Часть вторая. Глава 22. Возвращение домой. (1/1)

Бошервиль за столько лет практически не изменился. Он остался таким же маленьким городком под Руаном, в котором почти все забыли семью Монсиньи и их трагическую историю, достойную красоваться в сборниках Шекспировских трагедий. Поэтому никто не обращал внимания на высокого худого человека в чёрном, который тёмной тенью шёл мимо домов, держа в руке достаточно увесистый саквояж. Изредка хоть кто-то оборачивался ему вслед, и то, только чтобы удостовериться, что это живой человек, а не плод воображения.Путник искал нужный дом, внимательно всматриваясь в каждый из встречавшихся ему на пути. И вскоре его поиски увенчались успехом. Пройдя через небольшой ухоженный палисадник, он остановился возле двери дома с бежевыми стенами. В нём только в одном окне горел тусклый свет лампы, отчего сразу было понятно, что он не пустует.Рука, затянутая в чёрную перчатку, коротко и сдержано стукнула по двери. По ту сторону раздался шорох и быстрые шаги. Щёлкнул затвор и на пороге показалась невысокая женщина, морщины на лице которой говорили о том, что она живёт уже очень долго, и что она видела много несчастий за свою жизнь. Несмотря на её преклонный возраст, она держалась достаточно уверенно, а её серые глаза всё ещё обладали проницательностью. Подняв голову и пристально посмотрев в наполовину закрытое плотным бежевым шарфом лицо человека в чёрном, она добродушно улыбнулась.— Ты мог бы и предупредить, Эрик, что приедешь, — произнесла она, позволяя мужчине зайти в дом.— Я отправлял Вам письмо, Мари. Разве оно не пришло?— Нет, никакого письма я не получала, — дверь за спиной Эрика негромко хлопнула, после чего щёлкнул затвор. — Что-то случилось? От тебя давно не было никаких вестей.— С чего Вы взяли, что у меня что-то случилось?— C тех пор, как ты покинул дом своей матери, ты крайне редко сюда возвращаешься. Господи, я даже не знаю, где ты живёшь сейчас, — женщина прошла мимо Эрика, который тем временем снял с себя шляпу и уже начал стягивать с лица шарф. В присутствии Мари он мог находиться совершенно спокойно без маски или чего-то другого, что могло частично или полностью закрыть его уродливую физиономию, ведь она знает его с самого детства. Её уже подобным отвратительным зрелищем совершенно не испугать. Эту женщину могли напугать, разве что, пауки.В доме ничего не изменилось с последнего приезда Эрика. Вся та же самая старая мебель, всё те же самые родные стены, которые неприветливо встречали его. Мужчину периодически неприятно передёргивало от воспоминаний из детства, которые являлись для него далеко не самими приятными. И, увы, совершенно спокойно вычеркнуть их из памяти было не возможно. Даже если бы Эрик этим озадачился и попытался забыть своё прошлое, он просто бы не смог этого сделать.Перехватив в руке саквояж, Призрак недоверчивым взглядом обвёл прихожую. Паранойя, порождённая долгими годами, проведёнными здесь в детстве, заставляла подозрительно относиться ко всему, что находилось в этом доме. Эрик мог поклясться, что ещё немного, и он начнёт слышать кажущийся ему голос его матери, леденящий кровь и заставляющий паниковать.— Я живу в Париже. Но, возможно, вскоре меня и там не будет, — уклончиво ответил Призрак, проходя следом за женщиной в просторную гостиную комнату, в которой тихо потрескивали дрова в камине. Мужчина устроился в одном из старых кресел, пристроив саквояж у своих худых длинных ног. Когда-то кресел было четыре, пока Эрик не решил обставить свой подземный дом. Для этого он позаимствовал несколько вещей из материнского гнезда. Всё равно Мадлен больше некоторые вещи ни к чему.— В Париже? Господи, мальчик мой, почему же ты собираешься покинуть этот чудесный город? Неужели ты надумал вернуться сюда, в Бошервиль? - недоумевала женщина.— Нет, не надумал, — едва приподнял уголки тонких, едва заметных губ, Эрик. Его всегда забавляло то, что Мари относится к нему, как к собственному сыну. Отчего-то всё, что касалось семьи, его забавляло, будто не было тех долгих лет угнетения, когда практически все относились к нему, как к какому-то зверёнышу, которого бы охотнее убили, чем приласкали. Устроившись в кресле, стоявшем возле окна, — Я собираюсь покинуть Париж по совсем иной причине.— По какой же? Ну же, Эрик, скажи.Мари с нескрываемым любопытством, приятно омолаживающим её лицо, испытывающе глядела на мужчину. Но тот молчал. Только его золотые глаза хитро поблёскивали, а на уголки губ едва приподнимались в подобии улыбки. Эрик сейчас больше напоминал ребёнка, который знает такой секрет, наверняка интересующий взрослых, но который он хочет скрыть от остальных, чтобы растянуть удовольствие от интриги. Но всё же его молчание не было вечным.— Я женюсь, — коротко и просто ответил он.Этого ответа было вполне достаточно для женщины. Для неё это была самая лучшая новость за последние несколько десятков лет. Да, может, Эрик не был её родным сыном, но радовалась она за него совершенно искренне. Она и поверить себе не могла, что доживёт до такого события.— Боже мой… Мальчик мой, так ты женишься! — воскликнула она, прижав кофейник к себе. — Неужели… И кто же эта девушка? Почему ты не с ней приехал?После этих вопросов, Эрик как-то неопределённо посмотрел в окно, ещё не занавешенное плотными тёмно-малиновыми шторами. Взгляд его золотых искр выглядел так, будто он хочет кого-то увидеть по ту сторону дома, увидеть знакомый силуэт, проступающий из темноты. Но, увы, за оконным стеклом было видно лишь виднеющиеся тёмные кусты роз, которые летом распускали всегда бледно-розовые бутоны.— Она самая настоящая живая невеста… Но она пока не может приехать. Вернее, она приедет. Обязательно приедет. Я ей верю. А моё доверие слишком дорого стоит, чтобы терять его просто так.— Но всё же почему вы приехали не вместе? — недоумевала Мари, подойдя к тёплому камину и подбросив в огонь несколько поленьев. Она часто бросала немного обеспокоенный и в то же время радостный взгляд на Эрика, который, на удивление, был совершенно спокоен. Его глубоко посаженные глаза часто смотрели то в окно, то на едва затянувшийся шрам, разрезающий красной полосой правую кисть, освобождённой от перчатки.— Так нужно было, — уклончиво ответил мужчина, причём было заметно, что сказал он это так, будто ему и вовсе не хотелось уточнять причину. — Но скоро всё будет в порядке. А сейчас… Сейчас я лишь могу рассказать, что послужило причиной моего отъезда. Но прежде я бы хотел выпить чего-нибудь. Если, конечно, Вас это не затруднит, Мари.