Глава четырнадцатая. (1/1)

Аллея победы* привлекла Гарри, как только он ступил на трассу. В глазах заблестело, когда в памяти стали резво воспроизводиться лучшие воспоминания времён его бесконечной череды побед на гонках: как он снимал шлем, выскочив из болида, отбрасывал его в сторону и падал на пылающий от заезда грув, сжимая в пальцах куски отлетевших шин. Внутри распирало от гордости, в голове крутилась лишь одна мысль — мать снова увидит его по телевизору. Тогда он вставал, улыбался прямо в камеру и кричал, кричал не пойми что, это был голос счастья, вопль свободы.Сейчас же, перед следующим турниром с Чарльзом Кохом, мысли его были затуманены. Его сводило с ума от идеи соревноваться с этим бесчинствующим индюком, купившим место на ?Большой шлем?, куда Стайлс готовился весь предыдущий год. Взгляд метнулся к Адольфо, стоящему на балконе. Он уже приготовился к сегодняшнему званому ужину, где соберутся все сливки общества. Старый мужчина, но подтянутый и не по годам хорошо выглядящий, явился в особенном костюме, который носил наверняка только по таким дням и выглядел очень трогательно. Высокий воротничок придавал ему непривычный оттенок скромно-беспомощной представительности. Он и перчатки прихватил, и тросточку на локоть подвесил. Стайлс заулыбался по-детски, когда тренер спустился к нему, встав вплотную. Адольфо окидывал Гарри странным взглядом, все ещё стараясь привыкнуть к мысли, что его парень уже стал мужчиной. Схватив Гарри за плечо, Адольфо рванул подкачанное тело гонщика к себе в объятья. — Адольфо... я немного не понимаю, что ты сейчас делаешь, — пробубнил Гарри, чуть присев и уткнувшись носом в пиджак тренера, пахнущий лимоном и кориандром.— Я просто бесконечно горжусь тобой, мой мальчик, — уж слишком сентиментально заговорил старик. Казалось, он сейчас разрыдается. — Посмотрел сегодня, как ты катаешься, и слов не нашёл. — Ты доволен? Тебе понравилось? — оторвавшись от Адольфо, спросил Гарри, загораясь возбужденным ожиданием. Сильными руками он упёрся в плечи тренера, не собираясь выпускать его, пока тот не ответит.Адольфо улыбнулся, смахнув выбившийся локон из растрёпанной композиции кудрявых волос. — Доволен, Гарри. Всегда был, — неожиданно нахмурившись, тренер вдруг замолчал. — Но я не желаю слышать вопрос об одобрении, Гарри. Твои успехи и падения не требуют чьего-то одобрения или похвалы. Довольствоваться всем этим, в первую очередь, должен ты сам, — Адольфо знал, что его мальчик никогда не был доволен своими успехами; победы возлагал лишь на тренера и мать. То, что эти двое невероятно важных персон в жизни Гарри сыграли немалую роль — понятное дело, однако упорство и бескорыстный труд всегда были задатками усердной работы самого Стайлса. Гарри устало вздохнул, усевшись на траву напротив грува. В руке он держал пружинистую шину, то сжимая ее, то разжимая. Он думал о словах тренера, осознавал, что Адольфо, как всегда, прав. Гарри никогда не отдаёт самому себе отчета в том, что успешен. Это кажется невероятной роскошью.Тренер и не думал стоять, прямо в выглаженном чёрном костюме с бархатным тиснением уселся рядом со своим мальчиком, заметно погрустневшим. Тренер знал, что Гарри именно такой человек. Такие люди не умеют быть одни; чуждые потребности в духовном одиночестве, они боятся его, цепляясь за хоть какую-нибудь одностороннюю любовь или ненависть, которую в непостижимой приверженности к схематизму очень скоро превращают в привычку. Они зависимы от одобрения. Одобрения или отрицания, неважно. Таким людям нужна реакция, без неё они не жильцы. — Странно все это, — заговорил Гарри, глянув на небо, затуманенное синевой ночи. — Ведь нашу жизнь определяют не могучие и шумные события, а мелкие, почти незаметные. — Например, сегодняшний грандиозный вечер и наша с тобой посиделка на траве?— Именно, — усмехнулся Стайлс, взглянув на тренера. — Такое ощущение, словно под этой будничной жизнью вершится ещё какая-то другая, тайная, и все наши представления о жизни — нечаянная параллель.— У тебя температуры нет случаем? — Адольфо приложил руку ко лбу мужчины. — Да нет, — отмахнулся Стайлс, рассмеявшись. — Дело в другом. — Это все она, верно? — Что?! Она? — вскинув бровь, оскалился гонщик. — Юная Клерфэ, та брюнетка с голубыми глазами. — Ерунду какую-то говоришь, — вскочив с места, Стайлс подобрал шлем и двинулся в сторону раздевалки, перекинув через плечо кожаную куртку с вышивками рекламы. — Я ей в подметки не гожусь.С этими словами мужчина скрылся за дверью, оставив улыбающегося Адольфо одного. Тренер ощутил неожиданный прилив счастья, услыхав Гарри. Он знал, что женщины особого сорта оставляли в душе Стайлса неизгладимое впечатление. Такого ещё не было. И тот факт, что даже он сам признает поражение пред столь прекрасной женщиной, лишь в очередной раз доказывает, что в Гарри осталась, хоть и мало, но осталась человечность. Лилиан спустилась с главной террасы в сад, уставшая от гула и бесконечного звяканья бокалов шампанского. За домом были две оранжереи с орхидеями, аквариумы и лабиринт. Она проходила по бесконечным извилистым дорогам кустарников, различая летние цветы, усеявшие ветви. Рядом был пруд, где плоские рыбы с бензинного цвета плавниками шныряли в воде туда-сюда; винно-красные цихлиды, спасаясь от круглых иглобрюхих рыб, увлекали за собой цветных улиток. Почти невидимые, стояли средь водных растений прозрачные, как стекло, ланцетники. Девушка наслаждалась красотой вечера, предвкушая последние часы безмятежности перед тем, как вновь придётся вернутся в суровую реальность имения Клерфэ. Она ловила себя на мысли, что уже вошло в привычку сбегать из дома, прячась от обязанностей в баре, в Онфлере с Гарри, на этом чудном вечере. Реальность сгущалась, словно грозовые облака, и Лили больше всего боялась, что молния ударит в неё — в одиноко стоящее дерево посреди пустого поля. — Лилиан? — девушку окликнул хрипловатый прокуренный голос Чарльза, что только вышел из зарослей канн, прямо-таки красивых и необычайных по форме.— Чарльз, — выпалила девушка, не шевельнув ни мускулом на лице. Ей не в радость лицезреть этого балагура после случая в ее имении. К Коху девушка отныне испытывала исключительно презрение, что при виде мужчины разрасталось в необъятных размеров снежный ком.— Ты здесь одна. Никто не заплатил за сопровождение тебя? — Ты жалок, Чарльз, — отмахнулась от обидных слов девушка, двинувшись в сторону дома, где галдели собравшиеся гости.Но Кох не унимался, шёл по пятам, продолжая разбрасываться колкими фразами. Его самолюбие тешилось после неожиданного удара в спину, когда в День Любви он приехал к Клерфэ в имение поздравить, а встретил в стенах дома полураздетого противника — Гарри Стайлса, которого Чарльз просто на дух не переносил. Во-первых, потому, что он моложе; во-вторых, он осознавал, что в одном мизинце Стайлса больше таланта, чем во всем нем. И теперь Лилиан — единственное слабое звено, в которое Чарльза можно кольнуть; Юная Клерфэ — его ахиллесова пята, так он в неё влюблён. Кох решил расправиться с чувствами самым легким путём — раздавить сам объект вожделения. Потому он все же девчонку догнал, дернул за руку, заставив взглянуть ему в глаза. — Да как ты смеешь отворачиваться? — От тебя несёт алкоголем. Пусти меня, — зашипела девушка, выдернув руку. — Прекрати преследовать меня.— А кому можно? — Я не понимаю тебя. — Стайлсу можно, да? Этому британскому идиоту, — Кох вновь рванул к себе девушку, чуть не повалив на землю. Агрессия в миг зародилась в Клерфэ, она попыталась оттолкнуть от себя мускулистого мужчину, явно выпившего лишнего. Но у неё все не выходило, и когда Чарльз это наконец понял, то, дьявольски ухмыльнувшись, потащил Лили в лабиринт. — Отпусти меня, подонок! — закричала девушка в надежде, что ее услышит хоть кто-то. Кох неодобрительно покачал головой, заткнув ей рот жаккардовым платком и затолкав всё-таки в запутанный лабиринт, из которого, казалось бы, нет выхода. Когда Чарльз дотащил ее достаточно глубоко, чтобы никто не смог расслышать воплей, толкнул ее, заставив упасть на мокрую от полива траву. Лилиан продолжала бороться с ним, потому попыталась встать, но, наступив на длинный подол платья, споткнулась, вновь упав.— Твоё шоу, конечно, очень забавно, — рассмеялся Чарльз, возвышаясь над девушкой. — Но у меня на тебя, дорогая, иные планы, — дьявольская ухмылка, всплывшая на лице мужчины, заставила Лили сжаться и впервые испытать животный страх. Мужчина рванул девушку за подол платья, так она оказалась прямо под ним. Затем, схватив тонкие кисти, Чарльз поднял ее с земли, вновь рассмеявшись теперь же над грязным платьем.— Ты похожа на служанку, — копна пышных волос растрепалась, но макияж все ещё успешно держался. — Меня бесит твоя идеальная помада... наверное, стоит ее немного подправить. — Нет... — Кох злостно и с диким желанием, что копилось в нем долгие годы, впился в мягкие сладкие губы Лили. Попытка протолкнуть язык в рот не удалась, тогда он, издав рык, толкнул хрупкое женское тело к густому ряду кустарника, практически вонзив в девушку острые ветви, отчего она закричала от боли. И воспользовавшись этим моментом, он вновь попробовал протолкнуть язык.— Ты не представляешь, как сильно я люблю тебя, Лилиан Клерфэ, — прошептал он, не рассчитав силы, сжав талию. Рука мужчины ловко залезла под платье, отчего по телу девушки пробежался табун мурашек. Когда Чарльз впивался в уже растрескавшиеся губы и шарил под юбкой, Лилиан думала совсем о другом. Она вдруг вспомнила слухи о Кохе, коими пестрили обложки желтых изданий: что он насильник, что любит выпить и часто домогается красивых леди. Сейчас Коха соперничество привело к столкновению и комплексам, они обрушились именно на неё. И ей почему-то стало жалко мужчину. Он как море: на поверхности бурлит, волнуется, но стоит погрузиться в пучину души — и налицо неизменность важнейших человеческих чувств. Лилиан неожиданно подумала о смерти, ведь Чарльз может убить ее прямо сейчас. Но ей не стало грустно от этой мысли, ведь когда человек умирает, людям это только кажется. Он все ещё жив в прошлом, так что очень глупо плакать на похоронах. Все моменты прошлого, настоящего и будущего всегда существовали и будут существовать. Ей было грустно, оттого что умрет ее физическое тело именно здесь. В чертовых кустах.И каково было ее облегчение, когда, открыв глаза, она не ощутила неприятных прикосновений Коха. Он отшатнулся в сторону, закрыв руками нос, откуда хлестала кровь. Бешеное сердцебиение словно закупорило уши и проявило путаницу в голове. Девушка на мгновение взглянула на Гарри, стоящего чуть поодаль и кричащего на стонущего Чарльза, затем резко рванула за первый встретившийся поворот, скрывшись в бесконечном лабиринте. Стайлс успел заметить лишь выпавший из кармашка платья золотой кулон. Подобрав его, он помчался за девушкой, оставив Чарльза одного со сломанным носом.