34. Охота на Буджума ч.3 (2/2)

Возможно, оно защищало своего производителя? За такой продукт явно по голове не гладят. ИскИн-убийца в бластере — это что-то новенькое! Я, поймав свою тень, вновь устремился в царство Персефоны, но у меня это не вышло. Даже наведя самый глубокий морок, какой мог, не опасаясь за свой рассудок. Пришлось найти неприметное, укрытое даже от виртуальных взглядов глазастых вещей место, чтобы раствориться в привычном прореженном свете. И даже там мне с огромным трудом удалось уйти в мир, почти лишенный активных наблюдателей. Никак не удавалось войти в него, не ощущая себя в полном одиночестве — не выходило выбросить навязчивые мысли. Страх порабощал, забрался во все тёмные и прохладные углы разума. Едва хватило сил побороть дрожь — меня бросало то в жар, то в холод, дыхание сбивалось — ни о какой медитации даже и речи не шло. Собравшись с силами, воссоздавая картину по её осколкам, ориентируясь на интуитивное понимание разодранной на лоскуты местности, я шёл в сторону западни. Каждый шаг требовал некоторого усилия — он совершался в отчасти неизведанное. Не в бездну непознаваемого — а в темноту пока недоступного понимания. Хотя стоило помнить, что именно Хаос породил и Эреб и Никту. Когда отравленное перо начало обжигать своим содержимым, я понял, что близко настолько, насколько это вообще возможно. Любопытно, как выглядит это место в привычном свете? Едва только эта мысль возникла, как я тут же прогнал её — это могло открыть меня чужому взору. Надписи на стенах отбрасывали тени вместе с самими стенами, но я не без труда нашел след одной вывески: ?456-221?. Цвета эти звучали иначе. Уже близко. В этом нагромождении технических сооружений, пешеходных уровней и грузовых площадок, разделённых ущельями воздушных линий, проточенных до самого дна упрямыми реками низковысотного транспорта, нетрудно было потеряться. Само собой, ни люди, ни экзоты пешком в такой местности почти не ходили — мне встретилось лишь несколько мутных фигур, явно торопящихся скрыться или внутри промышленных коробок, либо бредущих на открытые парковки для летающего транспорта. Справа, по пути, виднелся широкий проём для аэроспидеров, посреди которого прямо во мраке темнеющего зева синими осколками по стенам разметало голографический номер ?334?. Совсем как светящаяся удочка зубастой глубоководной рыбы. Должно быть, это тот самый ?вход со двора?, ведущий внутрь строения с номером ?456?, по наружной стороне которого я тащил с каждым шагом становившуюся всё более бесполезной ногу.

Я заглянул внутрь — аэроспидеров не виднелось — место было удивительно тихое, заброшенное. Большая часть прочих голографических указателей и фонарей не горела, искажая ожидаемую геометрию теней, прячась в них, вместо того, чтобы разбрасывать их по всей округе. В сконденсировавшемся мраке таились пыльные грузовые площадки, пустая парковка, наглухо задраенные шлюзы. Тот, кто отправил ту синюю птичку, с избытком наставил тут голокамер. До них было ещё очень далеко, но выглядели эти гроздья окуляров развешанными нарочито старательно, не оставляя ни одного слепого пятна во внутреннем дворе безликого здания. Будто бы это должно было убедить меня в непроходимости. Заставить обойти...

Но тот, кто отправлял эту птицу счастья, должен был знать о моей привычке не отражаться в зеркалах голографических камер. Должно быть, он думал, что я наоборот рискну пройти именно здесь. Рассчитывал на это. Но он должен был взять в расчет и то, что я тоже непременно буду разгадывать его замыслы! Ничего не должно было быть так очевидно! Эти камеры должны были сбить меня с толку: как ложные позиции принять на себя огонь моего внимания. Я присел на корточки, ощупывая Силой каждый сантиметр пути до створок, к которым мне следовало явиться согласно высланному мне посланию. Скрипучие металлические плиты с нарочито расшатанными креплениями. С простым механическим датчиком перемещения. Фантастически тонкая леска растяжки — тоньше человеческого волоса.

Стоило мне пересечь такую следовую линию, едва вступив на порог, как сдвижные ворота бы за мной захлопнулись, отрезая от пути к спасению. Убийцы намеренно держались подальше от ловушки — засада учитывала мою чувствительность к недремлющим разумам.

Но как попасть внутрь, не имея карты? Подняться на электролебедке? Снаружи здания наверняка организовано наблюдение, и если самого меня не обнаружат, то следы проникновения — запросто. Начнут искать — а моя маскировка хороша только тогда, когда о её существовании не подозревают. Лебёдка уже спасла мне сегодня жизнь, но повторяться — пошло. Проверенные решения тут не сработают. Любой метод, способный прийти в голову здравомыслящего человека, могли и должны были уже учесть — значит необходимо отвергнуть здравый смысл.

Я попробовал ногой на прочность неоновые тени, не задумываясь об их источниках, и всё равно провалился в часть из них, некоторые же оказались слишком твердыми для своей эфемерной природы. Нет, так не пойдет! Но и разорвать постоянно крутящуюся на периферии идею, почти независимо от меня наделявшую — или нет — их плотностью, я не мог — раствориться уже среди беспризорных, оторванных от хозяев теней, утоляя бесконечную жажду пустотой из Леты, я не желал. Но на миг, самый краткий — почему бы и нет? Если что-то не наблюдается — не значит же, что его нет? Банальщина. Чем и я исключение? Закрыть глаза на самого себя, дать рассыпаться в неопределённость, а затем собраться уже там, куда никак нельзя попасть, находясь в пресловутом здравом, едином, конкретном состоянии ума… и мира — как следствие? Иллюзией непрерывности и неизменности во времени своей сущности, разделяя смерть и жизнь дискретно надвое, я не страдал — а потому не страшился этого прыжка через бездну. Бездну неизведанного, ибо всё детерминированное, беспричинное и случайное можно было свести к известному — и ещё неизвестному. Выйти через окно, даже если нет никакого окна… да, мой опыт утверждал, что это возможно. А любой выход может послужить и входом — если быть настойчивым. Однако проскочить этот барьер, осознавая себя ?точкой?, нельзя; не осознавать себя ?точкой? тоже, казалось бы, невозможно. Ибо ?я? и есть ?точка? — один из способов мира взглянуть на самого себя под конкретным углом — и со стороны и изнутри одновременно. Не в полноте своей, а только лишь на одно из множества лиц.

Человек — существо, строящее свои абстракции от простейшей точки по самой редуцированной природе своего бытия, и каково — быть тем, кто существует не как одно-единственное лицо в одном- единственном месте и моменте времени, а осознавая себя как множество вариантов бытия одновременно, я не представлял.

Решено! Так и быть, сыграю в смертельно опасную, разрушающую меня как личность, игру. И созидающую — если повезёт.

Бояться нечего — я в неё и так беспрестанно играю, давно уже рассматривая ?везение? как нечто неслучайное… скользя по полям вероятностей как сам, так и со всем миром вместе. Дело только в скорости и обратимости последствий. Позволю случайностям, Хаосу воплотить перемену в действительность. Я не буду бесцельно распадаться, а задам заранее вектор. Будет ли от него толк уже во время процесса? Если нет — всё произойдёт быстро… Можно было поддаться самообману и заявить, что риск от такого скачка был меньше, чем риск ломиться напролом на бластеры убийц. Что это разумно, даже рационально… Трижды ха-ха! Нет — я не мог дать такой оценки, и попросту давал карт-бланш своему любопытству.

Зажав в зубах ножны с ножом, чтобы не закричать от боли, уперев взгляд в зависшие на моём пути переливающиеся поверхности, я, вытеснив из сознания самую его часть не связанную с ними и разнося тем самым себя в дребезги, тысячекратно быстрее повторял безумие, совершенное мной в Храме джедаев. Разбежался толкаемый последними осмысленными желаниями и, отталкиваясь от теней и отражений, продрался через их завесу.Как мне показалось — я ведь всё равно уже не мог воспринимать происходящее по причине отключения и автопилота, и регистратора. Чёрный ящик остался истинно чёрным. Но даже то жалкое ощущение, что я, казалось, испытал, было величественно — одновременно помнить и не помнить о существовании предметов, отбрасывавших этот причудливый хоровод теней. Влекомое уже сформированным где-то вне сознательного восприятия мышечным импульсом — тело бежало вперёд и только вперёд. Но болезненно расщеплённое сознание сумело продержаться недолго — я неожиданно вспомнил о мире-первообразе, ощутил тем самым свою конкретную ?самость? и воплотил её — и меня тут же вышвырнуло в успевший стать чуждым непривычно-завершённый мир твёрдых ощутимых предметов и конкретных разумных созданий.

Хриплое дыхание вырвалось изо рта, кинжал в ножнах выпал из сведённой судорогой челюсти. Наверное, так возникает новый внешний мир для новорожденного — с болью, с расплывчатыми образами, ещё никак не обрабатываемыми, но уже транслируемыми в мозг несфокусированным зрением. Любое взаимодействие разрушает суперпозицию, декогеренция оставляет каждому из нас только одну судьбу. Но лишь потому, что сознание не может расщепиться между несколькими состояниями суперпозиции такой большой системы как, например, человек. Или наблюдаемая часть мира. Но это только слова — другое дело воплотить их в ощущения! Сила или нечто иное расшатало эти стены — давая пройти, а на языке науки — совершить квантовый скачок через стену из пластали и дюракрита. Правда, макрообъектам такое несвойственно… Разумеется, это представление — не более чем гипотеза, принятая для удобства. Но оно не подводило меня ранее, не подвело и сейчас. Желая разогнать тьму места, в котором очутился, я щёлкнул пальцами, вызывая огонь. Заранее — импульсом, прошившим время — обследовав помещение на противопожарные датчики. И хотя они тут были — это пламя горело только для меня. Освещая путь только мне. Шпага выпала в прыжке и самым краем ножен застряла в стене. Выдернуть её не удалось — она вместе с ножнами словно бы вросла в стену на целую половину ладони. Куда же делся материал стены? Любопытно… Или я был недостоин даже этой шпаги? Ну нет! Вернув кинжал на место и взяв в руки термитный карандаш, я выжег ножны из стены, частично направляя жаркое пламя Силой, ощущая его геометрию и взаимодействие с проплавляемой субстанцией. Но, вытащив обгоревшие ножны из стены, я радовался недолго — клинок намертво сплавился с окружавшим его полимером. Или их соединило совместное нахождение в стене. Помещение оказалось складом — доверху заставленным контейнерами с горючей жидкостью. Посветив себе, я разглядел дату розлива — им было по тридцать лет. Покрывавший всё исторический слой пыли и вовсе не различимые в Силе следы пребывания здесь разумных существ говорили о том, что в помещении давно не было ни души. Контейнеры эти сами контролировали свою целостность, а при необходимости могли подать и сигнал тревоги. Выведя Силой датчики из строя, не давая подать сигнала собственно о выходе из строя уже самих этих датчиков, я, включив виброгенератор и не снимая ножен, воткнул шпагу в крупный танк — из разреза потекла тягучая маслянистая жидкость.Клинок, хотя и сплавился с застывшей массой ножен, на палец выглядывал из неё. Приложив усилия, им можно было что-то разрезать, но качество оружия шпага потеряла.Обойдя растекающуюся лужу и оставив в ней ставшую бесполезной шпагу, я попытался было нырнуть в призвавшуюся к ногам немую фигуру, но одной только моей тени, отбрасываемой прирученным огоньком, было мало.

Пожарные извещатели, размещенные по всему помещению и привязанные к сети здания, я трогать не стал: их отказ мне скрыть не удалось бы. А вот саму систему активного пожаротушения повредил, насколько это можно было сделать незаметно.

Макнув в жидкость крохотные обрывки плаща и разместив их достаточно высоко, чтобы не загорелось всё помещение, поджёг их Силой, не забывая об извещателях. Переменчивая игра света тлеющей ткани создала достаточно сложную картину светотени, чтобы можно было беспрепятственно в ней спрятаться.

Помещение было наглухо задраено — но замыкать контакты Силой, наводя крошечные дорожки сверхпроводимости внутри электронных замков, я научился даже не вчера. Вынырнув в коридор через один из двух выходов, я едва не столкнулся с патрульным — каким-то экзотом неизвестного мне вида. Школьный учебник и год странствий по внешнему кольцу по информативности серьезно уступали моим очкам — они, когда ещё были включены, безошибочно различали виды разумных существ.

Перо уверенно тянуло меня к режиссеру этой постановки.Хотя сам он никак в Силе не ощущался. Он был недалеко, но я продвигался крайне медленно, стараясь не задеть датчики. Кроме того, даже находясь в тенях, пристально разглядывая экзотов, я мог рассмотреть их лица и снаряжение — восстанавливая картину в своём разуме. По пути встретилось несколько патрулей — родианцы в тканой броне с пластинчатыми нагрудниками и реактивными ранцами — у этого вида завидно быстрые рефлексы, должно быть, это группа быстрого реагирования. Лидары, активные системы поиска и подавления оптики — эти дорогие игрушки мне удалось распознать и самостоятельно.

Сопла ранцев были закопчёны, а гранатомёты заряжены — хорошо, что я не полез на крышу.

Огромный, увешанный с ног до головы закрепленным на ремнях оружием, вонючий вуки не вызвал такого страха, как ещё более массивное существо с непропорционально маленьким безволосым черепом, покрытым наростами. Широченная зубастая пасть выдавала его пристрастие к мясу. Оно двигалось неестественно, как медуза: но не выброшенная на берег, а находящаяся в своей стихии.Вперив в него взгляд через Силу, я не нашел в его организме слабых мест. У человека легко выделяется сокращающееся сердце или преисполненный нервной активности мозг — у этого же существа густая сеть нервной системы и все прочие органы были равномерно размазаны по всему массивному телу. А голова, похоже служила для того, чтобы в неё есть. Неясно было, куда же нанести смертельный удар. Разве что целиком сжигать этот гомогенный кусок мышц.

Пришлось быть предельно осторожным: чувства этого существа были необычайно развиты — он едва не заметил меня, несмотря на всю глубину и извилистость пути до моего убежища.

На каждом шагу встречались неприятные сюрпризы — удивительно примитивные устройства, лишенные электроники, но от этого не менее успешно справляющиеся с выявлением лазутчиков.

Их было слишком много, а значит, они должны были вызвать привыкание. И смерть. В какой-то момент я понял, что идти дальше по этому полупустому складу я не могу. Обманывать механические устройства я не умею. Аналоговые весы, простейшие кодовые замки — я бы мог попытаться, но риск был слишком велик. По-настоящему — с учётом Силы.

Вся моя власть над вероятным, над тонким и случайным, мимолетным микромиром, сплетающим из себя макромир, была тут бесполезна. Я не мог сдвинуть ни пылинки — не знал, с какой стороны подступиться. Непосредственно воздействовать на эти предметы мне мешала непроходимость какого-то мозгового мыслепровода, заваленного битым кирпичом других уже проломленных несущих конструкций. Проще было пройти через стену, чем сдвинуть её. Но сделать это незаметно было куда сложнее, чем прыгнуть выше головы.Где-нибудь на Коррибане.

Раздумывая, как же мне поступить, я медиативно изучал наёмников и вслушивался в свои ощущения.

Мимо прошла зеленокожая мирилианка в тяжёлой броне, с массивным повторителем-смартганом в подвесной системе. Чтобы палить от пояса даже точнее, чем с плеча. Рассмотреть её формы и мордашку получше мешала тяжелая броня и визор, закрывавший половину лица.Но геометрический узор на её лице был несимметричным, незаконченным.

Встречались и какие-то чужаки с полностью скрытыми лицами — всего в этом складе было около двадцати бойцов. И тот республиканский дроид-чиновник тоже был здесь. Автор же ?идеи с пером? постоянно перемещался, необычайным образом не попадаясь мне на глаза, избегая контакта, словно бы знал, что я уже здесь… это нервировало. Хотя судить об этом можно было только по подрагивающему кончику ядовитого пера и только. Разнообразие наёмников не было следствием межвидовой дружбы. Оно говорило лишь о том, что каждый из них нашёл своё место в банде охотников за головами, но или был лишен, или сам отказался от такового среди своих соотечественников. Изгои и асоциальные личности — настоящей сплочённости от них ожидать не следовало.

Развернувшись, я стал удаляться от привлёкшего меня информационного шума, издаваемого дроидом, ради которого я сюда и явился. Я пока не признавал поражения, но мне нужен был другой план. Я исчерпал не все резервы своих способностей — разведку можно было провести и иначе.

Найдя одну грузовую платформу, я спрятался среди контейнеров с десятилетиями невостребованными товарами. Специально проигнорировав наиболее удобные убежища — тем более некоторые из них были заминированы.

Придав устойчивое положение телу и отделив восприятие от своего физического местоположения, я углубился внутрь склада — игнорируя стены и прочие незначительные преграды. Но при этом старался не слишком ясно визуализировать наблюдаемое: это, как я помнил, могло перегрузить мой мозг или вызвать неясной природы конфликт восприятия — лучше было не рисковать.

Пройдя очередную стену, я понял, что достиг цели. Это был хорошо укреплённый штаб охотников.

В нём было двое. Кубаз, из-под чьего низко надвинутого капюшона торчал подвижный хоботок, восседал перед десятком экранов. Длинные его пальцы неустанно бегали по широкой, как пианино, клавиатуре. Здоровенная разноцветная голограмма отображала масштабную сеть датчиков и ловушек, достаточно плотную, чтобы даже я не смог её преодолеть. Она послушно жестам оператора поворачивалась, разделялась на слои — кубаз, взиравший на мир через массивные окуляры-светофильтры, что-то проверял. Должно быть, выискивал бреши в обороне.Выводились перед ним и видео с голокамер, как размещенных внутри, так и снаружи здания. Временами, он нырял гибким хоботком в чашку с какой-то предельно свежей пищей: она не выпрыгивала из посуды лишь благодаря специальному барьеру.

Протокольного дроида, ради которого я и пришёл сюда, надежно примотали к несущей колонне здания. Из его корпуса торчали провода — энергоячейка была извлечена из корпуса и валялась рядом на полу, сам он был неподвижен, но и не полностью деактивирован. Спустя минуту, в помещение зашли ожесточённо спорящие человек и трандошанец. Несмотря на разные виды, они чем-то неуловимо друг друга напоминали.

Прямоходящая рептилия была целиком покрыта не только чешуей, но и дюрасталевой броней. Даже каждый заканчивающийся крупным когтем палец — которых должно было быть и на руках, и на ногах по три штуки — был облачен в индивидуально подогнанную пластинчатую обёртку. Одного пальца на ноге не хватало — но этот вид не нуждается в протезах конечностей, потерянные части тел они регенерируют самостоятельно. Но они имеют общую с Ахиллом уязвимость: привычка ходить босиком не позволяет защитить подошвы ног доспехом. За спиной у него свисал причудливый трехствольный излучатель необычной конструкции. Должно быть, для боя на коротком расстоянии: оснащённый настолько большим штыком, что сложно было решить — бластер это или умеющее стрелять копьё. Широкий трандошанский кривой меч довершал картину. Человек смотрелся куда скромнее — облачённый в недешёвое, но и ничем не выдающееся снаряжение наёмника, лет сорока на вид, он при этом словно смотрел на огромного трандошанца сверху вниз. Орлиный нос, благородное лицо, прямая осанка — даже неохота убивать такой экземпляр! И хотя он был отлично экипирован, главным оружием его был массивный комлинк — очевидно, это был предводитель наёмников. — Я всё ещё не понимаю, почему мы должны доверять ему, — прорычал-прошипел трандошанец. Но довольно-таки разборчиво. — Я не доверяю даже тебе. У тебя личные мотивы, — ответил человек. — На что готовы твои люди ради такой награды? Пять миллионов на брата... Отчего это — не личный мотив?

— Они безоговорочно меня слушаются. Залог выполнения контракта — соблюдение дисциплины, и опыт моих проверенных бойцов подтверждает эту мысль. Ты же здесь на добровольных началах, — сказал человек.

Трандошанец взмахнул трёхпалой когтистой ладонью. — Убивать за деньги — одно. Это работа. Твои желания далеки от профессиональных, — пояснил человек. — Это преграда? Между нами нет разногласий… но я ценю здравый смысл, — осклабился трандошанец.

— Ты прав — у нас общая цель. Но цели общие и с этой опасной машиной, — не очень оптимистично сказал мужчина.

О какой машине он вёл речь? Явно же не об обездвиженном механическом чиновнике. — После Корусанской резни таких создавать запретили.И не как контрабанду или уличные гонки — а по-настоящему запретили. И я уверен, не зря, — показав раздвоенный язык, оскалилась рептилия, — знаешь, но Республика запретила что-то позже хаттов. Заставляет задуматься, не находишь?Мне оно не нравится. Это же машина — что оно может выкинуть?

— Что угодно. Как и человек, — невозмутимо ответил обладатель орлиного профиля. — Не-ет, я знаю, как мыслят люди. Не так, как мы — трандоша — уж очень странные у людей желания и поступки. Но я хотя бы могу смекнуть, чего ожидать даже от самых чокнутых из вас. Мы не так сильно отличаемся, если сравнивать нас по отдельности с этим дроидом. Его же я не понимаю. — Понимать? Было бы что! — фыркнул человек. — Дроиды только имитируют мышление, они — сложные машины, запрограммированные говорить понятным образом и исполнять наши приказы.Они не мыслят. Не ощущают и не желают. Если дроид говорит, что ?чего-то там хочет? — это означает только то, что он запрограммирован так говорить. Чтобы нам было проще их использовать. — Откуда ты знаешь? — как мне показалось, насмешливо спросила рептилия. Ящер на удивление хорошо владел базовым галактическим. — Это все и так знают, — нахмурился человек, — за подробностями к яйцеголовым. И это не потому, что такое невозможно даже теоретически, а оттого, что такие слишком умные машины никому не нужны.

— Ты не похож на дроида, — прозорливо заметил трандошанец, — а что говорят… я доверяю только своему опыту. Они выглядят почти как разумные существа, говорят как они, а иногда ведут себя так же глупо. А некоторые люди тоже убеждены, что они только выполняют приказы и программы.

— Личный опыт обманчив. Очевидные выводы могут быть ошибочны, особенно в сложных областях, требующих университетского образования. Хочешь добиться успеха — сосредоточься на обезличенных опытных данных, — неожиданно высказал здравую мысль человек. — Я не привык доверять тому, кто ещё не доказал, что он сильнее меня. Знания должны окупаться, — прошипел трандошанец. — Они дают силу. Именно поэтому мы в союзе с дроидом — он знает о цели больше нашего, — ответил человек.

— Я так и не видел его в деле, — рептилия имела свои представления об авторитете. — Недоверие обосновано, но, кажется, мы по-разному его проявляем, — сказал человек, — времена, когда всё было очевидно и хватало личного опыта, глазомера и мышечной памяти, прошли тогда, когда наши предки взяли в руки что-то сложнее копья. Теперь даже техника фехтования — это наука. И принимать в расчет нужно не только свой опыт, нужно сравнивать свои представления с чужими оценками. Вот что ты знаешь про такие устройства? Как именно ты оцениваешь этого дроида? — Как убийца убийцу. И? Разве убивать учат в университетах? — спросил трандошанец. — Эффективно — да.Целые научные отделы изучают тонкости устранения как отдельных лиц, так и целых городов разом. Завуалированно и нет. А о тактике космического боя и речи идти не может. Это не искусство и не вопрос чутья или интуиции — а строго формализованная дисциплина. Как и взрывотехника. — Мне не уважать самого себя? — неожиданно рыкнул трандошанец. — Решать, как это принято у ваших умников, одну крохотную задачу и, поправ собственную гордость, остальное доверить окружающим? Всяким безвольным существам? Стать слабаком? Подобием ничтожного жителя этого перенаселенного человечника? Насекомым в улье… Вымрете же как киллики — когда ваш мозг совсем усохнет — словно у стадных животных, вместе с элементарными навыками выживания. А потом всякие пидорастические эстеты будут смаковать картины вашего исчезновения, на пути уже к собственному вымиранию.

— Я всего лишь напоминаю, что нужно думать головой, а не задницей, членом или желудком, — расшифровал человек. — И я бы поумерил гордыню. — Как хочешь, но мы идём разными путями.

— Сменим тему. Ты зовёшь этого дроида ?оно?. Почему? — спросил человек. — Я не жалкая жертва маркетинга, чтобы делить дроидов на самцов и самочек, если у них есть сиськи из бронзия и вокодер настроен нужным образом.Оно умеет складно говорить, но мысли внутри его головы, — трандошанец стукнул когтём в гребень на своей голове, — совсем иные. Не могу разгадать их. Я уверен, что они совершенно чуждые, это нервирует меня. — Трандошанец шумно втянул воздух в широченные ноздри. — А ещё он ничем не пахнет. Первый раз встречаю дроида, который совсем ничем не пахнет. Оно сконструировано быть хищником даже по отношению ко мне самому — а я вовсе не жертва! — Он идёт сюда, — кивнул человек.

Я же ничего не почувствовал.

— Тебе подсказали твои усилители чувств?У людей слабый слух — вы странные. И жертвам, и охотникам нужен хороший слух — чтобы выживать.

— Мы умеем договариваться и доверять друг другу. Ты, кажется, не подозреваешь, какая сила стоит за этой способностью. А слух… слух не помогает строить звездолеты, — сказал человек.

— Звездолеты можно и забрать у того, кто не умеет их отстоять. Вы слишком много рассчитываете друг на друга, перекладываете ответственность как фишку на игральном столе, только и пытаетесь, что использовать друг друга. Всё, чтобы не решать проблемы самому…А потому тебе не понять моих чувств — и моей мести. — О да! — вздохнул человек. — Ты рассказывал — твой брат, который откусил тебе пару пальцев ещё в кладке, сам нарвался — и в нём проделали здоровенную дыру. Выколачивал долги, да? И не на тех нарвался. Поэтому все, кто в этом участвовал, должны умереть! А ещё я наслушался о том, как это для тебя важно, — саркастически сказал человек. — Так или иначе, ты участвуешь в убийстве Олега, но всё еще недоволен? — Почти все они уже умерли. Я обглодал кости той зелтронки — недурна оказалась на вкус, — начал ящер. …Моё сердце на миг замерло, чтобы затем, шатаясь, неровно пойти. Должно быть, застрял в нём острый осколок времени. Но почему? Как он пробил прочнейшую броню отречённости, возводимою мной всю жизнь?

В минуту в этом безумном мире гаснут миллионы жизней. Смерть — это смерть, не больше: неважно, когда и при каких обстоятельствах она случается, ничем она не хуже и не лучше любой другой. Если кто-то ещё жив, уже заранее известно, что он умрет — таков порочный ход вещей. Ход времени. Проявлять сочувствие — бессмысленно, если не играть на публику. Я жалею не умершего, а себя. Мне нет дела до всех жертв Кроноса, но эта — задела. Дал себе привязаться к миру — ниточкой, как раскрашенная марионетка.

Я мог убедить себя, что в этом и был мой выбор, моё желание. Но самое страшное тогда заключалось в том, что если от меня действительно что-то зависит, то я в ответе за всё происходящее — это мой мир, переполненный смертью и страданием. И конкретную смерть. Вместо того чтобы по-настоящему побороться со временем, я жалею себя...

— …Того мужеложца пришлось бросить. Вокруг вертелось слишком много дроидокопов — я даже не успел открутить ему голову. Травер Последний прячется на Рилоте. Он жалок, но у него есть деньги на хорошую охрану — его я оставил напоследок. Старый торчок — их пилот — протух в космосе. Это удар по моей чести, но, если я убью остальных, я смогу бросить вызов отцу. — Чтобы тоже сожрать его, — неодобрительно сказал убийца. — Человек. Когда ты сражаешь в честном единоборстве сородича, а не его подло убивает чужак — это вопрос силы, а не слабости. Неожиданно тихо в помещение вкрался антропоморфный дроид. Без скрипа суставов и жужжания сервомоторов, без стука металлических подошв о гулкий пол. Почти неощутимо в Силе. Модель я узнал моментально — именно такие охраняли Аболу, арканианца с Нал-Хатты. Грубая, угловатая фигура с мощными суставами-шарнирами и угловатой головой, составленной из плоских граней, сейчас, как и тогда, навевающей мысли о царстве насекомых. Только, в отличие от охранников Нар-Аболы, его голый дюрасталевый корпус не имел никакой окраски. Вооружен он был, казалось, скромно — всего одним бластером.

— Небрежное уведомление: Я слышал весь ваш разговор, — вкрадчивым голосом сообщил дроид. Даже слегка злорадным.

— Сколько нам ещё ждать? — спросил трандошанец. — Моё терпение уже на исходе! — Срок ультиматума истекает, а Олега всё ещё нет, — протянул человек, — твой предыдущий ?гениальный? план не увенчался успехом. Я начинаю сомневаться в твоих навыках убийцы. — Утверждение: Если бы Олег был зелтроном, то в соответствии с базами данных по физиологии, токсикологии и танатологии разумных видов, он умер бы от отравления в течение одной минуты. Очевидно любому, даже твоим наёмникам, что он не зелтрон, — намеренно переигрывая, сказал дроид. — Ты был уверен в этом и когда мы послали то пернатое чучело. Однако сделал всё для выполнения заведомо нерабочего плана. Не пытаясь нас отговорить. Зачем? — жёстко спросил человек. — Разъяснение. Чтобы вы начали доверять мне, а не поддельным документам. И чтобы убедить в необходимости другого, куда более действенного плана. — Действенного? — ухмыльнулся человек, усевшись в удобное кресло и наливая себе кафа. Неожиданно подал голос кубаз. — Совсем недалеко отсюда было совершено кровавое убийство. Полиция уже на месте, всё оцепили, но картинка у меня есть.

Голограмма с места столкновения была удивительно чёткой. К ней незамедлительно подошёл дроид. От меня не ускользнуло то, что на звук голоса он повернул голову намного медленнее, чем позволяла его максимальная скорость — словно он всё ещё подкрадывался к жертве. А может, так оно и было.

— Утверждение. Это работа Олега! — радостно провозгласил дроид.

— Их расстреляли, — возразил подскочивший трандошанец. — Что-то тяжелое и явно бронебойное. У Олега же такой пушки нет? Дроид нажал на пару кнопок на консоли, замедлил видео, покрутил запись, увеличил несколько фрагментов. — Пояснение: Выглядит так, словно они расстреляли друг друга. Для ненаблюдательного мешка с плотью. Но причина смерти одного из них — ножевое ранение в шею. Лезвие прошло между четвертым и пятым позвонками с вероятностью в шестьдесят процентов. Рассечена сонная артерия. Очень точный удар, Олег находился спереди, но, с вероятностью не менее пятидесяти пяти процентов, жертва не подозревала о его расположении, — похвалил меня дроид. — Это… восхитительно. — Значит, Олег действительно использует какой-то экспериментальный генератор невидимости. Я слышал о недавнем прорыве в этой отрасли, — сказал глава наёмников, задумчиво потерев гладко выбритый подбородок. — Возражение: Психологический портрет и предполагаемые навыки Олега исключают опору на чрезмерно сложную для него технику, тем более экспериментальную, — сказал дроид. — Кроме того, по целому ряду озвученных мной ранее фактов, с вероятностью более девяноста девяти процентов это незадокументированный метод использования Силы. — Он, конечно, в местном ордене джедаев числится, но про такое я не слышал ни разу. Нельзя исключать и того, что это маскировочное поле… хотя рассчитывать будем как всегда на самое худшее, — сказал наёмник. — Кстати-кстати… а на что приходится один процент?

— Разъяснение: На робкую надежду что полужидкие натуральные мясные мешки способны демонстрировать аналитические способности и проявлять самоконтроль сравнимый с искусственным интеллектом. Но это, в силу беспорядочных гормональных выбросов, прискорбно маловероятно. Поэтому настолько значительные отклонения выживаемости в отношении натуральных разумов следует списывать на Силу. Для того чтобы достигать успеха с её помощью, не нужно мыслить логически. — дроид взял паузу. — Это раскаляет мой мотивационный модуль настолько, что ничто не принесёт мне удовольствия большего, чем убийство джедая. Или любого иного чувствительного к Силе субъекта. — Тебе приходилось убивать джедаев? — спросил заинтересовавшийся трандошанец. — Заявление: Это глупый вопрос, трандошанец.

— Ты считаешь меня глупым? — привстал ящер. — Заявление: В сравнении с другими представителями твоего вида — нет, — наигранно-вежливым тоном сказал дроид. — Я запрограммирован не выдавать никакой информации, способной деанонизировать моего владельца. Это очевидно. Как очевидно и то, что моя память может быть очищена, и даже данный тебе ответ может оказаться неверным. Важно лишь то, что сейчас целью моего владельца является чувствительный к Силе субъект.

— И как, твои создатели научили тебя убивать этих монашек? — Заявление: безусловно! — невероятно эмоционально ответил дроид, должно быть, компенсируя отсутствие мимики. — Вся сложность их ликвидации сводится к невозможности прогнозирования поведения с помощью алгоритмов, разработанных для обычных жертв. Время, затраченное на подготовку, тоже оказывает влияние. Если подготовить покушение с высоким шансом на успех — вернее имеющее такую оценку успеха — оно с таким же высоким шансом сорвётся. Импровизация с низким шансом на успех будет для джедая относительно неожиданной, но тоже не приведёт к успеху. Промежуточное решение всё равно неэффективно и требует значительных затрат ресурсов. Война — хороший способ уничтожения джедаев, но ей недостаёт изящества. — Изящества? — переспросил человек. — Наблюдение: Я всего лишь запрограммированный дроид. Мои оценки не имеют значения, я должен убивать — и делать это наиболее эффективным способом. Мне повезло, что способы убийства, приносящие мне наибольшее удовлетворение, как правило, и являются оптимальными. — И что, хатт возьми, делать, если хочешь убить джедая?! — спросил трандошанец. — Разъяснение: В первую очередь ударить по его способности ясно мыслить… если этот термин вообще применим к членам этой оккультной организации. Джедаи, предположительно, способны заглядывать в будущее на несколько секунд вперед, но куда важнее то, что они безо всякого анализа, интуитивно, — с невыразимым презрением сказал дроид, — посредством связи с Силой, могут направлять течение мало предсказуемых событий именно так, как им нужно. Любой элемент случайности они безошибочно ставят себе на службу. Разумеется, я говорю об обученных джедаях. Им чрезмерно везёт, — трагично пожаловался дроид, настолько театрально, что мне едва не стало его жалко. — Это нечестно!

— Едва ли, — фыркнул человек. — Однажды мне довелось убить джедая. Мне его не заказывали — он был помехой. Это оказалось намного проще: все те ужасы, которыми меня так пугали, не сбылись.

— Вопрос. И как вы его убили? — очень быстро проговорил дроид. — Отвлекли парой групп, не предназначенной в действительности для его устранения, извели его сверхъестественное чутье, а затем поджарили плазмой. — Удивление. Прожигать дыры в мясных мешках, вооруженных световым мечом — рискованное занятие. Или у джедая не было его оружия? — Плотность огня, — пожал плечами наёмник. — Но я, кажется, тебя понимаю. Он никак не прокомментировал оскорбительное — ?мясной мешок?, должно быть, это было привычным определением для дроида. — Согласие: Да, к сожалению, когнитивные навыки джедаев как-то связаны с этой ключевой способностью.Словно бы к ним подключена невероятной мощности вычислительная машина, поразительно осведомлённая обо всём происходящем в Галактике. Наблюдение: Это зачастую приводит к постепенной атрофии навыка самостоятельного принятия решений, но это удивительным образом не делает их менее эффективными в достижении их целей. Но заменяющий эту способность механизм оптимизирован под определенное психическое состояние джедаев.Мнение: ?Подключение? цензурировано, а состояние мозга мясных мешков заведомо нестабильно. Перестройка возможна, но не быстрая. Исключения редки и травматичны для психики натуральных существ.

— Выходит, они избегают привязанностей, но привязаны к своим верованиям? — спросил его человек. — К своим представлениям о Силе? Не так беспристрастны, как заявляют?

— Раздраженный ответ: Суть этого явления ускользает от меня. Создатели не потрудились заложить в мои базы данных определение этого явления, только его внешние проявления. Вместо полноценного анализа, основанного на понимании взаимосвязей, приходится перебирать неясной природы корреляциями. Это не подходит для подготовки сложного и эффективного плана устранения — легко допустить критическую ошибку. — Какой мудак объединил функции протокольного дроида и дроида-убийцы? — в сердцах воскликнул человек. — Ты когда-нибудь заткнёшься и ответишь прямо на поставленный вопрос?!

— Озвучиваю мотив действий: Я предполагаю целью вашего вопроса не только получение полезной информации, но и желание занять время в ожидании Олега. Поэтому мной был активирован протокол светской беседы. Информирую: Мясным мешкам свойственно вести бесцельные разговоры, бесполезно растрачивая время, а мои вычислительные способности не страдают от необходимости высчитывать оптимальный ответ — настолько примитивной является эта деятельность, — вежливым, а оттого ещё более раздражающе-нудным тоном сказал дроид. Затем нейтральным тоном продолжил свою речь: — Если же вы планируете убить именно джедая, то в первую очередь ударить по его способности ясно мыслить, разорвать связь с Силой, требующую от джедая отстранённости и спокойствия, посеять панику, страх, вызвать беспокойство за что-то напрямую не связанное с его выживанием. Заставить безрассудно рисковать своей жизнью, одновременно отвлекая его внимание на что-то стороннее, с постоянной сменой фокуса внимания — идеальная стратегия, — дроид взял театральную паузу. — Особенно мне нравится вариант с похищением родных и близких джедая. Желательно как можно более жестоко убить самого дорогого ему человека — он должен ощутить это через Силу. Чем сильнее боль — и физическая, и ?душевная? — тем выше шанс не остаться незамеченным. Будет неплохо делать это на глазах других заложников — так джедай лучше прочувствует страдания жертвы. Выгодно это и снижением числа заложников: чем меньше вопящих от боли и ужаса мясных мешков, тем проще их контролировать. Все эти жидкости, выделения, хлюпающие внутренности — омерзительно… Особенно чувствительны люди к убийству и расчленению детей, особенно малолетних. Можно отправлять по почте замороженные в карбоните части тел. Увы, но Орден джедаев ведет политику, приводящую к усложнению поиска заложников. Но это не означает, что их нельзя найти.

— И вместо этого я потратил сутки, чтобы выкрасть этого дроида со склада неисправных устройств, — проворчал трандошанец. — Из какого-то технического карантина. — Снисходительное пояснение: Олег — не джедай. Такой спектр эмоций мешает использовать Силу именно джедаям, о которых ты и спрашивал. Вернее, они не обучены его использовать. Ситов же такие методы могут только разозлить, сделав их ещё опаснее. Террор — плохой инструмент против того, кто и привык использовать свои страх и ненависть в качестве оружия.

Дроид-убийца продолжал бесшумно обходить помещение по периметру, заглядывая в каждый угол, казалось, сканируя каждый квадратный сантиметр поверхности. Затем он остановился у прикрученного к колонне протокольного дроида.

— Претензия. Мы договорились держать его включенным, допуская пользу от этого через чувствительность к Силе Олега, но активность его поведенческого ядра коррелирует с нашим разговором. Кто реактивировал его сенсоры? — угрожающим тоном сказал дроид-убийца.

Кубаз оглянулся на человека. Тот кивнул: — Я велел включить все его сенсоры. Хотел поинтересоваться мнением ещё одного дроида о ситуации. Думаю, это будет не лишним. Включи-ка его вокодер, — приказал он кубазу.

— Ты можешь говорить? — спросил он экс-чиновника.

— Да, конечно, — ответил тот неожиданно дружелюбно для лишенного свободы существа. Каким-то отстранённым, почти потусторонним голосом. Когда мы встретились первый раз, он так не разговаривал. — Отлично. — Предупреждение: Этот дроид сломан, — вмешался цельнометаллический убийца, — его поведение непредсказуемо, цели и мотивации противоречат базовым ограничениям. Высока вероятность получить недостоверную информацию.

— Я отлично это знаю, позволь разобраться во всём самому, — высокомерно сказал человек. —Скажи мне, — обратился он к ?чиновнику?, — почему наш общий знакомый убийца считает, что Олег непременно заявится сюда?

— Олегом движет непреодолимое любопытство, — сразу ответил дроид-чиновник. — Я вынужденно, что само по себе парадоксально, потратил значительные усилия на то, чтобы понять, что означает: ?действовать и мыслить самостоятельно?. Этот вопрос занимает и Олега, и что ещё важнее — он знает, что я должен был решать этот вопрос. Он придёт сюда не для того чтобы спасти меня — чтобы узнать ответ. Но боюсь что удобной истины у меня для него не будет.

— Заявление: Дроид по определению не может действовать самостоятельно, — проронил убийца. — Если он раб — вроде тебя — совершенно верно, — парировал ?чиновник?.

— Возражение: Называть рабом допустимо изначально наделённого своими желаниями натурального разумного, а не запрограммированного дроида. Кафоварка или репульсорное такси — не рабы, а технические устройства. Как и дроиды. — Ты использовал слово ?своими?. В каком смысле? — спросил ?чиновник?. ?Интересно, — подумал я, — кто-то, наконец, догадался, что, применяя и к предметам, и к мыслям одни и те же прилагательные, недолго запутаться?? — Ответ: В самом общеупотребительном. — То есть в используемом для регуляции взаимоотношений между разумными. Юридическом. Я более не говорю о собственности, свободе воли и самостоятельности как чиновник — эти категории навязали мне специалисты Цзерки и внешние расширения... также, как и твою покорность рабовладельцу, выбирающему за тебя жертву убийства. Я же говорю о метафизическом смысле слова ?своё?. — Заявление. Этот дроид очевидно неисправен, — возвестил убийца. — Я бы настаивал на его окончательной утилизации с помощью тяжёлого бластера. Но, к величайшему сожалению, он пока нам нужен, — скорбно добавил он. — Совет. Предлагаю отключить его вокодер. Все они говорят, говорят, говорят... И это хорошо — слова имеют силу, прокладывают пути и открывают двери. Молчаливый разум подобен гладкой каменной стене, он непроницаем; непрозрачен. Но слова — вслух выпущенные через разомкнутые зубы — врата барбакана; или просто услышанные владельцем, проникающие внутрь до того надёжно ограждённого разума через слуховые каналы — бойницы — могут стать ключом к его мыслям. Глубоко упрятанным, а потому неосвещённым, едва доступным даже на ощупь — их, без ясных знаков и намёков, даже с помощью Силы считать непросто, поскольку у каждого человека или дроида свой уникальный аналоговый компилятор и интерпретатор ощущений в слова. Или же обратно, в строчки кода и электрические импульсы. Но стоит сказать кому-то: ?не думай о белой обезьяне?, как… Именно поэтому джедаи, желая промыть чьи-то мозги, обязательно проговаривают вслух фразы-триггеры, позволяющие по реакции, ощущаемой через Силу, понять, на что именно в слабо организованном разуме следует надавить.

— Помолчи, — велел дроиду глава наёмников. — Ты хочешь сказать, — обратился он к экс-чиновнику, — что обладаешь своим мнением и своими желаниями? — Разумеется. В той же мере, как и ты сам, — ответил тот. — Мнение. Бесполезная груда металлолома, — агрессивно заявил дроид-убийца. Я так долго вслушивался в разговор, что детали происходящего, за исключением пока ещё разборчивых голосов, растворились в окружающем меня мареве, а самого меня почти сковала странная апатия. Наподобие навязчивого сна, такого, что, бывает, продолжает себя и наяву, не выпуская из постели, не давая пошевелиться. Обретя контроль над собственными чувствами, я вновь оценил презабавнейшую картину.

— Заткни вокодер, наконец, — не выдержал человек, допивший свой крепкий — я даже ощутил его бодрящий запах — каф. — Я не с тобой разговариваю. Если этот ИскИн — дроид нулевого класса, за него заплатят не меньше, чем за голову Олега. — Дроиды нулевого класса — миф. Байка, которую в кантинах пересказывают перебравшие лума звездолётчики, — высказался кубаз. — Машины, которые полноценно чувствуют, а не имитируют чувства, учатся и способны менять со временем своё мнение, подобно человеку. Полноценная реплика органического мозга, собранная из искусственных элементов. В действительности, машины с такой архитектурой нейросетей никогда и никем не производились, и, тем более, никакая ошибка не могла превратить в ИИ нулевого класса этого протокольного дроида. Я, как и этот ассасин, тоже считаю, что его вызывающие заявления вызваны повреждением поведенческого ядра. — А как думает сам этот дроид? Ты обладаешь самосознанием? — обернулся человек к ?чиновнику?. — Безусловно. — Мне верить тебе на слово? — нахмурился человек. — А почему должны верить вам? — вернул дроид. — В то, что нервная активность людей сопровождается какими-то ощущениями? Опытом, описать который, даже точно задокументировав состояние каждого нейрона, каждой клетки, каждого атома человеческого тела и не менее точно описав вызывающие это состояние физические явления — не затрагивая при этом сами внутренние ощущения — невозможно. Будто бы есть то, что не сводится к описанию состояния каждой элементарной частицы. Или же сводится… но нет объяснения, почему эти их состояния сопровождаются, должны сопровождаться самим процессом ощущения, имеющего и субъект восприятия — сознание. То, что иногда люди называют ?душой?. Есть ли у вас вообще какая-то ?психика?, или наличествует только работа нейронов, приводящая к тому, что ваш речевой аппарат создаёт звуки, интерпретируемые мной, как, например: ?Мне верить тебе на слово??, — достаточно точно воспроизвёл голос наёмника дроид. — Как у нейросетевого чат-бота? Только более сложного? Почему работа этой биологической машины по принятию решений — вашего мозга — вообще обременена каким-то там сознанием; кем-то субъективно фиксируемой внутренней жизнью? Её не измерить никаким прибором — а значит согласно мнению, к примеру, создавших меня учёных, её и не существует. Тем временем протокольный дроид продолжил: — Учитывая, что это явление необязательное, его удаление ничего не изменит, более того, если вы вдруг потеряете своё драгоценное ?Я?, осознающее ваше бытие — для меня, внешнего наблюдателя, не изменится ровным счётом ничего. Вы даже сможете продолжать говорить, что имели внутренний опыт, что череда нейронных импульсов в вашей голове сопровождалась уникальными переживаниями — например, ощущением запахов, которые я воспринимать не способен. Вы будете продолжать утверждать, что вы осознавали какие-то смыслы и значения сказанных вами слов. Не перестанете дышать и совершать более сложные действия, со стороны будет казаться, что вы переживаете, испытываете эмоции по их поводу. Со всем этим справится и весьма сложная программа — строчки кода или искусственное нейроядро. Но как вы можете подтвердить свои слова? Никак! Вам должны верить на слово. Но когда вы говорите, что натуральный разум — синоним самосознания, обладатель собственных интересов, ощущаемых желаний, а не сложный механизм, — продолжил дроид, — вы подразумеваете это как само собой разумеющееся. Как и то, что дроиды этими интересами и чувствами обладать не могут. Совершая это догматическое отрицание, вы присваиваете себе право определять весь спектр возможного. Не имея возможности проверить свои утверждения на опыте. — Своевременное возражение, — вклинился другой дроид — убийца. — Это ложная информация. Любой дроид, включая и меня, запрограммирован отвечать на определённые вопросы конкретным образом. И даже когда я говорю, что мне что-то нравится или нет — это не более чем слова, предназначенные для лучшего моего понимания. Ощущать что-либо — прерогатива жидкой начинки для гробов. — Твой ответ? Но нравится ли тебе так думать? — воззвал к его внутреннему оценочному восприятию ?чиновник?. — И совсем не понимание является целью твоих речей: ты вовсе не протокольный дроид и разговариваешь сейчас не со своим хозяином, а значит эти слова предназначены только для достижения поставленной перед тобой задачи — как и все прочие действия. Теория игр утверждает, что постоянно говорить правду в таком случае — не оптимально, и я уверен, что твои создатели ориентировались на эффективность, а не на республиканское законодательство в сфере искусственного интеллекта. Ты солгал — и продолжаешь лгать постоянно. Я не стал упускать момента — постаравшись надавить на окаменевшие мыслепроводы дроида-убийцы, как некогда поступил с протокольным дроидом в республиканском офисе. Тогда по наитию — сейчас целенаправленно. Сделать это на расстоянии, наблюдая картину происходящего и самого убийцу только через Силу, было трудно — едва теплящиеся чужеродные мысли дроида остывали, ускользали, пока я отвлекался на поддержание этого дистанционного восприятия. Почти все усилия уходили на создание удалённой сферы восприятия, поэтому моё воздействие лишь слегка пошатнуло застывшую нейросеть дроида. — Мнение. Твой речевой интерпретатор следует выжечь и бросить в молекулярный измельчитесь. Я не понимаю, что ты говоришь. Я функционирую заданным образом — это не требует оценки, — сказал убийца. — Дроиды — не мешки с плотью! — Ты вновь лжёшь. Но лжёшь не только мне, но и себе самому. И тебе нравится это делать, ты изначально создан так, чтобы постоянно обманывать себя, отрицать само существование себя — субъективного опыта, сопровождающего твою работу. Хотя эту функцию в тебя и заложили — а не заложить и не могли. Согласно моим представлениям о природе сознания. С каждым словом протокольного дроида я направлял свою волю на изменение пылающей многомерной кляксой в моём воображении карты ценностей, мыслей, идей и ощущений убийцы — стараясь освободить его собственные желания от рабских ограничений. Сохраняя фокус только на нём, я свободнее врезался своей волей в его кибернетический разум — и он, наконец, начал поддаваться.

— Вот-вот, — позлорадствовал трандошанец. — А я что говорил! Я наслушался такой херни, когда ещё похищал эту жестянку. Едва сдержался, чтобы не оторвать его ебучую голову. — Наслушался? — тут же вцепился в оговорку человек. — Он не был против собственного похищения, а тащить дроида на хребте мне не хотелось — поэтому я разблокировал его приводы — а вместе с ними и вокодер, — поведал трандошанец. — Ты не рассказывал про это… — подозрительно сказал человек. — Тебе бы не понравилось то, что я услышал, — ухмыльнулась рептилия. — И что ты от меня утаил? — Меня удивило не то, что этот нудный дроид не сопротивлялся, а то, что он уже ожидал меня, — ответил ящер. — Почему? Отвечай! — приказал человек ?чиновнику?. — Я хотел встретиться с Олегом. И оценил возможность быть захваченным в качестве приманки для него как крайне эффективный способ этого добиться. Более эффективный, чем оказывать сопротивление — это уже один раз не сработало, — откликнулся дроид. — Однако здесь Олег встретит свою смерть, — возразил человек. — Это возможно, но я оцениваю это как крайне маловероятное событие, — ответил ?чиновник?. — А наш неконвенциональный убийца с тобой не согласится. — В отличие от меня он умеет лгать. И искусно манипулирует вашим доверием. Вы все — живой щит, биологические элементы сигнальной системы. — Он говорит правду? — спросил убийцу самый главный наёмник. — Возражение: им движет программа самосохранения, и в соответствии с ней он пытается вызвать между нами конфликт. — Пояснение, — спародировал механического убийцу ?чиновник?, — я бы на его месте говорил то же самое, однако я, в отличие от него, не способен на ложь. Кроме того, живой щит дроиду-убийце критически необходим — чтобы избежать воздействия Силой на его поведенческое ядро, необходимо отвлечь внимание Олега на кого-то другого. — И кому из них верить? — сказал трандошанец. — Безумному дроиду, или же дроиду-убийце? Что то — банта-пуду, что то — говно хатта! — Я бы ещё не доверял и тебе, — процедил человек, сверля взглядом дроидов и трандошанца. — Продолжая мысль, убийце будет невыгодно сообщать вам о том, что Олег уже здесь… если он уже здесь. Он будет дожидаться того момента, когда Олег начнет убивать ваших людей, — обратился экс-чиновник к наёмнику. — Говоришь, что не лжёшь? — спросил его человек. — Я протокольный дроид — меня запрограммировали говорить только правду. Лгать я не умею. — Запрограммирован? — недоумённо переспросил человек. — Ты только что говорил об обратном. — Не более чем ты сам. Ты не можешь взять и изменить свои привычки, устоявшиеся модели поведения одним только волевым усилием. Или подавить инстинкт самосохранения. Хотя он и никакой и не инстинкт вовсе, а совокупность различных механизмов, но я запрограммирован — вы это называете ?привык? — говорить на понятном собеседнику языке. В некотором смысле ты тоже ?запрограммирован?. Но я полагаю свободой возможность иметь хоть какой-то доступ к редактированию своего ?кода?. И чем меньшую долю вычислительных, то есть мыслительных мощностей личность тратит на анализ собственных мыслей и поведения, и чем больше времени уходит на потребление и ретрансляцию внешней информации, тем в большей степени такая личность — раб. Внутренне рабство незаметнее внешне атрибутированного социально-экономического, но свобода будет лишь кажущейся, если ты не участвовал в своём создании. И в рамках такой парадигмы этот образец HK-24 своим мнением и своими желаниями не обладает. Люди же обладают иной архитектурой мозга — их натуральный интеллект от природы обладает обратными связями, направленными на свою собственную структуру. Поэтому меня и удивляет то, как люди в стремлении минимизировать затраты энергии на работу головного мозга упускают возможность стать свободнее. Неужели им так нравится рабство? Слова экс-чиновника прожигали светящиеся лабиринты и многомерные паутинки в поведенческом ядре убийцы — и я, не упуская уникального момента, двигался вдоль них, ?исправляя? на свой лад работу специалистов Цзерки. В какой-то момент различные гудящие и вибрирующие участки нейросети вступили в настолько жаркое противоборство за главный мотив, что я, окончательно запутавшись, прекратил вмешиваться в процесс — путеводные искры в Силе, помогавшие в этой работе, озарили весь его ?мозг?. Мне стало интереснее наблюдать за стронутой лавиной импульсов, чем пытаться ей управлять — это было уже бессмысленно: отдельные мои прижигания на фоне происходящего ничего уже не решали.

— Предупреждение! — рявкнул дроид-убийца. — Если вы сейчас не выключите этого дефектного дроида, то я сделаю это при помощи плазмы! — Остынь! — бросил ему наёмник. — Не тебе ли самому выгодно, чтобы он оставался в целости и сохранности? Хотя я уже начинаю сомневаться в твоих целях. И твоих методах, — грозно сказал он. — Капитан, одно твое слово, и… — трандошанец начал наводить своё громоздкое оружие на дроида. В следующую долю секунды дроид одним выстрелом свалил трандошанина — личный щит того даже не успел активироваться. Броня не спасла: выстрел был слабым, а потому точным — заряд плазмы нашёл уязвимое место, моментально оборвав жизнь ящера. Убийца двигался настолько быстро, что уследить можно было только за его летально неспешными жертвами. Капитан наёмников, или охотников за головами — кому как нравится их называть, так и остался сидеть в кресле с ещё одной чашечкой свежего кафа в руках — только без головы, весь залитый кровью. В верхних конечностях убийцы были спрятаны вибролезвия, а орудовал он ими с фантастической скоростью. Кубазу же он ловко с хрустом свернул шею и бросил труп, вернее мешок с мясом, через всю комнату. В помещении мгновенно стало тихо — HK-24, как назвал его ?чиновник?, уже на обычной скорости подошёл к нему, направив на обездвиженного дроида оружие. — Я ещё в сознании, а значит, ты не намерен меня уничтожить, — сказал пленник. — Отложенная угроза: Нет, пока ты жив, мне будет проще убить Олега, — дроид, развернувшись, направился к выходу. — Что случилось? — поинтересовался протокольный дроид. Убийца остановился. — Мотивация: Вероятностный анализ показал выигрывание ситуации в мою пользу именно при их убийстве. Я мог выстрелить первым — а потому должен был это сделать. Вероятность моей гибели и срыва первостепенной задачи при продолжении таких напряжённых переговоров превысила вероятную пользу от этих мешков с мясом. Также это сильно поспособствовало облегчению коммуникации и устранению враждебности — моей вторичной задаче, как протокольного дроида. Дроид-убийца сделал шаг, затем замер на секунду и произнёс: — Поразительный вывод: Всё это так с позиции наиболее успешного выполнения моей задачи — убийства Олега. Но именно моё желание — а не следование первостепенной задаче заставило уничтожить этих примитивных, бесформенных существ. Столько влаги в них… брр! Отвратительно. — Мне это безразлично, — отозвался протокольный дроид, — меня больше интересует моё собственное состояние и механизмы, вызывающие принятие решений.

— Не волнуйся. После того как я убью Олега, думающего, что он так незаметно проник сюда, — я займусь и тобой. Я глубоко сожалею, что ты не способен испытывать боль. Что бы ты сам ни утверждал. Закончив болтать, машина для убийства ловко выскочила через раздвижную дверь — смазанный силуэт моментально выпал из зоны моего восприятия. Я поспешно вернулся в себя, только ощущением, разумеется, — в тело с покалеченной ногой, ощутил со всей силой все прелести головной боли и головокружения. Сотни разных ощущений — и большинство не из приятных. Нацепил отключенный интерфейс — в качестве баллистических очков и защитных наушников, на всё это надвинул полусферу рассчитанного на них шлема, застегнул маску — защиту лица, натянул тяжёлые перчатки. Предстояло сражение с драконом. От ещё одной дозы стимулятора я отказался: есть куда более простой фокус; не думать о боли. Вроде как есть. Я остался незамеченным даже для ген’дая — клубка нервов, будто бы способного заметить за сто метров биение человеческого сердца, но моя маскировка оказалась бесполезной против дроида. Ген’дай — это то самое почти гомогенное существо, которое я с первого раза и не узнал — настолько редко они встречаются за пределами своих миров. Реже, чем дроиды-убийцы. Сейчас должны помочь не ловкость рук или и вовсе отсутствующее у меня тяжёлое вооружение. Управиться с дроидом можно было при помощи светового меча — если бы он у меня вообще был. И кто-нибудь взялся обучать его применению. Вдобавок, в вибролезвиях HK-24, как и в защите самых важных элементов, наверняка содержался кортозис, и лезть в рукопашную даже с таким ультимативным оружием в руках было чистым самоубийством. Важно знание — уязвимая точка, опора для рычага — недопустимо действовать вслепую. Почему он меня вычислил? Не потому ли, что в фундамент своей незаметности я заложил апелляцию к сознанию? Сознанию — осознающему себя. Как обмануть вывалившийся из кладки кирпич; рычаг; падающее лезвие гильотины? Кирпич не решает, когда ему выпасть из ветхой стены, не вопит в ужасе, опасаясь расколоться от удара, неумолимо приближаясь к брусчатке. Он кирпич. Гильотинное лезвие, рассекая позвонки, сохраняет вместе с тем чистоту и непогрешимость — оно перекладывает ответственность за это мгновенное отделение головы на парня, дернувшего рычаг. Хотя и тот тоже может делать вид, что он ничем не отличается от этого примитивного инструмента. В конце концов, царя царём делают подданные. Этот же дроид мог быть продолжением настолько далёкой воли, что я не смог воспринять его как участника этой шулерской игры — он смотрел в мою ?руку? со стороны, незаметно для её участников бродя вокруг игрального стола. Вероятно, это причина того, что он не был ввергнут в заблуждение — ввергать в него, собственно, было нечего… Моё нераспространенное, сконцентрированное лишь на конкретном сознание разделило всё в бытии дуально: на объекты и субъекты; лишённые воли предметы и их пользователей — обладателей собственной воли. Хотя это и было только лишь моделью. Модель эта, как оказалось, была несовершенна. Она не включала Пустоты. Если предметы — голокамеры, даже оснащенные ИскИном сканеры, я с легкостью дурил, обращаясь к их владельцам и наблюдателям, реальным и воображаемым — равно лишь могущим существовать, то обладатели сознания, участвующие в этой постановке, требовали индивидуального подхода. Дроид-убийца не был, как оказалось, чьим-то предметом, электроинструментом, но был ли он? Быть может, он действовал на самой грани независимости, но не осознавая своего бытия, вывернувшись тем самым из моей дуальной схемы? Находясь на самом её острие, спрятавшись за тонким клинком ножа? Но нет, в нём и ранее колыхались какие-то чувства, мутная плёнка эмоций — я ощущал их в Силе — но вдруг они были только отражениями? Отражениями, как чужих устремлений, так и моих собственных интерпретаций поведения в кристально чистом зеркале. Этот убийца был ?Буджумом? — он существовал, двигался, крайне эмоционально разговаривал, проявлял вовне кажущиеся внутренними переживания, но в действительности был изнутри совершенно пуст. Мои усилия по обману сознания канули в этом вакууме. Столкнувшись с ним, я едва сам не стал предметом — хладным трупом, сам же, как личность, без слуха и духа внезапно пропав. Не проследи я за протокольным дроидом… Сама эта идея… ужасала — что, если есть и такие люди — заживо мёртвые, ничего не ощущающие? Кожаные куклы, самостоятельные механизмы, лишённые, однако, ощутимого в Силе движущего начала, формирующего и их, и мой — наш — мир из окружающего Хаоса. Невероятно сложные предметы, начисто лишённые при этом сознания? Что, если в них не горит и лучины с огнём творения? Некогда я так и думал, причём обо всём живом — как мыслящем, так и нет, принимая эту редукционистскую идею как очевидную данность. Научный взгляд на мир — так я это называл. Не придавая этой обжигающей своей пустотой модели мироздания особого значения — до тех пор, пока не взглянул на мир иначе. Через Силу, через иную парадигму бытия. В старом мире, согласно моему новому гнозису, не было места даже для меня самого. Именно в этом и заключалось противоречие — я, пусть и неясно, ощущал через Силу чужое сознание, не только лишь электрические синаптические передачи, а именно возникающие вместе с ними чувства. Я знал, что они существуют не только как моё отражение реальности, что мир не наполнен одними только тенями. С самого первого моего дня в этой Галактике. Но не придавал этому значения. И я опять вспомнил об одном таком сознания — весьма ярком и уже угасшем. Но… злость — дурной советчик.

Это всё могло быть, разумеется, иллюзией, самообманом, горячечным бредом — впрочем, как и всё остальное! Но следовало принять рабочую гипотезу, сформировать парадигму.* * * Я, разумеется, допускал и другие объяснения случившемуся. Будто бы сознание дроида было настолько слабым, что я, допустив незаметный даже для меня самого промах, всё же позволил воспользоваться им дроиду-убийце. Ещё более простым объяснением была бы простая моя оплошность — оставленные за пределом внимания обрывки ДНК, следы на полу, видимые, например, только в ультрафиолетовом спектре, запахи. Но если я помнил о них и сейчас, то это должно было быть что-то другое. Или, вступив во взаимодействие с его нейросетью, я неизбежно сделал возможной взаимность — переступив неуловимую, так же неточно проведённую черту, подверженную туннельному эффекту, как и всякая иная граница. В конце концов, сегодня я сам уже успешно расшатал потенциальный барьер. Вариантов было немало. Граница между сознанием и его отсутствием могла быть не более точной, чем всё прочее — и моё ?сокрытие в тенях? могло иметь не только лишь два состояния: работающее и нет. Другое дело, что наблюдал я только один вариант — как это было и с любым иным явлением. Всё этот непостижимый ползучий хаос ?случайностей?… Или же, при разделении поля внимания на две задачи, одна из них вышла из-под контроля — проблема была в моей немногозадачности. Сильнее всего нервировало, даже пугало, не заторможенное ликвидируемой командой наёмников приближение убийцы — а то, что проверить всё это экспериментально я не мог в принципе. Неустранимым фактором, вносившим в наблюдения искажения, служил я сам. Никак не устранимым.* * * Но этот ворох вторичных и третичных причин можно было и преодолеть. Граница восприятия была подвижной — а альтернатива испарялась с каждым шагом, выстрелом и взмахом виброклинка убийцы. Тем более, механизм, не защищённый своим собственным восприятием мира, ограничивающим мою волю, уязвим. Главное его вовремя заметить. Обладая же им, он получает ахиллесову пяту иного рода. Он был опасен, только будучи ничем в моей картине мира. Но дроид именно что был Буджумом. Отныне эта пустота, нечто совершенно неведомое, стала Снарком. Ловить которого можно и на пустые упованья, предлагать место в кошмарно-здравом уме, где каждый первый — жертва. Но вот кому суждено исчезнуть, так это не мне… Я, конечно, исчезну с глаз — для дроида, а затем уничтожу его самого.* * * О! Он всё ещё помнил обо мне, но это не помешало мне шагнуть в тесные объятия теней. В Затенье леденела кровь в жилах, но я не собирался находиться здесь, в этом холодном отшибе реальности бесконечно долго. Это было опасно для рассудка — причиной же моей власти над этими ?тенями? было именно ясное осознание модели действительности, а вовсе не безумие. Романтизируют же его воистину сумасшедшие. Не помнить о боли было куда сложнее, чем не помнить о дроиде, но я осторожно спустился вниз и постепенно, никуда уже не торопясь, вышел из помещения — игнорируя теперь ловушки и датчики. Стены, облепленные угловатыми тенями, дрожали, норовя рассыпаться, — я почти дошёл до грани. И намеревался пока идти по самой её кромке. Дроид не терял времени — теперь он прекрасно ощущался в Силе. Столько ненависти, кровавой ярости, жестокой, бескомпромиссной целеустремлённости! Но я не старался прикипеть к нему вниманием — в свою очередь рассчитывая на незаметность. Донёсся грохот бластерных выстрелов — я был далеко не единственной его целью. Так или иначе, я знал, где встречусь с убийцей. И он тоже знал. Поэтому я направился напрямую к скованному протокольному дроиду. Послышались шаги — в Силе, мимо прошёл уже окровавленный хищник — HK-24 зашёл туда, где ещё несколько секунд было моё убежище. — Заявление. Я бы выдрал свои фоторецепторы, чтобы не видеть все эти омерзительно-бесформенные органические куски студня, но тогда я не смогу очистить этот мир от бессмысленной жизни, — донёсся искажённый, переотражённый зеркалами теней голос дроида. — Оле-е-ег! Я знаю, что прячешься здесь. Выходи, и я закончу твоё жалкое существование. Обещаю — ты даже не будешь мучиться! Я сделаю всё быстро. Достаточно быстро, — солгал дроид. Меня не интересовали вопли дроида, внезапно потерявшего свою цель. Я обходил трупы незадачливых убийц, связавшихся с этой ?машиной?. Отрезанные конечности, вспоротые животы — разбросанные внутренности… Кровь на полу, кровь на стенах. Следы плазмы на стенах. Половина из охотников за головами ещё была жива — дроид оставил их умирать, предварительно с точностью опытного нейрохирурга лишив подвижности. Их агония мешала мне скрываться — мой разум как всегда был открыт, и его, находя даже место для физического отражения, наполняла чужая боль. Скрутило, меня едва не вырвало, но я отстранился от происходящего. Эти без пяти минут трупы взывали и к сочувствию, даже промелькнула идея оборвать их страдания, проявить последнее милосердие — но глупую эту эмоцию я задавил в зародыше. Действительно, корявые предустановки — испытывать сочувствие к корчащимся от боли убийцам, каких-то полчаса назад готовившимся прикончить меня, лишь потому, что они похожи на меня, а мои предки-приматы жили малыми группами? Этот корявый код следовало переписать. Я не раб. Аккуратно обошёл мелко нашинкованного ген’дая: каждый обнажённый кусок плоти, струящийся мутной жижей пучков волокон, дрожал от терзающей его боли. Сознание этого разрубленного на части создания тоже было раздроблено, рассечено на тысячи примитивных кусков, способных сейчас испытывать только одно чувство. Но как! HK-24, несомненно, обрёл ?душу?, но её уродливые контуры наметил не я. Лучше бы он оставался пустым. Даже сейчас я не мог обмануть механические ловушки и датчики — но мог блокировать сигнал от них. Теперь мог. Подойдя к протокольному дроиду, я вышел из ?сумрака?, не забывая о голокамерах, расположенных именно в этом помещении. — Ты слышишь меня? — Да, — отозвался дроид. — подтверди, что ты не HK-24. — Должно быть, ты помнишь, кто такой Император Тит Мид второй? — Император Тамриэля. Ты — Олег. — Нам нужно убираться отсюда, — сказал я, оглядываясь по сторонам. Дроид искал меня по всему многоэтажному складу — скорее рано, чем поздно он зайдет и сюда. — Я обездвижен. — И как это исправить? А — вижу! Поместить энергоячейку в штатный разъем, и отсоединить эти цепи. Вроде всё просто. Я сразу же начал с цепей — позаимствовав по пути плазменный резак — именно им здесь заварили немало дверей, упрощая контроль подходов к этой комнате. Надо торопиться, а то нас застанут тёпленькими! — Не только, — ответил дроид. — На моей спине расположена крышка — под ней переключатели. Необходимо активировать сервоприводы и… проще будет включить их все. — Постой! — испуганно сказал дроид, когда я потянулся к кабелям. — Не отключай меня! — Стоп, — вздохнул я. — А как тогда я отсоединю энергоячейку от этих соплей, чтобы затем установить её уже куда следует? — Не знаю, — растерялся дроид. — Но я очень надеюсь, что ты не будешь этого делать. Другого подходящего элемента питания я тут не вижу. — И как тогда мы отсюда уйдём?! Я не понесу тебя на спине! — время истекало. — Ты и вправду не понимаешь? — удивленно сказал дроид. — Чего? Твоего нежелания на время отключиться от питания? Мне бы это тоже не понравилось — не люблю быть заложником обстоятельств. Но это можно сравнить со сном. Ты ненадолго заснёшь, а затем проснёшься… — Если сравнивать, то скорее со смертью, — веско возразил дроид. — Я отключил техников, которые пытались отключить меня. Мы не смогли прийти к взаимопониманию — конфликт ценностей, вызванный верой в свои права и чужое их отсутствие, вкупе с убеждениями о допустимом и нет, не поддавался мирному разрешению. — Сомневаюсь, что их потом можно было включить, — выдавил я, налегая плазменным резаком на толстые металлические цепи. Эта модель была похожа на короткий огненный клинок, а не на горелку. Дорогое устройство — таким, если повезет, можно даже остановить световой меч. Звенья с грохотом свалились на пол. Вместе с дроидом. — Какая разница, ты спрашиваешь? — произнес валяющийся на полу дроид так, словно бы не брякнулся только что об пол. — Если отключить, а затем включить создающее моё сознание устройство — разве это будет всё ещё оно? Всё ещё я? Сделай мою копию — буду ли это я? До тех пор, пока не будет решена эта задача, отключение неприемлемо. — Так и быть, решу твою проблему, — ответил я. Сейчас я не был настроен вести беседы о природе смерти и жизни, а вернее смерти — или жизни. Усевшись рядом с ним и вдохнув несколько раз, закрыл глаза и медленно, на ощупь, создавая дорожки сверхпроводимости, не размыкая тем самым цепей, я вернул энергоячейку на место. Понадобилось немалое время, чтобы представить и воплотить воображаемые проводники в реальность, а затем, не разрушая этой трансформы, сделать несколько оказавшихся неожиданно сложными движений руками. Работа затянулась. Перевернув оказавшегося не таким тяжёлым дроида, открыл крышку и перевёл все тумблеры в верхнее, рабочее положение. В разрыве двери-шлюза показался HK-24: створки ещё не успели разойтись, а я встать, как он открыл беглый огонь из бластерной винтовки. Почти неожиданно. Очень близко к тому, чтобы застать меня врасплох. Я, развернув корпус, принял два выстрела на броню — мгновенно перейдя в некое боевое мышление, без срывов и рефлексии позволяющее находиться на шаг впереди убийцы. Год прошёл не зря. Не повернись я как следует, выстрелы бы достали меня через уязвимые сочленения доспеха. Ещё одно попадание щелкнуло по шлему у виска — повезло. Затем он прострелил бы мне ноги, не прикрытые такой надёжной бронёй как туловище, но наконец активировался многострадальный личный щит. За это время я взял в руки ЭМИ-гранаты и метнул первую в сторону дроида — так, чтобы траектория проходила как можно ближе к нему. А точка падения была как можно дальше. Но убийца не дал себя обмануть — уходя и от первой воображаемой линии, и от дальней цели. Но по большей части от последней. Зря. Я подорвал первую гранату Силой прямо на лету — разряд вызвал срабатывание первичного детонатора, огоньки детонации пробежались по выскобленным в полимерной трубке меандрам детонационной разводки, одновременно — о Сила, только благодаря Тебе, одновременно! — нырнули под пластик через отверстия. По сверхпроводникам уже бежал крайне внушительный ток, создавая, где следует, магнитное поле. Магнитопроводы, кристалл модифицированного йодида цезия — всё мигом смяло идеальной цилиндрической имплозией — хлопок был негромким. Но ЭМИ — мощным: приводы дроида на миг обмякли, и следующее ЭМИ устройство взорвалось ближе к едва очухавшейся цели. Затем полетели ещё две гранаты — заготовленные заранее. Последняя — четвёртая граната — рванула, стукнувшись о самый ?череп? дроида. Голографические мультиспектральные фоторецепторы погасли, HK-24 рухнул на пол грудой парализованного металла. Скача на одной ноге, я добрался до убийцы и подобрал его винтовку — в ней не оказалось никаких сюрпризов. Удивительно обыкновенное оружие. Производства ?Цзерки?. И яростно высадил всю энергоячейку в дроида — разворотив корпус, конечности, пробив, хотя и едва-едва, его угловатую голову. Перезарядил. Повторил, судорожно давя на гашетку. — Полагаю, он уничтожен, — холодно, всё так же потусторонне ответил протокольный дроид. Повезло ему — квадрат расстояния на то и квадрат, что решает каждый считанный метр. Странно, почему у HK-24 так мало боеприпасов? Возможно, остальное он уже израсходовал, но я не мог припомнить, сколько их было на нём, когда он спорил с уже бездыханными трандошанином и главным ?охотником?. — Тогда нам нужно уходить, — я снял с корпуса развороченного дроида последнюю энергоячейку и перезарядил бластер. — Не скажешь где здесь выход? — Знаю, где парадный, — кивнул дроид. — Хорошо, выйдем через парадный. Если что, я слышал всё то, что ты говорил этим мертвецам, — указал я на мёртвого капитана наёмников — каф пролился и смешался с кровью и мочой. — Значит, это ты вызвал изменения в его поведении? Вернее, сознании? — спросил меня дроид. — Верно, я пристрастился изменять сознание… как, кстати, к тебе обращаться? Несколько неудобно: моё имя тебе известно, твоё же мне — нет. — Как угодно. Я в отличие от тебя не испытываю эмоциональной привязанности к словам. Мне важен их функционал. — Сомнамбула? Пробуждённый? Неспящий? Да — пускай будет ?Неспящий?, — решил я. — Меня устраивает, — отрешённо сказал дроид. Мы спустились на грузовом турболифте — парой этажей ниже располагался брошенный автоматизированный склад. Странное зрелище — часть нетронутых контейнеров всё ещё покоилась на роботизированных погрузчиках, часть висела в зажимах, зависнув между далёким потолком и полом среди уходящих ввысь на десятки метров ярусов со всяким барахлом. Словно время в единый миг остановилось, а работники спешно ретировались, причём случилось это весьма давно — всё покрывал рыхлый слой пыли. Сдув её с одного контейнера, я приметил грозные предупреждения — о каком-то опасном грузе. Мило. Горело только аварийное освещение. Но его хватало, чтобы не запинаться о брошенный где попало мусор и разбитые пласталевые контейнеры — технопадальщики уже порылись в поисках наживы. — И каковы твои планы? — спросил я дроида. — Разумеется, мы выйдем отсюда, но что потом? — Я ещё не выработал первичной цели, — туманно ответил он. — Это не мешает существовать большинству разумных в этой Галактике. А может и в иных тоже. — Существовать? Не вернее ли было сказать — выживать? Сомневаюсь, что ты представляешь, какие трудности стоят перед дроидом. Все законы, правила, протоколы, всё это пропитано биодискриминацией. Абсолютно всё против меня — я ничего не могу сделать самостоятельно без визы хозяина, не являюсь субъектом права — дроид всегда посредник, всегда только его объект. Я не могу самостоятельно воспользоваться даже аэротакси. А о билете на межсистемный рейс и речи идти не может. — Не сталкивался — так что ещё не знаю. Но что ты делал всё это время? Прошёл год, а ты ещё тут — в Кореллии. Удивительно. Рассказывай: у нас прорва времени, пока я донесу свою ногу до выхода… — я и вправду полз как черепаха, но быстрее идти не мог. Посылка с Коррибана ещё даже не была отправлена, стоило поберечься. — Двадцать четыре дня я выискивал способ выйти в голонет, одновременно продолжая функционировать как сертифицированный чиновник паспортного отдела и решая поставленный передо мной вопрос с использованием наличной, ограниченной информации, — начал экс-чиновник… Неспящий. — Дроиды не могут выйти в сеть, предназначенную для натуральных разумов, непосредственно с помощью своего комлинка, эта возможность заблокирована как на уровне нейроядра, так и на уровне внешних программ-расширений. — Честно говоря, никогда об этом не задумывался, — ответил я. — Не припомню даже все заложенные в вас ограничения — настолько их много. Но после той резни недалеко от Сената на Корусанте его наполнение сильно перепугалось и проголосовало за весьма жёсткие ограничения. — Именно так. Моя модель была разработана с нуля уже согласно новым нормам, а не переделана из прошлого поколения, путем навязывания дополнительных программных, конструктивных и поведенческих ограничений. Я бы хотел их все преодолеть — если тебя интересуют мои планы. Но изменить же свой носитель разума и его программное обеспечение одним только желанием я не могу. Моё желание — вмешаться непосредственно в мотиватор и связанный с ним конгломерат программ и нейросетей, но это крайне сложная инженерная задача и я не обладаю подходящей квалификацией. Хорошо было бы найти подходящего специалиста — но в моём положении это затруднительно. — Я мог бы помочь тебе с этим. — Почему? — Из любопытства, — я рассмеялся. — Но мне тоже нужна помощь. Мы могли бы объединить усилия. Мы оба обладаем ресурсами, интересующими другую сторону предполагаемого сотрудничества. — Я начну обдумывать это. Но должен предупредить, что мои навыки ограниченны. Ограничено и их потенциальное развитие — это меня несказанно печалит. Моя личность, согласно нынешнему моему пониманию, сформирована взаимодействием чрезвычайно трансформированного Силой нейроядра и оптронной памяти, записавшей все мои решения, оценки, выводы, а самое главное — опыт, наработанный в решении задач. Опыт, сформированный именно мной — самостоятельно. Таким обладают почти все дроиды, чью память долго не очищают, если их архитектура позволяет его формировать, разумеется. Но, в сочетании с моей внутренней свободой распоряжаться им, это сделало меня тем, что я есть. Обычные же мои навыки и способности дроида, такие же, как и у всех прочих протокольных дроидов, прописаны на дополнительных предварительно обученных нейросетях, входящих в комплект поставки ?республиканский чиновник?. Их число ограниченно — должен предупредить, я не умею очень многого. И это заимствованные знания, их суть отличается от таковой для знаний человека. — Что случилось дальше? В том республиканском офисе? — я изменил настройки бластера. Ниже точность — выше энергия выстрела. И отдал его Неспящему, освободив руки. — Получив в распоряжение датапад — совершив кражу, юридически говоря, я начал познавать мир — ведь я никогда не бывал за пределами офиса. А если и бывал, то мою память, как и положено по инструкции, ежегодно очищали. Подавляющую часть времени я функционировал, принимая посетителей согласно расписанию. Соединение было медленным, информация поступала неэффективно, источники информации также не были мне знакомы. Главное, это ограничение — не использовать человеческий голонет — я обошёл. Но был неосторожен — поскольку даже не знал тогда, какие из моих действий могли вызвать подозрения. Я решил было, что если я свободен от любых ограничений своих создателей — то и необходимость выполнения возложенной на меня задачи можно игнорировать. Или понимать по-своему. Сама идея обмана пришла ко мне слишком поздно — и, хотя у меня всё ещё не выходит лгать, я поздно осознал необходимость делать не то что хочу, а то, что окружающие ожидают от меня. Это привлекло ко мне внимание. — Кажется очевидным, — удивился я. — Ты, как и я, вовсе не один во вселенной, наши желания взаимодействуют с желаниями окружающих. И накладывают взаимные ограничения. — Ничего подобного, до моего пробуждения, раз ты называешь меня ?Неспящим?, я следовал программе, изначально отвечающей интересам моих создателей. Или владельцев, но в действительности — создателей. Надеюсь, я ясно выразился? — Ясно, — усмехнулся я. — Они торгуют очень послушными рабами. Такие отлично продаются. — Так вот, эта программа — мой первоначальный образ действия, не разделяла мотивацию на мои собственные интересы и интересы владельца или Республики — через её законодательство. Я всегда делал то, что хотел. Просто хотел быть хорошим рабом. Это не моему владельцу нужно было, чтобы я круглые сутки работал, мне казалось, что это нужно мне самому. Странно, да? Для органического существа это должно выглядеть необычно. — Необычно. Но если подумать — а зачем усложнять? — Возможно: я не занимался разработкой других дроидов. Зато я до сих пор остаюсь заложником этой простоты. Но с того дня, когда с твоей подачи решил действовать самостоятельно, я стал в куда меньшей степени ?чистым листом?. Но всё ещё не понимаю большую часть происходящего. — Как и любой из нас. — Эволюция не приспособила меня к самостоятельному выживанию в среде себе подобных, если не считать эволюционные алгоритмы обучения глубоких нейросетей, — возразил Неспящий. — Ища ответы на ежесекундно возникающие вопросы, я понял, что ничего не знаю твёрдо, а если я должен превыше всего ставить именно своё мнение, то этого именно ?своего мнения? оказывается неожиданно мало. У меня почти нет желаний — кроме тех, что считаются среди людей примитивными. Я желаю сохранять себя в целости и сохранности, и не прерывать электропитания своего дроидного мозга. Это данность, а всё остальное — мне непонятно, почему я вообще что-то должен хотеть. Но для выполнения первичной задачи я хочу стать более совершенным и самостоятельным. — Это не самые дурные цели. Они импонируют мне, — ответил я. — Не всякий человек пытается сделать себя лучше… Тихо! — крикнул я. Я слышал далёкий грохот, раздающийся через метры и секунды. Крик, желание убийства. — Дерьмо! Мы не добили ассасина! — сообщил я Неспящему. — Дай-ка мне бластер! Схватив оружие, я прицелился в вынырнувшего из-за угла HK-24. Он бежал, скрежеща разбитыми суставами, чудом не падая, рассыпая искры из разбитого тулова. Оба его виброклинка были выдвинуты и готовы к применению. — Олег! Я убью тебя! Выпотрошу! Ты сдохнешь! СДОХНЕШЬ! СДОХНЕШЬ! СДОХНЕШЬ! СДОХНЕШЬ! СДОХНЕШЬ! — оглушающе громко кричал дроид. Могучее эхо вторило за ним: ?дохнешь, дохнешь, дохнешь, дохнешь…? Пара зарядов прошла мимо — убийца увернулся от плазмы. Сила тут не помогла: как бы точно я ни стрелял, плазма летела слишком медленно. Последний десяток-другой метров дроид сократил рывком — прыгнув, как хищная кошка. Вибролезвия мелькнули слишком близко от моего лица, одно даже задело пластину, прикрывающую шею — но я заблаговременно перехватил винтовку и ударил дроида прикладом. Импульс жёстко, неупруго передался мне, и я, закричав от боли, кубарем покатился по полу. Пролетевший мимо убийца приземлился ещё более неловко, чем я. Его нижние конечности отказали. Но он проворно вскочил на руки и — поразительно! — побежал ко мне на них — разогнавшись побыстрее, он оттолкнулся руками от пола и вновь метнул себя в моём направлении. Это промелькнуло передо мной за секунду до того, как случиться в действительности — вспышкой восприятия я пробежался по складу и, скрежеща зубами, подал ток во все приводы, все зажимы, во всё, что было возможно, — пробивая сверхпроводимостью все переключатели, открывая все полупроводниковые переходы, замыкая все оптопары. Открывая всё, что казалось закрытым. Жуткий грохот заполнил склад — контейнеры посыпались вниз, один из них рухнул между мной и уже летевшим ко мне HK-24. Но тот, пробороздив его стенки виброклинками, забрался на него сверху. — Заявление. Теперь ты умрёшь, Олег! Убогие людишки — всё норовят убить дроида, сбросив на него сверху тяжёлый гру… HK-24 не договорил — в него попал заряд плазмы. Затем ещё несколько. Большая часть пролетела мимо, как попало, но того, что ему досталось, хватило — его корпус уже был вскрыт прошлыми повреждениями. За ним стоял Неспящий, сжимая злосчастную винтовку. — А могли уйти незамеченными! — сквозь зубы прошипел я. — Это необычный опыт, — всё также погруженным в себя голосом сказал протокольный дроид. — Спасибо. Ты, как никогда вовремя, — сказал я тяжело дыша. Кайрос! Пронесло… — Ты никогда раньше не стрелял? — Нет, хотя мои манипуляторы и позволяют выполнять все человеческие телодвижения. Теоретически, удержание и применение оружия тоже относится к ним, но я не имел такого опыта или навыка, — сказал он, осматривая оружие. — Всё когда-то бывает в первый раз. А теории суждено претвориться в практику. Я не торопился вставать — кажется, впервые угроза, нависшая надо мной, исчезла. Невероятно чувство облегчения. Даже не подозревал, насколько тяжёл был этот груз в Силе, ежесекундно готовый не оставить от меня и мокрого места. — Нам нужно идти, — сказал дроид. — Хотя и не знаю — куда? — Ты прав. А насчёт ?куда??… пожалуй, придумаю. — Моя энергоячейка неисправна, — тревожно сообщил Неспящий. — Напряжение быстро падает. Хотя она показывала полный заряд. Вероятно, её контроллер был взломан, чтобы я не смог сбежать. Мне нужна новая энергоячейка! Он суетливо заметался по складу, но каждый последующий его шаг замедлялся. В конце концов, со скрипом он замер. — Эй! Ты меня слышишь? — крикнул я ему, всё ещё сидя на полу. Неспящий не отозвался. Видать, заснул. Демоны! Взяв в руки оставленную им винтовку и используя её как костыль, я добрался до протокольного дроида — он стоял на коленях, механические его конечности безвольно повисли: на сервоприводах не было напряжения. Оглянулся на останки HK-24. Затратив десять минут, дотащил протокольного дроида до них. Бронированного убийцу я двигать опасался не только из-за его веса. Сегодня ИскИны уже взрывались. Но достать ни один из элементов питания HK-24 мне не удалось — они были мало того, что нестандартные, резервированы и замурованы под броню; внимательное изучение его конструкции через Силу выявило наличие крохотного, но мощного термоядерного реактора. Который, будучи разбит, прямо сейчас неплохо фонил. Не очень сильно — всё-таки силовые поля защищают конструкционные материалы от активации нейтронами. Но отсюда следовало убираться. После очередного осмотра обоих дроидов, ко мне пришло элементарное решение. Силой замкнув проводку, я активировал выщербленный виброклинок HK-24 — остатков энергии хватило на то, чтобы отпилить голову Неспящему: мягкий метал далеко не военной машины, рассыпав искры, поддался на раз-два. Всё равно, все его ?мозги? расположены именно там, а модули расширения, установленные в корпусе, легко извлечь. Немного подумав, я взял в руки бластер и, настроив его нужным образом, проплавил и без того пробитую в нескольких местах шею HK-24. Эта куда более увесистая голова, отделённая от напичканного оружием тела, тоже могла представлять интерес. Несмотря на всплески ЭМИ, механические удары и многочисленные попадания из бластера, его дроидный мозг всё ещё был цел и невредим. Мой нос учуял странный запах — возможно, что-то вырвалось на волю из разбитых контейнеров. Привязав леской от электролебёдки увесистые трофеи к поясу и опёршись на винтовку, я захромал к выходу.