Ad poenitendum properat, cito qui judicat (1/1)

Что-то с грохотом оборвалось у архидьякона внутри. Он почувствовал как лицо его бледнеет от гнева. Перед ним стоял этот уродец, еретик, взращенный его собственным руками, стоял, без страха и стыда, смотрел в глаза…-Вы и меня повесите, мэтр? —?с каждым словом Гренгуар, казалось, обретал все больше какой-то необьяснимой силы, он приблизился, открытый и горящий, заставляя наставника содрогнуться,?— теперь ведь служители Господа поступают так с каждым его созданием, осмелившимся любить?Фролло опустил глаза, перебирая в пальцах подвернувшиеся под руку четки. ?Дьявол. Дьявол передо мной, дьявол в моем разуме, нечистый, взывающий к голосу плоти,??— последние капли рассудка догорали в нем под натиском осознания. Это был не гнев. ?Святая Дева, если он дерзнет сделать еще хоть шаг!??— священник одними губами начал проговаривать какую-то молитву, но ее слова уже не достигали сознания. По телу прокатывались волны жара, похожие на удары плетью, а мелко подрагивающие пальцы застыли, сдавив последнюю бусину.-Вы обратили Божий замысел вспять, мэтр,?— поэт внезапно отступил вглубь кельи, ближе к тяжёлому письменному столу, и повернулся спиной к наставнику. Лицо его приняло то болезненное выражение, какое бывает у страдающих тяжёлым недугом от новостей об ухудшении состояния.- Господь за день смог создать человека из камня, вам же удалось за годы служения перевоплотиться обратно.Поэт был невероятно точен?— позади него сейчас стояло мраморное изваяние, застывшее в напряжённой до звона позе. Где-то внутри еще билось человеческое сердце, именно то, которое он не смог до конца задушить, созданное для чувства, но оказавшееся слишком тяжёлой ношей для человека, как никто близкого к замыслу Творца.И архидьякон только что осознал это. Он не мог иначе пройти свой путь, но за все это время, за столько лет очищения чужих душ, святой отец окончательно сгноил свою. Он не был честен ни с Господом, ни с собой. Он и сам повинен в грехах, за которые судил и отправлял на смерть. Фролло смотрел в спину этому наглому юнцу, на его темные, спадающие кольцами волосы, и в голове отчётливо поступала картина того, как он сейчас сделает длинный шаг вперёд, толкнет нечестивца на стол, так сильно, что чернильница упадёт с края и разобьется, намотает эти антрацитовые локоны на кулак, и рванёт на себя, заставляя выгнуться и завопить от боли. Этот содомит получит что хотел, чего ему было мало в кругу цыган и воров…Нет. Это не может быть правдой. Здесь, прямо перед ним, стоит сам Нечистый, это все его наваждение, это скверна, которую святой отец очистит, это его долг?— уничтожать ересь и пороки, это…Все произошло в мгновение ока. Четки выпали из ладони и ударились о каменный пол, разбив тишину на мелкие холодные осколки. Фролло рванулся к бывшему ученику, и, схватив того за шею одной рукой, а за запястье?— второй, с силой толкнул его на стол. ?Я накажу его за грехи,?— в голове мужчины разорвалась и надрывным звоном мысль,?— я накажу его за свои грехи ?. Он вскинул голову, отгоняя губительную идею, и сдавил пальцами шею лежащего юноши.Только сейчас Гренгуар начал осознавать. Архидьякон не душил его, а только держал, но у поэта все равно складывалось впечатление, будто он вот-вот потеряет сознание от нехватки воздуха.-Мэтр Фролло,?— голос Пьера дрожал, тихий и сдавленный, потому слова просто растворились в тишине кельи. Разум парня отчаянно хватался за мелочи происходящего, потому в голове всплыл последний раз, когда он так звучал?— тот день, когда священник ударил его тем злощастным фолиантом, кажется, это был Анакреонт. Да, эта книга и сейчас здесь,вон она, на полке, вдали от Псалтыря и Евангелия, огорожена несколькими томами Аристотеля и Платона. Внезапно шею и спину свело от резкой боли?— архидьякон рванул его за волосы. Юноша заскользил свободной рукой по столешнице, пытаясь опереться, хватаясь за груды разлетающихся бумаг. Время будто превратилось в солёную воду, и смятые листы медленно скользили по воздуху, а перо оборот за оборотом двигалось к краю стола. ?Пусть время остановится сейчас, пока…??— только и успел подумать он, до того, как запредельно громкий, оглушительный звон вырвал ищущий спасения разум в жестокую реальность?— стоявшая близко к краю чернильница упала и разбилась вдребезги.-Мэтр Фролло,?— лицо поэта было искажено болью, поскольку наставник так и держал его за волосы, лишив свободы теперь обе кисти рук. Слова срывались с губ тяжело, смешиваясь с судорожными выдохами,?— мэтр Фролло, Клод, прошу вас, остановитесь!-Да как ты посмел звать меня по имени?! —?гнев внутри архидьякона взметнулся с новой силой. Он резко перехватил волосы парня ближе к затылку и яростно, изо всех сил ударил того головой об столешницу.Пьер не успел закричать от боли. Мир перед глазами поплыл, с одной стороны медленно утопая в красном потоке, а скулы свело от мерзкого металлического привкуса. Такой был у этого пера?— память снова закрывала его от неизбежного мягкими волнами?— того, что сейчас лежит на полу, недалеко от разбитой чернильницы.-…портовой девки! -донеслось до Гренгуара сквозь звон в ушах. Парень ощутил, как Фролло накрывает его своим весом.-Мэтр… Клод…-Молчать! —?удар, не такой сильный, как первый,?— ты получишь то, чего так желал!Поэт почувствовал руку мучителя на своем бедре и забился, пытаясь упереться ногами и подняться, но они были согнуты так, что это представлялось совершенно невозможным.-Мэтр…нет…прошу вас,?— Пьер закашлялся, задыхаясь слезами и кровью. Архидьякон снова схватил парня за волосы и приподнял его голову так, чтобы видеть лицо.—?Тебе же не привыкать к этому, правда? —?священник замер, заглядывая прямо в глаза лежащего под ним. Лицо юноши было покрыто кроваво-водянистыми разводами, тянущимися от рассеченной брови до самого подбородка, где капельки багровой жидкости соскальзывали на шею. Кровь из деформированного переломом носа струилась теперь в горло, заставляя несчастного судорожно хрипеть и время от времени пытаться кашлять.—?И раз тебе мало воров и цыган, богомерзкое отродье,?— Фролло снова ударил парня о стол, после чего чуть наклонился, чтобы сдернуть с того брюки. Пьер изо всех сил забился, скользя в лужице собственной крови. Сознание хваталось опять то за обрывки воспоминаний, то за детали?— вкус крови, образовавшееся пустое место на десне сбоку, геральдическую печать, которую он видел на красивом конверте в углу стола. Гренгуар замер. Да, печать, печать казалась очень знакомой, память торопливо подбрасывала образы, звуки, ощущения, уносящие далеко назад, в кабаре, где мсье с с таким же геральдическим перстнем спрашивает его о цене. Это был первый и последний раз, когда поэт явился в ?Приют любви? с такой целью и в таком виде. Думал?— узнает, поймёт, излечится. Он даже прошел с этим господином за пыльную короткую ширму, но не смог?— почувствовав чужие руки на бёдрах, вырвался, как был, в длинной рубахе, и выбежал, будто полоумный, в переулок. Руки, руки, руки… Реальность покрывала шаткий щит памяти паутиной трещин. Колено архидьякона находилось между обнажённых бёдер лежащего, а ладонь… Парень попытался-было свести ноги, только бы прекратить это, но тут же получил чудовищный удар в пах. Тело прошила боль, а с губ сорвался вскрик-выдох, прешедший в хриплый надсадный кашель, во время которого изо рта потянулась к поверхности стола красная капля слюны.Фролло дважды сплюнул в кулак и растер жидкость по стволу члена, не отпуская поэта, снова ставшего биться под ним. Архидьякон не думал ни о чьих ощущениях, и о том, как на самом деле ему хочется сейчас вколачиваться в тело Пьера, тело, в страсти к которому он бы никогда не признавался никому, включая себя?— он думал о том, что этот ублюдок будет кричать.-Мэтр… Клод… Я никогда… Я вас…- выкашливал Гренгуар, вырываясь, пока не ощутил, как священник навалился сильнее, и напряжённого ануса коснулась головка члена. На шею легла мокрая ладонь, вжавшая голову лежащего в липкую жидкость на столе, и Фролло толкнулся вперед, резко, на полную длинну, не смотря на бешеное сопротивление.Поэт выгнулся всем телом и закричал, истошно, насколько хватило воздуха и воспаленых кровотечением связок. Через пару секунд голос сорвался в хрип, оставляя его наедине с острой разрывающей болью, уходящей от отверстия куда-то вглубь живота, в то же время расходящейся в стороны отчётливо ощутимыми кровавыми трещинами. Архидьякон ошибся?— юноша никогда раньше не был с мужчиной, но это более не заботило его, он только перехватил голову Пьера за затылок, повернул, открывая шею, и впился в нее зубами, тут же жестоко и резко входя в лежащего под ним. Первые несколько толчков были трудными?— сухость и напряжение заставляли прилагать усилия, разрывать сильнее, вызывая у Гренгуара новые вспышки страданий и беззвучный, обреченный плач. Спустя полминуты пытки член Клода заскользил в липкой жидкости, которая потекла по бёдрам юноши, скользнула горячей каплей по мошонке и размазалась по ягодицам. Парень захрипел и задергался, на что Фролло сильнее вцепился в шею, оставляя новую отметину, задвигался рвано и часто, проникая по самое основание раз за разом. Правая рука его по-прежнему удерживала кисти несчастного, а левая теперь оглаживала тело, содрогающееся от фрикций и боли, такое вожделенное на протяжении многих лет. К шлепкам влажных от крови бёдер, и сдавленным хрипам вскоре добавился шёпот- архидьякон сорвался, проговаривая все то, что держал в себе с самого пострига. В один момент Клод остановился. Он подался вперёд, механически погружаясь глубже, и застыл на несколько секунд под очередной болезненный хрип. Фролло смотрел. Тело молодого человека под ним содрогалось от беззвучно плача, а красивое когда-то лицо, вымазанное кровью, слюной и слезами, покрытое рассечениями и ссадинами, было искажено отчаянной смесью боли и мольбы. Мужчина приблизился, вызвав у парня тяжёлый надсадный выдох, наклонился еще немного, коснулся губами вначале солёной щеки, а после, с какой-то осторожностью, разбитых и искусанных губ. Время для Пьера остановилось снова. Этот поцелуй впечатывался в его память клеймом, глубже боли и унижения, глубже страха, и если бы мэтр сейчас сделал шаг назад и просил бы забыть обо всем, что случилось, одного этого касания хватило бы, чтобы беспрекословно выполнить просьбу и искренне простить. Долго, дольше чем когда-либо в жизни поэта, любимый человек касался его губ, а он плакал в поцелуй и думал о том, что познал перед смертью любовь.Все закончилось так же резко, как и началось. Осознание происходящего накатило на архидьякона, он рывком отстранился, сплевывая на пол чужую кровь, снова дёрнул юношу за волосы, и, намотав их на кулак, сорвался на бешеный ритм, не обращая внимания на трение запекшейся крови, и вскоре кончил глубоко внутрь него, в последний раз ударив несчастного о столешницу. Семя больно обожгло израненное нутро парня, на что он только тихо всхлипнул.Фролло, закончив, отшатнулся от Пьера, как от прокажённого. Несколько мгновений он стоял, стеклянными глазами глядя на результат своего деяния, после чего заметался по комнате, с силой схватив себя за волосы. Спустя пару минут, бросив последний взгляд в сторону стола, архидьякон остановился, привел в порядок одежду, и подошёл к двери. Пальцы опять коснулись холодной железной скобы, тело дрогнуло от моментального воспоминания. Он отворил дверь и ступил в ночь, что была за ней. Звук поворачиваемого в замке ключа стал последним напоминанием о присутствии Клода Фролло.Тем временем обессиленный и не удерживаемый больше ничем поэт повалился на пол. По ногам его стекала кровь, смешанная с семенем, в комнате слышались и стихали шаги, но поэт был уже слишком далеко, чтобы обращать внимание на такие мелочи.Удивительная вещь?— человеческая память. В ней умещается так мало, но иногда это машина, способная создавать вокруг целый мир, огромный и точный до малейшей детали. Итак, Пьер Гренгуар засыпал. Ему снился поцелуй.