36. Перипетия (1/2)

Уверенность — удел головоломных логиков и девиц белых чар, что питают её своим же временем. Я же послание, написанное в неопределённости — Вивек, 36 Уроков — Проповедь 4

Музыка: Ария — Отшельник Аукцыон — Заведующий Discoloration — Остановив вращение Земли Сергей Маврин — Мираж Я долго ещё злоупотреблял гостеприимством Сольвина, часами в вынужденной неподвижности наблюдая за его дроидами и котами. Фелинксами, вернее. Пытаясь уловить, осознать разницу между собственными ощущениями действительности, самой действительностью, сотканной из этих ощущений, и чужими её ощущениями. И не находил её. Времени было достаточно, чтобы сложить весь опыт, всё приключившееся со мной с самого первого шага по Звёздной доске. Осмысливая необычные и явно неслучайные встречи, я подводил итоги. Выводы, перекраивая все мои адекватные земным реалиям представления, вырывали из-под ног привычную опору, но странным образом дарили при этом надежду. Надежду, которой я, запертый в темницу своих строго ?рациональных? воззрений, был всю жизнь лишён. Но прежде чем рассуждать о чём-то, тем более готовясь менять сообразно выводам свою жизнь, следует определить значения слов, придать им массу, иначе в бессмысленной неопределённости, невесомости открытого космоса от них нельзя будет оттолкнуться.

Не впадая в вульгарный материализм, нельзя говорить, будто что-то вообще существует по-настоящему. Будто бы вообще что-то истинно, что-то твёрдо, по-аристотелевски существует. Что я имею дело c чем-то, а не представлениями об этом: с действительностью, а не её никогда не достоверной картой. Но я всегда стремился приложить рассуждения к действительному делу. А потому, познав власть плотной — от слова плоть — иллюзии, я стал широко понимать настоящее. Мир существовал — я знал это, поскольку непрерывно ощущал его. И в свою очередь я ощущал его, лишь поскольку он и я — мы — существовали. Как единое концептуальное целое. Неразрывное.

Между ?мной? и миром не проходила граница — разве что условная, лингвистическая, управляющая самим восприятием происходящего. Моей способностью изменять действительность — как я выяснил на практике.

Там же издавна был проведён и ряд принципиально непроверяемых, но удобных для неприметного (или даже успешного — на Земле) бытия предположений. Вроде ?объективного мира?. Удобная идея, и, вроде, даже работало… единственная причина на неё опираться. Была. Этот же онтологический край иногда размежёвывают и при помощи солипсизма: он так же необоснованно разрывает эту связь и, по чести, требует доводить дело до конца — если уж нет никакого ?мира?, есть лишь условное сознание, то нет в действительности и его самого. Всё — только ложь и плотная иллюзия. Есть только Пустота… Но я предпочитал Ей Хаос.

Существование всего сводится к его восприятию. Я, не без помощи своей Тени (Кота), относительно недавно приравнял эти явления. Но в такой ситуации, очевидно, и само моё существование было процессом ощущения. ?Я? — как процесс! Непрерывный ли? А если дискретный? Сам собой припомнился почтенный уже мысленный эксперимент. Что будет, если описать всё мышление дроида… пардон, человека, математическими формулами и загрузить их в большой компьютер? И смоделировать их в нём? Подсовывая виртуальные входные данные, убеждающие его, что он, состоя из живой плоти и двухста с мелочью костей, окружён самым что ни на есть настоящим миром? Будет ли это означать, что ?формулы?, вернее, нечто ими оперирующее, способно ощущать?

Ничто теоретически не мешает ?оцифровать? целого человека. Ведь все аксоны, перикарионы каждого нейрона, их дендриты, все синапсы, условия их работы — всё, всё это потенциально можно описать пусть и масштабной, но постижимой системой дифференциальных уравнений.

Причём вовсе и не важно, как они будут записаны, и на чём будут исполняться. Будь то суперкомпьютер, находящийся в голове антропоморфного дроида, компилирующий программный код в нули и единицы, а то и в троичный код. Или невообразимо гигантское, почти бесконечное здание, где мириады живых сотрудников с помощью счётов и логарифмических линеек работают с бумажными записями, неторопливо пересылая их из отдела в отдел путём пневмопочты.

Будет ли чувствовать, обладать некими квалиа такое гипотетическое здание целиком; вместе со всем его персоналом? Или это квалиа будет качеством ?формулы?? Вне зависимости от того, на чём оно исполняется? Или исключительно ?здания? целиком, от его фундамента, до санузлов и форточек?

Будет ли оно эквивалентно ему или же супервентно(1)? Ведь это так важно для определения, что оно такое. Что я такое.

Или же свет будет гореть в пустом доме? Ни для кого? Будет ли чувствовать... быть моделируемый в виртуальном пространстве человек? Состоящий из ?нулей? и ?единиц?? Или же, как тот дроид, — базирующийся на троичной системе? Хотя я не видел разницы — ?нули? и ?единицы? не существовали ?сами по себе?, они всё равно были на чём-то записаны и представляли собой материальный субстрат. Будь то кремниевые чипы, или оптронные и квантовые вычислители дроидов. Просто субстрат менее привычный, чем такой уязвимый мозг человека.

Что следует добавить к числам, математике, живым клеткам, транзисторам, белковым и неорганическим молекулам, чтобы родилась новая ?личная вселенная??

Достаточно ли их просто правильно соединить? И можно ли тогда, соотнося устройство субстрата с продуцируемыми квалиа, объяснить их суть? Или следует придать формулам суперпозицию, бросить барахтаться в квантовые волны Хаоса? Выражено ли это в ?железе? в случае дроидов?

Отгадка так близко… Я даже не переживал по этому поводу — зная, что скоро встречу того, кто подтолкнет меня к правильному ответу.

Реван был здесь, на Кореллии. Вернее, был… через день, завтра. Но я ощущал его надвигающееся присутствие: он его не скрывал… что ему здесь надо? Обязательно свяжусь с этим джедаем. Он не откажет мне: дроиды и их мозги — его епархия. Но довольно: он не расскажет о пределах действительности. Не в случае каких-то искусственных — и уж точно, внешних относительно меня — интеллектов. Я при этом не задавался идиотским вопросом: ?где эта ?действительность? находится до тех пор, пока её никто не ощущает; действительна ли она тогда для кого-нибудь?? Если того, кто её наблюдает, и нет вовсе. Такой вопрос был лишён когнитивного смысла. Совершенно, тотально бесполезен: на него нельзя было ответить, не поправ законов логики. Которые, как и индукция, имели проблемы с самодостаточностью.

Но, так или иначе, в эту систему бытия всё ещё с трудом, но вписывались чужие квалиа — дроидов, возможно и более глобальных структур. Упомянутых ?зданий?, например. В их зыбких очертаниях, вероятно, существовал и я. Но это ?существование? в потенциальном чужом ?я-мире? обладало уже иным смыслом, поскольку было допущением, моделью, моим мысленным экспериментом, а вовсе не наличным для меня фактом. ?Со-существование?. Так будет вернее.

Со-существую ли я с кем-то? Быть частью чужого мироощущения — не обязательно обладать своим собственным. Но если предположить, что это работает в обе стороны — раз уж я воспринимаю и чужие квалиа? А кто-то тогда воспринимает и мои. Те же джедаи (хотя источник этого знания всё еще остаётся глубоко личным — но не он ли самый верный?). Или ситы — не к ночи будут помянуты.

Хотя сделать это им куда труднее, чем ?прочитать? обычного, неодарённого человека. Я всё ещё зову это предположением, но с ним можно и нужно работать! Эта, казалось бы, мелочь, служила важным индикатором формата нашего ?со-существования? в едином континууме чувственного и взаимо-ощущающего бытия. Мы не были равны. Каждый в своём ?я-мире? по-разному влиял на ?общежитие?. И отчётливое чужое нежелание соседствовать со мной теперь становилось мне понятно.

Я мог только предполагать, как из безграничного Хаоса возникает это бытие — как сочетание меня и мира, но оно, похоже, представляло собой результат коллективной ?деятельности?, консенсуса восприятия всех чувствующих созданий в Галактике. Более того, оно только лишь ей не ограничивалось, хотя и ограничивало меня.

Или же наоборот: бытие порождало это сознание… Но в чём я почти не сомневался, ничто не было первично: они попросту были двумя сторонами одной, вечно кувыркающейся монеты. Консенсус, воплотившийся в обладающих энергией физических полях и в частицах — как их возмущениях. Замечаемых в конкретных местах конкретными наблюдателями — и воплощающих их — и воплощаемых ими. Образуя тем самым физическую действительность. Именно это и стирало различия между физическим и магическим, между явлениями Силы и явлениями, как это принято говорить, не имеющими ?сверхъестественной? природы: всё ра?вно имело физическую природу. Или же (одновременно с тем) любое явление тянуло корни из Силы — ?мистической? основы бытия. Даже законы Ньютона или три начала Термодинамики. Граница была условной, проводимая разными забавными мыслящими существами ради установления метода познания и метода действия. До тех пор, пока этот метод их удовлетворял, пока их место в мире их устраивало, граница никуда не сдвигалась. Попытка рассматривать абсолютно все события как порождённые чисто ?физическими причинами?: в ложно-двойственном их смысле; действовать, исходя только из строгой научной парадигмы (исключающей влияние наблюдателя), — она была заранее обречена на провал.

Кувыркающийся в пустоте труп Куана Сенда тому примером: моя ошибка, хотя признаться, я о ней не сожалею. Безумные путешествия капитана Ромейро прямо указывали на природу мультивселенной. Переменчивые матрицы комплексных плоскостей с их кислотными посетителями также никак нельзя было списать только лишь на моё разыгравшееся воображение.

Безуспешные попытки повторить кое-какие фокусы за джедаями, гиперпространство, как таковое, и иные крышесносные феномены постепенно убедили меня в этом. А самое главное, действуя в такой убеждённости, я, наконец, добивался успеха!

Я потратил без малого год, стучась в запертую дверь! Даже не в дверь — в молчаливую каменную стену. Но теперь прошёл сквозь неё… Нет, если сводить идею научного метода только к максимальному соответствию представления о действительности ей самой, то я не отступал от него ни на шаг, балансируя на натянутой струне циркового каната. Во всяком случае, мне так казалось. Даже сейчас, предав и отринув всё то, во что почти верил.

Мысль, что эксперимент, проводимый мной, должен дать такой же результат и у другого исследователя; что мои достижения должны быть воспроизводимы в любом месте, в будущем так же, как и в нынешнем, а я, если буду строго следовать чужим инструкциям, смогу повторить чужие достижения, была не верна. Некое качество, как я уже давно приметил, зависело от методики исследования, хотя, казалось бы, не должно. Воспроизводимость эксперимента была невозможна.

Если земной, да и местный ученый замечает за собой такое, он должен проверить самого себя и свои экспериментальные устройства — очевидна ошибка. Врут приборы, неправильна методика эксперимента, или ошибка закралась в его расчёты. Или ошибались все, кто делал эксперимент до него. Но, как выяснилось, истина действительно субъективна, как и сама эта действительность.

Идея, что всюду, для всех извечно действуют и продолжат работать одни и те же законы, что пространство изотропно — была всё это время ложна. Вся моя жизнь, мой modus operandi, основанные на ложных убеждениях, летели в Тартар. Я привык считать, что нечто верное для меня должно быть истиной и для всех прочих. В любом месте пространства и времени. И наоборот: что я — не исключение, что объективные факты важнее моих когнитивных искажений. Оказывается, объективных фактов вовсе не существует.

Оценок вне контекста конкретного ?я-мира?, базирующихся только на свойствах самого рассматриваемого объекта, быть попросту не может. Субъект из системы не исключается. И не исключаем по определению ?действительной? неразрывной с ним. Вернее, само это отрицание — единственный объективный факт, но ведь от этого не легче?

Можно подумать: что с того, что для одного ?я-мира? будут работать одни правила, а для других — иные? И пусть! Почему бы не утешать себя мыслью, что мы находимся в одном совместном и стабильном срезе мультивселенной? Достаточно однородном, чтобы во всех лабораториях мира результаты разнились только в пределах инженерной погрешности.

Но я-то знал, что хор ?я-вселенных? поёт не в унисон: если бы меня надежно фиксировало в одной устойчивой и предсказуемой вселенной, то снохождение не закончилось бы падением в коррибанскую гробницу.

Хотя всё с этого только и началось… Действительно важная информация, полученная рациональным путём, лишалась истинности: критерий Поппера терял значимость в поисках твёрдой правды. Инженерного применения он не лишался — оставаясь ограниченно полезным, но вот уважение к нему стремительно иссякало. Тем не менее, это не означало, что верна и постмодернистская идея, отрицающая истину, подменяющая её расплывчатыми ?мнениями?. Однако любое знание теперь требовало ряда оговорок, чтобы таковым считаться.

Простая идея — о существовании отличающихся по мироустройству ?Земли? и ?Далёкой-далёкой галактики? — логически развивалась в мультивселенную.

О да, взглянув на Хаос со стороны, в нём можно было бы найти закономерности: некий общий закон; может даже ?теорию всего?, частные варианты которой действовали или наблюдались (что одно и то же) для разных ?я-миров?. (Иногда и для достаточно большого их количества или с достаточной точностью для ?со-существования?). Но я-то был в нём — внутри одного из множества течений Хаоса, а не снаружи! Заперт! Связан. Но я не стремился ограничить себя в одной-единственной серой плоскости, лишив своё бытие объёма, времени, широты. Трудно отказаться от того, что наконец сумел заметить.

Находясь в потоке чужих воззрений, можно было, конечно, заниматься наукой со всеми её строгими правилами. До тех пор, пока не выгребешь на ограничивающие русло берега — как лучшие из навигаторов, не заменяемые пока компьютером. Навигационный комп мог проложить маршрут через разведанное гиперпространство, но проложить новый маршрут… Если смириться со своей участью и не грести настойчиво к причалу, и тем более не поднимать свои мятежные флаг и парус, а уныло сплавляться на плоту, увлекаемом за собой течением, то самое малое, чего стоит опасаться — бурные пороги с острыми камнями. Кроме того, реки имеют обыкновение куда-то впадать. А растворяться уже в Океане я тем более не желал. Не этого искал в жизни! Я не видел в этом копошении в песочнице с предоставленными мне технологическими игрушками большого смысла. Это могло и должно было стать подспорьем, инструментом на пути, но точно не могло служить самоцелью и способом приблизиться к истине. К власти над собой: завоевать свободу или управлять своей судьбой таким способом у меня не получится.

В вопросах же техники, ?железа?, однако, я всё еще полагался на этот метод. Хотя, как я помнил, уже в молекулярной биологии и вирусологии такой подход пасовал.

Я ведь таки прочитал работы того безумного эпидемиолога, повстречавшегося мне на дне Корусанта, — пьяницы Скаба Видена. И упомянутую им работу о мидихлорианах. Авторства некоего Дика Эстона. Выводы были лженаучны: в иное время я побрезговал бы такой паранаучной чушью. Но сейчас на её стороне была статистика, модели и расчёты. Возможно, и тот сгнивший мир. Вот его название я забыл.

Тотальная совместимость белковой жизни в Галактике и невероятная бесконфликтность самых разных иммунных систем не вписывались в законы химии и биологии, в математические ожидания согласно сначала редуцированным, а затем синтезированным законам этого же мира. Особенно это касалось мутаций, представлявших опасность для не эндемичных видов и инопланетных популяций. Которые, в пределах родных биомов, не имели никакого интереса для естественного отбора. Готовность обитателей одних планет противостоять вирусам, бактериям и грибкам с иных миров — практически независимо от планеты их происхождения — имела природу, порождённую коллективным сознательным. А может и бессознательным — я не стремился их разделять… Джедаи сказали бы, что Силой. Точнее, восприимчивыми к Ней мидихлорианами.

Предельная маловероятность наблюдаемой картины, связность и неразрывность переполненной чудесами Галактики (чудесами, казалось бы, разрушающими любую предсказуемость!) требовали вмешательства некой могучей воли. Воли, оказывающей влияние как на вновь открываемые миры, присоединяемые к Далёкой-далёкой галактике, обеспечивая их совместимость, так и на уже сложившийся их коллектив. И воли, или некой мистической силы, не сводящейся к взаимодействию материи посредством квантов энергии. Поскольку сверхсветовое взаимодействие не менее абсурдно, чем нарушение законов классической механики — стоит только начать последовательно описывать действительность как физик — на языке математики; логики.

Большая часть обитаемых миров Галактики даёт о себе знать из-за пределов светового конуса: так, для того чтобы удостовериться в их существовании (не совершая досветового путешествия), достаточно взять в руки коммуникатор и выйти в экстранет. Любой может легко взаимодействовать с находящимися за, казалось бы, непреодолимой границей людьми, не порождая при этом никаких видимых пространственно-временных парадоксов и противоречий. Объяснить это можно только одним способом. Наше взаимное бытие поддерживается высокой плотностью упорядоченных смыслом случайностей. Обеспеченных идеями, формирующими соответствующую им действительность. Или наоборот — я ощущаю действительность, несущую идеи.

…Бездна! Я не могу говорить и мыслить, непрестанно не прибегая к расчленяющим мысли дихотомиям. Всё разделяется, расщепляется и противопоставляется. Самостоятельно формирую стены клетки. Всякий предмет содержит в себе своё отрицание, само моё мышление невозможно без дистинкции — но принимать это, как есть, я не могу.

Не зря же Изумрудная скрижаль гласит: ?Истинно — без всякой лжи, достоверно и в высшей степени истинно: то, что внизу, аналогично тому, что вверху. И то, что вверху, аналогично тому, что внизу, чтобы осуществить чудеса единой вещи?. Там было ещё что-то, что я никак не мог вспомнить. Применяя эту идею к сверхсветовой связи, я понимал, что они осуществляются не передачей информации в физическом смысле: путём взаимодействия, квантами энергии. Физических причинно-следственных связей между мной и моим собеседником по галактической голосвязи действительно не было. Сверхсветовое путешествие было ещё более невероятно. Оно всё еще требовало гиперпривода — исключение которого из мира исключало бы и сами эти путешествия. А потому само совместное со-существование планет Галактики, всех их жителей, их связанность через гиперпространство требовали полноценно функционирующего смыслового, нефизического упорядочивания действительности. Или, иначе, непричинного упорядочения — гипертрофированной синхроничности, работающей за пределами принципа причинности.

Использовать же синхроничности и исследовать их научным методом будет только безумец... поскольку воля наблюдателя влияет на результат. Исследовать же ненаучным путём — тоже безумец.

Или маг. А поскольку смысловое взаимодействие не просто дополняло привычные физические взаимодействия, а практически их подменяло в ряде случаев, это представляло для меня высочайший интерес. Роль Мага становилась привлекательной. Газовый состав атмосфер и метеорологические параметры я пока не пытался объяснять таким образом, но допускал, что и они были, мягко говоря, не случайны.

Восприятие этих феноменов отдельными учёными, замечающими эту предопределённость, не имело ровным счётом никакого значения. Их число было пренебрежимо мало в сравнении с куда более уверенными в своей картине мира многочисленными обывателями. Кроме того, то, что было ?неправильным? для меня, они наблюдали с самого рождения. Терпели крах и непрекращающиеся попытки связать гиперпрыжки и закон сохранения энергии, теорию относительности и экспериментальную теорию гиперпространства, поскольку звездолётчиков и тех, кто пользовался их услугами, было явно больше таких исследователей. А если учесть, что живых разумов в Галактике, как таковых, больше, чем нейронов в моей голове, физическая конфигурация которых, согласно моему опыту, связана с феноменологическим сознанием, чувством бытия… Система суммы систем, не сводящаяся к простому суммированию, но и не поддающаяся краткому аналитическому описанию, могла порождать и целое коллективное мироощущение. То есть весь этот мир, всю Далёкую-далёкую галактику — как часть мультивселенной.

Именно в таком виде, в котором я с ней со-существую.

Тут можно и нужно было своевременно вспомнить об ?энергетическом поле, создаваемым всем живущим (читай, обладающим квалиа, чувствующим), что окружает и питает нас и связывает всю галактику вместе?. Всего лишь определение Силы, найденное мной на официальном портале Ордена джедаев.

Как я уже заключил, все — Сила, и всё — физика.

Оговорюсь: я не претендую на истину. Стоит решить, что ты познал её — и всё, считай, что ты уже живой труп. Нашедший себе уютный гробик. Ступая мысленно в собственные следы, проходя вновь по хоженой дорожке, я не мог пропустить важную деталь вселенной: из всех проявлений выстраивающейся передо мной картины мира самыми близкими и доступными к изучению было именно гиперпространство. Как концентрированное проявление единения Силы и технологии. Прямо связанное с моей квалификацией. Ещё бы, едва оказавшись здесь, совершенно случайно я наткнулся на твилека, нуждавшегося в навигаторе, чтобы провести корабль к руинам цивилизации, вероятно, и открывшей это самое гиперпространство. Или использовавшей его самой первой.

Почему я так решил? Нейросеть, выращенная за день на специальных кристаллах-нейрочипах, обработав орбитальную сьёмку циклопических сооружений и сравнив их с многочисленными опознанными и нет руинами по всей Галактике, сумела вычленить определённые паттерны, свойственные именно этой цивилизации. Это оказалось непросто. И дорого. Трафик экстранета уходит петабайтами — несколько миллионов кредитов ушло только на оплату внесистемного соединения. За аренду занимавших пару шкафов серверов и стойки со специальными нейропроцессорами я не заплатил Сольвину ни гроша — он предоставил их ?по-дружески?.

Сам он использовал их для создания кастомных несложных расширений для различных дроидов. Которыми он приторговывал в интересах мелких частников, также, как и он, занимающихся обслуживанием звездолётов. Нейросеть не была точна, а потому лишь выдавала процент узнавания. Фотосьёмки, качественные карты местности, точные схемы древних объектов встречались редко. Все они, как правило, хранились на зашифрованных и платных архивах, доступных только планетарным правительствам и корпорациям. Но даже обладая скудной открытой информацией, я сумел что-то выяснить, только отсеяв любые руины моложе двадцати тысяч лет.

Нейросеть ошибалась, давала ложноположительные результаты на останках, очевидно, иных культур и цивилизаций. Иногда даже на геологических образованиях. Но на моей стороне был закон больших чисел.

Подавляющее большинство из десятков тысяч хоть сколько-то похожих объектов, по всей видимости, не принадлежало искомой мной цивилизации, но даже малая их часть, растворённая в этом сонме разграбленных руин, могла натолкнуть на некие общие зависимости, заключённые в массиве полученной информации. Наложив процент узнавания на карту Галактики, я смог получить крошечный градиент — и если бы заранее не предположил бы его вероятность, никогда бы даже не обратил на него внимания.

Эта цивилизация тяготела к прямым и удобным гипермаршрутам, связывающим весьма известные миры.

Руины со сходными пропорциями и архитектурными решениями, несущие те же родовые черты, встречались вдоль всех важнейших гиперпространственных маршрутов. Хотя такие миры как Кореллия, Алсакан, Дуро или Корусант и выпадали из изучения: у меня не было по ним никаких данных. Найдя пару десятков самых узнаваемых нейросетью мегалитических развалин — от которых кроме изглоданных временем фундаментов да нескольких камней почти ничего и не осталось — я дообучил нейросеть.

Нечто, сохранившее не только очертания, нашлось на Дантуине. Как это ни удивительно, являющейся резиденцией Ордена джедаев на Внешнем кольце… Туда мне путь заказан.

Но теперь я нисколько не сомневался в необходимости проложить путь до безымянного мира, который изначально так желал посетить Травер. Эта цивилизация действительно была древнейшей из владевших технологией гипердвигателя. Мне непременно нужно там побывать.

Как я только что убедился, научный метод не переставал работать, но в ограниченной (в рамках всей мультивселенной, разумеется) сфере.

Его можно было видоизменить, расширить до полной, недоступной моему слабому разуму картины: представить, что объективный мир всё же существует — именно как Хаос, в котором существуют сечения, тени и отражения — ощущаемая действительность... Действительности. Но тогда следовало и самому подняться на ступень выше.

Но взобраться на эту вершину можно только вооружившись особыми инструментами: расширяющими возможности сознания. Подниматься над собой — через самого себя, через ощущение и управление Силой, неизбежную интроспекцию: ступая далеко не по самому рациональному пути.

Однако чужое плечо и рука всегда будут сбоку, если и готовые помогать, то в движении к общей, а значит всегда чужой для меня вершине. И никто не подаст руки с верху. А если и подаст — такое не может не пугать! Оказаться в чужой власти…

Хотя некто или нечто могло и искало такой помощи: но быть пешкой в чужих ?руках? мне однажды смертельно не понравилось. Каждой клеткой моего существа. У меня, кажется, уже был такой опыт. Как существо, обитающее только в одной из ?проекций?, пусть даже незаметно для себя и окружающих, скользя по ним и даже воспринимая смутные образы не отсюда, я был лишён возможности посмотреть на себя со стороны. Я мог опираться только лишь на собственный опыт, не имея возможности проверить его, доверяя своим ощущениям, следуя за озарениями и тайными знаками. Мой разум, окончательно размолов зубчатыми колесами осколки мыслей, шурша шариками и роликами, направлял меня на путь мистика или мага…. Сам термин тут не столь важен — важнее суть. Парадоксальным образом именно таким выводом завершалась цепь логических рассуждений.

И как маг, я готовил ритуал.

Это следовало делать в одиночестве. В концептуальном вакууме. И хотя он был недостижим, к нему нужно было стремиться. А сейчас заменить его мог вакуум технический.

Можно было действовать в компании лиц, одинаково понимающих и Силу, и мир: идентичных вообще во всём. Но ведь совершенно одинаковых людей не бывает?.. Можно, как вариант, не замечать этих отличий и, синхронизируясь с ними, ?служить Силе? — в действительности, внечеловеческому общему эгрегору. Я же, в отличие от них, желал поставить Её себе на службу.

Осторожность следовало проявлять и при выборе инструментария. Прямое копирование чужих решений опасно, как, впрочем, и любое использование магических инструментов, сформированных не твоим разумом.

Я не говорю о материальных артефактах — те вообще представляют собой глубокие отпечатки чужой воли. И их лучше обходить по широкой дуге.

Заёмное в оккультном — это не просто инструмент, вроде молотка: молоток не влияет на мировоззрение забивающего им гвозди. Молоток не врастает в сжимающую его руку. Он не решает за владельца забить ещё несколько гвоздей… в нужных только ему местах. Я не тешил себя иллюзиями, что могу вот так запросто выскочить из-под чужого влияния — оно в некоторой степени составляло меня самого, оберегая мою действительность от распада. Окружая меня ожидаемым и стабильным. Реальностным. Разумеется, моё сознание — это сознание человека: существа чувствительного к Силе, но не столь отличающегося от множества иных магов. Тех же древних ситов. Но даже подсмотрев у них нечто полезное: систему образов, концепцию мироустройства, духовные практики и прочие инструменты, произрастающие из общих закономерностей сознавания мира, их, очевидно, следует осмысливать самостоятельно. Очищая их от примесей, возгоняя раствор. Памятуя о врождённых искажениях мышления, но не ради рационального их подавления, а призывая их к себе на службу, управляя через них своим восприятием, а следовательно, и всем миром.

Строя свою собственную башню. Не вавилонскую.

Впустив в свой разум чужие идеи, я не только ослаблю концентрацию сознания на собственной мировоззренческой системе — с неизбежным ослаблением её следствий. И речь не о паразитных ассоциациях, которые могут повлечь искажение в образе ритуала. Которые, как прекрасные тропические паразиты, присосутся к корневой системе, составленной из цепочек ассоциаций. Набухая и раскрываясь яркими смрадными цветками… высасывая соки из своего носителя. Повторяя части чужих действий ещё раз, я лишь сильнее утвержу в действительности чужую волю, согласно которой работал тот ритуал. Причём во всех её проявлениях — соглашаясь со всем её образующим, включая написанное ?мелким шрифтом?. Все неявные и даже неизвестные мне умолчания. Словно использовать древнее загадочное устройство, не понимая того, как оно работает. А понять до конца и не выйдет — система прорабатывалась далеко не одним субъектом. Она слишком усложнилась, пока над ней работали сменяющие друг друга поколения ситов. А ведь именно так я и собирался поступить изначально. Раз ритуал работал, казалось, это и было единственно важным. Как бы не так! Поэтому я переписывал его заново, принимая во внимание только ясные мне архетипы и отражения. Написав для себя инструкцию… гримуар, а для строительных дроидов — чертёж ритуального помещения, я едва не пропустил входящий звонок. Странно: один из контактов, оставленных мне Ивендо… — Здравствуйте, молодой человек. Это вас зовут Олегом? — буквально потребовал ответа от меня мужчина в пижаме. Кронос расписался на его лице глубокими морщинами, но не смог согнуть старика — тот был прямым как жердь. Большего рассмотреть в монохромной голограмме не удалось. — Предположим, вы связались с зелтроном, имеющим такое имя, — ответил я. Как именно формулировать мысли, разговаривая с незнакомцами о делах, меня учил Травер. ?Всегда говори с чужаком, как со следователем — и никогда с ним не повстречаешься?. — Хорошо, — недовольно сказал старик. — Капитан первого ранга Республиканского флота в отставке Ведж Сарлиск к вашим услугам. Попечитель некоммерческого фонда ветеранов великой… ситской войны. Вы должны быть… были знакомы с лейтенантом Ивендо… Ивендо Акценди, — он прищурился, — раз я имею честь с вами разговаривать. — Возможно, — ответил я уклончиво. — Постараюсь вспомнить. Если я встречал такового.

— Прямого ответа я от вас не добьюсь? — вскинулся он.

— Нет, я полагаю, — нейтрально ответил я.

— Если не хотите отвечать на этот вопрос, то, я надеюсь, у вас найдётся несколько минут, чтобы хотя бы меня выслушать? — Да. Найдётся: я не занят. — Я рад, — мой собеседник отдышался. Он носил что-то вроде дыхательного аппарата. М-да… кажется, это у них профессиональное. — Недавно мне сообщили, что мой бывший сослуживец погиб. Я узнал об этом, поскольку возглавляемому мной фонду он оставил большую часть своего наследства. — Благородный поступок. — Для Ивендо удивительно благородный. Сумел он же меня удивить на старости лет. Но вот его родственники не оценили столь душевного порыва.

— Неужели этот Ивендо совсем ничего им не оставил? — Оставил. Но они решили, что очень мало. Не успели его кремировать, как они начали делить чужие деньги… Нашли какого-то склизкого юриста и уже оспаривают завещание. Хотят признать его невменяемым на момент подписания завещания и признать документ ничтожным. — Их интересы можно понять. — Никак нет, — отрезал капитан. — Судиться с ними ниже моего достоинства, но я вынужден: деньги нужны в первую очередь на медицинские расходы. Я отправлю вам материалы по делу, какие могу. Выбор ваш, но было бы правильным дать показания — вы последний, кто может подтвердить его вменяемость. — Неужели никто его не знал? И не видел последние годы? — удивился я. — Не может быть такого, чтобы у некого Ивендо, о котором вы говорите, совсем не было знакомых. — Вы не первый, кому я звоню. Все только и делают вид, что никаких дел с ним не имели. Даже его не знали. Что первый раз слышат его имя… Я понимаю, почему, но эти деньги нужны на медикаменты. Сиделок. Я рассчитываю на вас. И да — я знаю, что он оставил вам свою шпагу. Шпагу! — это его почему-то до глубины души поразило. — А я бы на его месте не стал оставлять самую высокую свою награду кому попало. Вы же — не ?кто попало?? — Я подумаю, — ответил я, лицо старика посуровело. — До свидания, — ответил он и оборвал связь.

На минуту я задумался.

Ивендо мёртв. Что бы я ни был ему должен — его уже не существует. Мне, как сказал бы кто-то иной, ?хотелось помочь осуществить его последнюю волю?, но кому бы я помогал? Долги мёртвым (и мёртвых) я не признавал, но не признавал их и живым. Да и вообще долги… Такие, от которых нельзя отказаться, переменить решение. Нет никаких безоговорочных обязательств: решения трансформируются вслед за переменами ситуации.

Впрочем, когда лейтенант был ещё жив, всё то немногое, что я сделал для него, было совершено не потому, что это было нужно ему. Не без этого, конечно, но на свете миллиарды людей, которым что-то нужно: которые могут навязывать мне какие-то обязательства. Нет, так было нужно мне. С его смертью ничего не менялось. Однако никаких официальных зацепок я оставлять не должен. Достаточно и того, что я упомянут в его завещании.

Странно то, что кто-то ухватился за возможную неадекватность Ивендо. Учитывая, что его завещание было оформлено по верхнему республиканскому праву. Пользующемуся поразительно эластичной психиатрической нормой, признавая одинаково вменяемыми самых сумасбродных разумных... Всё ради того, чтобы притупить оба лезвия обоюдоостро умалчиваемой проблемы неприятия юриспруденцией научных фактов о свободе формирования личности и свободе принятия решений. Стоит только начать освобождать подсудимых от ответственности, выискивая биологические причины их поведения, как святыня личной свободы — и свободы воли — незамедлительно померкнет. А поэтому, ради этой презумпции свободы воли, Республика на уровне самого общего закона старалась всучить каждому неоднозначную свободу поступать почти как угодно — будучи ограниченным только рамками формализованных, принятых в конкретной точке пространства законов. А за свободой подкрадывалась и ответственность. Так было проще организовать систему ?правосудия?. Навешивая ответственность на, по сути, жертвы уродливой действительности.

Моё увлечение языками себя уже оправдывало: в том же арканианском, было два слова для обозначения вины — вины, как явления, порождённого свободой воли, понятия философского и для ?вины? юридической. Язык их влиял, как и все иные системы классификации, упорядочения действительности, на их (и мои) суждения; на совершаемый выбор ещё до его осознания. На уровне нейронной карты — коннектома. Чем больше слов и смыслов я узнавал, тем свободнее я себя чувствовал: мысли не казались мне скованными тесными каналами, не упирались в застойные мутные болотца. Я выбрал контакт моего куратора от джедаев — Боды — и долго ещё сверлил голограмму взглядом. Но не успел позвонить, как получил от него входящий вызов. — Здравствуй, — неприязненно сказал он. — Неожиданно, — сказал я. — Я не настроен обмениваться фигурами речи. Надоело ждать, когда же ты пересилишь нежелание звонить мне.

— У меня есть просьба. — Странно. И это уже не фигура речи. — Я бы не обращался, если бы дело касалось меня… — сказал я. — Чушь, — бросил Бода. — А ещё манипуляция, но надеюсь хоть не лицемерие.

— Так даже неинтересно, — вздохнул я. — Одни люди решили воспрепятствовать исполнению законной воли, изложенной в завещании моего друга. Я не душеприказчик, но не могу оставить это просто так. — И почему Кореллианский орден джедаев должен тратить на это свои ресурсы? Помогать контрабандистам и пиратам, защищая их преступно нажитое? — Иначе этот вопрос начну решать я.

— Звучит как угроза, — ответил Бода. — Это она и есть. У вас есть выбор — помочь или предоставить дело мне. Кроме того, вовлечённость в это дело опасна для меня, а значит и для моей работы в интересах вашего Ордена.