Глава 1 (1/1)
1 Не то чтобы они с Ником были такие уж закадычные друзья. Может, если бы судьба дала им больше времени, их и связала бы крепкая дружба, которой гордятся напарники, проработавшие бок о бок не один год, и съевшие вместе не один пуд соли. Но жизнь распорядилась иначе. Ник был опытный полицейский, более десяти лет, проработавший на улицах Лос-Анжелеса, не в самых надо сказать благополучных районах. А Джон, желторотый юнец, только что после Академии. Первые месяцы он провел в конторе, составляя протоколы, допрашивая задержанных, в основном проституток, да малолетних наркоманов. Начальство считало, что до полевой работы ему еще надо дорасти. Но видно были в нем какие-то задатки, предполагавшие, что в дальнейшем Джону удастся статьнеплохим полицейским. Как-то Ник случайно услышал, как Джон допрашивал воришку, пойманного с поличным в метро. Джон смог не только во время допроса вывести его на признание, но и выудить сведения о сбытчике, которому сдавалось наворованное. Ник послушал-послушал, да и написал рапорт, с просьбой определить к нему в напарники Джона Кенза.
Первые дни Джон смотрел на Ника как на небожителя, и обращался к нему исключительно на ?вы?, чем вызывал у того приступы смеха и притворного гнева.
- Э, парень, я же не выгляжу старой развалиной, чтобы ты мне ?выкал?, подумаешь, что я старше-то тебя лет на пятнадцать,а?Джон соглашался, что Ник не старик, но перейти на ?ты? никак не мог.В очередной раз, когда он спросил: ?А Вам, что купить, колу или спрайт??, Ник крякнул, потер подбородок и сказал: ?Слушай, парень, если ты еще раз ?выкнешь?, я до конца своих дней буду звать тебя ?красавчиком?, тебе это как, понравится?Джона прямо-таки замутило от такого ультиматума. Эта кличка притащилась за ним из Академии, бывшие сокурсники, распределившиеся в тот же участок, что и он, постарались.Джон и впрямь был неплох собой. Высокий, стройный, с белой кожей от мамы-англичанки и карими, чуть раскосыми, доставшимися от отца гавайско-китайского происхождения, глазами и черными волосами. Прямой нос и чувственные губы дополняли портрет. При этом, сам Джон отличавшийся почти болезненной застенчивостью, красавцем себя отнюдь не считал, а потому кличку воспринимал как оскорбление. Пара расквашенных носов и в Академии в глаза его уже никто не отваживался так называть.
Неужели это клеймо навечно прилепилось к нему, если уж и напарник в курсе этой позорной клички?!
И вот под угрозой столь страшной кары, Джон наконец отважился звать Ника на ?ты?.Те несколько месяцев, что они проработали вместе, были для Джона отличной школой. Ник не отличался позерством или стремлением читать новичку нотации. Он не хвалился опытом, а просто раз за разом, подсказывал, давал советы, как будто и не обращаясь напрямую, так сказать ?мысли в слух?. Но они несли в себе столько простоты и в то же время мудрости, что как-то сами собой западали в душу, записывались на подкорку, становились непреложными истинами, и по истечении времени воспринимались как свои. При этом Ник не делал ни малейших попыток унизить или уязвить новичка. Он вообще относился к людям с большим уважением, за что его любили не только друзья. Даже у пойманных им преступников он умудрялся не вызывать к себе ненависти. Так что Джону оставалось лишь смотреть, слушать, внимать и учиться, что он и делал с большим удовольствием. В нем еще жило мальчишеское рвение и вера в идеалы добра и справедливости, столь распространенные в молодом возрасте. И хотя семью, в которой вырос Джон нельзя было назвать образцово-благополучной американской семьей- отец бросил мать, когда Джону было три недели от роду, и больше он о нем и не слыхал, мать тоже не долго занималась воспитанием сына, быстренько сбагрив его на руки престарелым родителям. Не смотря на это, Джон получил хорошее воспитание. Дед, участник Второй мировой, с детства внушал внуку любовь к отчизне, своим примером воспитывая в нем честность, порядочность, трезвое и справедливое отношение к себе и к людям. О бабушке у Джона сохранились самые теплые воспоминания. Она была невероятно доброй. У них в доме постоянно толклись соседи, друзья и знакомые. Никому бабушка не отказывала в помощи, совете, добром слове или тарелке супа. В доме всегда пахло свежей выпечкой, и даже традиционная утренняя овсянка была вкусной.Дед умер, когда Джону не было и одиннадцати, следом ушла из жизни и бабушка. Матери ничего не оставалось, как взять воспитание сына на себя. Она не была образцовой матерью. Череда отчимов, длительные пирушки, терпкий запах духов и хриплый смех, вот и все, что у Джона ассоциировалось с матерью. В четырнадцать она отдала его в военную школу, на полный пансион, а сама отправилась искать счастье. Даже каникулы Джону приходилось проводить в стенах школы. Но он как-то привык, притерпелся, и не очень-то и страдал от отсутствия родственников. Благодаря спокойному характеру, пытливому уму и живому воображению, у него никогда не было недостатка в друзьях, что хоть частично заменяло душевное общение и родственную близость. От матери иногда приходили открытки. Неправдоподобно яркие, из далеких, неведомых стран. Последняя была, кажется, из Австралии. С отличием закончив школу, и будучи одним из лучших нападающих в футболе, Джон мог бы без проблем поступить в университет, но его почему-то потянуло в Полицейскую Академию. Хотя многие преподаватели и отговаривали, проча своему ученику более блестящее будущее. Некоторое время Джон хотел податься в актеры, Лос-Анжелес как-никак. Дух шоу-бизнеса пропитал весь воздух этого города. Но сходив пару раз на кастинги, получив пару интимных предложений известного характера от режиссеров и продюсеров, Джон решил завязать с такой сомнительной карьерой, и все-таки поступил в Академию.Так что, начав работать с Ником, он был полон надежд стать полицейским, таким же хорошим, если Бог даст, как и его напарник.Чистый, юный, наивный мальчик умер в нем в тот самый миг, когда застрелили Ника, уступив место, угрюмому, суровому, жесткому мужчине.Этот день врезался в память Джона навсегда. Он мог бы рассказать его по минутам, пусть хоть сто лет пройдет.А день был, как день, самый что ни на есть обыкновенный. С утра отписывали протоколы о вчерашних задержаниях, провели пару допросов, съездили к судье за санкцией на обыск одного типа, подозреваемого в хранении краденного, пообедали, а ближе к вечеру выехали патрулировать район. Уже несколько дней стояла невыносимая жара. Асфальт плавился, угарный газ от тысяч автомобилей витал в воздухе и никак не желал оседать. На окраине города, как часто бывало в это время года, горели леса, все ближе и ближе подступая не только кдомам простых смертных, но и к виллам знаменитостей. И если ветер дул с той стороны, где полыхали пожары, то запах гари проникал не только в нос, но и казалось, впитывался в кожу. Все жаждали дождя. Даже пальмы свернули пожелтевшие листья, а трава давно обратилась в сухие будылки. Более-менее сносно сейчас было или на берегу океана, или у бассейна, а еще лучше за закрытыми окнами-дверями и включенным на всю мощность сплитом. Из-за того, что многие жители города именно так и делали, электросети не выдерживали. То там, то здесь летели генераторы, отключалось электричество, а как следствие, срабатывали сигнализации.Когда по рации Моника передала об очередном адресе, где сработала тревожная кнопка, Джон и Ник, ехали с пятой такой проверки. Везде была ложная тревога.- Господи, да неужели опять!- проворчал Ник, в который раз промокая лоб платком.- Нет, ну хоть бы один вызов подтвердился. А то мотаемся тут как электрики.Джон тоже невесело ухмыльнулся, но ничего не ответил. В машине было еще жарче, чем на улице, если конечно такое было возможно. Он уже сбился со счета, сколько было выпито колы, холодного чая и ледяной воды. Джон потряс остатки воды из бутылки себе за шиворот, но несколько капель, лениво скользнувших под рубашку, не дали желанной прохлады. Он покосился на Ника, который как будто с трудом крутил баранку.-Ладно, парень, еще один адрес, и перерыв. Пойдем в какое-нибудь кафе, где есть сплит и что-то холодное, а желательно ледяное.Джон от такой перспективы немного повеселел.