Никогде (1/1)

Наступило время, когда Петербург стал городом, которого нет. Утром его окутывал густой туман, и Артур поневоле думал о Лондоне – теперь не мог о нем не думать.Так странно, ведь он бывал в Лондоне раза три, но никогда этот город не казался ему особенно привлекательным, хотя нельзя было не признать, что в нем кипела жизнь, в пыль разрушая стереотипы о сером и мрачном призраке, какой рисовали книги и фильмы.Дверь в Турисаз не открывалась уже две недели с тех пор, как Имс предстал перед Артуром в ином обличье, и Артур нервничал. Имс говорил, что в сонном царстве Локи время течет совсем иначе, и это ?иначе? означало очень быстро (как и на Авалоне, как и на острове Туле), и Артур опасался, что когда он туда вернется, то застанет лишь пустоши и пепелища.Обычная будничная работа, которая раньше не вызывала никаких эмоций, становилась все более тяжела по мере этого ожидания, хотя Артур, конечно, не мог позволить себе отменить обязательную планерку или не передать в срок номер в типографию.Он мог предсказать свои следующие тридцать лет вплоть до каждого дня. Он забыл, что когда-то работа приносила ему радость, что когда-то он был уверен, что любая свежая идея может обратиться в золото, что свобода важнее морализма, что ханжество и суеверия будут уничтожены навсегда, что дальше будет только лучше.Раньше он верил в теорию прогресса: что со временем человечество становится все умнее, а его ценности – все более гуманными, что приоритеты будут отданы свободе и праву выбора в чем угодно, что любому будет позволено быть собой. Но с каждым годом он все острее понимал, что эта теория – плод воображения наивных мечтателей, корабли которых всегда разбивались о быт.Густой туман окутывал теперь весь окружавший его мир, а не только город, в котором он жил. Петербургские улицы источали сырость и серость, на землю падали темно-коричные резные листья дубов и порыжевшие листья кленов. Артур теперь не мог сразу из офиса возвращаться домой: маялся либо от тревоги, либо от скуки, поэтому часто гулял – заходил во дворы-колодцы, рассматривал в подробностях старые парадные, окна разной величины и формы, смотрел за занавески – ему впервые стало интересно, что за жизнь там таится. Где-то играли дети, кидаясь плюшевыми игрушками, где-то мужчина сосредоточенно писал что-то под ретро-лампой, где-то молодой человек с бородой вдумчиво печатал на ноутбуке, где-то женщина в цветастом халате снимала с газовой плиты пузатый медный чайник, и кухня ее выглядела так – отделанная белой кафельной плиткой и со старинной кофемолкой на подоконнике – будто на дворе стояли 60-е…Туманы клубились в октябре не только по утрам, но и по вечерам, а когда они сочетались с сумерками, то меняли очертания улиц и домов до неузнаваемости, а порой просто съедали их. Тогда все становилось таким зыбким, что Артуру начинало казаться, что он просто забыл, как заснул и оказался в Турисаз.Когда минул уже месяц с последней встречи с Имсом, а он так и не появился, Артур дошел до того, что купил в одном магазинчике винтажные английские вещицы: чайник из шеффилдской стали, лишь немного поцарапанный; стальную же сахарницу; большой и красивый кофейник из фарфора, покрытого слоем серебра, с легкими потертостями; серебряные щипцы для сахара… Еще полгода назад он не понимал охотников за винтажом, которые с сопением и хрюканьем рылись в вещах, которыми уже кто-то пользовался. Артуру претила сама эта мысль, он любил все первозданное. Но теперь эти предметы казались ему связью с человеком, который существовал в другом времени – или же, возможно, вообще не существовал.В один из прогулочных туманных вечеров, когда фонари превратились в сальные пятна, а от Казанского собора осталась только колоннада, Артур забрел во двор одного из старых домов рядом с площадью Восстания. Дом был большой и теперь почти полностью состоял из капитально отремонтированных квартир, превращенных в роскошные апартаменты, которые задорого сдавались туристам. Артур обошел дом вокруг и сумел попасть во двор-колодец, где взор приковывала к себе высоченная стена-брандмауэр. На самом верху этой стены, тем не менее, располагались пентхаусы в местном проявлении; он видел через освещенные окна без штор островок чьей-то сибаритской жизни: декоративные пальмы до потолка, почти оперные люстры, стол, где сейчас суровая тетка – видимо, домработница – сервировала ужин на столе, выходившем на лоджию-террасу со стеклянными стенами. Внизу, во дворе, стоял желтый ламборджини, полностью закутанный в толстую пупырчатую пленку, будто не до конца запакованный подарок. Артур не стал задумываться, что это значит, но улыбнулся. Прямо над новеньким автомобилем на лоджии второго этажа резвились подростки с сигаретами и бутылками в руках, и он подумал, что ламборджини может не пережить грядущую ночь в целости.Он вышел из двора и сел на скамеечку рядом с одним из парадных, в светлый круг фонаря. У другого парадного болтала и смеялась компания молодежи, дымила сладко-вонючими вейпами, но здесь – здесь никого не было. Зато на скамейке лежала книга – кем-то забытая или оставленная как пример странного бук-кроссинга: Артур иногда такое встречал сегодня. На черной глянцевой обложке была изображена сжатая в кулак рука, но на каждом пальце сверкал перстень с украшением в виде длинного острого когтя.?Newerwhere?, – прочитал он заголовок. Он знал, конечно, книгу Нила Геймана, она казалось ему несколько наивной, и, пожалуй, он считал, что автор слишком простит, но история была не лишена очарования.И конечно, надо же было появиться этой книге именно сейчас, когда Артура преследовали разные двери. Иногда название этой книги так и переводили – ?Задверье?, ведь одной из главных ее героинь была девушка по имени Дверь, ни больше ни меньше.Тем не менее, Артур взял книгу, и она тут же открылась в определенном месте – там лежал листок бумаги, заполненный старательным, еще детским почерком. Видимо, писал какой-то подросток, подумал Артур, может быть, лет тринадцать, когда сейчас дети читают такие книги? В пятнадцать, наверное, им не до сказок, они вовсю уже смотрят порно или увлекаются очередными утопиями, или слушают панк-рок, обещающий все снести до основанья, или современный рэп, где только и талдычат, как легко забыться под действием запрещенных веществ. Он ничего об этом толком не знал.А вообще, скорее всего это писала девушка – из тех задумчивых и очкастых, что из века в век ходят в невнятных длинных платьях на пуговицах и безразмерных кофтах. Такие девицы всегда витают в облаках и никогда не находят счастья в личной жизни, да оно им и не нужно, счастье у них свое, персональное. Иногда они становятся революционерками.?Все знают Neverwhere Геймана, – утверждали синие круглые буквы, – но есть особая категория читателя, который узнает себя в ?Никогде?. Этот читатель – как я, он маргинал, некий фрик, который по-настоящему все время живет в неком тонком Нижнем Мире, где действуют таинственные персонажи и случаются истории, о которых никто и понятия не имеет, потому что они порождены воображением. Оборотни, старухи в лохмотьях, принцы с оленьими глазами, кошмарные тени, светлые силуэты, ангелы, райские сады, персональный адок, и все это кипит в одном котле и сильно искажает реальный мир своими испарениями и бликами. Реальный мир становится тем местом, где никто не видит реальную личность. Каждое утро я с трудом поднимаюсь со дна Нижнего Мира и натягиваю маску социальной роли, и в иной день она плотно пригнана и реалистична, а в другой – ее край отстает и показывает странное лицо, пугающее тех, для кого настоящий и обычный реал совпадают.В Верхнем Мире ужасно скучно. Однако я имитирую эмоции неплохо. Но иногда. Иногда. Иногда в мой Нижний Мир попадают другие люди, у которых есть свои Нижние Миры. Таких людей крайне мало, однако это и есть самое интересное. Тогда в отношениях вспыхивает жизнь, и сердце начинает биться быстрее. Неважно, если ваши Верхние Лондоны не совпадут. Главное, чтобы вы встретились в переулках и на свалках своего Нижнего Лондона. Того страшного, страстного и зачастую уродливого места, которое никому не показываете.Правда, зачастую вы там так никого не встречаете из Верхнего Мира. Нижний Мир остается населен для вас живыми призраками, которых вы создаете сами. Здесь есть о чем печалиться, но одновременно нечему – эти призраки живее всех живых людей в Верхнем Мире. Ну, для вас-то точно. И там у вас есть ключи от всех дверей?.Артур вложил листок обратно в книжку и закрыл ее. Все эти рассуждения были стары, как мир, они не давали покоя писателям, поэтам, художникам в разные века. Эта девочка думала, что оригинальна в своих мыслях, а между тем ее слова были перепевом тысяч других слов на ту же тему. Все это стало штампом, потому что исходило из горькой правды: люди всегда мечтали вырваться из клетки, которой стала их жизнь, только вот кому это удавалось?Никому, подумал Артур, наверное, никому.И я стану одним из тысяч таких вот дурачков, кто верит в Нижний мир, а на самом деле просто сломался.Он медленно, грузно, будто старик, поднял со скамейки и зашагал прочь. Казалось, ныла каждая клеточка его тела, но еще больше ныло сердце.***Когда Артур вышел из лифта на лестничную площадку, то чуть не подскочил на месте.У его двери, прислонившись спиной к стене, сидел темноволосый парнишка и что-то увлеченно читал со смартфона. Рядом валялся серый рюкзак.Потом Артур увидел крупные кудри и, подавив вздох, полез в карман пальто за ключами.– Тимати, что ты здесь делаешь? Как ты меня нашел?Тимати вздрогнул и поднял свои огромные темные глаза; тени от ресниц в свете яркой лампочки ложились на пол-лица.– Артур! Здрасте… О, клевый костюм, у Грефа такой же, фиалковый… как-то довелось побывать в Сколково на его лекции о том, как инновации спасут мир… Артур подавил желание зажмуриться.– А, как я вас нашел… Так вы же редактор большого журнала, я прибежал в редакцию, притворился курьером, который должен вам доставить важные и срочные бумаги лично в руки… а вы уже ушли, поэтому я выпросил у секретарши ваш адрес…– Боже, да какие могут быть срочные бумаги, я ведь не работаю в спецслужбах… Ну да Елена у нас не блещет аналитическим складом ума…– Просто я умею убалтывать. А Леночка – позитивная девчонка.– Девчонка? Да она моя ровесница!– Но, Артур, вы уж извините, вам и тридцати пяти нет…– И что? – поднял бровь Артур.– Да разве это зрелость?! Вот стукнет хотя бы сорок, тогда, может быть…– Тогда, может быть, ты заткнешься? Заходи, ведь у тебя явно есть что рассказать.– Есть, – признался Тимати. – И мне не с кем больше этим поделиться.Артур сунул ему в руки бутылку пива из холодильника и ушел в спальню переодеваться. Из зеркала на него смотрел человек в дорогом костюме (как у Грефа, ну надо же!), в белоснежной рубашке, рукава которой украшали строгие запонки, и все было у этого человека в жизни отлично, так зачем ему было шататься по старым дворам, чтобы уловить чужую жизнь в просветах занавесок?Он переоделся в футболку и хлопковые штаны на завязках и вышел на кухню. Тимати скромно притулился у стеклянного стола, весь сгорбившись, и отковыривал этикетку с уже полупустой бутылки.– Пиво хорошее, – отсалютовал он Артуру. – Впрочем, я и не сомневался в вашем вкусе.– Тимати, твои комплименты так отдают оскорблениями, что я уж не знаю, что и думать, – заметил Артур. – Может, уже закончим с прелюдией? Это связано с Лофтом?– Ну, не с самим Лофтом, – тут же отозвался Тимати. – Он же так и пропал, как корова языком. Так моя бабушка любила говорить. Дело в том, что я сумел в этот раз попасть в Турисаз и даже встретиться с Фредо...– Ну, я думал, это для тебя будет большой радостью, – осторожно сказал Артур. – А похоже, что нет.– О, сначала я, конечно, обрадовался… Очень был счастлив, просто открыв дверь, и там снова все окей, как раньше: прекрасный Рим, еще не оскверненный толпами людей в уродливых пуховиках, если вы понимаете, о чем я… Фонтан Треви, где в утренние часы можно постоять в одиночестве, а не в плотном строю любителей сэлфи… Женщины, которые умеют одеваться как женщины, и мужчины, которые не разучились быть мужчинами… Это восхитительно, совсем как настоящий кофе, который там сварят вам в любом кафе. Ристретто, от которого мозг плавится! А когда я увидел Фредо, счастье меня наполнило доверху, будто я превратился в воздушный шарик и поднимался прямо к небесам…– Но?..Тимати издал вздох, которому позавидовала бы лошадь. Потом одним залпом допил бутылку и одним махом отодрал этикетку.– Да, есть одно ?но?. Фредо стал другим.– Другим? Что это значит?– Ну… – Тимати слегка покраснел. – Понимаете, раньше мы просто дружили. Дурачились. Танцевали, шлялись по клубам, бухали, баловались легкими наркотиками, чего скрывать… Это же сон! Какая полиция придет туда ко мне и арестует – сонная, что ли? Скакали, как козлы, по развалинам, завтракали на пленэре, рисовали… И он всегда был таким открытым. Рассказывал что-то взахлеб, смеялся… А в этот раз. Ну, много всего. У него глаза как пеплом припорошенные, точка в них такая нехорошая.– И это все?Тимати снова покрутил бутылку, со стуком поставил ее на столешницу, отошел к окну, прислонился к косяку и засунул руки глубоко в карманы джинсов. Стоял и смотрел на улицу, будто там нарисовалось что-то, кроме освещенных окон да проезжавших машин. Но конечно же, смотрел он не на них.Артур тоже молчал и наблюдал: этот дерзкий ангелочек принес ему весть. Только весть эта была вовсе не благая.– Он что-то сделал с тобой? – наконец спросил он. – Там, в Турисаз, он что-то сделал с тобой? Чего не смог бы сделать раньше?– Ну, это не было насилием, – после долгой паузы ответил Тимати. – Ведь я говорю: это только сон, уж во сне-то я могу поэкспериментировать… Но потом… он начал меня бить. Бить! Вовсе не играючи. Он бил и бил меня, и я думал, я отдам там концы, кровь, слюна пузырями… а у него были такие мертвые глаза... Абсолютно мертвые глаза. Я был в таком ужасе, что почти забыл, что это сон, а потом забыл и все техники бегства из кошмара, но успел нащупать оберег… Лофт говорил нам сделать вещицы, увидев или пощупав которые, мы сможем вспомнить, что находимся во сне. У меня кулон висит на шее – камешек такой, круглый и гладкий, кошачий глаз. Я нащупал его и все вспомнил, выбросился из сна тут же. Но мне до сих пор страшно. Что-то там происходит. Я хочу выяснить! Пойдем туда со мной, Артур! Ты же расследовал это дело… Ну!– Боже ты мой, да не расследовал я это дело… – медленно сказал Артур – только чтобы что-нибудь сказать. Его даже не покоробил переход мальчишки в запале с ?вы? на ?ты?. – Это вообще получилось совершенно случайно, я сам не знаю, как оказался в этом дерьме…– О, я понял, – закивал Тимати и отлип от окна. – Больше не хотите иметь с нами, сектантами-полудурками, ничего общего. Да все ваши костюмы об этом мне должны были отчетливо орать. У вас же все в жизни отлично, чего вам искать то, чего нет? Я понимаю все, это у меня ум за разум зашел, не знал просто, куда кинуться…Он как-то суетливо засобирался, мигом выскочил в коридор, где одновременно попытался натянуть куртку и зашнуровать кроссовки: не снял, как все парни, второй ногой с пятки на носок, а каждый подробно расшнуровывал, прежде чем снять, аккуратист.– Стоять! – рявкнул Артур, он и сам не знал, как его следом в коридор вынесло. – Что за привычка королевы драмы – вспыхивать, едва только слово сказано? Я же тебе сказал: я уже ввязался в это дерьмо! И… у меня появилась тульпа. И я не могу все это оставить, я влип не меньше вас всех… как диплодок в асфальтовое озеро!– Что? – обалдело спросил Тимати. – Диплодок в асфальтовое озеро? Вот сейчас вы стали моим кумиром, прямо с этой минуты!– Помолчи, – поморщился Артур.– И мы… пойдем туда вместе?– Мы пойдем туда, но не только с тобой. Я хочу собрать несколько человек.– Хотите попробовать устроить коллективное снохождение? – прошептал Тимати, его глаза теперь были каждый размером с Индийский океан.– Попробовать – ключевое слово, Тимати, – повел плечами Артур. – Не стоит обольщаться раньше времени. Я думаю, моя тульпа может помочь.– А что, у вас необычная тульпа? – живо заинтересовался Тимати, забыв о второй кроссовке, повисшей у него на поднятой к животу, как у цапли, ноге. – Что-нибудь эдакое? Не человек, да?– Может быть, и не человек, – произнес Артур, изо всех сил стараясь оставаться спокойным – его трясло только от воспоминания, как зажегся потусторонний свет во взгляде Имса.– Вас полюбило магическое существо! – Тимати пребывал в полном восторге, даже каждый его локон, кажется, трепетал от эмоций.И тут будто бы что-то щелкнуло в мозгу у Артура: каким же он был болваном. Каким болваном! Свет, которым зажглись глаза Имса, осветил, зажег и весь его, Артура, мир, и надо было быть совсем тупицей, чтобы не замечать этого, чтобы ходить и ныть, заглядывать в чужие окна, читать чужие дневники, вариться в соусе из вины, страха и ненависти, – когда магия была уже здесь. Дверь всегда оставалась открытой, но он даже не пытался увидеть ее, совсем как те собаки, которых приучали к выученной беспомощности – и которые продолжали сидеть на полу клетки и терпеть удары током, хотя свободный выход находился рядом.– Жди, я позвоню тебе, и очень скоро, – велел он Тимати, и, когда тот расцвел лицом, в Артуре будто бы со стоном распрямилась сжатая до предела, уже заржавевшая пружина.