мы (1/1)

?? [ Аффе?кт (лат. affectus — страсть, душевное волнение) — эмоциональный процесс взрывного характера, характеризующийся кратковременностью и высокой интенсивностью, часто сопровождающийся резко выраженными двигательными проявлениями и изменениями в работе внутренних органов. Аффекты отличают от эмоций, чувств и настроений. ] ????.??.??????:??Гонки, гонки, гонки.Очевидно, гонки — удивительное явление. Гонки заставляют кровь стыть в жилах. Гонки помогают тебе распробовать жизнь: ты, подобно опытному сомелье, выуживаешь спрятанные в глубине Вселенной ароматы и вкусы. А ещё они очень чётко расставляют все твои жизненные приоритеты, ведь стоит тебе задуматься о чём-то постороннем — твоё поведение на дороге тут же меняется. И не факт, что эти перемены будут в лучшую сторону. Пыль, клубы дыма, визжание колёс с разрисованными дисками, а в затемнённых боковых стёклах бесконечной полосой растягиваются ничего не значащие попутные пейзажи. Злой изумрудный автомобиль напоминает дикого зверя, вырвавшегося из своей клетки. Слава гонит по замкнутой трассе. Обстановка указывает на то, что это июньские съёмки для канала Че Каво.Педаль газа то и дело вжимается в пол небольшой ножкой, но машина, кажется, двигается вне зависимости от этого действия. Она живёт своей самобытной жизнью, подчиняясь разве что каким-то внутренним импульсам водителя.Славе снится сон. Он осознаёт нереальность реальности, когда понимает, что у него на душе совсем нет тоски. Да и вообще ничего нет. Он в прямом смысле не испытывает ни одной эмоции. Как будто из него хирургическим путём удалили все органы чувств, и остался только разум.Высшая форма свободы?Слава гонит быстро, никого не ищет взглядом, просто рассекает по дороге и стремится набрать максимальную скорость. Стрелка на спидометре давно образовала с нулём тупой угол, перевалив за несколько трёхзначных значений.Всё под контролем, тотальным. Чёткая инструкция на пути к победе. Марлов соревнуется с ведущим канала Даней и Алишером. Его цель — обыграть обоих. И он уверен, что обыграет. Почему?Потому что Слава сильнее. Он знает, что представляет из себя энергию, бьющую ключом, но скрытую за грудой валунов, наваленных другими. Он знает, что его внутреннее Я не боится трудностей и умеет их преодолевать.А когда с этой задачей справлялся Алишер? Когда? Хоть раз в этой блядской жизни?Марлов уверен, что даже в этой Вселенной, образованной в его голове, Алишер остаётся прежним. Такие, как он, просто не смогут по-другому.Пыль, клубы дыма, визжание колёс с разрисованными дисками, а в затемнённых боковых стёклах бесконечной полосой растягиваются ничего не значащие попутные пейзажи. Злой изумрудный автомобиль напоминает дикого зверя, вырвавшегося из своей клетки. Слава эффектно дрифтует на последнем повороте и, выходя из заноса, заставляет разъярённый мерседес замереть на месте. Каштановолосый тяжело дышит, отпуская руль, в который вцепился когда-то давно.Ведущий пытается перекричать шум степного ветра.— Я никогда не видел такой скорости-14.10.202008:02pm— Дамы и господа, добро пожаловать в Санкт-Петербург, аэропорт Пулково. Для вашей безопасности просим вас оставаться на своих местах до полной остановки самолёта, — электронный женский голос.Слава резко распахивает глаза и в удивлении осматривается по сторонам. Всё хорошо. Всё то же узкое кресло у окна, заблокированный ремень безопасности и овальный иллюминатор, за которым ничего не видно: стемнело. Ох, уже посадка. Засыпал в Москве, просыпается в Питере. — Наша авиакомпания благодарит вас за доверие! Надеемся, что вы остались довольны этим полётом. Просим вас не забывать свои личные вещи и соблюдать осторожность при спуске по трапу и эскалаторам. Журналы и инструкции по технике безопасности являются собственностью авиакомпании, просим вас оставить их на борту самолёта.Марлов перестал чувствовать сильное волнение. Сложно сказать, почему именно. Когда он садился в самолёт, стало казаться, что проблема, вышедшая было из-под контроля, скоро и стопроцентно будет решена. Судьба как отдельного человека, так и взаимоотношений теперь в славиных руках, и остаётся лишь добраться до места назначения. Переживаниям негде поселиться, потому что голова заполнена целями.Цели, именно цели всегда спасали Славу. Он составлял списки, нумеровал пункты, и это отрезвляло его, определяя вектор развития. Так и сейчас, всё вполне прозаично.Цели на вечер 14.10.2020:1. Найти Алишера;2. Признаться Алишеру в любви;3. Спасти Алишера. — Погода в Санкт-Петербурге: температура +7° по Цельсию, ясно, без осадков. Местное время: двадцать часов, две минуты. Дамы и господа, наш экипаж прощается с вами. До новых встреч!Слава встраивается в поток покидающих борт пассажиров. Он задумывается о том, насколько его одежда не по погоде, только тогда, когда покидает борт Джета и принимается спускаться по трапу в окружении своих попутчиков. Со всех сторон сразу же обступает питерский холод, приставучий и липкий; мальчик поглубже прячется в повязанный на шее шарф, но это мало помогает. Санкт-Петербург, Мурино... Это вторая родина, считай. Целый год без сомнений замечательной жизни был проведён в северной столице. После приевшегося Новосибирска всё было в новинку. Учёба в универе на продюсера кино и телевидения, куда, кстати, Слава до сих пор может вернуться; сосуществование в небольшой квартирке с лучшим другом Игорем, работа над треками за макбуком и съёмки видео на ютуб-канал; бедность, неподдельная бедность, когда приходилось экономить на всём подряд, от еды до лекарств, чтобы купить сабвуфер или микрофон с поп-фильтром... То время, когда между здоровьем и молодостью, тоской и развлечениями, работой и творчеством Слава никогда не выбирал первое.Но сейчас всё это — трогательные воспоминания, не больше. Марлова в Петербург привело то, что год назад показалось бы абсурдом. Да и вчера бы, наверное, тоже.??????Большой, красивый и светлый аэропорт; толпы людей спешат на свои рейсы с громоздкими, грохочущими чемоданами. Слава со своим рюкзачком как-то нездорово выделяется среди этого потока туристов и бизнесменов.Он прячется под темной медицинской маской, проходя по длинным коридорам этого лабиринта. Всё здесь такое холодное, такое чуждое. Он никого не знает, а направляется в место конкретное, но достаточно призрачное, чтобы говорить о нём ?в никуда?. Кто знает, чем всё обернётся?..Марлов наконец выбирается из помещения аэропорта и оказывается на открытой площади. Большие колонны и нависающие желтоватые утёсы, обеспеченные фантазией архитекторов, даже как-то давят. Тут и там виднеются автомобильщики, желающие подвезти прилетевших и заработать с них побольше денег. Да-а, сейчас хорошо бы заказать такси через какой-нибудь Яндекс, но, блять, так... холодно.Славик ёжится в курточке и натягивает шапку посильнее, полностью закрывая лоб, брови и уши. Он энергично шагает вперёд и осматривает припаркованные такси, выбирая случайным образом. Мальчик останавливается у ярко-красного десятого Лансера с шашечками на крыше и смотрит на курящего возле авто дяденьку. Тот тут же активизируется. — До Невского проспекта за тысячу рублей, поедем? — мужчина потирает руки, приветливо распахивая заднюю дверь машины.— Мне... Мне не в центр, а вот сюда, — Слава показывает адрес, который несколькими часами ранее отправила Дилара. — Ох, ну... — мужчина, кажется, присматривается к Марлову более пристально, потому что тот начинает вызывать лёгкое подозрение. Ни вещей с собой, ни друзей. — Без проблем, но это будет дороже.Вряд ли. Вряд ли хоть что-то в этом мире будет дороже.— Я заплачу. Пожалуйста, поедем, — каштановолосый резво заскакивает в тёплый салон Лансера.08:54pmПросторная, но не слишком, питерская квартира. Высотка старенькая, но надёжная и чарующая.Белый и бежевый кирпич, большие внешние подоконники с выцветшими кронштейнами, узорчатые наличники, украшающие арочные и прямоугольные окна, длинные междуэтажные и венчающий карнизы, шероховатые стены пастельного цвета. Смесь сразу нескольких стилей, призванная добавлять Санкт-Петербургу сладость. Вот только краска во многих местах облупилась, изгибы и углы здания рассыпаются и стираются, а резные балконы, кажется, могут обвалиться со дня на день. Красота заканчивается, и на смену ей приходит измождение, старость. Желтеют страницы книг, умирают цветы. Вот только цветы можно превратить в сухоцветия, тем самым подарив им вторую жизнь, а можно позволить им сгнить и выбросить вместе с потемневшими стеблями...Где-то в одной из многочисленных квартир этого дома умирает когда-то благоухающий цветок. Его убрать в книгу некому.Кафельный пол кухни, смежной с гостиной. Большой деревянный стол, заставленный упаковками с зелёными овощами, кусками мяса на фарфоровых тарелках, вспоротой в центре упаковкой соли, стаканами с какой-то жижей, бутылками из-под крепкого алкоголя и мятыми сухими салфетками. Неподалёку стоит небольшой низкий диван и несколько мягких кресел, а в центре зала, на испачканном тёмном ковре располагается аккуратный журнальный столик, выполненный из полупрозрачного стекла. Воздух здесь спёрт и сух; окна не открывались, кажется, ни разу. Двери в спальню и ванную закрыты. Помещение лениво освещается тусклой оранжевой люстрой, а по удивительно чистому потолку пробегают отсветы проезжающих вдоль по улице машин.В гостиной сидят четверо парней. Каждому здесь присутствующему не больше тридцати лет, но каждый здесь выглядит так, будто прошёл через ядерную зиму.Журнальный столик завален тонкими шприцами, целлофанновыми пакетиками, зажигалками и самокрутами. Этот столик — единственная причина сосуществования.Худощавый парень, съежившийся на одном из креслиц, вынимает из кармана растянутой толстовки свёрток и бросает его в руки сидящего напротив, сонного и подавленного, размазанного и уставшего, странствующего в темноте и одиночестве Алишера Тагировича Моргенштерна.— Это молли, — хрипит кинувший и смотрит на Утреннюю Звезду.Тот шмыгает носом и недовольно рассматривает закладку, крутя её в пальцах.— Че?— Ну, экстази. Эм ди эм эй, таблы, диски. — Пиздец, — каштановолосый тихонько смеётся, вскидывая ровные брови. — Да я объяснял, сука, тысячу раз: меня не берёт ничего, кроме кокса. Я, блять, жду этот ваш снег, как Новый Год.— Глеб достал тебе твой снег, — подаёт голос другой парень, указывая на своего друга, держащего в своих руках потёртый рюкзак. — Но ты сначала попробуй эту хуйню. Она ахуенно ебашит, блять...— Нихуя, нет. — Алишер бросает пакетик обратно и тянется к стоящей на полу полуопустошённой бутылке вермута. — Мне нужен только кокаин.Итак, рассказываем!Пора называть вещи своими именами. Суть всей поездки Алишера в Питер — обдолбаться. Люди, считающие иначе, либо очень тупые, либо хорошо врут себе. Всё лежит на поверхности. Когда жизнь потеряла смысл, пришло время вспомнить о старых друзьях, которые давно существуют за счёт химии и ничего больше. Они как гриверы из ?Бегущего в Лабиринте? — механизированные существа с кусками живой материи. Такие элементы общества, представляющие собой один из низших классов людей, и были нужны Моргенштерну. Нужны для того, чтобы стать его барыгами и натащить самых лучших наркотиков из возможных в условиях скрытности.Вся его жизнь поделилась надвое, как клетка. Поделилась на трип и отходняк от него. В перерыве между дозами Алишер пытался вернуть себя к жизни методами, которые наверняка не работали. Мол, да, я снюхиваю по шесть дорожек кокаина за ночь и выпиваю пол-литра водки за один присест, но потом вызываю частную скорую с капельницами, ем брокколи и отжимаюсь от пола пятьдесят раз, а значит, всё будет заебись. Утром йога, вечером дорога, как говорится. Алишер всё стремился отсрочить передозы, перенести кому и смерть на завтра. И дело было не в том, что Моргенштерн боялся самой сущности смерти. Нет, ему было похуй. Он просто хотел подольше задержаться в своём пьяном бреду, экстазе, который с каждым днём поглощал его полнее. Всё потому что кокаин подарил Алишеру настоящую драгоценность, извлечённую из глубочайших недр Земли. Подарил трофей, стоящий целых армий, погибающих в схватке друг с другом. Подарил Славу Марлова. Его образ, заключённый в галлюцинации.Слава приходил каждый раз, когда в носу оказывался порошок. Он тут же материализовался где-то рядом, на расстоянии вытянутой руки. Всегда смотрел пристально и сжирающе, обгладывал чужое существо своими полупрозрачными глазами с крохотными зрачками и улыбался этой загадочной, пленительной улыбкой. Обхаживал Алишера, признавался ему в любви по тысяче раз, помогал ему расслабиться, нашёптывая заклинания, открывающие доступ к желудочкам и предсердиям. Это был шикарный театр одного актёра для единственного зрителя. А когда реальность с треском расползалась по швам, образ Марлова с лёгкостью проникал вглубь поражённого тела, расщепляя каждый нейрон и каждую каплю крови, отравляя среду обитания. Ни толики тепла: фигура словно была соткана из льдинок. Не существовало тактильных контактов и поцелуев. Лишь покорение, порабощение и обладание.Но выбирать не приходилось.Ощущения были великолепными.Алишер пробовал мефедрон и марихуану в попытках заменить чем-нибудь кокаин и сделать галлюцинацию мощнее. Но ни на какие другие вещества Слава не откликался. Он прятался в глубине префронтальной коры головного мозга и отказывался выходить наружу, общаться и любить. И потому Алишер заказал партию самого чистого кокаина в Санкт-Петербурге, которую можно достать через друзей. Те долго уламывали своих поставщиков на разовую акцию щедрости, а потому возвращение в Москву переносилось всё дальше.Но сегодня сделке наконец быть.И совершает её похудевший, побледневший Алишер, сидящий на диване в одних боксёрах и шерстяных носках, ибо мама учила держать ноги в тепле. Алишер, который выдал Азизу отпуск, а возвращать его из этого отпуска уже не собирался. Алишер, планировавший было открывать свой ресторан, а теперь забывающий такие банальные вещи, как пин-код от кредитки.Не человек, а оболочка. Пиньята в форме звезды, набитая невкусными конфетами.— Пробовать будешь? — Глеб расстёгивает рюкзак, вынимая из него внушительного размера свёрток, обтянутый чёрной изолентой.— Я взвешивать сначала буду.Алишер с любовью и трепетом смотрит на полкило кокаина, который наконец добрался до этой квартиры. Парень приподнимается с места и резким движением берёт порошок, а потом уходит в сторону кухни, к столешницам.— Это ахуенный продукт, — рекламирует снег один из парней, то и дело почёсывая свой покрасневший нос и рассасывая подъязычную таблетку. — За ним такие очереди стоят.— Да ну, — низко смеётся Алишер, разрывая и снимая изоленту. Он оглядывает вещество в плотном клеёнчатом пакете и отмечает соответствующий хорошему качеству кремовый оттенок, а потом кладёт этот атрибут сладкой жизни на кухонные весы. — Сам сейчас попробуешь, хули пиздеть.Да, всё чётко, ровно пятьсот грамм. Пятьсот затяжек. Пятьсот путешествий в лучший мир.Интересно, Моргенштерн успеет дожрать этот пакет до того, как умрёт? — Сколько за него, если мне понравится? — каштановолосый возвращается на низкий диван и устало по нему расплывается. Он сгибается над столом и небрежно рвёт упаковку, позволяя веществу высыпаться наружу. — Пять триста.— Мы же договаривались на пять, блять.Да-а, пять миллионов рублей за пятьсот грамм порошка. Пять миллионов рублей... И всё это — наличка, сгруженная в спортивную сумку. Собственно, вот почему Алишер добирался в Питер на своей машине. Вперемешку со своей одеждой и сабвуферами он вёз кучу нала и запасы кокаина.Тони Монтана, нахуй. Будто пытается стать таким же ахуевшим и зрелищно сдохнуть.— Да ты попробуй, а потом спорь, — Глеб достаёт порцию и себе, не приставая к пакету, который подготовили для Моргенштерна.Свёрнутые хлопковые купюры готовы, вскоре все четверо съёживаются вокруг стола, чтобы как следует надышаться.Но планы прерывает омерзительный домофон. Его инородное звучание выбешивает меньше, чем за секунду.Все как по команде оборачиваются к источнику звука. Лицо барыг искажено паникой, неподдельным страхом. А Моргенштерн устало отбрасывает упавшие на лицо кудри и принимается успокаивающе прояснять ситуацию.— Всё нормально. Это курьер, походу. Я вроде в Яндекс.Еде заказывал темаки... Жрать пиздец хочется.— Мы, блять, не будем открывать, — Глеб хватает Алишера за похудевшее предплечье и осаживает встающего было парня на диван. — У нас же тут особо крупный, сука.— Это просто курьер. Каштановолосый вырывает свою руку из объятий дилера. Он нагибается вновь, шумно вдыхает приготовленную себе дорожку и тут же зажимает крыло носа пальцами, откидываясь назад.— Блять, надо всё прятать, — парни принимаются суетиться, как жуки на куче с помоями. У них сразу все бзики вылезают наружу. — Какого хуя, а если менты...— У меня, прикиньте, видеодомофон есть, — Алишер резво встаёт на ноги и уходит в прихожую.Порошок только начинает действовать. Ох, этот его приятный холодок, одолевающий постепенно... Эти ощущения стоят всех денег мира.Моргенштерн, шатаясь, замирает у домофона, который продолжает трезвонить, и вглядывается в цифровое изображение на мониторчике, пока сзади в бешеном сумасшествии коллеги по криминалу тщетно устраняют улики.Низкий паренёк в шарфе, закрывающем половину его лица, и большой шапке. На плечах, вроде, внушительного размера рюкзак. — Еда, получается.Алишер всё меньше соображает. Он небрежно кликает на кнопку разблокировки двери и наблюдает за тем, как этот мальчик быстро заскакивает внутрь.??????Слава, сам не свой от навалившегося облегчения, бежит вверх по этажам. Его замёрзшие руки то и дело хватаются за перила, чтобы ускорить перемещение. Он только что щедро расплатился с водителем Лансера, с которым простоял в питерских пробках битый час, и теперь вся его жизненная энергия направлена на то, чтобы добраться до возлюбленного.Моргенштерн какое-то время тупит над дверным замком, не понимая, как он работает. Потом он, благо, вспоминает о существовании вращательных движений и поворачивает защёлку по часовой стрелке. Дверь отпирается.Перед Алишером предстаёт холодный серый подъезд, пахнущий сыростью. А уже через несколько секунд — запыхавшийся двадцатилетний саунд-продюсер Слава Мэрлоу, которого через камеру домофона было не узнать. Всё такой же, слушайте. Такой же шедевральный. Предел алишеровых мечтаний. Лекарство от всех его болезней, но в то же самое время — сильнейший наркотик, разлагающий организм. Красивый способ совершить самоубийство, не менее красивый способ вернуться в мир живых.Личная трагедия, личная боль, личная болезнь.Только вот все эти чувства уже притупились. У Славы внутри всё переворачивается, когда он видит Алишера. Первая эмоция — всезаполняющее счастье. Радость от того, что с ним всё в порядке, что он живой, здоровый, стоит на ногах... Хотя, о здоровье, очевидно, Марлов погорячился. В тусклом свете подъезда Алишер кажется ещё бледнее, чем есть, а его худоба сразу бросается в глаза. Двое смотрят друг на друга несколько долгих мгновений. Старший первым выходит из ступора.— Нихуя себе, а ты че такой реальный? — и смеётся. По-глупому, развязно, лениво.Слава не понимает смысла этих слов; он просто пытается справиться с шоком от алишерова вида, собраться с мыслями и что-то произнести. Ему надо та-ак много сказать, объяснить и донести. И сделать всё это нужно правильно, осторожно, но искренне и уверенно. — Алишер, ты... Привет, — Марлов нервно сжимает широкие лямки рюкзака, обласкивая взглядом практически полностью обнажённое тело Утренней Звезды. — Слушай, надеюсь, я ни от чего не отвлекаю тебя...Моргенштерн чувствует, как кокаин всё сильнее даёт ему в голову; он, пошатываясь, упирается плечом в дверной косяк и пытается не упасть. Да нет, Слав, не отвлекаешь. Я всего-то совершаю пятимиллионную сделку со смертью.— Нам надо поговорить... Ты можешь пустить меня?— Ээ... Нет. И счастье славино принимается динамично расщепляться на атомы.Мальчик прожигает своими невинными глазами шатающегося и подрагивающего Алишера.Вот же блять.— Ты под чем-то, да? — Марлов серьёзнеет и делает грубый шаг вперёд. — Ты опять обдолбался? — Иди в пизду, — Алишер всё никак не может свыкнуться с мыслью, что перед ним не галлюцинация, а реальный человек. Это слишком немыслимо и абсурдно. — Я, нахуй, в полном сознании. И я занят.— Да? И чем же?Слава пытается заглянуть внутрь квартиры. Он делает рывок в надежде проскользнуть между Алишером и косяком. Старший тут же грубо хватает Марлова за плечо и с силой выталкивает его обратно в подъезд. Буквально вышвыривает, а потом выходит сам и захлопывает за собой дверь.Ярость-то просыпается. Как и великое множество других эмоций. Кокаин — превосходный психостимулятор, он даже мёртвого заговорить заставит.Слава держится за уязвлённое плечико и тяжело дышит. Он вперивает взгляд в Алишера и пытается понять, что именно с ним происходит. Что вообще происходит в этом Питере.— Да ты, блять, реально нанюхался? Покажи зрачки! — Может тебе ещё подрочить?Моргенштерн мёрзнет, он всё-таки в одном белье стоит. А ещё его всё больше по стенкам размазывает. Ты, Слава, пиздец не вовремя приехал о чём-то затирать мне. Ты отвлекаешь меня от другого тебя, и мне это ни капельки не нравится.— Слушай, че тебе надо? — Алишер устало фыркает и наблюдает за тем, как Слава снова подходит ближе. — Попиздеть? Попиздим потом, если мне захочется.— Я к тебе из Москвы летел, если что, — как вообще Слава полюбил этого человека? — Я летел к тебе. Намеренно. И прошу десять блядских минут.— Летел ради десяти блядских минут? А ты в своём стиле, — Моргенштерн нервно потирает переносицу и хорошенько прокашливается, давясь от смеха. — В стиле странного долбоеба.Да нет, Алишер. Я в стиле человека, который по-настоящему в тебя влюблён.— Так мы можем поговорить эти десять минут? — в голосе младшего рябит отчаяние; он видит, что Алишер никакой, и не знает, что происходит в квартире. Но ему кажется, он убежден, что это всё из-за него, и слова в паре с действиями всё исправят. Слава верит, что дело во взаимности. Главное — дать то, что Алишеру нужно. Дать ему резонанс. Моргенштерн вымученно пожимает плечами, и по его телу электрическим током пробегает дрожь. Ему уже похуй, абсолютно. — Блять, ну... Подожди, пока я там закончу, и поговорим. — Закончишь с чем? Мне долго ждать?— С дружескими посиделками, — старший оборачивается к двери и уже через секунду снова оказывается в квартире. — Да они уже заканчиваются. Мне похуй, хочешь — жди. Ну, в общем, я пошёл.Мразь, получается.Марлов, ошарашенный и смущённый, остаётся на лестничной клетке в полном одиночестве. 10:12pm (полтора, сука, часа!)На улице темно. Холодно. Зябко и промозгло. Полнолуние.Слава забрался на деревянную лавку с ногами, согнув их в коленях. Марлов сжался в комок, и теперь он то и дело жалобливо шмыгает носом. Рядом лежит недоеденный батон и вскрытая банка с шоколадной пастой.Так хуево давно не было.Славик промёрз настолько, что его косточки, кажется, покрылись слоем инея. Мышцы тела с трудом сокращаются, любые движения тяжелы в исполнении. Осталось лишь свернуться в клубок и окоченеть в этом положении.Час с лишним назад Алишер ушёл в свою тупую квартиру на ?дружеские посиделки?, которые ?уже заканчиваются?, и Марлов оказался выброшенным на произвол судьбы. Он сходил в Пятёрочку и купил там что-то поесть, потому что его рот пустовал со вчерашнего дня, а потом пришёл сюда и принялся мониторить подъездную дверь. Надеялся, что Алишер правда не будет затягивать. Надеялся, что Алишеру он нужен.Но, видимо, нет. Видимо, кокаин пропустил Моргенштерна через мясорубку, и тот превратился в бесформенный фарш. В подъезд заходил курьер, пахнущий роллами, парень с овчаркой, какие-то смеющиеся девушки... А Марлов просто стеснялся юркнуть в дверь вместе с кем-либо из них. Он просто ждал.Но теперь Слава злится, это факт. Он раздражён, обижен, настроен агрессивно и хочет Алишеру врезать. Он не чувствует жалости, не ощущает никакой вины. Он хочет мстить. Но не знает, как. Потому сидит здесь, как дурак, и мёрзнет.Паста, что называется, затвердела. Она больше не намазывается на батон. ??[ i`m afraid: somebody else might take my place ]??Две? Три? Четыре дорожки в Алишере?Он, разумеется, ни черта не помнит. Товар просто ахуевший. То, за что Глеб взял все пять триста — без сомнений, лучшее вещество из всех, что побывали в теле Утренней Звезды. Он расслабляется так, что больше не может считать, перестаёт различать друзей и просто смеётся. Когда пик трипа остаётся позади и всё постепенно идёт на спад, Моргенштерн решает выпроводить досточтимых друзей из квартиры. Всё потому что иллюзия Марлова при них не подходит близко. Она стоит где-то в дальнем углу кухни и просто ждёт своего часа. Знает, что Алишер без неё никуда.— Пиздуйте, мы уже всё со всем порешали миллиард раз, — каштановолосый хмурит брови, наблюдая за тем, как Глеб в третий раз пересчитывает последнюю стопку купюр.Никто бы и не вспомнил про Славика, если бы не отголоски настоящности в Алишере, если бы не эта его безвольность. Когда барыги забирают всё, за чем пришли, и принимаются покидать квартиру, парень резво встаёт на поджарые ноги и подскакивает к арочному окну. Провожает последних существ, что интересовались им. Он закуривает какую-то невзрачную сигарету, со смехом выдыхает дым и наблюдает за тем, как парни стремительно удаляются.Квартира снова пустая, он снова один. Никому не нужный. Алишер, верите или нет, любил всех. Он любил целый мир и каждого, кто попадался ему на пути. Но в один момент он не смог получить столько же любви в ответ, и тогда всё закончилось. Зашло в тупик и завершилось классическим финалом английских трагедий.— Чего ты смотришь на меня так? — низко усмехается Алишер, не сводя глаз с улицы.— Я не смотрю на тебя, я живу в тебе.Моргенштерн замечает на лавке съёжившегося мальчика и задумчиво касается стекла, будто пытаясь дотянуться.— Блять, я из-за тебя забыл про Славу, — каштановолосый тушит сигарету о собственное плечо и роняет окурок на пол.— Из-за меня? Ты же знаешь, что я и есть Слава.Не-ет, ты не он. Ты совсем другой.Марлов, только завидев каких-то конченых обдолбышей, вываливающихся из подъезда с пухлым рюкзаком и садящихся в старенький бумер, начинает догадываться, что это и есть алишеровы друзья. Контингент, как говорится, соответствующий представлениям. Еда остаётся на лавочке, парень ещё недолго сидит на месте, размышляя, а потом бежит к домофону и набирает номер квартиры. Сразу после нескольких мгновений мучительного ожидания дверь открывается, и Слава устремляется вверх по этажам по новой.??????— Как же я замёрз, — Слава вваливается в алишерову прихожую, пока тот с удивительной быстротой закрывает дверь и энергично проходит в гостиную.Марлов стягивает с себя шарф и шапку, сбрасывает рюкзак, разувается и освобождается от куртки. Он полной грудью вдыхает приторный воздух, заполняющий квартиру, и озирается по сторонам. Алишер всё время шмыгает носом, как будто у него какая-то аллергия. Это всё глупые рефлексы, которые не имеют под собой никакой почвы, кроме как ошибки организма. Старший возвращается в гостиную и с кайфом падает на диван.Галлюцинация, кажется, всё ещё здесь.Славик растирает заледеневшие ручки докрасна и прикрывает глаза, чтобы собраться с мыслями. — Ты выслушаешь меня? — Марлов проходит по коридору, ведущему в гостиную, пытаясь понять, в сознании ли Моргенштерн. Если что, можно подождать до утра.— Пизди че хочешь.Алишер всё слышит и всё понимает. Очередная доза в нём уже давно разбежалась по венам и притупила ощущения. Нужно ещё.— Тогда слушай внимательно. Я-У Марлова пропадает дар речи в ту секунду, когда он переступает порог зала.Это, блять, что?Столик, заваленный горами кокаина, шприцов и мусора. Раскуроченные, разбросанные чемоданы. Грязные полы. Упавшие куда-то на пол темаки, привезённые доставкой. Пиздец, это пиздец. Это притон ебаный.Марлов просто стоит с приоткрытым ртом, издавая короткие звуки, полные ошарашенности и изумления. Четвёртый день... Алишер же здесь всего четвёртый день...— Что здесь происходит?.. — Слава, кажется, никогда так широко не распахивал глаза. Моргенштерн причмокивает пересохшими губами и тянется за вермутом.— Ну, ничего?Младший быстро пробегает вперёд и падает на коленки перед столом. Его дрожащие руки касаются иголок, свёрнутых блантов и фантиков.— Сколько здесь кокаина, сколько здесь гадости... — Слава никогда не видел наркотики вблизи. Никогда не трогал их. — Блять, ты что, уже на иглах, да?— Это не мои.Ну, это правда. До мефедрона дело так и не дошло; это всё проделки собратьев. Алишер вводил в себя кайф только через носоглотку.— Ну да, не твои, — Слава ломится к старшему, как умалишённый, он хватает родные предплечья и ищет следы уколов. Находит на одной из рук, но след этот аккуратный и строгий. — А это что?— Докторка приезжает, ставит капельницы. А хули.— Она приезжает в этот пиздец? И ей норм?— Боже, да отъебись ты, — Алишер опять отталкивает от себя Славу, не жалея сил, и тот неловко плюхается на ковёр. — Сегодня просто дохуя всего было, я убираюсь обычно... Че я тебе это рассказываю, иди ты нахуй.Ничего нового, в общем.Слава раздражается всё больше. Он решительно встаёт на ноги и направляется на кухню в поисках мусорного ведра.— Слушай меня внимательно, дурак.Моргенштерн громко смеётся, откидываясь на спинку дивана. — Я всё знаю, Алишер.Старший никак не реагирует на эти слова, рассматривая изгибы призрачно нависающей над ним галлюцинации.— Расслабься, моя любовь.— Я всё, блять, понял, — Марлов вынимает полупустое ведро из-под кремовой столешницы с раковиной и принимается собирать весь мусор, который видит, брезгливо сморщивая носик. — Понял после твоих слов, что ты меня любым любишь.Какая же отвратительная здесь атмосфера.Но Слава не Алишер, он поводы избежать разговор искать не будет. Наоборот, выдумает лишние, чтобы всё рассказать.— Я понял, о какой любви ты говоришь. Ты ведь влюблён в меня. Я не спрашиваю: это факт. Но на самом деле Славик спрашивает. Он ждёт какого-то ответа от возлюбленного. А вдруг что-то всё-таки в Алишере поменялось, и он уже не чувствует такого?Моргенштерн ничего не говорит. Лишь в очередной раз усмехается и принимает сидячее положение. В его голове нет места волнению из-за так называемого разоблачения. Похуй. Давно уже.— Я рад, что тебе дохуя весело, — Слава переходит в гостиную и с особым пренебрежением склоняется над столиком, чтобы собрать шприцы. — А вот мне весело не было, когда ты уехал. Хочешь знать, почему? Потому что я понял, что не могу без тебя жить-Марлов своими глазами наблюдает, как Моргенштерн сворачивает замученную купюру в трубочку. — Ты что делаешь.— Угадай, — сучья, мразотнейшая улыбка.— Я с тобой разговариваю, блять.— А мне похуй.Алишер явно издевается над Марловым. Все потому что он убеждён, что Слава пришёл с глупостями, и скоро он с этими глупостями завяжет. Испугается.Это просто невероятно, насколько Моргенштерн отучил себя верить в любовь.Старший медленно рассыпает новую порцию на убранном столе. Нарочито неторопливо выравнивает ее карточкой, придает форму идеальной прямой. А Слава с ворохом разношёрстных эмоций просто смотрит на этот пиздец. — Прекрати сейчас же, Алишер.— А то что? — даже не собирается.Марлов всё быстрее выходит из себя. У него от злости венки на худых руках набухают.— Я слышал, что одна дорожка стоит сто пятьдесят долларов. — И?— Ты проебал свои сто пятьдесят долларов.Слава быстро нагибается к столу и резко сдувает порошок. Мелкие снежинки разлетаются в ничто, опадая на ковёр.— Ты, блять, ахуел? — старший тут же делает рывок вперёд и хватает Марлова за грудки, грубо сминая кофту и притягивая к себе.Вот теперь из себя выходит Алишер, а это уже не шутки. — Ты можешь меня, сука, выслушать? — голос младшего срывается на крик, он не боится. Слава вырывается, снова падает на коленки и упирается руками в стол, агрессивно смотря в это отвратительное лицо напротив. — Какой же ты долбоеб. Я притащился сюда, чтобы сказать тебе самые важные слова в твоей жизни, а ты-— И че за слова такие? — чёртово равнодушие в голосе распалённой Утренней Звезды.Марлов в истерике ударяет по столу обеими ладонями и тихонько, тонко рычит.Буря.— Что я тоже люблю тебя, блядский ты Алишер Моргенштерн.Ебанатская, блядская, сучья любовь, представляющая собой убийственную игрушку в безответственных руках. Как дартс. Ты всё бросаешь дротики, пытаясь попасть в нужное место; острые иголки то и дело вонзаются во всё на свете, но не в цель. А когда ты наконец попадаешь центр, то принимаешься выдёргивать эти дротики, а на их месте остаются дырки, которые уже никогда не затянутся. Ох уж эти пути из неисповедимых и сто раз непроходимых паутин.Алишер несколько раз хлопает своими чёрными, как смоль, глазами и в кратком замешательстве проводит кончиком языка по верхней губе.— Ты зря это сказал, — до-олгая пауза. — Но повтори ещё раз.— И повторю. Люблю. Любым. Так же сильно, как ты меня. Старший упирается локтем в коленку, а подбородком — в ладонь.— Да? И че теперь?Слава на пару мгновений замирает и молчит, а потом приоткрывает рот и несколько раз истерично усмехается. — В смысле? Я люблю тебя. Люблю до смерти. Больше всех на этом свете. Люблю тебя и только тебя, ты понимаешь это своей тупой головой?Алишер так и не может осознать, что слышит по-настоящему легендарные слова. Слова, о которых он перестал мечтать ещё третьего сентября, когда Марлов забыл поцелуй. Слова, которые могли бы заменить весь этот допинг, заявить себя лучшим на свете антивирусом, победить рак и глобальное потепление, стать эликсиром бессмертия и найти Ковчег Завета. Слова, поддерживающие жизнь в миллионах часто бьющихся сердец.Но Алишер не может взять и поверить словам. Слова совсем потеряли для него ценность. Особенно сейчас, когда в голове отстукивает ещё один голос. Голос иллюзии.— Всё это не стоит твоего внимания.— Я знаю, почему ты это спизданул, — Моргенштерн с вызовом поднимает с пола многоградусный напиток и делает большой глоток. Без дозы только так выламывает кости.— Ну, потому что это правда?— Потому что сучке мало денег.Алишер называет Славу сучкой.В последний раз Алишер называл Славу словом женского рода целый год назад, после съёмок их первого совместного клипа.За целый год всё стёрлось без следа.— Ч-чего? — Марлов в отчаянии оседает на полу, мигом растеряв всю свою прыткость. Он не может отвести взгляд от Алишера ни на секунду. Он не может моргнуть, потому что боится что-то упустить. — Ты думаешь, мне нужны деньги? — Ну, я уехал, тебе не с кем работать и вся хуйня. А че, я не прав, хочешь сказать?— Ты... Ты... — младший сейчас закричит во весь голос. — Блять, ты совсем ебанулся? Какие деньги? Ты себя видел? Ты их больше никогда не поднимешь с этими порошками. Ты сколько за этот пакет отдал? Тысяч пятьдесят баксов? Сука, да как ты-— Я рублями платил, кстати.— Да пошёл ты нахуй, мне похуй, — сколько же нецензурной лексики. Для Марлова это такая большая редкость. — Я знаю, что ты опять врешь мне. Как ты с лета врал, что ничего не чувствуешь, так и сейчас продолжаешь.Разгорячённый Марлов вскакивает на ноги и принимается ходить туда-сюда возле дивана. — Я говорил с Диларой, потому что думал, что вы в отношениях. И она мне рассказала, какой ты трус. Ты не мог сказать мне этих три несчастных слова, а теперь сам мучаешься и собираешься, видимо, сдохнуть в этой квартире. А почему? Потому что не можешь увидеть во мне себя? Так смотри ближе, сложно?Алишер наблюдает за тем, как Марлов заскакивает на диван и чуть ли не нависает над ним. Распалённое тело младшего приятно пахнет женскими духами и влажностью, отовсюду разливается тепло.А вот галлюцинация всегда была холодной.— Я тебя люблю. Люблю, люблю, люблю, люблю, люблю, люблю, — Марлов делает упор на каждое слово. — Люблю, люблю, люблю, люблю, люблю, люблю-Безумие.— Я понял, — тяжело сглатывает старший, не справляясь с сиянием Славы. — Я хочу дозу, и только попробуй мне помешать.Дозу? Даже сейчас у тебя мысли о дозе, да? Может мне прямо здесь тебе отсосать, и тогда ты меня заметишь?Но Слава уже зацепился за искру в глазах Алишера. Он видел там кое-что. Он видел там эмоцию.Он видел там жизнь.— Вдохнёшь — уйду.— Да пиздуй. Алишер отодвигает Славу и с каким-то ломаным сумасшествием тянется к пакету. В голове Утренней Звезды что-то щёлкнуло; снаружи, блять, постучали. Проснулось страшное желание, которое может обернуться чем угодно.Очень захотелось выебать несносного Марлова.— Ладно, я впервые тебе солгал. Никуда не пойду, вдыхай, — Слава придвигается ближе и касается своим худым бедром крепкой алишеровой ноги. — Вот только я буду нюхать вместе с тобой.Это блеф. Если Слава вдохнёт хоть грамм, он, наверное, тут же упадёт замертво. У него и так организм не привык к стрессу, а тут целый наркотик. Да ещё вон какой чистый. Завидный.— Ты ебанулся, Славик? Посмотри на себя, у тебя сердце остановится.Но за любовь придётся побороться. Нужно приложить нечеловеческие усилия, чтобы вырвать Алишера из когтей антипространства.— Тебя ебёт?Моргенштерн долго смотрит в глаза невероятного саунд-продюсера и с усилием пожимает плечами.— Ну и ладно.Марлов, давай. Это твой последний шанс победить. Как в отчаянных гонках: выжимай педаль в пол и молись.Алишер рассыпает немного вещества и собирает порции.— Тебе одну или две?— Одну. У меня нос заложен.Замёрз, пока ждал тебя, долбоёба.Алишер формирует три дорожки, потому что себя он собирается окончательно отключить. В целом, он не против накидаться вместе. Лишь бы потом не переубивать друг друга... хотя, насрать.— Ты умеешь? — старший опять берётся за свёрнутую бумажку.— Я не завтракаю кокаином, — а у Славы самое время для старых шуток. Просто нервы ни к чёрту.— Да нихуя сложного. Наклоняешься, прислоняешь, зажимаешь крыло носа, и...Моргенштерн в секунду снюхивает одну из дорожек. А Марлов даже опомниться не успевает. Блять.— Легко, — Алишера явно подёргивает.Старший отдаёт купюру Славе.Тот обхватывает её худыми пальцами, а смотрит на предмет своей бесконечной любви, которому с каждой секундой всё кайфовее становится. Я так тебя люблю, Алишер. Так люблю, что погибну от лезвия твоего ножа. Так люблю, что захлебнусь в тебе. Так люблю, что задохнусь от передозировки твоими экологически токсичными загрязнениями.Сгорю в твоих руках.— В общем, что я могу сказать. На этот раз мы оба проебали по сто пятьдесят долларов.Слава смахивает пару оставшихся дорожек небрежным жестом руки, а потом забывает обо всём оставшемся мире. Марлов судорожно хватает лицо Алишера и, притягивая его к себе, вцеловывается своими обветренными персиковыми губами в горькие губы возлюбленного. Он чувствует, как его тело тут же чем-то заражается. Чувствует, как огонь внутри горит безумно. Я без тебя больше не существую, слышишь?У Алишера раз и навсегда сносит крышу. Ну, это была не его инициатива, но теперь это точно всё; он больше не секунды не сможет сдерживаться. Да блять, никто больше не собирается уделять время контролю.Это была твоя идея, Слав. Старший отвечает на поцелуй сполна; он впивается в нежную кожу пухлых губ и требовательно кусает их, а следом проникает языком глубоко внутрь. Сладкая полость рта младшего такая чистая и нетронутая, что хочется выпить коктейль с этим вкусом.Марлов стремительно расплывается лужей, как растаявшее мороженое. Он понятия не имеет, как сопротивляться навалившимся эмоциям, где искать остатки самосознания, как не потеряться в убийственных ощущениях. Накатывает так много всего, это пиздец.Слава просто берёт и дарит себя этим властным, настойчивым рукам. Держи. Забирай. Пожалуйста, прекрати сомневаться в моей любви. Я буду твоей сучкой, кем хочешь буду. Но пожалуйста, верь мне. Люби меня.Алишер, как блядское животное, как хищник, готовый сожрать свою жертву, тут же возбуждается до предела. Его член встаёт и буквально изнывает, желая выебать.За это всё тоже благодарите кокаин. Он превосходно усиливает физическую активность, выносливость, а тестостерон начинает зашкаливать в комплекте с дофамином.Старший роняет Марлова на диван, не разрывая поцелуй и больно закусывая кончик чужого языка. Тот сразу же податливо стонет, провоцируя Алишера лишь сильнее. Дразня. — Мы не помещаемся на этом ебаном диване, — хрипит Слава, когда чувствует серьёзное неудобство. А ещё он чувствует, как ему в бедро упирается алишеров стояк.— Блять.Моргенштерн томно рычит, отставая от искусанных губ лишь на мгновения. Он обхватывает Славу обеими руками и загребает к себе в объятия, поднимая с дивана. Младший обвивает поджарое тело худыми ногами, а руки запускает в спутавшиеся кудри возлюбленного. Сводящие друг друга с ума, двое соприкасаются носами и тяжело дышат, пока Алишер протаскивает Славу к ближайшей точке опоры.— Я выебу тебя на этом кухонном столе, но ты сам напросился, — низко шепчет Утренняя Звезда, бросая предмет своего обожания на деревянную поверхность.Если Слава думает, что обращаться с ним будут ласково и нежно, то он глубоко ошибается. Не на того напали. Моргенштерну свойственно неистовство. Очередной напористый и горячий, импульсивный и жадный поцелуй. Марлов с силой оттягивает каштановые пряди алишеровых волос, а тот слизывает капельки вкусной крови и вдыхает райский запах. Его руки сами тянутся к славиной кофте, а безумие командует совершать больше зверских поступков, властвовать и уничижать.Сжимая и с треском разрывая прекрасный белый свитшот в области спины, старший со свойственной себе прыткостью обнажает бледную грудь и вышвыривает ненужную ткань подальше отсюда.Красиво, красиво, красиво. Алишер часто видел эту часть славиного тела, но каждый раз — как первый. И потом, теперь-то можно делать всё, что угодно. Теперь всё совсем иначе.Моргенштерн укладывает Славу, нажимая ладонью в области солнечного сплетения, и тот, задыхаясь в доселе неизвестных ему чувствах, падает на локти. Рассыпанная на столе соль тут же попадает на кожу и начинает растворяться; Марлов без толики сомнения отталкивает от себя мешающую посуду, хрустальные стаканы и фарфоровые тарелки летят на пол и с громким звоном дружно разбиваются на мелкие осколки. Алишер под этим грёбанным порошком сверхчувствительный, чересчур дикий. Он не медлит; резким движением срывает со Славы джинсы, стаскивает их и возможность дышать теряет, зависая на изящности этих худых бёдер, узких и нежных голеней. Королевские ноги. Да блять, каждый сантиметр этого тела шедеврален.Старший ныряет меж раздвинутых славиных ног и нависает над сгорающим от нетерпения пассивом. Он коротко, но чертовски мокро целует разорванные губы, а потом шагает ниже. Задевает кончиком языка выпирающий кадык, облизывает крошечную родинку, потягивает за серебряную цепь с большой застёжкой и ведёт дорожку слюны до ямочки ключиц. А потом смыкает зубы на девственной коже и больно кусает, вырывая из подчинённого Марлова томный стон. — Ещё, — жалобно просит Слава, чувствуя, как его собственное возбуждение прикасается к алишерову. — Укуси ещё...— Непременно, — старший поселяет на белёсой шее всё больше новых соцветий, получая в ответ самые музыкальные звуки в его жизни, а потом опускается всё ниже, кусает и засасывает, цепляется за кожу груди. Всё равно что разряды тока.Время тянется, как сироп. — Никогда больше не употребляй, слышишь? — сбивчиво выдыхает влюблённый Славик, наблюдая за тем, как одни лишь касания вгоняют его в такое сумасшествие, что планета с орбиты сходит. Его сухие волосы давно пропитались жаром, повлажнели и прилипли ко лбу. — Никогда,— Никогда, — тот сладко целует впалый животик и резко выпрямляется, изнывая от секунд ожидания.Пальцы Алишера цепляются за резинку славиных боксёров, и бельё будто само соскальзывает с Марлова. Грёбанная одежда всегда была лишней. Она отравляла существование. А теперь можно всё. Искусство. Этот аккуратный член с блестящей набухшей головкой, дорожка удивительно мягких волосков от пупка до паховой области и розоватые ягодицы, напоминающие сочный фрукт. И всё алишерово. Ничьё больше.Марлов тяжело дышит и сводит приподнятые брови, чуть смущаясь паузе между порывами страсти. Все потому что Алишер, коротко сжав худые бёдра, вдруг отпускает их и делает шаг назад. А потом вообще уходит. — Блядская смазка, — о-очень повезло, что эта большая бутыль валялась в трэп-хаусе с его становления, а потом Алишер увёз её с собой в Питер, просто потому что утаскивал всё, что было.Зависимость заразительна, да? Моргенштерн отошёл меньше, чем на десять секунд, а Слава уже раза три умер и столько же — вернулся к жизни. — Я нравлюсь тебе? Нравится? Да не будь Алишер простимулирован кокаином, он, наверное, кончил бы ещё где-то во время поцелуя на диване.— Я, блять, без ума от тебя, мой гениальный саунд-продюсер, — старший пленительно просачивает эти слова сквозь всю свою грубость и ненависть, ненависть к тупым барьерам, из-за которых все терпели блядский год. А теперь они не могут наесться.Возвращаясь к столу, Моргенштерн снова раздвигает славины бёдра и устраивается поудобнее меж них. Левая рука держит одну из ножек под коленкой, правая — обильно поливается ароматным лубрикантом.Слава закусывает губы и ёрзает на столе, предвкушая. А в глазах Алишера одно безумие. Безумие и желание заполучить. Он пугает, но пленит.— Это будет больно? — младший чувствует волнение.— В душе не ебу, — Алишер проводит мокрый след от левой подвздошной косточки до сжатого кольца мышц, а потом бесцеремонно и внезапно вводит указательный палец на всю длину. По телу Марлова пробегает дикая дрожь. Совсем новые ощущения. Очень странные.Узость и влажность сводит с ума, старший развлекается так, как хочет. Как всегда хотел. Он медленно двигает пальцем внутри Марлова, подчиняя себе каждый импульс в девственном теле. Младший то и дело протяжно стонет, выгибаясь в спине и тяжело дыша... Не зная, куда себя деть, как перестать видеть этот мир размытыми пятнами.Алишер вводит второй палец, наслаждаясь чужими мучениями. Да его и самого нешуточно ломает. В животе давно завязался наикрепчайший узел, организм требует передачи энергии.Славе тяжко, ему недостаточно. Он уже сам насаживается на эти пальцы, пытаясь подмахивать бёдрами и дополучать необходимые порции кайфа. А их всё мало и мало, не хватает и не хватает. Одна из ладоней Марлова было тянется к прижатому к животу возбужденному члену, но Алишер тут же наотмашь бьёт по этой руке. Моё, всё моё, не смей, блять.— Только попробуй себя тронуть, — рычит старший, до упора вталкивая фаланги и провоцируя очередную патокой разливающуюся агонию.— Пошёл ты, — стон. — Нахуй, — ещё стон.Кричи, кричи. Злись. Мучайся. Тебе это нравится, я вижу. Изнемогай, Славик.Алишер склоняется к Марлову и коротко целует того в разгорячённые губы, продолжает двигать и разводить пальцы внутри мальчика, а следом покидает растянутое нутро. Покидает, чтобы в считанные секунды избавиться от своего белья. Старший обнажает давно мучающийся член и проводит по нему рукой, размазывая порцию лубриканта. А Марлов, ещё секунду назад переживая об образовавшейся в нём пустоте, покрывается муражками, когда позволяет себе мысль об этих размерах. Он не представляет, как такое вообще может в него проникнуть.Но, блять, так хочется попробовать.Моргенштерн потерял себя ещё несколько дней назад, когда познакомился с глубинами своего подсознания, заключёнными в галлюцинации. А теперь он будто собрал себя вновь, потому что реальность стала превосходить любой трип, любые мечты и желания, любые фантазии. Жарко.— Простони моё имя, — требует Алишер, впиваясь пальцами в бедро Марлова и медленно вводя головку члена вглубь покрасневшего сфинктера.Вау. Как вспышка блядской кометы.— А...Ли...Шер.......Слава пытается не удариться в панику. Он часто хлопает карими глазками, а потом просто зажмуривается и напрягается всем телом. Пытается привыкнуть к этим невероятным для него размерам. — Не бойся, — низко смеётся старший, наблюдая за тем, как в его руке сокращается сжатая мышца бедра. — Тебе надо расслабиться. Одолевает какая-то непонятная боль, но вместе с ней приходит всё более серьёзное желание резонировать. — Алишер... — Марлов откидывает голову назад; кожа на его шее податливо натягивается и очерчивает серебро блестящей цепи, придавая особенный шарм. — Я так...Какая же ахуительная здесь атмосфера.— Дого-, — Алишер, всё зачем-то церемонившийся и медливший, вдруг резким толчком наполняет Славу полностью. — -Варивай,Договорить не получается; Слава вскрикивает. Он получает такую порцию кайфа и отчаянной боли, что глаза его сами закатываются, а каждая клетка тела вытанцовывает реверансы. Он, подобно цитрусовому фрукту, который стиснула сильная ладонь, превращается в бесформенную мякоть. Я доверяю тебе даже сейчас, ты осознаёшь это? Ты понимаешь, блять, что я жертвую тебе себя всего, без остатка? Ты трахаешь меня на ебаном кухонном столе, а я просто подчиняюсь, ты видишь это? Ценишь это? Чувствуешь, как сильно я тебя люблю?Оба входят во вкус. Сотрудничают, если угодно. Правда, в этом сотрудничестве Слава только и делает, что отдаёт. А Моргенштерн всё забирает и забирает. Выпивает, пропитывается. Он жадно хватает ртом стиснутый воздух и набирает темп, двигаясь внутри Марлова, не жалея стенки его нутра, растягивающиеся и трескающиеся по своему контуру. Слава кричит всё громче в ответ на каждый толчок, срывая голос. Эти звуки разливаются по комнате, смешиваясь с рваными алишеровыми стонами. Лицо мальчика краснеет, а потом кровь разливается ниже, по шее и плечам. Тело затекает в одном положении на твёрдом столе, долбанная соль нешуточно жжёт, но это не имеет никакого значения. Любые ощущения притупляются в сравнении с тем, что происходит сейчас между ним и Алишером.Старший наклоняется вперёд, требовательно целуя Марлова в губы, но темп лишь наращивая. Толчок за толчком, я тебя сожру, и ты уже понял это. Славик кричит громче тысячи соловьев. Слава ощущает поток бесконечного наслаждения. Слава распадается на атомы. Его штормит, бьёт о скалы и снова сбрасывает в море. И до таких ощущений его доводит любовь всей его жизни. Человек, которого он обожает. Алишеру всё мало, он втрахивается глубже, настойчивее и быстрее. Его тело очень хочет разрядки, а блядский кокаин всё портит, он является причиной отсрочки оргазма, стимулируя нервную систему до упада. Славик бы уже давно кончил, если бы Алишер разрешил. А тот, как умалишённый собственник от природы, не позволяет Марлову даже самого себя трогать.Старший низко рычит, а потом, не говоря ни слова, он протягивает вперёд правую руку и хватается за большой замочек на славиной цепи. Рывок, Марлов принимает полусидячее положение с членом внутри себя; это пиздец неудобно — балансировать на пояснице. Всё меняет амплитуду, перед глазами звёздочки. Младший тяжело дышит, изгибаясь в спине под ахуевше ебанутым углом, пока Алишер продолжает в него вдалбливаться. Вдалбливаться и с нереальной силой дёргать эту несчастную цепь с крупными звеньями.— Мне, блять, больно... — Славу охватывает ещё большее сумасшествие, когда он начинает задыхаться; порции кислорода не проходят в полном объёме. Звенья задевают кожу на шее и нагло рвут её, оставляя алые следы по периметру. — Остановиться предлагаешь? — с большим трудом Алишер произносит хоть что-то, усердно вводя член и работая бёдрами.Нет-нет-нет-нет-нет, совсем не предлагаю. — Пошёл ты нахуй, — Марлов впивается в алишерову спину затёкшими руками и, сходя с ума от импульсов внизу его тела, стремится расцарапать старшего по максимуму. — Нахуй пошёл, — рваный толчок. — Только ты. Славик снова начинает кричать, когда Алишер касается его давно набухшего возбуждения, и теперь стимуляция происходит в двух самых эрогенных зонах. Марлов клянётся: он, блять, забывает своё имя. Оба.Горло пересохло, а ещё оно передавлено цепочкой, которую так хлёстко дёргает Алишер. Кажется, близится обморок.Какие же они грязные, какие же они мерзкие и странные, это пиздец. Ждали год, чтобы потрахаться в затхлой квартире Питера, а в Москве пустует их ебучий дворец. Довели себя до паранойи и наркотиков. Потеряли столько времени, которое могли потратить друг на друга...Но это их суть. Суть их существа. Эти двое постоянно странствуют в темноте, потому что только в темноте они могут сиять.Темп и напор доходят до максимального, Моргенштерн чувствует приближающуюся разрядку. Последние рывки старшего получаются из ряда вон грубыми и развязными, но Марлову уже давно насрать на это. — Я тебя люблю, Алишер--Младший чувствует, как из обеих его ноздрей начинает течь густая кровь. 1101000110000000110100011000000011010001100000001101000110000000110100011000000011010001100000001101000110000000110100011000000011010000101100001101000110000001110100011000000111010001100000101101000110000000110100001011010111010000101110111101000110001111110100001011100100100000110100001011110011010000101101011101000010111101110100011000111100100001Два самых громких стона сливаются в один, возлюбленные кончают одновременно. Глядя друг другу прямо в глаза. Их несколько раз чудовищно потряхивает, а белая сперма размазывается по прижатым друг к другу телам, измученным и уставшим, но получившим самое ахуенное удовлетворение за всю эту жизнь. Это вирус, и они оба теперь носители.Ты моё прекрасное безумие.А ты мои прекрасные двести тридцать пять тысяч карат.Алишер оставляет цепь в покое только сейчас, когда покидает тельце Марлова. А тот, совсем ничего не осознающий, откидывается на твёрдый стол и устало закрывает глаза, стукаясь затылком. Кровь из его носа бежит по щекам, а глаза то и дело слезятся.Всё болит. Но это было самое прекрасное жертвоприношение из всех, что Слава мог совершить.— Пиздец, — Алишер упирается руками в стол, а потом наклоняется и укладывается на него головой и грудью. — Ты в порядке?..Слава с усилием сгибает руку в локте и проводит по шее, откуда до сих пор то и дело просачиваются капельки крови.Спина безумно болит. Всё остальное — тоже.— В полном. Они так лежат какое-то неопределённое количество времени. Алишер прикрывает глаза и тяжело дышит, а Марлов водит руками по животу, размазывая разводы собственной спермы, смешанной с чужой. Они ни о чём толком не думают, потому что их мысли выплеснулись вместе со всей энергией, что была в этих телах. — Веришь теперь, что я тебя тоже люблю? — Слава с трудом размыкает ноющие губы. — Верю, Славик.Алишер выпрямляется в полный рост и тянется к своей драгоценности, залитой кровью и усталостью. Он Славу растерзал. Сожрал, как и зарекался.— Ты мне нужен, — старший склоняется и легко целует Марлова, слизывая сгусток крови из родного носа. — Я тебя люблю.— И я тебя люблю, — всхлип.Да-а, они за этот вечер произнесли столько слов любви, что отыгрались за год молчания сполна. Всё перевернулось. Игра жизни смогла обратиться в сторону потерпевших поражение.Они выпили друг друга до дна и облизали бокалы. — Я хочу спать пиздецки, — доза прошла сквозь Утреннюю Звезду, как нечего делать. — Идём?— Я... Я в душ схожу. — нет, ну серьёзно, только посмотрите на состояние младшего.Марлов с особой для себя тяжестью слезает со стола и пытается удержаться на ногах. Моргенштерн, хрипло посмеиваясь, обнимает Славу ослабевшими руками и оглаживает обнажённое тело, а потом отстраняется и удаляется куда-то в спальню. Завтра будет новый день.10:50pmДушевая кабина, по которой струятся ржавые капли. Кафельный пол, на стенах трещины. Кажется, свет никогда не светился.Но я бы любил тебя, даже если бы ты никогда не родился.Слава стоит под потоком горячей воды и наблюдает за тем, как с него слезает вытекшая из ран кровь, прилипшая сперма и соль. Мальчик медленными движениями оглаживает свои плечи, локти и талию, шею и тазовые косточки. Он боится лишний раз сдвинуться с места, потому что по телу то и дело проносится импульс щиплющей боли.Каково послевкусие случившегося? Горчит. Славик думает об Алишере и о том, каким он был неповторимым сегодня. Жестоким, наверное? Ничему не внимал, ничем не интересовался, пока не дошёл до точки невозврата, пока не сорвался. А потом взял и сделал. Методично, требовательно.Безусловно, боль и страх имели место в уравнении. Но вместе с тем это были лучшие эмоции в жизни Марлова. Ни один трек не вызывал таких чувств, как сдавленные стоны старшего. Ни один успех не получал такой же сильной внутренней отдачи, как минувший секс. Никогда такого не было, и вот происходит опять. Марлов замкнут на всём этом, он без всего этого больше не сможет жить. Никогда не сможет, даже пытаться не будет. Он остаётся здесь навсегда, запирает дверь изнутри и выбрасывает ключ из окна. Не отпускай меня, Алишер.Марлов проводит руками по лицу, смазывая остатки крови, а потом подставляет их под душ. Его чёрно-белые слёзы падают на ладони вперемешку с крупными каплями воды. Всё быстро смешается в единую жидкость, и теперь никто об этом не узнает.Нет места слабостям, когда ты хочешь стать для кого-то источником силы.Слава смывает с себя минувший вечер. Мальчик выключает воду и, продолжая мёрзнуть, выходит из душевой кабины. Он протирает тело каким-то пушистым полотенцем, заворачивается в него же и выходит в тёмную гостиную.Полная луна смеётся над ним, заглядывая в арочные окна. Она словно собирается убить его и превратить в оборотня. Не дождёшься, естественный ты спутник Земли.Я, кстати, тоже естественный спутник. Алишеров.Слава ищет одежду, а находит только разорванные клочья белого свитшота. Блять, и ведь он собирался в Петербург так быстро и истерично, что не взял ничего сменного. Вообще ничего не взял. В общем-то, даже здравый смысл в трэп-хаусе оставил. Ну и ладно. Марлов находит своё бельё в удивительно надлежащем виде, надевает его на себя и устало потягивается, прогибаясь в спине. Шмыгая воспалённым носом, мальчик прошлёпывает к чемодану голыми ножками и склоняется над мятым барахлом Моргенштерна. Эти брендовые вещи, напоминающие сейчас гору мусора из секонд-хенда, выступают какими-то грустными флешбеками по временам, когда сила заключалась в неведении. Да-а, когда-то бесконечно давно Алишер и Слава просто курили тонкоствольные кальяны, танцевали на приватных вечеринках и писали альбом в прямом эфире. И всё было как в сказке. А сейчас всё как в мемуарах пациентов психиатрической лечебницы. Слава нащупывает большое синее худи с надписью Ecstasy в области груди. Даже оно уже никому не нужно. Забыто и вышвырнуто. Раз-два, Марлов сбрасывает полотенце с плеч и ныряет в кофту. Каждая крошечная ниточка, вплетённая в это тканевое изделие, пахнет грецкими орехами, вином, роскошью, отчаянием и любовью. Все эти запахи давно стали тождественны одному-единственному человеку на планете.Алишеру Тагировичу Моргенштерну.Слава утопает в кофте; худи закрывает почти все его бёдра, а руки — с лихвой. Это к лучшему. Всё в каких-то ранах и затяжках, укусах и синяках. А шея пульсирует, как будто там горный родник пробился.Марлов подходит к столу и долго смотрит на кокаин, освещаемый белёсым мерцанием из окна. Вот она — причина, почему всё так. Причина не единственная, но одна из самых серьёзных. — Я ненавижу тебя, — каштановолосый обращается к кокаину яростным шёпотом. — Ты мою любовь убиваешь. Без доли сомнения Марлов берёт пятимиллионный пакет в свои подрагивающие руки и идёт в туалет. Распахивает дверь, поднимает крышку унитаза и с особым энтузиазмом принимается высыпать порошок на дно сифона. Этому яду только здесь и место. Место в противной канализации.На душе сразу отлегло. Нет наркоты, нет проблемы. Наивно? Разумеется. Но Марлов ещё не разучился верить в чудеса и мечтать.Славик спускает воду в унитазе и возвращается на кухню. Он не очень хочет спать, если честно. По очевидным причинам.Мальчик снова берётся за мусорное ведро и продолжает убираться. Выбрасывает обмазанные слюной бланты, ползает по полу, собирая разбитую в порыве страсти посуду, избавляется от рассыпанных остатков кокаина и с грустью выкидывает собственную кофту. Пластиковый контейнер с нетронутыми темаками отправляется в полупустой холодильник, а недопитый вермут остаётся в гордом одиночестве на кремовой столешнице.Слава наполняет мусорный мешок под завязку, он проходит в прихожую и ставит его у входа. А когда мальчик разворачивается, чтобы вернуться на кухню, перед ним вдруг предстаёт холодный, полупрозрачный, практически незаметный образ.И образ этот — он сам. Кокаиновый поцелуй — это получение небольшой дозы наркотика через слюну в ходе поцелуя с партнёром, употребляющим таковой.Марлов замирает, с истинным, абсолютным непониманием разглядывая себя.Этот образ предстаёт перед ним всего на секунду, или даже на долю секунды, но этого достаточно. Достаточно, чтобы заподозрить себя в чём-то больном.— Ужас, — Слава хватается за край комода и пытается удержаться на ногах. У него в голове какие-то слишком ебанутые поползновения.— Признаю, ты нравишься ему куда больше, чем я. — увы, этих слов уже никто не услышит. 11:23pmВ спальне тепло. Батареи хорошо отопили маленькую комнату.Мальчик, покусывающий измученные губы, тихонько заходит внутрь, стараясь не издавать ни один звук. Он закрывает за собой дверь и остаётся стоять на месте, разглядывая черноту квадрата комнаты.Алишер спит под пухлым одеялом. Он съёжился клубком, а его тяжёлое дыхание разносится по спальне, напоминая шум шипящих волн. Марлов даже немного боится старшего. Он не может точно объяснить, почему, но страх присутствует. Словно может случиться что-то ещё, и на этот раз принесённой жертвы будет мало. Словно Моргенштерн может встать и уйти, не прощаясь. Или может взять и не проснуться. Умереть часа в три ночи, отдав все тридцать шесть градусов своего тепла окружающему миру. Не думай ты о таком, дурак. Слава делает робкие шаги к кровати, а потом присаживается на её край и забирается под одеяло. Принять лежачее положение на чём-то мягком — долгожданное событие. Расслабление начинает обмазывать каждую мышцу, помогая снять напряжение. Мальчик поворачивается лицом к отвернувшемуся Алишеру. В темноте он с трудом различает на крепкой спине следы своих рук — красочные, выступающие бугорками царапины. Младший проводит по ним пальцами, обласкивая.— Прости, — тихо шепчет Марлов. — Прости, что сделал тебе больно.И за царапины прости, и за четыре месяца мучений тоже. Прости. Я не знал и не мог знать, но мне очень жаль. Ты достоин куда большего. Для меня ты самый лучший на свете человек, и я тоже хочу быть для тебя самым лучшим. Я не хочу тебя царапать. Я не хочу делать тебе больно. Мне совсем не обидно за то, что ты сегодня сделал. Ни за кровь носом не обидно, ни за грубое лишение девственности, ни за эти раны на шее, от которых точно останутся шрамы. Мне не обидно... Лишь бы только это всё было не зря.Слава прижимается Алишеру всем телом и с трепетом оглаживает пушистые кудри любимого, медленно погружаясь в сон.Лишь бы твой сегодняшний аффект помог тебе по-настоящему поверить в любовь вновь....Цели на вечер 14.10.2020:1. Найти Алишера; — выполнено.2. Признаться Алишеру в любви; — выполнено.3. Спасти Алишера. — [???]??.??.??????:??Гонки, гонки, гонки.Очевидно, гонки — удивительное явление. Гонки заставляют кровь стыть в жилах. Гонки помогают тебе распробовать жизнь: ты, подобно опытному сомелье, выуживаешь спрятанные в глубине Вселенной ароматы и вкусы. А ещё они очень чётко расставляют все твои жизненные приоритеты, ведь стоит тебе задуматься о чём-то постороннем — твоё поведение на дороге тут же меняется. И не факт, что эти перемены будут в лучшую сторону. Пыль, клубы дыма, визжание колёс с разрисованными дисками, а в затемнённых боковых стёклах бесконечной полосой растягиваются ничего не значащие попутные пейзажи. Злой изумрудный автомобиль напоминают дикого зверя, вырвавшегося из своей клетки. Славе снова снится сон.Идёт дождь. Настоящий, суровейший ливень. Всё вокруг раскалывается разрядами молний, а ветер шумно завывает, превращаясь в смерч.Ночь. Кромешная темнота, свинцовые тучи и ни одного намёка на луну и звёзды.Армагеддон.Марлов пытается рулить, но ему уже не до соревнований. Он, как и в первый раз, гонит по замкнутой трассе. Опять съёмки для канала Че Каво. Опять машина живёт своей самобытной жизнью, подчиняясь разве что каким-то внутренним импульсам водителя.Вот только в первый раз у Славы внутри было спокойствие и уверенность, ?будто из него хирургическим путём удалили все органы чувств, и остался только разум...?, а сейчас всё внутри горит, беспокоится и разрушается. Нет сил, один страх, ужас, подавленность и непонимание.Высшая форма угнетения?Слава вновь гонит быстро, но только потому что не может ничего с этим поделать. Он как-то бешено входит в повороты, и так же бешено из них выходит. Чудом остаётся живым. Внутреннее Я представляет собой пробитое лёгкое.Пыль, клубы дыма, визжание колёс с разрисованными дисками, а в затемнённых боковых стёклах бесконечной полосой растягиваются ничего не значащие попутные пейзажи. Злой изумрудный автомобиль напоминают дикого зверя, вырвавшегося из своей клетки. Слава громко кричит на последнем повороте и окончательно теряет контроль над управлением. Что-то заставляет разъярённый мерседес сойти с ума. Каштановолосый задерживает дыхание, отпуская руль, в который вцепился когда-то давно, и широко распахнутыми глазами смотрит в лицо своей смерти — кювет.Автомобиль на огромной скороти срывается в сторону. Машина с громким железным хрустом переворачивается несколько раз и падает вниз, в антиматериальную чёрную пропасть, перемалывая всё своё содержимое. Слава видит вспышки, потом белый свет, а потом — черноту. Несложно догадаться, что чернота знаменует смерть.