Мюнхен. Часть 2 (1/1)

Уголок странички ненавистного учебника по теории магии начинает дымиться и вспыхивает. Грин-де-Вальд заносит руку над огоньком, но трогать не хочет. Можно же обжечься. Геллерт дует, но маленькая искорка разгорается сильнее. Тогда Геллерт обливает учебник водой из стакана. Учитель оборачивается, поправляет очки на длинном крючковатом носу и направляет палочку на книгу:— Изсъхна!Страницы взлетают шелестящим веером и оседают на том же развороте, где были открыты. Расплывшиеся чернила собираются обратно в ровные чёткие буквы. Только уголок опалён. Грин-де-Вальд подпирает голову рукой и с унынием смотрит на учебник, будто потолстевший после сушки.— Первое проявление магии в четыре года, — сухо подмечает учитель с каменной рожей. — Очень хорошо, герр. Однако вам не следует портить вещи и отвлекаться во время занятий. Пожалуйста, продолжайте следить за текстом и конспектировать. Итак, первый в истории закон, признающий волшебников существами, обладающими разумом, схожим с человеческим, и ставящий их на пограничное положение между такими видами имущества, был принят в первом веке нашей эры. Разные источники приписывают его авторство следующим императорам… В качестве возможных причин данных перемен называют…Глаза упрямо закрываются. Грин-де-Вальд нацарапывает пером в тетради:В. признали полулюдьми I в. Р. имп.Пальцы отказываются шевелиться дальше. Геллерт откладывает перо на подставку и растирает правую кисть. Хорошо, что учитель не видит: бродит где-то там, у доски, уткнувшись в свой экземпляр учебника.В голове роится множество вопросов: почему волшебников не считали людьми? Откуда взялись волшебники, которые не были рабами? Почему волшебники-рабы вообще позволили маглам поработить их, если убить можно одним заклинанием? Почему тогда не было министерств магии и откуда они взялись потом? Но учитель отвечать не будет. Он скажет терпеливо читать учебник, там будут ответы почти на всё. А что в учебнике не написано, то узнать вообще никак нельзя, потому что не сохранились сведения.Учебник Грин-де-Вальд честно пытался читать. И сам, и с помощью Анселма, который расшифровывал непонятные места. Другое дело, что на священную книгу, хранящую все знания в мире, учебник по магической истории не тянет. Скорее, он похож на справочник имён и дат с комментариями. Книги по нумерологии и то интереснее, там можно самому что-то сосчитать.***— Зачем вы подожгли учебник, герр? — тихо смеётся Анселм, расстилая перед сном свежее постельное бельё. — Неужели вы хулиган? Но я рад, что магия проснулась у вас уже сейчас. Говорят, это обычно происходит лет в шесть. Хотите попробовать сделать ещё что-нибудь?— Но ведь отец говорил, что если использовать магию дома, то не возьмут в Дурмстранг? — недоверчиво переспрашивает Геллерт и подворачивает пока ещё длинные рукава синей пижамной рубашки.Как ни противно прислушиваться к отцу, лишиться возможности уехать в школу страшно. Для Геллерта это единственный шанс удрать от постоянного присмотра, нравоучений и отцовских криков.— Каждое министерство отслеживает волшебников своей страны по палочкам. Пока у вас нет палочки, никто не узнает, что вы колдовали. По крайней мере, я никогда не слышал, чтобы юных волшебников не допускали до занятий из-за использования магии в детстве, — Анселм заканчивает готовить Геллерту постель и задёргивает шторы поплотнее. — Фрайхерр говорил, что не хочет учить вас колдовать без палочки, чтобы вам было легче овладеть этим инструментов в школе и не приходилось переучиваться.— Мне опять наврали? — обиженно переспрашивает Геллерт и устраивается на кровати, подложив под спину большую подушку.Чему он удивляется? Взрослые много врут. Но… что, если его хотят перехитрить, чтобы запереть дома навсегда? Отец скажет, что нельзя, Анселм скажет, что можно, Геллерт применит магию, и его отчислят. А может быть, отец об этом заговоре не знает и всё придумала мама? Она почему-то не понимает, зачем Геллерт так хочет поскорее в Дурмстранг.— Это не совсем ложь, герр, — Анселм садится на пятки у кровати и кладёт голову на руки, растопырив локти в стороны. Его старая белая рубашка кажется серой по сравнению с белоснежной простынёй. — Министерство знает, что дети до одиннадцати лет не контролируют свою магию, и никого не наказывает. По-настоящему колдовать вне школы нельзя после получения палочки. Вам купят первую незадолго до того, как вы поедете в Дурмстранг.— А если потом колдовать вне школы, но без палочки? — допытывается Геллерт.Анселм ведёт какие-то неясные рассуждения, из которых следует, что он либо ничего не знает, либо не хочет говорить. Геллерт, слушая его, моргает всё медленнее и наконец обнаруживает себя уползшим лежать под одеяло. Сквозь приподнятые ресницы видно, как Анселм оборачивается на часы, а после пытается заглянуть Геллерту в глаза:— Вы так рано захотели спать. Сейчас только семь часов. У вас ещё два часа свободного времени перед отбоем.— Я устал, — сонно бормочет Грин-де-Вальд, и глаза закрываются окончательно.В сердце вспыхивает странная беспричинная тревога, похожая на страх одиночества. Попросить Анселма посидеть тут ещё немного, но не хочется выглядеть трусом.— Мне оставить вас? — уточняет слуга.Хорошо, что он сам заговорил об этом. Геллерт отрицательно качает головой:— Свет погаси и сиди дальше.— Как прикажете, герр.Вернувшийся Анселм снова садится на пол, обнимает Геллерта одной рукой, а второй гладит по волосам. Это почти успокаивает и усыпляет, но сейчас рядом с ним нет привычного ощущения безопасности. Дурное предчувствие перебивает его.— Ты больше не придёшь, — произносит Грин-де-Вальд, разобравшись, что за ощущение так неприятно давит на грудь.Тихо. Слишком тихо. Собственное дыхание кажется громче доносящегося откуда-то с улицы лошадиного ржания.— Я всегда буду рядом, герр, — еле слышно шепчет Анселм и целует Геллерта в висок. — Всегда. Можете не сомневаться.Значит, тот апрельский кошмар всё-таки сбудется? Нет, в это невозможно поверить. Отец не заберёт у него единственного друга! Геллерт прижимает Анселма к себе за шею, и неровно остриженные волосы слуги скользят по его лицу. Не может быть. Анселм слишком настоящий и живой, слишком здесь, чтобы исчезнуть.***Дверь с грохотом впечатывается в стену, и Геллерт рывком садится, растерянно хлопая глазами. Из-за плотных штор не понятно, ещё ночь или наступило утро.— Ты в школу решил не ехать?! — орёт во всю глотку ворвавшийся отец. — Идиотом решил остаться?!— Почему?.. — удивляется Геллерт.Ужас настолько парализует, что Геллерт с трудом заставляет непослушные руки натянуть обратно съехавшее одеяло.— Жалуешься, что учиться заставляют! Папа, значит, издевается над тобой, когда учителей нанимает! Хочешь до школы носиться по саду, как умственно отсталый?!— Я никому ничего не говорил, ты сам придумал, — оскорблённо надувает губы Геллерт и демонстративно отворачивается.Отца хлебом не корми — дай накричать из-за ерунды. Других развлечений что ли нет.— Это не я придумал, это нянька твоя говорит! — всё пуще расходится отец, гневно выпучив потемневшие синие глаза. — Ты знаешь, что у него родной сын — безмозглый инвалид? Хочешь таким же быть? Отвечай, хочешь?— Да не говорил я ему ничего! — не выдерживает Геллерт и бьёт кулаком по матрасу. — Я вчера рано уснул. Потому что устал. Потому что кроме уроков не вижу ничего. У учителей сложные книги. Но на уроки я ходил, так что не обвиняй меня в том, чего не было!Отец долго распинается о том, что таких ленивых и глупых детей, как Геллерт, ещё поискать, что он — позор на головы своих родителей, и что из Дурмстранга такого неуча вышвырнут с первого курса. Так что не видать Геллерту волшебной палочки, как своих ушей. Будет он колдовать, размахивая руками, как дикарь, и будет над ним смеяться всё приличное общество.— Смеяться будут над Джакобом, это он дурак, скачет, как макака, — только успевает вставить Геллерт.— Ты на Джакоба не смотри, ты на себя смотри!От звука голоса отца раскалывается голова и злость жжёт изнутри. Геллерт сжимает край одеяла, вспоминает совет Анселма и пытается представить белый шум в ушах, но отец любой воображаемый шум переголосит. Пусть сдохнет. Языком подавится.— Ты, гадёныш, меня слушаешь или нет?! — пуще прежнего вопит отец.— Тебя попробуй не услышь, — цедит Геллерт. — Тебя Шлюндты на другом конце Мюнхена слышат. Всё, что ты умеешь, это кричать.— А как с тобой, бестолковым, ещё разговаривать? Нянька твоя на тебя не кричит — так ты с ним в два счёта учиться расхотел! Не увидишь его больше, понятно тебе? Он тут под заклятием работает, копыта отбросит, если к тебе подойдёт, так что даже и не жди. Может, тогда за ум возьмёшься.Он ещё открывает рот обвинять Анселма в том, что тот мешает учёбе? Когда Анселм читал с ним учебники? Отец не смеет так говорить!— Это ты мне мешаешь учиться! — Геллерт вскакивает с кровати, швыряя одеяло прочь. — Кричишь, кричишь и кричишь целыми днями, раздражаешь меня. К чёрту иди со своими уроками, не пойду на них, пока не вернёшь мне Анселма!Отец пересекает комнату в несколько широких шагов и выхватывает палочку. Его глаза наливаются кровью от ярости. Сердце Геллерта колотится от страха и ненависти, как сумасшедшее. Взгляд сам собой бегает от палочки к перекошенному лицу отца. Геллерт заставляет себя смотреть прямо ему в глаза, с вызовом. Нельзя показать, что он боится отца. Это будет позор.— Ты как с отцом разговариваешь! Совсем совесть потерял? — отец убирает палочку обратно в карман, едва не вырывая его. — До Рождества из дома не выйдешь! И только попробуй мне сегодня не прийти на уроки!И вылетает из комнаты.Слёзы ненависти душат. Геллерт пытается смотреть вверх и закрывать глаза руками, но остановить их не выходит. Ничего не остаётся, кроме как спрятаться под одеяло, чтобы прислуга не увидела его в соплях. В спешке он не успевает взять платок, и нос приходится подтирать рукавами, которые быстро промокают.Отец поплатится за всё. Геллерт сегодня же сбежит из дома, сам научится магии безо всяких учителей, вернётся и убьёт его.Сквозь одеяло доносится щелчок открывающейся двери. Геллерт утыкается в собственные колени, чтобы перестать всхлипывать. Хотя бы не так громко. — Геллерт, это мама, — шуршащие шаги приближаются, и на напряжённые плечи ложится мамина рука. — Милый, ты поговоришь со мной?Тот отрицательно качает головой. Не о чем им разговаривать. Скоро его тут не будет.Мама будто ничего не понимает. Садится рядом и пытается обнять. Приходится терпеть, просто так она не уйдёт. Геллерт замирает, выравнивает дыхание и заставляет себя перестать плакать. Как же она не вовремя. Уже и прорыдаться наедине с собой нельзя.— Маленький мой, ты же задохнёшься там, — вздыхает мама и тянет край одеяла на себя.Геллерт возмущённо поворачивается спиной. Да они все сговорились довести его!— Ну чего ты надулся, как мышонок на крупу? Мышка ты смешная, — тихо посмеивается мама и взъерошивает и без того спутанные волосы Геллерта. — На папу обиделся?— Я его ненавижу, — сквозь зубы отвечает Геллерт. — Он только портит мне жизнь. Зачем я вообще ему нужен?— Не говори так, — голос мамы из показательно ласкового становится неодобрительным. — Ты нужен нам с папой, потому что ты наш сын. Папа тебя обижает, и ты его тоже, но это не значит, что вы друг другу чужие. Это пройдёт. Никто не живёт без ссор. Будь мудрее, просто не отвечай ему, и он быстрее успокоится.Начать не отвечать хочется с мамы. Чушь какую-то несёт. Геллерт закутывается в одеяло по плечи и демонстративно молчит.— Уже много времени, тебе скоро принесут завтрак, а потом нужно идти на уроки, — мама снова говорит мягко, просяще. — Геллерт будет хорошо учиться и вырастет умничкой, правда же? Станешь лучшим студентом Дурмстранга. Эта ссора не стоит того, чтобы отказываться от занятий.Геллерт фыркает и вытягивает ноги. В чём-то она права. Поучиться нужно, без этого ему не стать самым сильным волшебником. Сбежать тогда не получится до вечера, но вечером даже лучше: все будут спать и никто не хватится его до утра.***Письмо только для АнселмаЯ не могу здесь больше жить. Меня все ненавидят. Поэтому я ухожу. Я вернусь через несколько лет, когда научусь всему сам. Скажи родителям, чтобы не искали меня и считали, что я умер.Геллерт Грин-де-ВальдПисьмо сложено в несколько раз и спрятано под подушку. Геллерт накидывает поверх пижамы курточку, складывает в центр расстеленной на полу простыни книги, одежду и серебряную ложку, которую удалось стащить во время обеда. Завязать узлом углы, выкинуть с балкона…Сдвинуть такую тяжёлую поклажу не выходит. Геллерт задумывается и вытаскивает самые увесистые книги: общемировая история и история отечества. Справочник заклинаний тоже большой и тяжёлый, но его оставлять нельзя, пригодится. Поразмыслив ещё, Грин-де-Вальд оставляет дома учебники по магловедению, прорицанию и по нумерологии. Считать весело, но он же не развлекаться идёт, а прорицать он и так умеет. Теперь простынь с вещами можно волочь по полу и даже приподнимать. Ну, торопиться некуда, ночью все спят. Вытащить вещи на балкон, поставить у перил стул, перебросить вещи на улицу… Поднять простыню с учебниками сложнее, чем казалось. Геллерт чуть не падает со стула, но вот белый узелок летит через перила вниз, прямо на клумбу, сминая высохшие от холода цветы. Назад пути нет. Если учебники найдут утром под окном, Геллерта убьют.Грин-де-Вальд забирается на перила и садится, свесив ноги. Прыгать страшно. Очень. Второй этаж. Но и оставаться нельзя. Геллерт зажмуривается, отталкивается руками и летит вниз. Кровь успевает застыть от внезапного ощущения близости смерти, и, приземлившись на неожиданно мягкую землю, Геллерт несколько секунд боится дышать. Почти ничего не болит. Не сильно. Левое плечо, кажется, налетело на мелкий камешек, и болит левая нога, если опираться на неё, но ничего серьёзного. Грин-де-Вальд отряхивается, хватает узелок правой рукой и решительно хромает к воротам. Плохо, если они заперты, но у него же вчера проснулась магия. Он постарается и взорвёт замок.— Герр Грин-де-Вальд, куда вы? — окликает его садовник, выглядывающий из приоткрытой двери хозяйственного домика.Чёрт! А этот бездельник почему не спит?— Молчи, — шикает на него Геллерт. — Возвращайся к себе.Убежать бы от него, но с тяжёлым тюком и подвёрнутой ногой не выйдет.— Герр, по ночам холодно, вы простудитесь, и фрайхерр рассердится. Давайте вернёмся в дом, пока он ничего не заметил, — садовник нагло хватает узелок Грин-де-Вальда и тащит к дому. Приходится ковылять за ним — отнять не выйдет.И снова опостылевшая спальня. Садовник помогает постелить простынь и расставить книги в шкафу. Грин-де-Вальд забирается под одеяло и закрывает глаза, притворяясь спящим. Похоже, ему придётся провести в этом проклятом доме ещё несколько дней, пока он не придумает план получше.Садовник слишком долго возится у шкафа. Геллерт с трудом дожидается, когда он наконец уйдёт, чтобы спокойно заплакать. Несправедливо. Это всё до невозможности несправедливо. Никто ему ни в чём не помогает, все только лезут с нравоучениями. Почему он родился таким невезучим? В книгах люди путешествуют на кораблях, ездят по разным странам, а он, как дурак, целыми днями сидит дома и слушает, как на него ворчат. И даже Анселма у него забрали, теперь и поговорить не с кем.***Раз ночью караулит садовник, бежать надо днём. Днём сложнее, повсюду снуют люди. И теперь из-за приказа отца ещё и следят, чтобы Геллерт не выскальзывал на улицу. Зато днём должен спать садовник — ночью же он бродит. И родители будут думать, что Геллерт на занятиях, значит, до вечера не начнут его искать. Днём сложнее пронести вещи. Одежду ещё можно надеть на себя в два слоя, ложки спрятать в карманы, но как быть с учебниками? Они, наверно, дорогие, новые Геллерт купить себе не сможет. А спрятать заранее за забором не получится, по ним нужно каждый день учиться.Решение приходит в голову быстро: все учебники нужно переписать. Так даже лучше: конспекты легче, чем книги, можно будет унести с собой вдобавок историю, нумерологию, прорицание и магловедение, с которыми Геллерт уже подготовился расстаться. Переписывание потребует времени, но другого выхода, похоже, нет.Геллерт принимается конспектировать каждую свободную минуту с удвоенным рвением. Иногда книги надоедают настолько, что на них невозможно больше смотреть, и Геллерт решает сосчитать в них страницы, а после нарисовать столько квадратиков, сколько десятков страниц ему осталось записать. Квадратиков получается очень много, но возможность видеть, как приближается день побега, воодушевляет.Временами отец заходит якобы помириться. Предлагает вместе погулять в саду. Да в гробу он видел совместные прогулки с отцом! Чтобы тот не кричал, приходится говорить, что много уроков. Отец хвалит. Думает, что его, отца, заслуга. Кто бы знал, как мерзко видеть его ликование. Но ничего, пройдёт время, и Геллерт за всё отыграется.Чёртовы учебники не кончаются. Оказывается, то, что выдали Геллерту — это литература всего лишь за первый год обучения из семи. А ведь Геллерту потребовалось полтора года, чтобы законспектировать их! Полтора года он поднимался из-за стола только для того, чтобы улечься с книгами в кровать, позаниматься упражнениями с учителем магического боя или поехать к родственникам — и всё ради того, чтобы переписать седьмую часть всех учеников! Даже если он перестанет спать, то едва успеет закончить до школы!Перед шестилетним Геллертом встаёт тяжёлый выбор: наступить на горло своей гордости и остаться дома до отъезда в Дурмстранг или сбежать без абсолютно всего — конспекты уже занимают слишком много места, чтобы протащить их тайком — и как-то искать способ учиться полностью самостоятельно. Как ни прискорбно, приходится признавать, что с домашней библиотекой и с учителями Геллерт быстрее станет великим колдуном и отомстит отцу. А пока дома понемногу все успокаиваются: чем больше Геллерт учится, тем меньше с ним пытаются заговорить, и жить не так тяжело. Только очень грустно без Анселма. Совсем не с кем обсудить то, что крутится в голове.***Когда Геллерту исполняется восемь, у отца появляются новые идеи, как усложнить ему жизнь: уроков игры на рояле становится вдвое больше, чем раньше, а учитель магического боя теперь тащит в любую погоду на улицу и гоняет до тех пор, пока Геллерт не упадёт без сил, особенно когда на тренировки выходит смотреть отец. Смотреть — значит возмущаться, что Геллерт ничего не умеет. С трудом удаётся оставить в расписании английский: по мнению отца, он мешает обучению действительно полезным языкам — болгарскому и норвежскому. Идею изучать английский почему-то поддержала мама. Остаётся не выдать, что этот язык Геллерту нужен не для общего культурного развития, а для того, чтобы однажды найти Дары Смерти или хотя бы бузинную палочку, стать непобедимым дуэлянтом и уничтожить отца.Вдобавок ко всему гувернёр теперь не только обучает Геллерта ?приличному поведению?, но и заставляет вести личный дневник. И обсуждать то, что там написано. Ничем хорошим это, ясное дело, не кончается. Даже в предельно сдержанных и иносказательных записях Геллерта гувернёр умудряется рассмотреть ?излишнюю гордыню? и ?неподобающее наследнику достойного семейства неуважение к родителям?. О том, чего достойно его семейство, Грин-де-Вальд предпочитает умолчать, а то ещё отцу доложат.Писать в дневнике о том, как он благодарен родителям, рука не поднимается. Даже о маме, которая, вроде, ничего плохого не делает. В итоге Геллерт полностью прекращает писать о родителях и вообще на какие-либо темы, кроме учёбы. Эта тема почти безопасна. Иногда ругают за лень, но не так, как за другое. Да и разговоров о том, что он обленился, можно избежать, если не жаловаться на усталость. Вместо этого можно писать о головной боли неясного характера.Со временем Геллерт понимает, что писать о чём-то личном изначально было очень глупо. Что он думает и чувствует, интересно одному Анселму, а гувернёр — не Анселм. Грин-де-Вальд начинает вести второй, секретный дневник, про который никто не знает. Мысль о том, что он однажды покажет этот дневник Анселму и всё с ним обсудит, помогает переживать самые тяжёлые мгновения. Но Анселма уже года четыре не видно: из-за занятий совсем нет времени побегать по дому и поискать его. Надежда в самом деле ещё когда-нибудь с ним поговорить тает с каждым днём, пока не оставляет вместо себя призрачные мечты, похожие на мечты совершить кругосветное путешествие и унаследовать всё имущество отца. Однажды это, скорее всего, случится, но так нескоро, что сейчас проще думать — никогда.В настоящий ад Геллерт попадает через несколько месяцев после своего восьмилетия: гувернёр решает, что он достаточно воспитан для совместных трапез с родителями в столовой и — это отдельный кошмар — для семейных приёмов. С возможностью спокойно поесть Геллерт прощается, очевидно, до школы: отец критикует всё, что Геллерт делает, говорит и даже то, как он смотрит. За одним столом с ним кусок в горло не лезет.Хуже отца только дядя и кузен. Раньше Геллерт видел дядю мельком, когда родители приезжали к Шлюндтам, а Джакоб в основном бросался оскорблениями. Якобы у Грин-де-Вальдов есть титул и имущество исключительно с подачки его отца, графа Шлюндта, который, как однажды выяснилось, приходится отцу Геллерта старшим братом. И всё, что есть у Грин-де-Вальдов, на самом деле законное имущество Шлюндтов, которое Джакоб обязательно отберёт, когда вступит в права наследства. Дрались они с Геллертом с раннего детства, но в детстве это быстро замечали слуги и разводили их по разным комнатам.С тех пор, как Геллерта начинают приглашать на домашние приёмы для друзей семьи, всё меняется в худшую сторону. Мало отцу натаскивать Геллерта показательно играть всё более сложные вещи на рояле. Раз Джакобу исполняется одиннадцать и он в этом году едет в Дурмстранг, нужно устраивать дуэли с ним. Так ещё и дядя беспрестанно намекает, что ему все тут должны. Без него, всеобщего благодетеля, все умерли бы от голода или усталости, работая в шахте.Почти весь приём Геллерт просидел в полусне — по-другому это наискучнейшее мероприятие он бы не пережил. Под монотонный бубнёж взрослых, прерываемый вежливыми смешками, было так приятно представлять себе далёкую поездку с Анселмом. Например, на поезде. Геллерт никогда не видел настоящих поездов, но много про них читал. Идея ехать куда-то много дней под стук колёс выглядит, как крайне интересное приключение. Всегда жаль, когда из фантазий о путешествиях выдёргивают, а на первую совместную тренировку с Джакобом идти хочется меньше, чем на казнь. Цветущий летний вечер, в меру тёплый, синий и стрекочущий, совершенно не радует. Родился бы Геллерт в деревне, в бедной семье, тогда гулял бы целыми днями по лесу просто так и не знал бы забот. А приходится терпеть кузена. Этот дикарь и бегает лучше, и отжимается больше раз, и успевает между делом похвастаться, что его родители отпускают погулять по городу и выделяют ему средства на личные расходы. Врёт, наверно, как все. Не бывает такого. Геллерт без родителей, с одними только слугами, ни разу за пределы сада не выходил, и денег ему никогда не давали. С чего вдруг кузену будут давать, чем он лучше?Учитель вручает им обоим по длинной палке, похожей на волшебный посох. Дурное предчувствие, давящее на грудь с самого утра, изо всех сил требует, чтобы Геллерт уходил прямо сейчас, любой ценой. И руки не хотят слушаться. Усталость едва позволяет дойти до своего места и встать в стойку. Давно Геллерт не чувствовал себя до такой степени вымотанным, а ведь тренировка не окончена.Джакоб встаёт напротив, долговязый уродец с прилизанными и словно грязными чёрными волосами. Скалит кривые зубы, которые наверняка мысленно уже вонзает Геллерту в глотку. Грин-де-Вальд заставляет себя собраться, выкинуть из головы все дурные предчувствия и сосредоточиться на драке. Пальцы сжимают гладкое дерево. Пусть на домашних дуэлях используют не посох, а подобие, чуть меньшее по размеру и без магии, Грин-де-Вальд убьёт кузена и отправит его прямо в ад, если это мифическое место существует.Джакоб атакует первым, до сигнала к началу дуэли, и успевает заехать Геллерту палкой по лбу, прежде чем его начинает учитель:— Герр Шлюндт, пожалуйста, вернитесь в исходное положение и не выпрыгивайте раньше времени.— Ты мне не указывай, сам знаю, — огрызается Джакоб, но просьбу выполняет.Грин-де-Вальд сжимает зубы и сверлит взглядом лицо Джакоба. Он покажет этому идиоту, как рядом с Геллертом палкой махать.Со второй попытки Грин-де-Вальду удаётся атаковать первым. Вот только палка прилетает не в кузена, а в его палку. Кузен то отскакивает, то выставляет блок, так ещё и атакует в ответ. Разозлённый Геллерт, увлечённый нападением, про защиту забывает, и кузен попадает ему то по плечу, то по голове.— Герр Шлюндт, в Дурмстранге по голове не бьют! — делает замечание учитель. — Если вы совершите эту ошибку снова, мне придётся остановить дуэль.— Ты меня не учи, ты тут за деньги работаешь! — отвлекается Джакоб, и Геллерт уличает момент, чтобы ударить его по кисти руки.Кузен воет на весь сад:— Да ты что себе позволяешь, мелкий?!Пока он болтает, Грин-де-Вальд выбивает палку у него из рук. Шлюндт выходит из себя, отнимает палку у него и принимается так остервенело махать ею, что Геллерт предпочитает удрать, пока цел. Кузен швыряет оружие в сторону и бросается за ним. Грин-де-Вальд краем уха слышит, как подошедший дядя останавливает учителя:— Не лезь, пусть сами разберутся, это же мальчишки.Силы оставляют Геллерта раньше, чем кузена, и ничего не остаётся, кроме как принять бой. К счастью, они добежали до неосвещённой части сада, и никто этого не увидит. Грин-де-Вальд решает бить первым и замахивается кулаком, но до носа Шлюндта не достаёт. Зато тот до его челюсти достаёт и едва не сворачивает голову ударом. Придя в себя за пару секунд, Геллерт пинает его в колено и, пока тот снова отвлекается на вопли, хватает за рубашку около подмышек и тащит вниз. Со второй попытки удаётся повалить Джакоба на землю, но тот утаскивает Геллерта за собой, садится сверху и бьёт в нос.?Мне конец?, — едва успевает подумать Геллерт. Шлюндт его убьёт. А не убьёт, так испортит лицо, и быть ему уродом.— Знай своё место, Грин-де-Вальд, — надменно бросает Шлюндт, бьёт его в скулу и встаёт.Голова гудит и дышать тяжело. Шевелиться не получается, только моргать, глядя сквозь слёзы на то, как на вечернем небе звёзды танцуют, переливаются и сливаются в узоры. Гнев требует немедленного подняться и убить кузена, не важно, как, но всё, на что Грин-де-Вальд способен, приподняться на локтях и немного повернуть голову. Болит всё, до того невыносимо, что хочется просто сдохнуть, чтобы ничего не чувствовать. Геллерт не помнит, как он встал и добрался до дома.***К тому времени, когда учитель заканчивает приводить Геллерта в порядок зельями и заклинаниями, наступает ночь. Сна ни в одном глазу: злоба распирает и руки чешутся отлупить кузена прямо сейчас, хоть и понятно, что не выйдет. На языке мерещится привкус крови, и нос болит, будто ещё не зажил. Негодование не даст заснуть всю ночь, так бывает каждый раз, когда Геллерта выводят из себя вечером. Но сегодня к негодованию примешивается отчаяние позорного поражения: мало того, что Джакоб его побил, так ещё и унизил. Свою заплаканную рожу так вообще в зеркале видеть не хочется. И ведь дядя всё расскажет отцу, не удержится, похвастается. Теперь хоть дома не появляйся. Что делать — не ясно. Бежать из дома? Глупо. Но ещё день такой жизни — и Геллерт сойдёт с ума. Ему уже начинает постоянно сниться война. Как он кого-то пытает и убивает, как умирают от чужих рук люди вокруг него.— Вы знаете, где спальня Анселма? — решает спросить он и откладывает в сторону примочку, которую держал у челюсти.Как же жалко звучит его обиженный голос.— Герр, вам не следует туда ходить, — качает головой учитель и убирает склянки обратно в шкаф. — Фрайхерр будет крайне недоволен.— Что изменится? — криво усмехается Геллерт и переводит взгляд в окно. — Он всегда недоволен. Всем.Горло опять перехватывает подступающим плачем. В кого Геллерт превращается? Всё, что он делает в своей жизни, — рыдает на радость тем, кто старается его замучить. Или валяется, еле живой от усталости. Или всё сразу. Естественно, что ни у кого нет причин его, слабого и сопливого, любить. Но за что его с такой силой ненавидят? Кому он успел причинить зло?— Хорошо, — учитель переходит на шёпот и оглядывается, будто здесь, в его маленькой комнате, может прятаться лазутчик. — Я покажу. Но не говорите громко. У вас будет пятнадцать минут. — Идём, — так же, шёпотом, приказывает Грин-де-Вальд.Если есть хоть ничтожная вероятность ещё раз увидеть Анселма, она стоит того, чтобы рискнуть. И потом можно будет снова приходить. Редко и осторожно, но это же Анселм! Геллерт отдал бы всё своё наследство, чтобы вернуть его.Стук ботинок по деревянному полу кажется грохочущим, способным перебудить весь этаж. Учитель останавливается, ещё раз пересчитывает двери и легко толкает одну из них. Поверить в своё счастье страшно до боли в груди. Геллерт прокрадывается в тёмную комнату, предельно осторожно запирает за собой дверь, садится на край узкой кровати слуги, кладёт руку ему на плечо и шёпотом произносит:— Анселм, это я.Слуга ошалело таращит светлые глаза, которые в темноте кажутся серыми, и несмело кладёт ладонь на кисть Грин-де-Вальда.— Приснится же такое… — сонно бормочет он, закрывает глаза снова, но в следующее мгновение подскакивает с кровати и кланяется. — Простите, герр. Не ожидал вас увидеть. Вы так выросли. Неясное острое чувство, которое лучше радости, лучше всего, что когда-либо ощущал Геллерт, проскакивает искрой по позвоночнику и туманит разум. Грин-де-Вальд берёт Анселма — своего Анселма — за руку, тот опускается на колени, и от эйфории перехватывает дыхание. Впервые за много лет Геллерту просто безусловно хорошо. Он крепко обнимает Анселма за шею и утыкается носом в его тёмно-рыжие волосы, пахнущие, как прежде, табачным дымом и средствами для уборки. Это его Анселм, кто бы ни говорил, что всё в доме принадлежит отцу.— Давай сбежим, — всплывает забытая вроде бы мечта. — Мне всё равно, что у тебя нет денег. Мне ничего не нужно, кроме тебя. Я не могу тут больше жить.Анселм гладит его по спине и тяжело вздыхает:— Простите, герр, я не могу отсюда уйти. Но вам не всегда будет плохо. Подождите ещё немного. Вы закончите школу, и жизнь станет другой, вот увидите. Только, прошу вас, доживите до этого дня и не лишитесь наследства. Ваш отец, как все люди, смертен.Утешение слабое: Геллерт читал много книг, где у персонажей были мерзкие родственники, которые заняты исключительно тем, что отравляют жизнь домашним. Часто эти родственники если не переживали своих детей и внуков, то успевали увидеть их в преклонном возрасте. Однако после школы Геллерт сможет пользоваться волшебной палочкой, что открывает богатые возможности, которые пока сложно себе представить.— Один ты не говоришь, что он хороший и любит меня, — грустно усмехается Геллерт и гладит Анселма по лицу. — Почему больше никто не понимает, какой он гад?— Они не хотят понимать, обманывают вас, чтобы обмануть себя, — объясняет Анселм и прислоняется щекой к его ладони. — Страшно осознавать, что твоя жизнь в руках тирана и с этим ничего нельзя сделать. Хочется уверить себя, что всё не так плохо. Это спасение. Только у вас хватает смелости смотреть правде в глаза, но ваша смелость дорого обходится вам.Он говорит что-то непонятное. Какие дурманящие отравы нужно принять, чтобы обмануться и поверить, что отец добрый? Геллерт не припоминает за собой усилий по осознанию его истинной натуры. Всё отвратительное в нём лежит на поверхности. Но приятно, что Анселм решил польстить.В дверь негромко стучат. Нужно идти. Пятнадцать минут пролетели, как одно мгновение.— Я ещё приду, — обещает Геллерт и целует Анселма в лоб.Отпустить его — всё равно что умереть. Будь воля Геллерта — он бы ходил сюда каждую ночь. Жаль, что это так опасно.— Будьте осторожны, герр, — просит Анселм, глядя в пол.***Буря эмоций после разговора с Анселмом не даёт Геллерту по-настоящему заснуть до утра. От пьянящей радости будто искрится кровь и звёздочки перед глазами. На фоне стен спальни, слабо освещённых луной, и касающихся теней деревьев мерещится другая жизнь, где Грин-де-Вальд живёт в замке, в горах, и ему служит Анселм, который теперь точно никуда не денется. Пусть эта сказка не может сбыться, в неё хочется верить, как в спасительный самообман, как маглы верят в легенды о выдуманных богах.После видений об Анселме и утром вставать легче, чем обычно. А после тренировки, во время завтрака, мама сообщает чудесную новость: отец предложил съездить к портному и заказать для Геллерта новый костюм. Судя по хитрой улыбке, это она уговорила отца выделить деньги. Хочет, значит, утешить после дуэли с Джакобом. Отец даже не ворчит. Не день, а праздник.Поездки к портному — всегда целое событие. Отец обычно остаётся дома, и едет Геллерт с мамой. Сначала портной долго показывает свой альбом с вырезками, где у него собраны картинки с самыми модными нарядами, образцы тканей и пуговиц, что само по себе увлекательно. Потом можно погулять по городу, посмотреть красивые места, зайти в ресторан, а если повезёт, то ещё в театр или в филармонию. Целый день никаких уроков, поучений и криков. Аж жить хочется.***Дрожки останавливаются недалеко от морского порта Киля, и Геллерт с чемоданом в руках выходит на мостовую, до сих пор не веря, что одиннадцать долгих лет жизни в Мюнхене миновали, и теперь до свободы остаётся всего лишь несколько шагов по набережной. Жаль, не удалось найти момент проститься с Анселмом, но можно представлять, что на каникулах он каким-то чудом покажет Анселму свой дневник и всё обсудит.На волнах покачиваются магловские суда со спущенными парусами, не такие величественные, как Геллерт представлял себе по книгам и картинкам. Корабль Дурмстранга затмит их всех — это невозможно подвергать сомнениям. Отец что-то бормочет о том, что не надо терять голову и забрасывать учёбу, якобы поначалу после домашнего обучения будет легко, но стараться необходимо не меньше. Ну уж нет, Геллерт больше не позволит заставить его днями напролёт сидеть за книгами. Он будет колдовать при помощи палочки и посоха, как настоящий волшебник. В сиянии наполненного приключениями будущего меркнет то, что палочка Геллерта похожа на корягу из леса, жить придётся не в отдельной комнате, а на жилом этаже, рассчитанном на сорок мальчиков, а форма скучного серого цвета, который Геллерта совершенно не красит. Такие мелочи не помешают ему любить школу, о которой он мечтал одиннадцать лет.Корабль в самом деле превосходит все ожидания. Огромный, грозный, с мачтой до самого неба — он вырывается из-под воды стремительно, как дракон, и расправляет белые крылья-паруса с алым двуглавым орлом. Когда на причал опускается длинный деревянный трап, Геллерт с трудом удерживается от того, чтобы сразу броситься бежать. Нет, он не будет шумной мартышкой, как Джакоб, который вдалеке опять переругивается с дядей, дёргает слуг и роется в своих вещах. Осеняет подогревающая азарт догадка: в Дурмстранге можно будет найти Джакоба на зарядке и побить уже посохом! Грин-де-Вальд дожидается, когда объявят посадку первого курса, и важно поднимается, не оглядываясь. Свершилось. Теперь всё плохое позади. Останутся только трудности, которые вполне можно преодолеть.***Первым же вечером первокурсников зовут во внутренний дворик. Почему-то раздельно по месяцам рождения, с интервалом в полчаса. Грин-де-Вальд как родившийся в январе идёт первым, спросить, что там будет, не у кого. Велят взять посохи, что сначала наводит на мысль о дуэлях. Не слишком воодушевляющую. Геллерт, конечно, слышал об обязательных ежедневных тренировках, которые завершаются драками, но надеялся не получить по лицу сразу по прибытии.На улице профессор магического боя просит сложить посохи в стороне и выстроиться в шеренгу, что настораживает ещё больше. Кузен ещё в Мюнхене отучил Геллерта любить рукопашные бои.Объяснение основ строевой подготовки ненадолго успокаивает. С шагами и построением у Грин-де-Вальда проблем нет, зато другие первокурсники смешно топчутся на месте, не зная, как и куда крутиться. Тревога снова подступает, когда профессор отдаёт команду построиться в две шеренги друг напротив друга.— Ты, — профессор указывает на Геллерта, шагает через строй, останавливается напротив здоровенного мальчишки глуповатого и добродушного вида и показывает на него тоже, — и ты. Идите сюда.Грин-де-Вальд косится на широкие ладони противника и сглатывает. Свернёт, сволочь, шею, если дотянется. Значит, не должен дотянуться.Профессор выводит их из общего строя и говорит сначала Геллерту:— Бей.Грин-де-Вальд прицеливается, замахивается и бьёт со всей силы в подбородок. Воспользоваться преимуществом первого удара, увы, не выходит: противник отшатывается, и кулак пролетает как-то смазанно.— Теперь ты бей, — командует профессор противнику.Тот виновато смотрит и пытается толкнуть Геллерта в плечо, но тот перехватывает его руку.— Ты, — поворачивается профессор к Грин-де-Вальду. — Только не в голову.Получается, не в нос. Тулупы у них толстые, вряд ли будет толк, но… Геллерт с разворота впечатывает кулак куда-то между животом и грудью. Противник сгибается, охает и поднимает непонимающие обиженные глаза. Но не защищается и не нападает в ответ.— Чего стоишь? — окрикивает его профессор. — Не видишь, этот мелкий тебя убивает?Противник сопит и хмурится. И всё так же недвижимо стоит.— У тебя есть сестра? — интересуется профессор.— Младшая, — бормочет под нос противник.— Представь, что этот хмырь, — указывает профессор на Геллерта, — на неё напал, сломал любимую куклу и оттаскал за косички. Что ты с ним сделаешь?Грин-де-Вальд оскорбляется: с какой стати ему приписывают манеру бить девочек? Но времени возмутиться вслух не дают. Противник звереет на глазах и налетает, остервенело размахивая огромными кулаками. Геллерт уклоняется и выгадывает момент, чтобы зайти снизу и ударить в корпус, но вскоре поскальзывается на мокром осеннем снегу и падает. Противник успевает пнуть его в бедро, прежде чем учитель объявляет конец драки. Неловкие извинения и предложение помочь подняться Грин-де-Вальда не успокаивают совершенно. Он сам вскакивает на ноги и демонстративно чёткими шагами возвращается в строй. Пусть не думают, что боль способна помешать ему ходить. Его никто не сломает.Студентов вызывают одного за другим, и Геллерт с удивлением обнаруживает, что почти никто не готовился дома, все машут руками и ногами беспорядочно, как утопающие. Уязвлённая поражением гордость ликует: он будет лучшим. Пусть попробуют в нём усомниться.Обучение основам дуэлей на волшебных посохах проходит скучнее: учитель вызывает каждого против себя и долго что-то объясняет перед каждым ударом. Почти всё это Геллерт уже читал, остаётся вспомнить. А того увальня, что дерзнул в первый день испортить ему репутацию, Грин-де-Вальд ещё найдёт завтра утром и мало ему не покажется.***Перед сном Грин-де-Вальд забирается на второй ярус кровати с пером и дневником, вырывает страницу и начинает письмо:Дорогой Анселм!Отправить, конечно, не выйдет, камердинер отца пересечёт любые попытки по-настоящему связаться с Анселмом, но пальцы сами тянутся написать хотя бы в пустоту.Я добрался до Дурмстранга. Тут очень красиво: горы, озеро и снег. Я бы хотел побывать тут с тобой и утешаюсь только тем, что ты тоже учился в этой школе.На корабле я познакомился с мальчиком из Норвегии, его зовут Рагнар. Мы немного поиграли с посохами, а потом много разговаривали. Нас поселили на один жилой этаж. Он почему-то спросил, чистокровный ли я волшебник, но отказался смотреть родословную, хотя я могу нарисовать.В столовой давали картошку и рыбу. Я ел только рыбу. Кости вытащил руками, а пожарил заклинанием. Немного подгорело, но я съел.Вечером у нас была первая тренировка. Я по-дурацки поскользнулся и меня побили. Противник был громадным, выше Джакоба. Это нечестно: мне постоянно приходится драться с теми, кто длиннее меня. Когда это кончится?Здесь весело, но очень тебя не хватает. Почему-то страшно спать на одном этаже с кучей людей, хотя в одиночку у меня куда больше шансов быть съеденным какой-нибудь там горной караконжалой. Кажется, если бы со мной был ты, то всё было бы хорошо.Перо замирает над бумагой. Что ещё добавить? ?Если бы со мной был ты, то всё было бы хорошо?, — в эту мысль можно заключить всё, что Геллерт хочет сказать Анселму.Грин-де-Вальд сворачивает не подсохшее письмо и прячет под подушку. Засыпать рядом с ним теплее.А на утро сжигает. Потому что никогда не отправил бы, даже если бы ничего не мешало. Не позволил бы узнать о своём поражении и своей слабости.