Глава 24, дом (1/1)

Дом пахнет… домом.Пылью, но не как в замке, а по-другому, выпечкой, лекарствами, а ещё полынью и зверобоем?— раньше было немного не так.А теперь бабушка защищается от злых духов.О, если бы только от злых духов защищал зверобой.Раз?— колокольчик на закрывшейся за спиной двери звенит оглушающе громко, и я ежусь. Два?— ладонь Герхарда проскальзывает в мою и сжимает едва ощутимо. Три?— непривычно сильный, яркий запах щекочет нос.Наше с Герхардом резкое прибытие, кажется, пускает по комнате круги, как камень, брошенный в воду.Комната кажется такой маленькой.Бабушка кажется маленькой тоже. Крохотной. Хрупкой. Худее, чем раньше.Она стоит спиной к стойке, как обычно, в перерывах между покупателями проверяя, всего ли хватает, все ли на месте, все ли этикетки держатся на склянках.Четыре?— бабушка поворачивается медленно, почти неверяще, почти нехотя, поймав наше с Герхардом отражение в зеркале.Я замечаю морщинки в уголках глаз и у носа?— больше, чем было раньше. Я замечаю прищуренные глаза, замечаю легкую дрожь сухих пальцев.Замечаю, что большинство склянок теперь стоит гораздо ниже, чем раньше?— верхние полки, до которых бабушке дотягиваться тяжело, почти пустые.А потом я не замечаю ничего, потому что больше избегать бабушкиного взгляда не могу.И как только я смотрю в её глаза, мои собственные наполняются слезами.—?Кай,?— выдыхает бабушка пораженно,?— это правда ты.Не вопрос, а утверждение. Законченная мысль с таким количеством боли внутри, что я всхлипываю и опускаюсь на пол.Я дома.***Весь вечер бабушка не выпускает мою ладонь из узловатых пальцев. Пока я рассказываю о том, что происходило на протяжении этого года, месяц за месяцем, опуская самые ужасные подробности, которые, глядя в бабушкины голубые глаза, озвучить просто не могу. Пока свечи на столе медленно догорают. Пока никто не прикасается даже к ужину.Бабушкины пальцы поглаживают мою ладонь, и я чувствую, как тяжесть на сердце постепенно куда-то исчезает.Я не рассказываю бабушке о том, что случилось совсем недавно в нашем доме, в моей комнате?— о том, как сюда наведался Король. Не рассказываю о Герхарде-тени, не рассказываю о том, что не помню больше, как выглядят собственные родители.Бабушка плачет, я плачу?— так горько, как, кажется, не плакала на протяжении всего прошедшего года. Бабушка касается моих отросших волос и перебирает их, как в детстве. Бабушка смотрит в мои глаза и почему-то хмурится.Герхард сидит рядом, слушает историю моего совсем-не-заключения во второй раз так же внимательно, как и в первый.Мы заканчиваем, когда за окном давно уже темно. Я тянусь за чаем в оглушающей тишине, а потом меня неожиданно ведёт, рука безвольно опадает, и вот уже заваливаюсь на бок.—?Осторожнее! —?Герхард придерживает меня за плечо, не давая совсем упасть, но ощущение такое, будто бы я уже вот несколько часов как отправляюсь вниз, вниз, вниз, лечу прямо в тартарары,?— ради всего святого, ты измотана. Тебе нужно поспать.Я действительно измотана. Я измождена, я убита и растерзана острыми ледяными зубами, разбита на тысячи осколков, как чертово Зеркало.Причём разбита теми же руками.Я улыбаюсь жалко, бледно, чувствуя, как глаза снова?— в который раз за вечер?— начинает щипать.—?Ты прав,?— бабушка хлопает ладонями по коленкам, вставая,?— всё остальное завтра. Кай нужно поспать часов… шестнадцать. Комната готова, я принесу теплое одеяло чуть позже, только уберусь здесь.—?Я провожу,?— вызывается Герхард, вызывая у бабушки почти что умильную улыбку. Бабушка благодарна Герхарду так, как никогда не была?— он отправился на Север, буквально преодолел ледяную пустыню и вернулся обратно. Вернулся со мной.Вот только всё немного не так, как думает бабушка.—?Я в состоянии дойти до комнаты самостоятельно,?— фыркаю, поднимаясь и отряхивая полы платья,?— ты явно меня недооцениваешь.Герхард поднимается вслед за мной, поджимая губы, делает шаг вперед. Прежде, чем он скажет хоть что-то, я скрещиваю руки на груди и вскидываю глаза на юношу.—?Я никуда не денусь, Герхард,?— произношу я мягко и спокойно,?— я вернулась.И в моем голосе звучит гораздо больше грусти, чем должно бы.***Моя комната кажется мне совершенно не такой, как раньше. Я замираю на пороге на непозволительно долгие десять секунд.Перед глазами?— совсем не детские воспоминания. Перед глазами?— Король Теней в углу и бабушка на стуле посреди комнаты. Перед глазами?— вскинутая рука Холта, загораживающая меня, и собственные бледные пальцы, плетущие хиленький щит.Перед глазами темнота.Я выдыхаю и прохожу к кровати. Почти нет сел раздеваться, но я ослабляю завязки и стягиваю платье и нижнюю сорочку. Ночная сорочка пахнет домом. Расплетая косу, пальцы нащупывают застежку цепочки на шее.Я замираю. Смотрю в зеркало. Кристалл на груди едва покачивается в такт дыханию.Закрываю глаза и снимаю камень, не глядя бросаю на подоконник.Не сейчас. Разберусь с этим потом.Никогда.—?Кай,?— бабушка замирает в дверях с одеялом в руках,?— одеяло потеплее.—?Я больше не чувствую холода,?— пожимаю плечами,?— тени насылали на меня приступы, те же, что были дома, и Холт сделал так, чтобы холод исчез.И тепло тоже.Бабушка хмурится?— совсем как тогда, внизу. Так она хмурится не всегда, точнее, никогда почти?— только глазами, оставляя лицо бесстрастным и изучающим. Профессиональное выражение лица, которое она использует, когда слушает про особо тяжелые случаи покупателей. Болезни, лекарств от которых у нас точно нет.Вот прямо как сейчас.У бабушки на полках не найдётся травки, которая вылечит год разлуки. Утраченное время не вернуть при помощи припарок. Тени не забудутся, стоит нам окурить дом шалфеем. То, что сделал со мной Король Теней, не залечить тягучим малиновым сиропом.Отсутствие тепла не исправить пуховым одеялом.—?Это ничего,?— бабушка улыбается,?— главное, что ты здесь, главное, что ты в порядке.Я киваю, потому что так надо, улыбаюсь, чтобы из бабушкиного взгляда волнение вытравить хотя бы на сегодня, и принимаю у неё одеяло. Бабушка садится рядом, разглаживает невидимые моему глазу складки на собственном платье и выдыхает.Слишком тяжело и судорожно.—?Что такое? —?я мягко беру её за руку. Пальцы слегка подрагивают?— и у неё, и у меня. Сжимаю руки крепче,?— Все в порядке?Бабушка вскидывает на меня взгляд и слабо улыбается. Раньше я не видела её такой… Надщербленной. Измученной. Усталой.Это больно. Даже сквозь усталость и боль, пульсирующую в висках после этого долгого, долгого, долгого дня.Режет, словно ножом по сердцу.—?Всё хорошо. Просто не могу поверить, что спустя всё это время он так легко отпустил тебя к нам,?— произносит бабушка тихо.Я чувствую, как внутри всё переворачивается. Медленно и противно. Словно зубная боль, которая никогда не проходит. Ноет, болит, натягивается до предела, бьет изнутри кувалдой и распирает легкие.—?Он никогда меня не держал, ба. А теперь всё позади,?— произношу тихо.И всё действительно позади.Теперь всё будет хорошо, произношу я про себя, пока бабушка улыбается, треплет меня по щеке, и пока в её глазах снова зажигается тот огонь, что раньше заставлял её спину прямо держать и одним грозным взглядом разгонять играющих в лавке детей.Теперь всё будет хорошо, произношу я про себя, обнимая бабушку, пока она не заметила, что горит в глазах у меня.***Холт отворачивается, пока Герхард радостно рассказывает мне, как рада будет бабушка снова меня видеть. Я улыбаюсь, сжимаю его руки и отпускаю.—?Нам нужно будет собрать еды в дорогу, и твои вещи, и… у тебя есть что-то теплое? —?Герхард встает с места.У меня нет вещей. Платья я нашла в одном из пыльных шкафов пыльных комнат, как и всё остальное. Книги не мои, а Холта, и забирать их куда-либо я не собираюсь. Украшения…Сережка?— та, что без пары, та, что осталась после одного из первых наших походов за осколками?— лежит на столе рядом с кроватью. Я думаю ровно три секунды, стоит ли её забрать, но затем Холт поворачивается к нам:—?Я отправлю вас прямо домой,?— произносит мужчина, наконец-то глядя на меня,?— или туда, куда ты захочешь. Вам не понадобится идти назад.Как же ему, наверное, не терпится от меня избавиться, думаю я почти пораженно.Внутри всё переворачивается, замирает?— я думала, что сегодня у меня болело уже всё, но такого ещё не было.Как же ему не терпится закончить.—?Домой, если можно,?— мой собственный голос звучит по-чужому. Холт кивает.Я встаю. Подхожу к Герхарду, который, кажется, от радости сейчас взорвется.Он цепляет мои пальцы своими. Я не чувствую тепла его рук.Холт смотрит на меня, не мигая, несколько секунд, а затем разворачивается и делает несколько шагов в сторону. Внутри, кажется, проворачивается раз за разом самый тупой нож на свете, пока я смотрю молча на то, как он наклоняется к чему-то за креслом, шепчет несколько слов под нос и поднимается.Холт протягивает руку. Я поднимаю раскрытую ладонь.В неё опускается камень на длинной цепочке. В нём больше не клубится туман, но это он?— тот самый, что висел на шеё Холта всё это время. Тот самый, что заменял ему душу.—?Если захочешь связаться со мной,?— произносит Холт, и я обхватываю острые края камня лихорадочно, до боли,?— просто сожми и позови. Я услышу.—?Спасибо,?— произношу я и застёгиваю цепочку на шее раза с третьего. Взгляд у Герхарда крайне неодобрительный, но с его претензиями мы разберемся потом,?— Холт…Мужчина вскидывает на меня усталый взгляд. Смотрит с ожиданием, и тут бы сказать что-то, что внутри зреет-наливается болезненно и горячо.Я так рада, что ты жив, но я не понимаю, что с тобой происходит.Я не понимаю, что происходит со мной.Я не знаю, почему ты меня прогоняешь.Скажи, что я сделала не так.Дай мне хотя бы пять минут, чтобы поговорить с тобой.Я бы сделала всё еще раз, нырнула бы в Зеркало сотни тысяч раз, лишь бы увидеть твои настоящие глаза.Неужели ты хочешь, чтобы я ушла, так сильно?Но, глядя в глаза Холта, я вдруг понимаю, что горло словно бы железные прутья сдавили. Внутри скребет что-то настолько тяжелое и болезненное, что не проглотить и не выплюнуть, тем более?— не высказать.Поэтому я выдыхаю, жду, пока прутья отпускают горло, и произношу ещё раз:—?Спасибо тебе. За всё.Звучит, как прощание.Со следующим ударом сердца понимаю, что это оно и есть.И, когда Холт поднимает руку и шепчет под нос заклинание, от этого неожиданно так больно, что пытки Короля Теней кажутся разбитой коленкой.После этого я, кажется, не вдыхаю.***Я просыпаюсь и слушаю, как часы в коридоре отбивают четыре.Время течет медленно и будто бы нехотя. Сердце колотится, стучит набатом, отбивает секунду за секундой, минуту за минутой, пока удары сердца не сливаются с легкими щелчками секундной стрелки часов и не растворяются в медленном, размеренном ритме.Я?— скала. Я?— камень. Я растворяюсь в воздухе крохотной комнаты, превращаюсь в пыль, оседающую на карнизах, книгах на полках, стеклах запотевших окон.Голова болит, мне нужен свежий воздух?— я отбрасываю душащее одеяло и встаю. Идею открыть окно отметаю сразу же?— рамы засохли, я разбужу половину улицы.Улица.Мне нужно на улицу.Дом спит, стены сопят, словно сытый зверь у огня. Я прикасаюсь к обивке стены и почти ожидаю ощутить под пальцами мягкую шкуру вместо гладкого дерева.Но бабушкин дом?— всего лишь строение, камень, раствор и дерево, кирпич, металл и черепица.Я перескакиваю скрипящую половицу по привычке, которая, кажется, лет десять уже обеспечивает бабушке здоровый сон, мягко дергаю ручку и толкаю заднюю дверь во двор. Беседка за домом выглядит ещё более ветхой, чем раньше.Сажусь прямо на деревянный настил на полу, прикрываю глаза.Тишина успокаивает. Свежий воздух успокаивает.Я растворяюсь в мутных предрассветных сумерках.Я дышу.Раз, два, три, четыре.Я дома.***На главной площади народу много, как обычно, но вокруг нас с Герхардом почему-то странный вакуум. Впервые в жизни мне не приходится толкаться у торговых рядов?— толпа расступается перед нами, как по волшебству.Мне не то чтобы так проще.Я не знаю, что бабушка с Герхардом рассказали соседям?— вроде как душещипательную историю о том, как компания разбойников хотела ограбить меня и увезти куда-то, и во время побега я заблудилась, ударилась головой, сломала ногу и еще чёрт знает что?— поэтому весь год я лечилась в какой-то деревне, тщетно вспоминая собственную семью, пока Герхард чудом не нашел меня.Но почему-то в шепотках прохожих, окидывающих меня взглядами исподлобья, нет слова ?разбойники?.Там есть слово ?демон?.В глазах людей, которые уступают мне дорогу, нет былого тепла. Они смотрят на меня, как на выскочившую из кустов дикую собаку?— будто бы боятся спугнуть, спровоцировать, боятся, что я упаду и забьюсь в припадке с пеной бешенства у рта. Соседи больше не хватают за руки сердечно и не зовут на чай, не догоняют, не окликают и не спрашивают, как бабушка и когда можно зайти за каким-то лекарством. Мне теперь улыбаются одними лишь губами?— глаза остаются настороженными и острыми.Я не улыбаюсь в ответ.—?Здравствуйте, можно, пожалуйста… —?начинаю было я, подходя к лавке с яблоками в карамели. Герхард останавливается рядом?— по поджатым губам и тому, как он пальцами скрещенных на груди рук по предплечью постукивает, вижу, что он раздражен.Девушка за прилавком поворачивается. Приветливая улыбка исчезает, как только взгляд фиксируется на моем лице, загорается узнаванием, и в глазах поселяется что-то.Страх.—?Д-да? —?дрожащим голосом переспрашивает она.—?Два яблока в карамели, пожалуйста,?— Герхард берет инициативу в свои руки, пока моё горло сковывает липкая, неприятная горечь.Руки девушки дрожат, когда она подаёт нам яблоки.Больше на рынок я не хожу.***Спустя неделю после моего возвращения я устраиваю уборку. Комната кажется слишком тесной, душной, захламленной до приступов клаустрофобии глубокой ночью.А ещё я не могу забыть, как из угла этой же комнаты на меня обрушилась тьма Короля Теней, пронзила насквозь и оставила корчиться на полу, а бабушка смотрела на меня, неподвижно сидя на стуле посреди комнаты.Я открываю окна настежь, вытряхиваю пыль из ковра и множества одеял, половину из которых отношу в подвал вместе с вязальными принадлежностями, картинами и рисунками, подушками, большинством теплой одежды, игрушками, книгами и всем, в общем-то, что криво лежит. Я вымываю пол до блеска, отчищаю окна от пыли и грязи, натираю зеркала, пока не исчезают последние разводы.Жаль, с собой так сделать нельзя.Я перетаскиваю некоторые бабушкины книги к себе?— она только рукой машет, обеспокоенно глядя на меня из-за прилавка, когда я спускаюсь. Когда я расставляю их на полках полупустого шкафа, сзади слышатся шаги.—?Кай! —?голос Герхарда звучит почти возмущенно,?— да у тебя тут холодно, как на улице! Снег в окно метёт!Я удивленно оборачиваюсь к парню, бросая взгляд на окно. Точно, на улице ведь начался снегопад минут десять назад, а я и не заметила.Герхард широким шагом преодолевает комнату и захлопывает створки оглушающе громко. Я дергаюсь даже немного от стали в его глазах.Не могу избавиться от ощущения того, что раньше так не было. Без нас с бабушкой он повзрослел, Север закалил его характер и поселил в глазах что-то тяжелое и горькое.Раньше Герхард не смотрел на меня так?— да вообще так он раньше ни на кого не смотрел. Раньше его губы не кривились в этой болезненной, твердой ухмылке.Этот год был тяжелым не только для меня.Мы оба привыкаем к дому заново.—?Я понимаю, конечно, что холода ты не ощущаешь, но могла бы… —?начинает было Герхард, но затем осекается.Я знаю, что он хочет сказать.Могла бы сделать вид. Могла бы притвориться.—?Извини. Увлеклась уборкой,?— пожимаю плечами я, пряча взгляд среди книг на полке,?— забыла закрыть.Взгляд Герхарда смягчается, ползет по обедневшей обстановке комнаты, цепляется за подоконник и снова возвращается ко мне. Парень смаргивает раздражение и улыбается?— почти как раньше.—?По-моему, ты убираешься впервые за лет пять,?— тянет он нарочито задумчиво.—?По-моему, у тебя самого под кроватью носков без пары больше, чем пьянчужек на зимней ярмарке,?— отвечаю, тщетно скрывая улыбку. Герхард хохочет, ерошит волосы и выдает свою самую карамельно-тягучую улыбку.—?Не думаешь, что здесь слишком пусто? —?кивает на голые стены и пустые полки над кроватью,?— как-то… странно.Я пожимаю плечами. Герхард не хочет слышать ответ?— не хочет слышать о том, как бабушка сидела, связанная по рукам и ногам, среди комнаты, забитой моими детскими воспоминаниями от пола до потолка. Не хочет слышать о том, что по ночам я просыпаюсь от того, как не хватает воздуха, и тяжелые одеяла с забитыми полками ситуацию не улучшают.И Герхард точно не хочет слышать о том, как моя комната во дворце Холта блестела голыми стенами и огромным окном?— и почему-то воздуха мне хватало.Герхард хочет слышать совсем другое.—?Всё в порядке,?— улыбаюсь я, впиваясь ногтями в ладонь до боли. Герхард улыбается в ответ.***—?Кай, подай мне, пожалуйста, мешочек с сосновыми шишками,?— кричит бабушка через всю лавку. Народу сегодня набилось, как огурцов в банке?— после оттепели сразу же ударили морозы, а простуды никто не отменял.—?Иду! —?кричу в ответ, поднимаясь на носочки. Мешок с шишками лежит на стеллаже?— приходится тянуться что есть силы.Я обеспокоена тем, что народу сегодня так много. Деньги лишними не будут, но бабушка стоит за прилавком уже пару часов кряду, и даже её неизменно ровная осанка как-то осунулась, а улыбка стала просто вежливой вместо обычной искренней. Отдохнуть даже минут десять отказывается?— упрямо мотает головой и звонко приветствует следующего покупателя. Герхард ушел на охоту в лес, а я мечусь по лавке туда-обратно, доставая то, чего не хватает, кладя на место ненужное, уберегая пузырьки и банки от чужих неаккуратных движений.А вот от своих уберечь не получается.Мешочек цепляется за какую-то неровность, занозу, сучок на стеллаже, и рвется с оглушительным звуком, на который, кажется, вся лавка оборачивается. Мелкие шишки бодро скачут по полу, катаются туда-обратно под ногами посетителей, разбегаются, отправляются по углам и исчезают из поля зрения. Я чертыхаюсь вполголоса, слышу вздох бабушки краем уха, ловлю извиняющиеся улыбки нескольких покупателей, и делаю?— клянусь, даже не думаю, прежде чем опуститься на корточки?— первое, что в голову приходит.Прикрываю глаза и расслабляюсь. Гул голосов прекращает существовать, первое, чему научил меня Холт?— отрешиться от всего вокруг хотя бы на короткое мгновение, прежде чем приступать к колдовству. Заклинание срывается с губ вместе с дыханием. Черчу в воздухе простейшую руну и шепчу всего четыре слова, прежде чем шишки словно бы нехотя возвращаются ко мне, тянутся по полу, огибая ноги посетителей.Посетители.Я распахиваю глаза. Гам в лавке стих?— почти гробовое молчание.Все смотрят на меня.Извиняющиеся улыбки исчезли вместе с легким добрососедским настроением.Я впервые жалею о том, что Холт не научил меня телепортации?— хотелось бы щелкнуть пальцами и оказаться в тысячах верст отсюда, или хотя бы в собственной комнате этажом выше, чтобы эти тяжелые, испуганные, недоуменные взгляды оставить внизу и позади.Я сжимаю в руках мешочек?— теперь целый и невредимый. Уверена, чертовы шишки больше никому не понадобятся.Ни одной больше, наверное, не продадим.Я замираю, словно кролик перед удавом, хотя мне не страшно?— судя по глазам покупателей, страшно как раз им. Я не привыкла, чтобы меня боялись?— обычно бывало наоборот. Всегда бывало наоборот.Я сухо откашливаюсь. Сердце бьется глухо, тяжело, будто бы кулаками изнутри наружу пробивается. Проходит пять секунд.Ничего не меняется.Кто-то шепчет что-то в воцарившейся тишине.Меня словно снова и снова швыряет в не прекращающую крутиться центрифугу. С каждым вдохом взгляды все тяжелее, все невыносимее. Я поднимаюсь, посылаю бабушке бледную улыбку и выхожу из лавки в дом, чувствуя, как сзади тугая пелена тишины спадает, разбивается клочьями-шепотками.Я настолько привыкла колдовать в замке Холта, и это ощущалось настолько правильным, настолько естественным, что я даже не сомневалась.Пора бы снова начать.Дверь за мной закрывается с оглушительным стуком.***После того случая в лавке бабушка сама находит меня?— я яростно отчищаю старые котелки от копоти на кухне, когда слышу её легкие шаги позади.Разворачиваюсь, сдувая с лица выбившуюся из косы прядь. Бабушка смотрит мне в глаза несколько секунд, не моргая, а затем улыбается будто бы облегченно, на посудину в руках кивая:—?Гляди, а то дыру протрешь.—?У тебя ещё есть,?— киваю на целый шкафчик, забитую котелками разной формы, металла и толщины стенок.Бабушка фыркает и манит меня пальцем:—?Пойдём, посидишь со мной. Расчешу тебе волосы.Я сомневаюсь несколько секунд?— почему-то по рукам и ногам сковывает неловкость неожиданно. Бабушка не расчесывала мне волосы с тех пор, как мне было лет четырнадцать?— но тогда это был целый ритуал со старым деревянным гребнем, которым бабушка методично расчесывала каждую прядь, что-то напевая себе под нос?— равномерно, монотонно и мягко.Бабушка ждет, но в глазах?— ни капли нетерпения. Я знаю, что могу рассмеяться и отказаться?— в конце концов, не ребенок ведь уже, да и знаю, о чём пойдет разговор, как только бабушка возьмет в руки гребень?— но отказываться и смеяться не хочется.Хочется поговорить с бабушкой.Я откладываю котелок и щетку и киваю. Бабушка улыбается?— точно так же, как раньше, легко и тепло, чуть прищурившись.Я сажусь на табуретку, бабушка?— в кресло позади. Я уже не ребенок давным-давно, но не могу не прикрыть глаза, как только бабушка мягко касается волос тем же деревянным гребнем, что и много лет назад, не могу не выдохнуть расслабленно, не могу дальше хмуриться, как долгие часы до этого.В детстве я верила в то, что бабушка колдует, пока расчесывает меня.Я уже не ребенок давным-давно и знаю, как выглядит колдовство, но всё равно бабушкины движения кажутся магическими.—?Волосы очень отросли,?— произносит бабушка через несколько минут,?— не помню, чтобы они когда-то были такими же длинными. Каждый раз удивляюсь, когда вижу.—?Прошёл целый год,?— мягко отмечаю я,?— ты привыкнешь.Почему-то с бабушкой эту фразу произносить легче, чем с Герхардом. Прошёл год. Ничего не поделать.Время не вернуть, это случилось.Каждый раз, когда я упоминаю о произошедшем рядом с Герхардом хотя бы вскользь, вижу в его глазах что-то больное, чужое, ущемлённое. Будто бы я ему под ногти иглы загоняю с каждым словом.Бабушка же только кивает?— вижу в отражении зеркала напротив, как она перехватывает гребень поудобнее.—?А ты привыкнешь?Бабушкины руки расчесывают прядь за прядью точно так же мягко?— словно бы вообще не касаясь волос. Её вопрос застает меня врасплох?— я почти что разворачиваюсь, но она шикает, слегка дергая меня за волосы.Утыкаюсь взглядом в наше отражение.—?Если ты о сегодняшнем… —?начинаю было я, но бабушка только головой качает.—?Не только о сегодняшнем,?— она мягко вздыхает,?— за этот год мы все изменились. Герхард пытается делать вид, что всё, как раньше, но я уже стара и времени на это у меня нет.—?Извини,?— произношу тихо, хотя сама не знаю даже, за что извиняюсь и почему. За этот год, за себя, за Холта, за Короля Теней, за осколок в собственном глазу, за Зеркало, за то, что не помню больше родителей. Мне хочется извиняться и извиняться с тех пор, как я вернулась?— перед бабушкой и Герхардом, перед каждым прохожим, перед покупателями лавки, что бросают на меня странные взгляды, перед игрушками, которые я унесла в подвал, перед собственным отражением.Бабушка легко щелкает меня пальцем по макушке и фыркает:—?Кай, тебе не за что извиняться,?— она продолжает мерно перебирать мои пряди,?— этот год был тяжелым для всех нас, и он не мог пройти бесследно. Вы с Герхардом повзрослели быстрее, чем мне хотелось бы, и…—?И?.. —?переспрашиваю я, встречаясь взглядами с бабушкиным отражением. Она смотрит на меня внимательно, почти серьезно, но злости или грусти в её глазах я не вижу?— только мягкую нежность, от которой глаза начинает щипать.—?И всё могло бы быть по-другому,?— качает головой она,?— но всё так, как есть сейчас. Этого не изменить, как бы мы не старались.—?Меня боятся,?— произношу тихо,?— люди в городе. Твои покупатели. Даже Герхард иногда. Ты сама знаешь, видела сегодня.Я ожидаю чего угодно: холодного отрицания, грустного смирения, которое заставит меня расплакаться в собственной кровати позже, горячих убеждений в обратном, даже обычной смены темы, но бабушка только пожимает плечами, фыркая:—?Люди боятся того, чего не понимают. Здесь никто не колдовал уже лет двадцать, если не считать заговоров да гаданий на суженого. Снежный Король, с которым ты провела последний год, здесь был всего лишь страшной сказкой на ночь.—?Не для тебя,?— качаю головой, тут же об этом жалея?— бабушка слегка дергает за волосы, заставляя поморщиться,?— ты всегда знала, что он настоящий. Герхард сказал, что ты была уверена в том, где я, с самого начала.—?Ну, в одном я всё же ошиблась,?— бабушка грустно улыбается мне сквозь мутное отражение,?— я была уверена, что Снежный Король похитил тебя, чтобы использовать и причинить вред. Даже тогда, когда ты вернулась, не верила, что он отпустил тебя просто так, но теперь… Он был единственным, кто помог тебе и защитил, когда никто больше не мог, и мне этого достаточно. Не очень похоже на чудовище из легенд.Я ничего не отвечаю, сжимая пальцы под так и не снятым после мытья котелков фартуком и впиваясь ногтями в ладонь. Бабушка смотрит на меня невыносимо долго, и в её глазах мелькает понимание, которого я боюсь, и которого так хочу.?Она знает?.Гоню мысли прочь. Конечно же, нет.Ей и в голову не придет.—?Кай, если ты хочешь вынести из своей комнаты все вещи, кроме кровати, так тому и быть. Если хочешь перевернуть дом вверх дном, предупреди, чтобы я спрятала фарфор. Если хочешь колдовать, колдуй и не бойся ничьего осуждения,?— мягко произносит бабушка, наконец-то меня к себе разворачивая,?— а если не хочешь?— не колдуй. Только ты решаешь, как тебе жить. Ты делаешь выбор. Не я, не Герхард и тем более не толпа горожан, которые от болотных огоньков шарахаются, как от призраков.Я выдыхаю. Получается судорожно и дрожаще. Губы ломаются, прежде чем сложиться в улыбку. Внутри словно бы тугая пружина распрямляется, и чувство вины уползает куда-то на задворки сознания, откуда его ороговевшие каменные когти кажутся мягкими кошачьими коготками.Только теперь понимаю, насколько сильно боялась не услышать этого в конце концов. Насколько сильно боялась натолкнуться на страх и отчужденность, насколько боялась, что эта вина так и будет витать в воздухе и грызть меня изнутри, пока не съест окончательно, оставив только бледную оболочку прежней Кай, которую разорвали на кусочки длинные дни в замке Снежного Короля.Глаза щиплет.Облегчение.Я не чувствовала его с тех пор, как Холт очнулся.Бабушка улыбается в ответ и треплет меня по щеке.—?Давай, я даже половины ещё не расчесала,?— бурчит она, и я фыркаю, садясь на прежнее место.Бабушка берется за гребень, а я закрываю глаза, чувствуя, как несколько мелких капель срываются с ресниц.***Днём мне почти удаётся держать мысли о Холте в узде. Почти, но не всегда.Не тогда, когда за окном проезжает богато украшенная карета?— почти как та, в которой я укатила прямо в небо тогда. Не тогда, когда бабушка разбивает стеклянную банку, и осколки рассыпаются по всей кухне. Не тогда, когда Герхард сбивает лед с козырька над лавкой, и некоторые из льдинок так похожи на буквы. Не тогда, когда вижу платье, в котором была в тот день, когда он отправил меня домой.Не тогда, когда я вижу снег. Не тогда, когда я вижу огонь. Не тогда, когда слышу вой ветра, потрескивание поленьев, не тогда, когда я черчу руны или произношу очередное заклинание, тренируясь каждый день, чтобы заполнить тишину.Мне почти никогда не удаётся держать мысли о Холте в узде.С каждым днём все хуже?— но ночью хуже всего, потому что он снится мне почти каждую ночь.Как и сегодня.Я засыпаю в кресле в гостиной и мне снится замок. Я брожу по коридорам, вдыхаю холод и пыль, вдыхаю замороженное до кристалликов льда время. Трогаю гобелены и белые призрачные накидки на мебели. Оставляю отпечатки пальцев на стенах, оставляю следы сапог на камне полов.Когда я вхожу в зал, он там?— и он стоит точно так же, как тогда, над разбитым в стеклянное крошево камнем, в котором больше не клубится туман. И у меня сердце щемит, как тогда, и страшно так же, как тогда, и больно до потери сознания, до крика, до дрожащих кончиков пальцев, которыми я касаюсь его лица, прежде чем поцеловать.В моем сне поцелуй длится не несколько секунд между вдохами и выдохами, как было на самом деле, а гораздо дольше. Я прижимаюсь к шершавым губам Холта на целую вечность и ещё на немного, а потом отрываюсь, хотя мне мало, боясь все ещё открыть глаза.—?Кай,?— зовет Холт. И в этом ?Кай? неожиданно есть всё, чего мне не хватало всё это время, и даже, кажется, больше.Я открываю глаза.Вместо лица Холта я вижу только темноту. Темноту вместо его рук, сжимающих мои плечи, темноту, клубящуюся и перетекающую из ничего в ничто. А затем мои уши разрывает голос Короля Теней.—?Ты скучала по мне, Кай?Я вырываюсь и не могу вырваться, я кричу и не могу закричать, я закрываю глаза и не могу их закрыть, пока тьма медленно наклоняется ко мне, пока она затекает в меня по капле сквозь зрачки, просачивается сквозь поры и заполняет меня всю, пока Король Теней хохочет внутри моей головы, пока его голос не срывается в один монотонный крик, пока…—?Кай, проснись!Я открываю глаза, сажусь рывком на кровати. Я так боюсь ничего, кроме темноты, не увидеть, но вижу очертания комнаты, в отсветах тлеющих в камине углей, вижу собственные дрожащие руки и обеспокоенное лицо Герхарда, сидящего так близко, слишком близко, мне не хватает воздуха…—?Кай? —?он наклоняется, заглядывает в мое лицо,?— Ты в порядке? Ты кричала во сне, я только вернулся, и…Герхард тянется ко мне, приобнимает было, как раньше, но мне не хочется тяжелой руки Герхарда на своих плечах.Мне хочется дышать.—?Спасибо, я… —?я отстраняюсь, отбрасывая одеяло, давящее на грудь,?— я в порядке.—?Кай… —?Герхард цепляет мою руку пальцами, сжимает запястье,?— ты дрожишь. Ну же, иди сюда, все будет…Я шарахаюсь, наверное, слишком резко. Слишком резко, наверное, руку вырываю, потому что мне тут же хочется извиниться. Потому что у Герхарда в глазах снова это выражение?— такое, как тогда, в замке Холта, как во время истории о том чёртовом дне равноденствия и о таверне, в которой мы разминулись.Такое, будто бы я в чем-то виновата.—?Я хотел помочь,?— произносит Герхард ровно.—?Я знаю, Гер, я знаю, просто… —?я замолкаю, выдыхаю, я качаю головой и жду, когда же дыхание наконец придёт в норму, но оно всё никак не желает выравниваться, и мне снова кажется, что я задыхаюсь,?— извини, просто ночной кошмар. Я сейчас не в себе.Герхард коротко выдыхает?— слишком резко.—?Не только сейчас,?— произносит он.И это хуже пощёчины. Хуже удара.Это так нечестно, что сначала мне кажется, что я ослышалась.Именно поэтому я вскидываю удивленный взгляд на Герхарда.Именно поэтому я всматриваюсь в его глаза?— пока черты его лица не смягчаются, пока он не произносит почти сочувственно, горько и так болезненно, что я почти теряю смысл сказанного за этой печалью:—?Я знаю, ты не виновата. Он что-то с тобой сделал, пока ты жила в его замке, ты просто сама не заметила, наверное, я это знаю, но…—?Нет,?— качаю головой, чувствуя, как внутри все пустеет как-то странно, так, как никогда раньше не бывало,?— Герхард, нет. Холт ничего и никогда со мной не делал. Это все ещё я. Никаких ?но?.Герхард смотрит на меня ещё несколько секунд, прежде чем встать.И, наверное, заклинание Холта, избавляющее меня от холода, работает не до конца, потому что глаза Герхарда вдруг неожиданно кажутся холодными, как чистый лёд.***Герхард не извиняется.Перед сном на третий день после нашего разговора я не нахожу на привычном месте на своём подоконнике камень, подаренный Холтом.На несколько секунд моё дыхание перехватывает настолько сильно, что тяжело дышать.Я перерываю свои ящички, разбираю постель, ищу во всех карманах, хотя знаю, что камень никуда не убирала?— все эти недели он лежал на подоконнике, я лишь изредка брала его в руки.Я дважды поднимаю комнату вверх дном и даже несколько раз обхожу весь дом, заглядываю во все углы, ползаю на четвереньках?— авось выпал где?Горло сжимает болезненный спазм?— один за другим, пока мне не приходится остановиться, чтобы подышать. Меня накрывает паника.Я не задумывалась всерьез о том, чтобы использовать камень, и одна только мысль об этом заставляла меня дрожать?— но он по крайней мере был там.И Холт был где-то там тоже.В пределах досягаемости. Рядом.А теперь нет.Я выдыхаю. Поискать ещё раз. Попробовать заклинание?— не работает, потому что для колдовства нужен чистый разум хотя бы на миг, а у меня трясутся пальцы и дрожит голос, и с каждой попыткой все хуже. Я не могла его потерять, не могла, не могла, единственная связь с Холтом, последняя нить, которая не может оборваться вот так вот, просто не может, я не позволю, я не разрешала, я не…Я дважды поднимаю комнату вверх дном, прежде чем понимаю, что к чему.Дверь комнаты Герхарда не заперта. Я вхожу без стука.—?Кай? —?Герхард вскидывается, но видит меня и улыбается лениво и мягко,?— Ты что-то хотела? Может, научиться стучать?—?Отдай его,?— голос все еще дрожит, но уже далеко не от страха.Я зла.Я так зла, что мне хочется что-то расколотить. Хочется разорвать что-то в клочья.Герхард вскидывает брови в показном удивлении.—?Не понимаю, о чём ты,?— произносит куда-то в сторону.—?Мой камень,?— я шагаю вперед и протягиваю руку требовательно. Пальцы больше не дрожат,?— тот, что мне дал Холт. Это ты взял. Только ты знаешь, что это такое, что это значит. Отдай его сейчас же.Герхард смотрит на меня спокойно несколько секунд, прежде чем его губы изгибаются в легкой непонимающей улыбке. Я не обращаю на неё ровным счетом никакого внимания?— я смотрю ему в глаза.Меня не одурачишь.—?Я не брал твой камень, Кай. Может, ты потеряла? Помочь тебе искать?Герхард врёт.Я понимаю это с неожиданным спокойствием, как следствие из давно понятной причины.Он врёт.—?Прекрати это,?— прикрываю глаза, чувствуя, как внутри закипает ярость,?— ты делаешь только хуже. Отдай камень.—?А то что? —?улыбка у Герхарда почти плутоватая, как в детстве, когда он прятал моих кукол или поднимал над головой так высоко, что мне приходилось прыгать и умолять его опустить руку.—?Ничего. Я не буду с тобой играть, Герхард,?— произношу ровно, делаю ещё один шаг вперед, упираясь взглядом прямо в глаза парня,?— отдай, или я заберу сама.Герхард смотрит на меня снизу вверх невыносимо долго, и легкая улыбка медленно тает, уступая место холодной ухмылке, которая на губах друга смотрится тяжело и чуждо.—?Попробуй,?— произносит он, и внутри что-то обрывается.Судя по его взгляду, не только у меня.Я закрываю глаза, произношу под нос несколько мягких, гортанных слов, черчу руну в воздухе.Представляю камень, тяжелый, на длинной цепочке. Представляю серые переливы, представляю твердые грани.Теперь заклинание работает.Я чувствую камень?— подхожу к столу Герхарда, краем глаза замечая, как парень встает, выдергиваю ящичек так резко, что он выходит из пазов и падает на пол.Среди монеток, ключей, пустой чернильницы и пустых стеклянных пузырьков лежит мой камень. Даже не попытался спрятать.Я беру его, прежде чем он исчезнет, прежде чем что-то ещё случится, и только тогда, когда острые края камня впиваются в ладонь, выдыхаю и поднимаю глаза на Герхарда.—?Почему? —?тихо произношу, глядя на друга.В его глазах почти мука, почти боль.—?Догадайся,?— произносит он почти грустно. Почти, потому что холод из его глаз не вытравить даже грустью, даже печалью, ничем, наверное, больше. Парень делает шаг ко мне,?— то, как ты цепляешься за этот камень?— думаешь, на это легко смотреть? Ты целый год была в плену у демона, и хоть ты и вернулась, я каждый день смотрю на тебя, на то, какой ты стала, и думаю о том, что ты можешь позвать его. Каждый день думаю, что он может снова оказаться рядом с тобой, что снова заберет тебя куда-то…То, какой я стала.Слова бьют по чему-то туго натянутому внутри снова и снова, высекают искры, зажигают что-то внутри, будят то, что спало так долго.—?Я не вещь, чтобы меня забирать,?— произношу, поднимаясь с корточек и сжимая камень,?— я сама села в его карету. Я сама заключила с ним сделку. Холт никогда и никуда меня не забирал.—?Нет,?— Герхард качает головой грустно,?— неправда. Он тебя забрал, забрал у меня. Отобрал прямо из-под носа.Я вскидываю на друга удивленный взгляд. Горечь в его глазах почти мешает мне сказать то, что я собираюсь. Почти?— но слова все же срываются с моих губ.—?Не говори так, словно бы я тебе когда-то принадлежала.Герхард выдыхает. В глазах мелькает что-то такое, что заставляет меня отвести взгляд впервые за сегодняшний разговор.Мне почти жаль. Почти.Мы молчим невыносимо долго?— хотя на деле, наверное, прошло секунд пять.—?Пообещай, что не будешь его звать, Кай. Что никогда не воспользуешься камнем,?— произносит Герхард, и в его голосе звенит усталость,?— пожалуйста, пообещай мне.Я поднимаю взгляд на парня и смотрю в его глаза несколько невероятно длинных секунд.—?Я не могу,?— произношу, чувствуя, как внутри что-то приятно, горячо дергается.Я сказала это.Я не могу.Жду ещё одной вспышки гнева, еще больше слов, жду изогнутой улыбки, злости.Но в глазах Герхарда только холод.И в словах тоже.—?Я ненавижу его,?— произносит Герхард, глядя мне прямо в глаза, тянет каждое слово так, будто бы это приносит ему удовольствие,?— за то, что он убил мою Кай и оживил ледяную статую с её лицом.Я разворачиваюсь на каблуках, прежде чем он увидит, что его слова со мной сделали.Прежде чем ударит ещё раз.Останавливаюсь в дверях.—?Я люблю его, Герхард,?— слова срываются с губ тихо, но я уверена, что Герхард услышал,?— ледяные статуи так умеют?Герхард не отвечает.Я даже не хлопаю дверью?— прикрываю её едва слышно. Смотрю несколько секунд на поворот к собственной комнате, но затем качаю головой и иду в противоположную сторону.Хватит.Ещё одну ночь я не выдержу.Не после такого.Не после того, как его почти-не-потеряла.Перескакиваю те же скрипящие половицы, переступаю старые ступеньки через одну.Дверь на задний двор открывается неслышно.Одиннадцать шагов до беседки. Останавливаюсь внутри. Спину щекочет жимолость.Три вдоха, три выдоха.Считаю от одного до десяти, затем от десяти до одного и снова наоборот.Я не знаю, что ему сказать. Даже понятия не имею.Поэтому сжать камень неожиданно тяжело, поэтому я закрываю глаза, поэтому еще раз вдыхаю и выдыхаю свистяще, поэтому мой голос срывается с губ слабым, слишком тихим шепотом, так, что я сама его едва слышу.—?Холт,?— зову я, слушая, как позади шевелится жимолость.Раз, два, три.—?Кай,?— произносит знакомый ровно-бархатный голос совсем-совсем близко.Я открываю глаза.Я не знаю, что ему сказать, поэтому говорю то, что хочется:—?Я так скучала.