8 : Неправильное время (1/1)

Она ждала, пока Пандура снимет верхнюю одежду в передней. Не расцепляя рук, Она разглядывала Франца, и таким впервые его увидела. За минувшие годы он значительно изменился: сильно похудел, посерел и покрылся морщинами, пока еще не глубокими. Волосы Пандуры были все еще темными, как кора дуба, и густыми, седина их пока не трогала. Женщина провела гостя в кухню. Там они сели за стол.- Моё имя вам знакомо? – в лоб спросил Пандура. На его бледно-сером лице выделялись темные, четко очерченные брови и ясные, черные и блестящие, как бока стеклянной винной бутылки, глаза.Она кивнула:- Да. Георг рассказал мне о тебе. Мы виделись лишь однажды, но я, боюсь, уже никогда не забуду ту ночь, проведенную с ним. Он был самым красивым мужчиной из всех, что я когда-либо видела, и я выбрала его – я хотела, чтобы мой ребенок был таким же прекрасным, как Георг. Поэтому я попросила его не предохраняться. Он согласился. Через девять месяцев я родила сына. Я назвала его Ладис и дала ему фамилию Георга. Ладис Оберкофлер. Звучит здорово, правда? – Она как-то виновато улыбнулась, в Её глазах блестела непонятная тревога. – Когда я впервые взяла сына на руки, то сразу разглядела в нем его черты. От меня Ладис не унаследовал практически ничего, и я этому даже рада. Пандура перебил Её:- Почему вы говорите так, будто Георга уже нет в живых?Франц изумился тому, как непривычно было произнести имя Оберкофлера – и в самом деле, он не называл его уже очень давно. Это было все равно, что вновь заговорить на иностранном языке, который давно не использовался – Франц почувствовал смущение, но ему было приятно.Пандура заметил, как Её глаза заблестели еще ярче. Женщина почти не моргала. Её большие черные глаза напоминали сейчас стеклянные шарики для аквариума. Францу сделалось не по себе от того, как Она на него смотрит. Женщина выглядела потрясенной, будто находилась на грани между здравомыслием и безумием. Пандура не видел Её ладоней – Она положила их под стол и себе на колени, но от его взгляда не укрылось то, как мелко дрожат Её плечи. Казалось, Она вот-вот развалится, растает, размякнет, упадет и растечется вокруг стула, как пакет с водой, брошенный вниз – в любом случае, зрелище будет не из приятных.Наконец Женщина открыла рот, но в первую секунду оттуда не вышло ни звука, точно Она забыла, как говорить, но потом Она низким и глухим, дрожащим и скрипящим, почти потусторонним голосом произнесла:- Потому что он на самом деле мертв.И тут же шумно выдохнула, точно слова отняли у нее много сил. Её плечи поникли, Она повесила голову и несколько секунд после сказанного просто дышала, точно до этого не дышала вовсе. Мертв.Пандура еще несколько раз воспроизвел в голове заложенные внутрь слова. После того, как Франц ушел, безответственно, безразлично, беззаботно и легко закрыв за собой дверь, он ничего не слышал о Георге, он не видел его в городе. Более того, позднее он даже не спрашивал о нем ни у кого из их общих знакомых. Ему было все равно, что станется с Оберкофлером после его ухода. Судьба друга его совершенно не волновала, Пандура думал только о себе, только о том, что ему будет легче жить. Какая разница, что там с Георгом?..И вот теперь это. Теперь ему говорят это. Франц почувствовал, что внутри него все рухнуло, его сердце представляло собой сплошь одни руины. И что теперь? В тот же миг, едва разрушившись, его сердце собралось обратно в одно целое, ни единой трещинки. Боль утраты была мигом, оставившим после себя странное чувство, которое Пандура постигал впервые. Такое бывает, когда человек возвращается к своей обычной жизни после затяжной болезни и понимает, что любит жизнь так сильно, как никогда прежде. Такое бывает, когда человек возвращается в дом детства и видит на его месте лишь мертвое, обветшалое, высохшее строение, но теплые, дорогие воспоминания о времени, проведенном в нем, живы и беспрестанно бьют внутри груди горячим ключом, мягко и глухо стуча в такт сердцу… Впрочем, все это о жизни.Пандура любил Оберкофлера также сильно, как любит жизнь и свободу, как любит себя самого.Франц очнулся, когда увидел перед собой белый носовой платок, который протягивала ему на помощь Женщина. - Спасибо, - Франц осторожно взял платок из Её руки. Он впервые почувствовал себя таким необыкновенно слабым и уставшим. Глаза у него были на мокром месте. - Вы еще что-нибудь знаете? – спросил Пандура, вытирая платком слезы.Женщина опять положила ладони на колени, но выглядела теперь намного спокойнее и уравновешеннее, точно Её задачей было передать свою боль Францу, переложить её со своих тонких плеч на его – сильные и выносливые, и с этой задачей Она справилась на ?отлично?.- Да. Я вам все расскажу. Однажды я захотела узнать, где живет Георг, показать ему сына. Ладису тогда было уже пять лет. И я узнала, и в тот же день пришла в ваш дом. Как оказалось, квартиру уже давно занимал совершенно посторонний человек, но он, когда я объяснила ему, почему и зачем пришла, пустил меня за порог. Он угостил Ладиса домашней выпечкой, и пока сын был в кухне, я смогла поговорить с хозяином квартиры. Он кое-что знал о Георге. Точнее, о том, как он умер. Георг наложил на себя руки.Пандура метнул в Женщину уничтожающий взгляд, точно это она была виновата в самоубийстве Оберкофлера. Франц вскочил со стула и, уперевшись руками в стол, весь вытянулся, затем с пылесосным шумом втянул воздух ноздрями, надулся и, возвысившись и над столом, и над Женщиной, отбросил грозную тень и рявкнул:- Самоубийство?! - Да. – ответила Женщина, и глазом не моргнув, смотря в его покрасневшие и округлившиеся глаза, - Точно так. Георг – самоубийца. Он выстрелил себе в висок. Весь пол в его спальной был в крови. Я даже не хочу это представлять. Ужасно!Она поморщилась и закрыла лицо руками. Пандура остыл и сел на свое место.- Но это не все. - Она отняла руки от лица и тяжелым взглядом посмотрела в сторону Франца, но тут же стушевалась, поняв, что не сможет продолжить рассказ, - Что же я еще хотела сказать?..Она поднялась из-за стола и отошла к лестнице – Женщина с сыном жили в двухуровневой квартире. Положив ладонь на перила, Женщина сказала:- Я принесу вам то, что вернул мне нынешний хозяин квартиры.Она скрылась на втором этаже.Тут из своей спальной выглянул сын Георга Оберкофлера – восемнадцатилетний Ладис Оберкофлер. Он приложил ладонь к дверному косяку и встал так, что видна была только одна половина его тела. Пандура почувствовал постороннее дыхание и повернул голову в сторону Ладиса. Их взгляды встретились. - Добрый вечер, - негромко поздоровался молодой человек.Франц посмотрел на него и вспомнил, с каким благоговейным трепетом взирал на Ладиса в книжной лавке, и сам себе показался смешным. Это всего лишь мальчик, не бог. И нет в нем ничего притягательного. И свет, который, Пандуре казалось, обрамлял его голову ангельским золотым нимбом, Францу тоже почудился, и никакое он не спасение. Теперь, в этой квартире, обсуждая подробности, связанные с жизнью и смертью Георга Оберкофлера, Ладис показался ему блеклым, неинтересным и немного даже досаждал Пандуре своим присутствием – как пятнышко на новых обоях. Лучше бы он не вылезал из своей спальной, но если уж вылез, то теперь с ним придется считаться, а стараться не замечать будет крайне невежливо – Франц ведь в его доме гость.- Здравствуй, - отвечает задумчивый Пандура, когда Ладис уже сел возле него на стул.Франц вглядывается в черты лица напротив и видит только Георга и его это немного злит. Как скучно. Пандура не видит в лице Ладиса ничего, на что можно было бы глаз положить. Чистое лицо со светлой кожей, выражающее, как Францу теперь кажется, бесхарактерную, глупую молодость. Что он вообще силился в нем углядеть?..- Я не буду расспрашивать вас об отце, - говорит Ладис, - все, что знает, мне рассказала мама. Я лишь хочу знать: вы любили моего отца?Пандура отвечает, долго не раздумывая, - он прекрасно отдает себе отчет о собственных чувствах, он давно в них разобрался:- То, что между нами было, нельзя назвать любовью. Любовь – совсем не то слово. Я знаю, что ?любовь? - неправильное слово, но правильного слова я не знаю. Чудо – вот наиболее близкое к истине, наиболее точное слово, чтобы говорить о нас. Мы встретились, мы выжили, мы остались вместе – разве все это не чудо? Мы оба прекрасно понимали, что так оно и было, и держались друг за друга изо всех сил – а что еще нам оставалось делать? Мы были благодарны судьбе, и единственным способом выразить эту благодарность, было оставаться вместе. Я не казню себя за то, что ушел от него, я не виню себя в его смерти. Все это было закономерно, и потому – правильно. И то, что теперь я здесь, это тоже правильно. Настенные часы в кухне над обеденным столом, за которым сидели друг напротив друга Франц Иосиф Пандура и Ладис Оберкофлер, показывали неправильное время.13. 10. 18