самого Блада, Арабелла могла дорисовать недостающие детали картины.Зная характер Блада…Мысль ее споткнулась на этой фразе точно на зыбкой почве. Обеспокоенная произошедшей бедой девушка не могла все же сдержать себя от размышлений. Каждое новое событие, связанное с флибустьером, подтачивало ее уверенность в том, что она и в самом деле поняла его характер. Что могла предсказать что-либо, рассудить и объяснить. Разум ее не был поглощен тревогой, и перед глазами ее слишком живо вставала сцена последнего разговора с капитаном – здесь, на этой аллее, меньше часа назад. То, как сама она ускорила шаг при виде Блада, чей силуэт показался у входа в сад – и как ускорилось биение ее собственного сердца от какого-то неясного волнения. Присутствие этого человека – невозможного, необъяснимого человека! – затрагивало ее за живое куда больше, чем она хотела бы это признать. С момента их расставания на палубе фрегата, где ее едва не сделали заложницей взбунтовавшиеся матросы, она избегала встречи с Бладом. Отчасти это было не по душе ей самой: честная и искренняя, Арабелла чувствовала, что обязана капитану благодарностью за риск, на который он пошел, взяв курс на Ямайку и едва не вызвав мятеж в своей команде. И все же высказать эту благодарность, пойти на новый разговор – к этому она не была готова. Те сложные, противоречивые чувства, которые вызывал в ней бывший доктор, не позволяли их беседам стать безмятежными и теплыми, обрести тот обаятельный дружеский тон, которого Арабелла чаще всего придерживалась с людьми. Да и много ли было тех бесед? Там, на Барбадосе, им выпало лишь несколько отрывистых разговоров, подчас становившихся перепалками. Только единожды судьба расщедрилась на долгую спокойную дорогу от особняка губернатора к дому Арабеллы, на медленную поступь лошадей и неспешный рассказ ирландца, не отягощенный новым спором и словесным фехтованием. Забавно: до знакомства с Бладом мисс Бишоп не чувствовала в себе фехтовальщицы, но это фигуральное выражение превосходно описывало ту твердость, что пробуждалась в ней в споре с ироничным врачом. И тем приятнее было в тот раз отдохнуть от дуэлей, чутким слухом и чуткой же душой принять повесть чужой жизни, горькую и непростую. По-дружески протянуть ему руку у дверей дома, сердечно попрощаться – и поверить на какое-то время, что теперь она знает и понимает этого человека.Три года спустя жизнь рассудила иначе. Тот разговор, что прозвучал сегодня в садовой тени, до сих пор звенел сабельными ударами слов в памяти Арабеллы. Ведь Блад догнал ее, не посчитавшись с ее желанием уйти, буквально призвав ее к ответу, к барьеру – и фраза цеплялась за фразу, и ни один из них уже не щадил другого…- Честное слово, вы могли бы как-то объясниться, - та вежливая мягкость, что прежде еще мелькала в голосе Блада, окончательно испарилась, тон его стал гораздо жестче, как и холодный сапфировый блеск в глазах. – Ведь только ради вас я нацепил этот королевский мундир. Вам, должно быть, неприятно, что его носит вор и пират.Арабелла пожала плечами, сделав над собой усилие, чтобы не отвернуться и выдержать этот взгляд. Ирландец попал в цель: совесть требовала признать его заслугу, сделанный им шаг для того, чтобы она не оказалась в руках бунтующих пиратов. Тяжелый шаг, несомненно, при том, как едко и мстительно он отзывался об Англии и короле. Но требовательность его интонаций, обвинение, отраженное в ее собственных словах, заставили девушку отвечать прямо: на сей раз не должно было остаться недоразумений.- Я уже говорила вам, что это суждение… было суровым и спешным. И я не хотела бы повторять те слова, которые, кажется, вас обижают, - она постаралась сохранить свой тон примирительным, но намеревалась предупредить дальнейшие попытки Блада затрагивать эту тему. Не желая ранить его снова, мисс Бишоп все же понимала: взять свои слова обратно она не сможет, не покривив душой. – Я делаю все от меня зависящее…- Иногда вы способны на милосердие? Занимаетесь благотворительностью время от времени, как с теми испанцами в госпитале? – капитан рассмеялся, но в смехе его звучала горькая ирония. Арабеллу это болезненно кольнуло отзвуком их ссоры в том самом госпитале, где ее забота о раненых пленниках оказалась предметом непонимания и… насмешки? – По-видимому, мне тоже стоит быть признательным вам за такую щедрость. Я, быть может, беру на себя слишком много, но не могу забыть, что, когда я был только рабом на плантации вашего дяди, вы относились ко мне с большей добротой.- Тогда вы имели все основания на нее рассчитывать. В то время вы были просто несчастным человеком.- Ну а кем же вы можете назвать меня сейчас?- Едва ли несчастным, - ясные карие глаза девушки смотрели прямо, не уклоняясь от льдистой синевы. В словах капитана ей показалась издевка: слишком явным был контраст между прежней и новой его жизнью, чтобы так ставить вопрос. – Ваше счастье на морях вошло в пословицу, и судя по рассказам о вас, вы ни в каких делах не знаете неуспеха и нужды.- Да? – Блада, казалось, обжег ее ответ, вызвав непонятную для девушки вспышку протеста. – Что бы вам ни говорили – все это ложь, черт побери, и я могу это доказать вам!- Я не понимаю, к чему вам утруждать себя доказательствами, - отрезала она. Это был обезоруживающий удар, и она отчаянно надеялась, что выбитая из рук шпага останется лежать на земле, что бой прекратится, пока не потекла кровь. Разговор шел в ужасающем направлении, к какому-то скалистому обрыву, и девушка изо всех сил старалась положить ему конец без грубости, без жестокости. Если бы только Блад ее услышал, если бы не делал все то же самое – и прекратил гнаться, когда от него стараются отступить…- Для того, чтобы вы думали обо мне лучше.- То, что я думаю, сэр, должно вас очень мало трогать, - новая точка в беседе была поставлена, без вызова в голосе, без желания раздразнить. Но настойчивый собеседник Арабеллы явно не умел признавать чужих точек, размашисто дорисовывая их до многоточий, до неизбежного продолжения.- Как вы можете так говорить, видя на мне мундир королевской службы, которую я ненавижу? – глубокий, звучный голос Блада звучал со всей убедительностью, на которую был способен. – Разве не вы сказали мне, что я могу искупить свою вину? Даже если не говорить о том, что в прошлом я не сделал ничего такого, чего мне следовало бы стыдиться… разве не из-за вас я отказался от сражения с ямайской эскадрой? Вы ведь слышали, как Волверстон говорил, что мне случалось быть и в худших ситуациях и выходить победителем? Вы также возможно слышали, как он говорил, что это из-за вас я стал трусом! И это была правда. Мне была невыносима мысль о той опасности, которая угрожала бы вам в жестоком сражении, если бы я принял бой. Я запятнал себя этим мундиром…- Довольно, прошу вас, - Арабелла остановила его, даже не пытаясь скрыть откровенную тревогу. Душевные метания капитана ей было тяжело видеть, и одновременно пугала проступавшая в его речах суть: пиратство и грабеж он не считал постыдными, а свой единственный шанс на возвращение в круг честных людей он презирал как уступку слабости. Выходило на свет то, чего она страшилась в этом благородном и отважном человеке – в том, кто был благороден и отважен три года назад, кто рискнул собой для спасения Мэри Трэйл, а теперь сам был на атакующей стороне. То, во что не хотелось верить, потому что даже теперь бок о бок с негодованием в ее душе еще жило неизъяснимое тепло…- Довольно, - повторила она мягче. – Я сознаю все, что вы сделали, и понимаю, что вы хоть немного, но беспокоились за меня. Вы избежали кровопролития, остались живы люди. Это был благородный поступок, сэр, и верьте мне, я очень признательна. Я всегда буду признательна вам…- Но если вы всегда будете думать обо мне как о воре и пирате, то, честное слово, оставьте вашу признательность при себе. Мне она ни к чему.Арабелла почувствовала, как на щеках ее вспыхнул румянец, лицо обдало жаром, а дыхание участилось. Умелая и бесстрашная наездница, она была напряжена, точно в седле на скаку, когда конь вот-вот перемахнет через препятствие. Чувство вины за жестокие слова почти истаяло в ее сердце, перемешиваясь с нарастающим возмущением. Протянутую для примирения ладонь Блад упорно отталкивал, и попросту не принимал истину: она не желала возвращаться к тому, с чего начался этот злополучный разговор. Игнорировал все – и щадящие намеки, и совершенно прямо высказанное нежелание.- Вы ошибаетесь, - начала она, оставаясь сдержанной, все еще пытаясь не допустить беды. – Вы неверно поняли, что я имела…- С вашей стороны гораздо милосерднее было бы говорить откровенно, - на загорелом лице Блада явственно читалось глубокое душевное волнение. – Скажите прямо, в чем дело? В ком? Лорд Джулиан?Вздрогнув от неожиданности, Арабелла высоко подняла голову, ее глаза вспыхнули возмущением. Рассудок отказывался пояснять логическую связь между их прежней беседой и лордом Джулианом, но сердце безошибочно почувствовало в том намек, недобрый и уязвивший ее. Так дальше продолжаться не могло.- Вы совершенно невыносимы, - она отвела глаза, чтобы не видеть притаившуюся во взгляде Блада боль и не опалить его еще сильнее своим гневом. – Разрешите мне пройти.- Я больше не задерживаю вас, сударыня, - похолодевший голос капитана совершенно не напоминал прежнего жара его речи. Своей широкополой шляпой, которую он держал в руке, Блад сделал жест в сторону дома, больше не загораживая путь. – В конце концов, я еще могу исправить свой отвратительный поступок, и ваша жестокость отменно мне в том поможет.Если бы не прозвучали эти слова, если бы они не стали последней каплей, Арабелла при всей своей искренности предпочла бы оставаться милосердной. Но что-то было в них, что заставило ее невольно сжать ладонь на эфесе воображаемой шпаги, что мгновенно вернуло ее в седло, заставив ощутить всем телом тяжелый удар конских копыт о землю: барьер был преодолен.- Как именно вы способны исправить свои отвратительные поступки? Каково их число? – она обернулась к Бладу, не пройдя и двух шагов, и звонкий голос ее уже не казался мальчишеским: в нем звучала совершенно взрослая сила. - Три года назад, в тот день, когда дон Диего напал на Бриджтаун, - начала она, - я видела такое, что буду с ужасом вспоминать до конца моих дней, а потом услышала рассказы о еще более ужасных вещах. Когда я думаю о том, что вы и ваши буканьеры творите в испанских поселениях то же самое, что сделал дон Диего и его рейдеры на Барбадосе, неужели вас удивляет, что я стремлюсь общаться с вами как можно меньше теперь, когда ваши новые обязанности удерживают вас в Порт-Ройяле? Моя память не коротка, хотя вы и обвинили меня в этом, сэр. Возможно потому, что в прежние дни я уважала вас как несчастного джентльмена, жалела вас в вашем злоключении, ценила вас за ваши способности и стойкость, с которой вы переносили несчастье, я испытываю еще больший ужас от того, кем вы стали.Слова, срывавшиеся у нее с губ, жгли ее, но одновременно приносили чувство облегчения и освобождения. Все то, что она обходила, сглаживала, оставляла недосказанным, чтобы снова не совершить неблагодарной глупости и не оскорбить Блада в ответ на защиту и помощь, теперь прорвалось наружу и не лежало у нее на душе грудой дымящегося угля. И хотя сострадание уже закралось в ее сердце при виде того, как окаменело лицо капитана, но последовавшая за тем кривая улыбка и остро-насмешливый тон подтвердили, что тот отнюдь не убит услышанным.- О, сударыня! Qui s’excuse s’accuse. Вы без сомнения, знаете французский.- Мне недостаточно знать французский, чтобы догадаться, что вы имеете в виду. Но это не имеет никакого значения. Тот Питер Блад, которого я знала на Барбадосе, и высоко ценила – умер.- Думаю, это правда, - ответил он горько, и в то же время наполняя каждую новую фразу все большей решимостью. – Потому что это вы убили его. Вы убили его в тот день, когда подтолкнули принять королевский патент, став отступником и предав тех, кто ему доверился. Несмотря на все его грехи, включая и те, что приписывает ему ваше воображение, до того дня он мог сказать о себе, что никогда никого не предавал. Я… - он прервал себя, - Но довольно! На сей раз – в самом деле довольно! Оправдываться – лишь очернять себя. Я сказал достаточно, и может быть даже более, чем достаточно. Желаю вам доброго дня, сударыня.Он яростно взмахнул шляпой, заставив задрожать белоснежные перья, возвращая ее на голову и разворачиваясь резко и гневно. Сердитыми и быстрыми шагами он направился ко входу в дом, удаляясь по истоптанной тропинке прочь от Арабеллы, чье лицо медленно теряло возбужденный румянец, а стиснутые нежные пальцы постепенно разжимались, чтобы уронить невидимый и слишком тяжелый клинок.Так вот какой отвратительный поступок он вознамерился исправлять! Вот из-за чего сейчас Питер Блад был в смертельной опасности, а дядя Арабеллы и ее друг сгинули в неизвестности! И как знать, если бы не было той дуэли, если бы она не отпустила капитана в таком состоянии – раненым, истекающим кровью души, - в губернаторскую резиденцию на встречу со старым врагом… Как знать, не вышло ли бы избежать этой страшной ситуации и уберечь всех? Мечущаяся по саду Арабелла не щадила себя и не отгоняла эти заслуженные и горестные вопросы. Только они ей и оставались. В детстве она слышала рассказы отца о том, как в Ост-Индии тигры не страшились моря и бросали вызов соленым волнам, добираясь до Цейлона – но за ее тигриной отвагой не было ни свирепой силы, ни ярости, ни сущности полосатой хищницы, и ей было не доплыть до алого корабля, на котором разыгрывался решающий акт этой драмы.Что я натворила? – вспыхивала мысль с каждым новым шагом, с каждым ударом подошвы в горячую землю.Что он натворил?Что же, милостивый Бог, мы все наделали?!***Что? Во имя пресвятых небес, что же происходило на свете, если те слова, что лорд Джулиан слышал, не были галлюцинацией и бредом? Если они в самом деле звучали на палубе ?Арабеллы?, и мятежный капитан Блад в самом деле раскрывал перед ним душу – а в глубине этой души было выписано то же имя, что и на алом борту фрегата?- Мои надежды, лорд Джулиан – это горячечный бред больного, - решительно и откровенно продолжал пират, и печать усталости и печали все явственнее проступала в его голосе. – Я понял также, что если Арабелла Бишоп из нас двоих предпочла вас, то, думаю, она поступила правильно. Вот почему я не хочу оставлять вас на корабле в качестве заложника. Опасность велика: нас могут обстрелять, мы будем защищаться. Слепой случай может вас погубить…- Боже мой, - откликнулся, наконец, Уэйд, потрясенно и тихо. – И вы… вы говорите это мне!- Я говорю это вам, потому что… Ах, черт возьми, ну, чтобы заставить ее понять, что вор и пират все еще сохранил кое-что от тех времен, когда он был джентльменом. И не готов причинить ей страдание, допустив вашу гибель. Зная об этом, она сможет… с большей теплотой вспоминать меня иногда, хотя бы только в своих молитвах. Это все, милорд!Лорд Джулиан долго смотрел на корсара, а потом протянул ему руку – молча, сопроводив жест лишь красноречивым взглядом. И отвергавший прежде его рукопожатие Блад на сей раз крепко и безмолвно пожал ладонь молодого англичанина. Честность стерла все прежние барьеры – и она же требовала от лорда высказать то, что было у него на уме.- Я не уверен, что вы правы, - произнес он уже громче и задумчивее. – Возможно, что из нас двоих вы являетесь для нее лучшим.- Это только ваше мнение, милорд, а что касается Арабеллы, сделайте так, чтобы я оказался прав. Прощайте!Сидя в удаляющейся шлюпке и глядя на ?Арабеллу?, все еще стоявшую на якоре, лорд Джулиан успел еще помахать рукой капитану, что наблюдал за ним, облокотившись на фальшборт. Мысли молодого аристократа уже не роились, как потревоженные пчелы, а понемногу принимали форму более-менее ясного плана действий. Обстрела фрегата нельзя было допустить. На слово Блада можно было положиться без малейших сомнений. Жизнь Бишопа важно было сохранить любыми способами – речь шла даже не о последствиях гибели губернатора Ямайки, но о том, что Арабелла могла быть ранена смертью дяди, каким бы человеком тот ни был.Арабелла… Уэйд вздохнул, думая о том, что даже не успел толком объяснить девушке, что же случилось. Несколько лаконичных фраз – и затем уже нельзя было терять драгоценных минут ради общего блага, ради того, чтобы эта форменная катастрофа не окрасилась вдобавок кровью. Остановить ссору Блада и Бишопа, равно как и предотвратить маневр пирата с пистолетом у лорда Джулиана не вышло, но, по крайней мере, сейчас он мог обеспечить хоть что-то для безопасности губернатора и избежания боя.Часом позже фрегат Блада беспрепятственно покинул гавань. Ни форт, ни корабли ямайской эскадры не открыли огня – Уэйд позаботился об этом надежно. Еще несколько часов ему пришлось провести в форте, чтобы гарантированно не допустить какой-либо солдафонской глупости со стороны майора Мэллэрда. За это время лорд Джулиан успел изложить успокоительные вести в короткой записке и отправить из форта посыльного к Арабелле, желая как можно быстрее смягчить тревогу девушки и сожалея о том, что не имел возможности сделать это лично.Личная беседа им еще предстояла, и это лорд понимал отчетливо. Самое главное, беспокойное и одновременно согревающее душу, было не изложить ни в каком письме.Благополучное возвращение Бишопа недолго оставалось радостью для Уэйда. Омерзительное поведение полковника за ужином выводило аристократа из себя, но что было гораздо хуже – вся эта пьяная брань, чудовищные угрозы в адрес Блада и обещания пыток с совершенно физиологическими деталями достигали слуха присутствующей за столом Арабеллы. Лорд Джулиан видел стоическую натуру этой девушки, сохранявшей самообладание во время гибели ?Ройял Мэри? и перед лицом безумного испанского адмирала, но сейчас для него было очевидно и то, что она едва сдерживалась от рыданий. Когда она, не вынеся очередной волны этой гнусной грубости, встала из-за стола и быстро покинула зал, Уэйд едва не бросился за ней, но, соблюдая законы приличия, все же помедлил, сухо извинившись за свой уход. Промедление это, однако, стоило ему дорого: ни утешить Арабеллу, ни побеседовать с ней в тот вечер ему не довелось. Она ушла к себе на покой, а раздосадованный лорд Джулиан направился в сад, чтобы пройтись по вечерней прохладе и хорошенько все обдумать.Возможно, подумалось ему под мерный стрекот цикад и шелест ветерка в сандаловой листве, отложенный до утра разговор был везением, а не прискорбной неприятностью. Было о чем поразмыслить. Были надежды, которые стоило бережно придержать, не давать им хода прежде времени, чтобы не отравиться затем горьким разочарованием. И были вопросы, на которые он должен был ответить сам себе.Первый из них таился в биении его молодого сердца и был закрыт решительным ?да?, трепетно замершим на его устах в уединенной тишине аллеи. Второй же находился в подданстве ума – искушенного и тонкого ума дипломата. Он касался также и чести лорда, который мог поклясться на Библии, что ни разу в своей жизни ее не запятнал.Нужно ли передавать Арабелле послание Блада? Если да – то как, в какой степени? Что из всего этого стоит ей рассказать?Не все, понял он с отчетливой ясностью, поворачивая в конце тропинки и вновь направляясь к свету оберегавших главную аллею фонарей. Не надо говорить девушке о том, что флибустьер был в нее влюблен. Вспоминая те слова, что бросила Бладу Арабелла еще на фрегате, вспоминая ее отношение к нему, то суровое, то потаенно-виноватое, лорд Джулиан чувствовал, что душу девушки терзали какие-то сомнения, что она тяготилась противоречивым чувством. Не случайно сам он несколько раз испытал прилив ревности при мысли о мисс Бишоп и ее запутанной истории с корсарским капитаном. Эта ревность говорила в нем и теперь, но рядом с ней стояло искреннее уважение к ирландцу, и привести эту гремучую смесь в некий безопасный порядок непросто было бы и самому искусному алхимику.Нет. Не в одной ревности дело. Она будет мучить себя виной за то, что невольно толкнула влюбленного в нее человека на шаг ближе к виселице. Арабелла, такая чуткая, такая непритворная, не сможет закрыть глаза на собственную роль в его падении, хоть и не выбирала ее, и не желала. И допустить этого было нельзя.В конце концов, самая главная просьба Блада была адресована именно ему, Уэйду. Просьба сделать Арабеллу счастливой, потому что это счастье стоит любой цены и жертвы – оно драгоценней всего на свете.И в этом лорд Джулиан Уэйд был полностью согласен с капитаном Питером Бладом.Утром, мягким шагом направляясь вдоль аллеи к пышным зарослям азалий, лорд Джулиан уже издалека видел самый прекрасный цветок этого тропического сада. Арабелла стояла там, изящная, легковесная, в платье из светлой ткани, утонченной в своей неброскости. В отличие от пропитанных роскошью одеяний великосветских дам, наряд мисс Бишоп служил не предметом зависти, но лаконичным обрамлением к истинной красоте – к живым неискусственным движениям, к нежной белизне кожи, к одухотворенному лицу, к теплым карим глазам, взирающим на мир с мальчишеским озорством и сестринской нежной внимательностью. Ее мягкие каштановые волосы ниспадали ей на плечи, а на корсаж была приколота алая роза – и приближаясь к девушке, Уэйд думал, что отдал бы целое состояние за портрет искусного художника, что запечатлел бы Арабеллу в этот самый миг, в это лучистое нежаркое утро, когда его сердце окончательно и бесповоротно забилось в такт ее дыханию.Нет, мысленно прошептал он, едва заметно покачав головой. Не надо портрета. Не надо ошибки Блада, который думал, что заполучит, запечатлеет ее в названии своего корабля – ведь не случайно же нарек фрегат ее именем. Идея с картиной принадлежала к тому же разряду: получить в свое владение вещь, которая неотъемлемо принадлежит тебе, и в то же время будто привязывает к тебе частицу желанной красоты и тепла…А нужна вовсе не вещь. Нужна живая девушка, эта дивная живая женщина. И с живыми душами соприкасаются живыми же словами и поступками без посредничества мертвых вещей.Они шли рядом друг с другом, углубляясь в благоуханную апельсиновую аллею. После первых приветствий и улыбки Арабеллы, пожелавшей лорду Джулиану доброго утра, его очарованное состояние несколько омрачилось его же собственной наблюдательностью. Лорд Уэйд ценил в себе важное для дипломата умение ловить оттенки настроения людей и предугадывать ход мыслей, а особенно – чуткую внимательность к женщинам и способность понимать их. Мисс Бишоп очень и очень отличалась от дам, к чьему обществу он привык, но какие-то вещи всегда оставались общими – и необычная бледность, наметившиеся под глазами темные круги и затаившаяся в этих самых глазах печаль относились к таковым. Девушка провела тяжелую ночь, и, положа руку на сердце, молодой англичанин не видел в этом ничего удивительного.- Мне нужно многое сказать вам, мисс Бишоп, - начал он плавно, видя, что она внимательна к его словам даже при этих следах отрешенной усталости. – И право же, я не знаю, как начать. Это касается Питера Блада. Касается меня. И касается вас, но в этом – самая главная сложность…- Питер Блад? – она встрепенулась, и нотка нетерпения в ее голосе кольнула душу Уэйда. Похоже, девушка и сама уловила ее звучание и смутилась, вернувшись к заинтересованному вниманию. – Сэр, то, что касается вас… мне остается лишь вновь поблагодарить вас. Вы рисковали собой для спасения дяди. Для спасения… - она запнулась, и краска вновь бросилась ей в лицо, перекликаясь с оттенком лепестков розы на ее груди.- Для спасения Блада? – подсказал Уэйд спокойно, без нажима. Он был готов к отповеди, но храбрая девушка не пыталась больше притворяться, соблюдая великосветские приличия. Она подняла на него взгляд, в котором смущение слилось с признательностью, и словесный ответ был уже излишним.- Мне совестно, что я думаю об этом, - призналась она негромко. – В конце концов, вы подставили себя под возможный удар, а я тревожусь о человеке, который мог этот удар нанести или вызвать…- Не мог, Арабелла. Не стал бы. Моей жизни ничто не угрожало, и это я понял, когда поговорил с ним на фрегате, - успокоил ее лорд Джулиан. – Даже вражда с вашим дядей не заставила его убить безоружного. Меня же он и вовсе отпустил, хотя мог оставить на борту как заложника. Но… похоже, лишних смертей не желает и он сам. В нем осталось благородство, мисс Бишоп, и он хотел, чтобы вы это знали. Просил передать это вам, подкрепив делом. И я выполняю это поручение теперь.- Он просил вас… передать мне последнюю реплику нашего с ним оборвавшегося разговора, - грустно улыбнулась она, помедлив и переведя взгляд на золотисто-рыжие искорки апельсинов среди ярко-зеленой листвы. Утренний бриз подхватывал бодрящий запах фруктов, переплетая его со свежестью моря – и жаль было, что даже этот целительный эфир не мог развеять повисший между ними полынный аромат печали.- Он из тех, кто всегда желает оставить последнее слово за собой… А я бы согласилась на это, если бы только он остался здесь, и не возвращался под черный флаг, - выдохнула она с болью, лишь постепенно возвращая голосу твердость. – В этих словах не было нужды. Я знаю, что он способен на благородные, рыцарственные поступки – был прежде и способен до сих пор. Я не могу лишь понять и поверить в то, как эта натура джентльмена уживается в нем со всем остальным. С тем, что делает он и его люди… что они совершали все эти три года. Что они едва не сделали со мной, когда ему пришлось принять патент и спасать меня. Как вы говорили тогда о его истории с мадемуазель д’Ожерон – ?банальность из жизни пиратов?? Привычное дело…- Но ведь он вмешался, рискуя собой, - не смог сдержаться Уэйд. Арабелла посмотрела на него, и что-то, похожее на невеселую усмешку, тронуло ее нежные губы.- Да. Он все еще старается быть благородным. Но его люди, лорд Джулиан… они показали себя. И я слишком хорошо знаю, на что способна такая команда. А он предводительствует ими уже три года и, кажется, не испытывает ни малейшего желания прекратить такую жизнь. Он говорил мне в лицо, что не стыдится ничего из совершенного – кроме принятия патента. Лишь в этом он видит позор, а не в черном флаге.- Этот человек заслужил лучшего к себе отношения, - проговорил лорд Джулиан, побуждаемый совестью и желанием остаться по возможности честным перед девушкой. – Ваш дядя со своей дикой злобой и упрямством попросту вынудил его защищаться, даже я не смог предотвратить случившегося – хотя я пытался, видит Бог! И я могу понять Блада. С его историей, с тем, что он пережил… я говорил вам об этом, мисс Бишоп, еще когда мы были на ?Арабелле?. Повторюсь, что он имеет справедливые основания для того, чтобы быть враждебным к королю. И даже чтобы желать мести.- Когда разорили Бриджтаун, когда я бежала с домочадцами из города… у напавших тоже были основания для враждебности и мести, - в голосе Арабеллы, обычно таком чувственном и светлом, зазвенела сталь. – Так мне рассказывал потом губернатор Стид – а ему все причины изложили из первых уст. Только это никак не может оправдать весь тот ужас, что пришлось пережить горожанам. Не может оправдывать! Месть – гиблая дорога, лорд Джулиан. Посмотрите на дядю – вы же видели вчера его злобу, его мстительное бешенство… Вспомните того адмирала, что напал на ?Ройял Мэри? - он ведь тоже кричал тогда о мести. И вы предлагаете мне принять все то, что совершает Блад, как справедливое возмездие – а кому, за что, зачем? – она перевела дыхание, и Уэйд не мог понять, блестят ли ее глаза от возбуждения или выступивших слез.- Он ищет в этом справедливости… - нерешительно предположил тот, но замолчал, не зная, что еще можно было добавить.- А найдет лишь горе и смерть – чужую, а быть может, и свою… Если справедливость такова, то лучше уж пожертвовать ей, но прервать эту жуткую цепочку, - Арабелла вздохнула, возвращая себе самообладание. – Я виновата перед капитаном Бладом, лорд Джулиан. Я тоже виновата. Я говорила с ним так безжалостно, и тоже оправдывала себя справедливостью… А если бы проявила сострадание, если бы только не оттолкнула его так – он не был бы сейчас изгнанником.- Вам не нужно себя винить, - мягко остановил ее лорд. Здесь кончались его долги перед Бладом, его роль заступника: ничто не стоило того, чтобы Арабелла брала на себя этот груз. – Даже если бы вы повели себя бережнее с ним – это не остановило бы вашего дядю. Однажды провокация достигла бы цели – если не Блад сорвался бы, то кто-то из его команды, а за своих людей он стоит горой. Все закончилось бы точно так же, рано или поздно. Мне самому не хочется в это верить: я надеялся назвать его другом. Я писал лорду Сэндерленду о том, что ямайская эскадра пополнилась прекрасным капитаном. И все же…- И все же волк всегда стремится в лес, - грусть в интонациях Арабеллы скрадывала малейший намек на шутку в этих словах. Уэйд кивнул ей без улыбки, серьезно и понимающе.- Успокоим себя тем, что это морской волк, и там – его морской лес. Он не пропадет. Если удача ему не изменит, то он еще долго способен будет оберегать свою жизнь.Девушка не ответила ему. Проблеск радости, оттенивший на миг ее черты, почти мгновенно сменился тоской, и лорд не решился нарушать ее тишину. Они уже повернули за угол белого особняка, когда Арабелла вновь подняла взгляд на своего спутника, точно умоляя отвлечь ее от тяжелых мыслей.- Вы сказали, лорд Джулиан, что все это касается и вас. Что вам есть что сказать… - она чуть замедлила шаг, и Уэйд лишь в тот момент осознал, что в ходе беспокойного разговора она невольно ускорялась прежде, заставляя и его слегка набирать темп. – И я буду рада услышать это от вас.- Я искренне надеюсь, что будет так… - молодой англичанин заставил себя взглянуть на нее открыто и не пускаться от волнения в привычные ему рулады изысканных слов, ласкающих женский слух. Здесь они были неуместны. Здесь требовалось говорить от сердца – так, как страшно, как непривычно, и как единственно верно.- Мисс Бишоп… Арабелла. Я не кривил душой, когда сказал вам, что мне не угрожала опасность на фрегате: то была чистая правда. Но… я не знал этого, когда отправлялся туда. Я предполагал любой исход, и я надеюсь, что не покажусь вам трусом, когда скажу, что думал о возможной смерти. А когда приходится мыслить о ней – мыслишь и о жизни. О том, чего не успел сделать, с чем повременил, и в итоге упустил свой миг, и, возможно, навсегда. О том, что произойти может всякое, и есть вещи, о которых нельзя молчать – потому что не знаешь, успеешь ли сказать о них когда-нибудь потом.- Боюсь, я не совсем вас понимаю, - Арабелла отозвалась без тревоги, но с долей растерянности в выражении прекрасного лица. Лорд Джулиан заколебался на миг, но затем отчаянно ринулся к сути, точно бросился головой в воду с пристани.- Это потому, что я все еще не объяснил – не смог вам сказать, Арабелла, что я влюблен в вас. Что я вас люблю. И мое счастье, вся моя дальнейшая жизнь зависит теперь от вас одной.Короткий вдох всколыхнул грудь девушки вместо вскрика изумления, но хрупкая ладонь ее невольно метнулась к розе на корсаже, словно ища успокоения в бархатистости лепестков. Уэйду, замершему в ожидании со щемящим чувством под ребрами, показалось, что этими словами он резко вырвал ее из мира совершенно иных мыслей, из глубины какого-то переживания, в котором – боже, неужели?! – не было места ни самому Джулиану, ни его наконец-то высказанной любви.- Арабелла, молю, - мягко произнес он, но за его тоном скрывалась буря чувств, столь сильная, что прежде ему не доводилось изведать подобного. – Скажите же… я вам не безразличен?- Мы добрые друзья, лорд Джулиан, - произнесла Арабелла, и все страхи Уэйда разом обрушились на него, как руины воздушного замка. – Вы не безразличны мне, и я надеюсь, что мы останемся добрыми друзьями.- Друзья? Добрые друзья? – в отчаянии молодой англичанин порывисто взял ее за руку, но спустя пару секунд был вынужден разжать пальцы, когда девушка деликатно попыталась высвободить ладонь. Нестерпимо хотелось удержать ее, но это желание не подтолкнуло бы его совершить над ней насилие – и он отпустил ее теплую кисть, лишь на миг задержав прикосновение к шелковистой коже. – Я прошу не только вашей дружбы, Арабелла!- Я останусь вашим другом, лорд Джулиан. Только другом, - девушка смотрела на него с состраданием, но никакого колебания не слышалось в ее интонациях. То было решение, не оставлявшее возможности двояких толкований. Точное, как незримый метательный нож, который Уэйд чувствовал в тот миг вонзившимся в его горло и причиняющим ему боль при каждом вдохе.- Арабелла… Ради бога, но почему…- Не надо, - шепнула она, и лишь в этот момент лорд Джулиан увидел в ее глазах то, чего не смог бы разглядеть за все время их бурной беседы. То была ранимость, уязвимость, которая могла просить о чем-то лишь в самые тихие моменты – слишком слаб ее голос, слишком редко за волевой натурой девушки можно было рассмотреть эту еле слышную просьбу. – Не надо…- Хорошо, - голос лорда звучал ощутимо громче и тверже, и тот надеялся, что достаточно владеет собой, и полуулыбка на его лице не выдает боли. Незаданный вопрос шипел внутри, змеясь и жаля, но наружу ему было не пробиться. В конце концов, она ведь попросила – и не надо, не надо, не надо…- Все хорошо, Арабелла. На правах доброго друга я буду рад сопроводить вас к завтраку.Ему казалось, что слово ?друг? будет и дальше выворачивать его душу так же безжалостно, как это ощущалось тем утром. Что обрушенные надежды и уцелевшая под их обломками любовь не позволят ему услышать в этом обращении хоть что-то хорошее. И все же он ошибся.Несколько дней спустя ямайская эскадра вышла в море, чтобы начать охоту на флотилию капитана Блада. Полковник Бишоп в самом воинственном настроении переместился на флагманский корабль вместе с солидным запасом выпивки. Скептически наблюдавший за его приготовлениями лорд Джулиан не сопроводил их никакими комментариями – в конце концов, его это ровным счетом никак не касалось. Он не отправлялся с ними и не принимал участия в погоне.Быть может, то был последний жест раскаяния перед Бладом за не до конца переданное послание. Быть может, Уэйд опасался, что старая ревность не до конца угасла в нем, и если судьба Блада окажется в его руках, он может скорее навредить тому, чем повести себя достойно. Подобные мысли мелькали у него даже теперь, когда, стоя на молу, он провожал взглядом рвущиеся к горизонту корабли. Но помыслы были помыслами, а дела оставались делами, и превратить одно в другое – значило бы ступить на ту самую дорогу отмщения, которая в глазах Арабеллы была лишь нескончаемой спиралью, ведущей вниз.В тех самых глазах, что провожали сейчас уходящую вдаль эскадру…- Я знаю, что вас беспокоит, мисс Бишоп, - вполголоса произнес лорд Джулиан. Стоявшая рядом с ним девушка полуобернулась к нему, и дыхание морского ветра тут же принялось играть каштановыми локонами у ее виска. – Я сделал все, что мог, чтобы если он все же окажется в их руках – его привезли сюда живым. Я постарался убедить вашего дядю в том, что так нужно. Он не слишком верил моим доводам, но я намекнул ему, что в этом может заключаться кое-какая личная выгода для него… И я в самом деле постараюсь использовать свои связи, чтобы, простите за откровенность, подкупить Бишопа и не дать ему в своей мстительности… сделать непоправимое.- Боже мой, лорд Джулиан… Боже мой… - Арабелла словно разрывалась между ним и морской далью, но в итоге обернулась к нему и с юной горячностью коснулась его руки. – Я не могла просить… и я не знаю, как вас благодарить. Вы в самом деле благородный, настоящий друг.- Кажется, человек, которого вы назовете другом, уже может быть счастлив… - пробормотал Уэйд, чувствуя, что злость уже не вскипает в нем. Только не теперь, когда ее взгляд так оживлен и обнадежен, а пальцы так тепло касаются его ладони. А дальше – будь что будет.- Однажды мне это уже говорил… другой человек, - Арабелла вздохнула, и звука этого было почти не слышно за рокотом волн. Что-то решительное, казалось, вытесняло в ней печаль, и она расправила плечи, бросив новый взгляд на синюю даль открытого моря.- Но теперь я понимаю, лорд Джулиан, насколько различны ваши слова и его. Потому что именно вы показали, что… все-таки дорожите моей дружбой.Ее слова подхватил ветер, неся их над пенными гребнями волн и понемногу растворяя в лазури неба и воды. Корабли становились все меньше, их паруса походили на догорающие вдалеке белые свечи – и таяли, таяли…