5. (1/1)

Осень и зима в Майами мало чем отличаются от лета, разве что дождей становится меньше. И все-таки к концу ноября дни постепенно становятся чуточку короче, а ночи?— чуточку темнее и холоднее. Уже сейчас в воздухе стала ощущаться аномальная прохлада, практически незаметная, если не обращать внимание. Но Охра прожил здесь всю свою жизнь и мог практически безошибочно определять грядущие перепады настроения местного климата?— по налитому цвету неба, по безумному крику чаек, по внезапно резким, мимолетно кусающим порывам ветра, меняющего свое направление. Осенью материк выдыхал, муссонами унося спертый летний воздух в глубь океана, пустели пляжи, раскаленный добела песок, омываемый темнеющими водами, остывал и будто бы выцветал, располосованный черными лентами выброшенных на берег водорослей.Как и обещала информатор, несколько месяцев заказов для Охры не было совсем. Время внезапно стало казаться очень вязким и тягучим, его стало слишком много и совершенно некуда девать. Только и оставалось, что бродить по побережью и наблюдать, как на горизонте собираются грозовые тучи. Охра засиделся на скамейке запасных, а невнятное тревожное чувство не стремилось покинуть грудную клетку и пепельным осадком выпадало в солнечном сплетении.Отсутствие заказов нервировало?— телефон впервые молчал дольше месяца. Иронично!.. Раньше Охра не мог и представить, что когда-нибудь настанет такой день, когда ему будет не хватать этой работы. Но она была тем самым звеном, что связывало его с реальностью, от бездействия же крыша съезжала еще быстрее, чем обычно.Звериная интуиция неспокойно скреблась в районе затылка, заставляя все чаще настороженно оглядываться, подкидывая сознанию неясные образы, звуки и запахи, сулящие опасность, западню. Неприятные мысли со все большим успехом расползались под кожей, как ядовитые насекомые, отравляя кровь. Охра отчетливо понимал, что это просто его паранойя?— скверный подарок прошлого?— вновь поднимает свою змеиную голову, и даже пытался, как раньше советовал психолог, докопаться до сути своих тревог и записать их на листе бумаги. Однако, это не помогло. Скорее даже наоборот. Одна короткая мысль выбивала его из колеи, как скорый поезд, и как бы он не старался скрываться от нее, игнорировать, доказывать себе что-то?— все без толку. Как только она всплывала в сознании, то непременно выбивала дух:Они знают.Они знают, что Охра ослушался приказа и солгал о количестве убитых им людей на Линкольн драйв.?За неисполнение прямого приказа командира, за воспрепятствование осуществлению правосудия и за содействие врагу по законам военного времени сержант Джон Юджин Руд приговаривается к расстрелу. Ну? Скажешь что-нибудь напоследок??Чертов мальчишка ему еще аукнется, Охра был уверен в этом. Он вяло корил себя за несвойственное ему импульсивное решение?— какой теперь-то в этом смысл. Хотя осознание, что хоть раз за свое существование он спас чью-то жизнь, а не забрал ее, немного согревало, смягчая тревожный зуд в теле. На самом деле Охра просто надеялся, что Фаллен не дурак и хорошенько залег на дно.Резкий порыв ветра, будто ревнивая женушка, кинул наемнику в лицо горсть песка, пока он, задумавшись, курил в стороне недалеко от ?Лотоса? и глядел на бушующий океан. Охра недовольно отвернулся, в две затяжки докурил сигарету и, метко бросив бычок в урну, направился внутрь.Вынужденный простой несколько изменил жизнь Охры. От безделия невыносимо ломило кости, даже после длинных марш бросков и тяжелых тренировок он не чувствовал себя достаточно уставшим. Бессонница вытягивала последние нервы. Он снова пристрастился к химии?— только так получалось сомкнуть глаза хотя бы на несколько часов. Алкоголь только добавил ко всему прочему бесконечные головные боли и похмельный синдром, а шлюхи, как назло, как-будто все разом поблекли и потеряли товарный вид, лишившись остатков своего дешевого шарма.В один из таких скверных вечеров его поймал Луи и притащил в ?Лотос?, Охра уже и не помнит точно, как и когда точно это случилось. Возможно тогда в его крови было слишком много ?разгоняющих тоску? препаратов. Полночи старик вливал в глотку невменяемого парня настойку рвотного корня, полоскал его голову под напором ледяной проточной воды, после чего обернул продрогшее, колотящееся в тяжелом отходняке тело шерстяным одеялом и уложил спать на диван в подсобке. Тучный дед таскал здорового парня под мышкой, как беспомощного котенка, что многое говорило о состоянии Охры в тот вечер. Возможно, именно это и стало для него последней каплей, поэтому, когда Луи на следующее утро предложил работу в своем баре, он, не долго думая, согласился, чувствуя при этом, будто дышать стало легче.В простой монотонной работе Охра находил странное умиротворение. Таская и разбирая ящики, ремонтируя водопровод, проводку, мебель, а иногда и выпроваживая шумных перебравших посетителей, он чувствовал себя… нормальным. Здесь он с легкостью мог представить, что это и есть его настоящая жизнь, обычная, спокойная, размеренная.Узнав о том, что финансовое положение бара в последнее время оставляет желать лучшего, Охра отказался брать деньги за работу, несмотря на все попытки Луи в свойственной ему неловкой манере всунуть Охре в руки чек в двести долларов. Так и не сумев переубедить парня, Лу предложил хотя бы виски выпить за счет заведения. От этого Охра отказываться не стал, ведь старик действительно держал исключительно отменный виски. Поэтому иногда после закрытия бара Охра садился на высокий плетеный стул, Луи вставал за стойку на место бармена и отточенным движением наполнял для него толстый граненый бокал.—?Да-а, вот этими руками,?— старик вытянул вперед раскрытые ладони и в доказательство потряс ими перед Охрой,?— этими руками я построил ?Лотос?. Вся моя жизнь заключена здесь. Здесь я сделал предложение Мэри, здесь мы отмечали рождение Джорджи, здесь отмечали его с Тиффани свадьбу… Все! Это мой второй дом. Тут всякое бывало… А сколько приходилось отвоевывать его у долбанных кредиторов? Похоже, у этих людей вообще нет сердца.Хрипловатый голос Луи действительно странно гармонировал с интерьером бара. Грузный мужчина вечно в пестрых гавайских рубашках, левый глаз которого слегка косил вбок, сильно напоминал Охре хамелеона, которого посадили на банку разноцветных конфеток Скитлз. А в окружении пальмовых веток, глины и бамбука он будто бы находился в своем ареале обитания.—?Но, слава Богу, по сей день нам удавалось выбираться из долгов, и я молюсь каждый вечер, чтобы и дальше удавалось. Я бы хотел оставить это заведение в наследство Звездочке,?— так Луи называл свою внучку. Охра не знал, настоящее ли это имя или просто ласковое прозвище. —?С каждым годом держаться на плаву все сложнее, но я пока справляюсь. Постоянных клиентов достаточно, да и туристы нередко заходят.—?Что-то в последнее время клиентов мало…Луи замолчал и с тоской выглянул в окно, где виднелся лишь пустой берег и неспокойный океан. Пара чаек на песке яростно дралась за кусок выброшенного гамбургера, грозно щелкая своими длинными желтыми клювами.—?Это… это сезонное,?— спустя минуту ответил он. —?Зимой клиентов всегда меньше.Охра только качнул головой в ответ. Пусть будет так. Он знал, да и Луи знал, но, видимо, не хотел признавать, что дело не только в грядущей зиме. Каждый день количество новостей, радостно вещающих о новых законах, ?направленных на стабилизацию экономики страны?, росло с той же скоростью, что и число людей, потерявших работу и кров. Славная американская мечта вновь ускользала из рук американских граждан, чем ближе становилось дыхание Советов на границе.Словно прочитав мысли, Луи вздохнул:—?Когда же война закончится… Сколько еще нам придется хоронить наших ребят?..Старик осторожно взглянул на Охру, видимо, все еще опасаясь, что у парня случится приступ панической атаки от любого упоминания войны и ее последствий. Тот только поджал губы, вглядываясь в дно постепенно пустеющего бокала.—?Они несомненно герои,?— продолжил мужчина,?— защищали свою страну от врага, их имена будут помнить вечно, но как же высока цена этой награды… Родители, жены, дети… Все они не дождутся своих родных. Неужели коммунисты не понимают, сколько семей они разрушают, сколько детей лишают счастливого дет…—?Черт возьми, Луи, ты звучишь как твой чертов телевизор, честное слово!Старик даже вздрогнул от того, как резко перебил его обычно молчаливый Охра.—?Джонни, сынок…—?Нет, скажи, ты серьезно веришь в то, что говоришь?Охра пытался не злиться, но не мог. Всякий раз, когда гражданские начинали говорить о войне так, будто что-то в ней понимали, в груди пробуждалось иррациональное желание дать им в руки саперную лопатку и десантировать в самое сердце юго-западного фронта. И посмотреть, как долго они продержатся.—?Красивые песни о героизме нужны лишь для того, чтобы новые дети шли воевать ради целей узкого круга людей с огромной властью на руках. И когда деньги больше не могут никого убедить, они начинают петь эти песни. Ты думаешь, что Советы виноваты в этой войне, но они виноваты не больше нашего собственного правительства.Луи замер, немного испуганно глядя на Охру. Парень еще никогда не говорил так много за раз, и голос его из тихого и безразличного внезапно стал твердым и жестким, рассекая воздух, словно дамасская сталь.—?Борьба за свободу, как же! Солдат воюет, потому что ему приказали. Молодые парни, совсем мальчишки, идут на фронт и в их глазах отчетливо видно, как развевается звездно-полосатый флаг под звуки гимна. И если вдруг им повезет и они переживут первую атаку, тот, кто вернется, больше никогда не будет прежним. Клочки нашептанного им патриотизма и за целую жизнь не соберешь?— разорвет так, что будь здоров! И вот тогда-то они понимают, что война?— это не игрушка. Да только поздно уже.—?Но без какой-либо цели, убеждения, даже просто жить невыносимо, а на войне и вовсе не выжить…—?Кто-то Богу молится, кто-то дрочит, кто-то скулит где-нибудь в углу и зовет маму, кто-то проигрывает последние сигареты в карты?— все по разному. Но я не видел ни одного, кто бы после первого убийства по прежнему боролся за эту пресловутую свободу.—?А что делал ты?В этот раз Охра замолчал и, наверное, впервые за вечер взглянул Луи прямо в глаза. Стивенсон смотрел внимательно и даже его косой глаз, казалось, встал на место. Похоже, виски все-таки развязал ему язык, а Луи не упустил случая разболтать угрюмого морпеха. Черт тебя возьми, Луи. Ты ведь просто сгораешь от любопытства, не так ли?—?Когда я записался добровольцем, я думал, что так смогу искупить свою вину перед страной, что никогда меня не принимала. И только там, на этих проклятых островах, я понял, что стране вообще наплевать, что с нами случится. Каждый сам за себя… Плесни-ка мне еще виски, Луи.===Сигареты кончились. Это Охра понял, когда уже был недалеко от дома?— в кармане лежала уже пустая пачка. Его слегка покачивало от выпитого и хотелось уже поскорее завалиться на диван, но курить хотелось еще сильнее. До ближайшего табачного киоска нужно было сделать небольшой крюк и Охра уже морально был готов свернуть в нужную сторону, как вдруг заметил впереди единственный на всю улицу рабочий фонарь, свет которого желтым конусом падал на побледневшую от частых ливней вывеску круглосуточного магазина. Как-то он не заметил, когда здесь открылся магазин. После того, как он ушел в армию?Маленькая неоновая табличка ?ОТКРЫТО? за стеклом входной двери неровно моргала, приглашая войти, хотя свет внутри не горел. Однако, подойдя поближе Охра разглядел в глубине магазина голубое пятно работающего телевизора. Новости, кажется? Понять было сложно. И только сейчас он заметил в тени за кассовой стойкой неподвижный силуэт высокого человека. Он ждал, когда Охра войдет.Колокольчики, висящие над входом, тихо звякнули, когда дверь захлопнулась за спиной, отрезая его от внешнего мира и погружая во тьму. Охра замер, глядя на фигуру за стойкой. Послышался металлический щелчок зажигалки, и хрупкий огонек, поднесенный к лицу, чтобы поджечь зажатую в зубах парня сигарету, на секунду осветил острые скулы и кривоватую наглую улыбку, которую не могли стереть даже самые жестокие пытки, какие ему пришлось пережить. На его груди Охра мельком заметил обычный пластмассовый бейджик с именем, который есть у всех продавцов. На этом под брызгами крови кириллицей было написано: ?Привет! Меня зовут Слава?. Во вновь образовавшейся тьме глаз не было видно, но Охра чувствовал этот змеиный взгляд на себе.—?Как жизнь молодая, командир? Сегодня ты на смене? Прикольно.Этот голос врезался в память навечно.—?Хоть отдохну маленько от вашего капитана. Ну и душный же он парень, ух! До сих пор спина огнем пылает. Как там погодка-то снаружи сегодня, а? Погулять охота?— просто смерть!Охру передернуло. Русский язык хоть и был ему родным, но с непривычки казался чересчур грубым. В Майами на русском говорит только мафия, а с ними долго не поболтаешь. Слава же сам никогда не знал английского, по крайне мере он сам так говорил, поэтому разговаривал только на своем родном да ухмылялся, глядя на непонимающих его американцев, мол, ну и что же вы, ребята, со мной делать будете? Но на его несчастье Мирон русский знал.Шумный выдох, дым черными кружевами заклубился в голубом свете и тут же исчез. Висящий в углу телевизор с плохим сигналом шипел что-то едва внятное: ?…бийство… Бри… ню…по предвар… семна… век… камер… иксиров… маске… полиц…?—?Спасибо за сигарету, кстати! Так и знал, что на самом деле ты добряк. Надеюсь, Мироша не прознает. На, вот, возьми пачку в подарок.Слава с сухим стуком положил картонный коробок сигарет на стойку и пригласительным жестом пододвинул его к Охре, но тот остался стоять на месте.Если бы Мирон узнал, что он угощает пленных сигаретами, то лично бы яйца ему отрезал. А если бы узнал, что этот пленный?— младший лейтенант Карелин, к которому капитан проявлял откровенно нездоровый интерес, то смерть для него была бы лучшим исходом из возможных.—?Ха! Вот и я про то же! Ты же сам видел, что с ним что-то не так.Видел… Но надеялся, что ему просто показалось…Силуэт за стойкой пошевелился, будто переступая с ноги на ноги, шумно выдохнул и стряхнул в сторону пепел с сигареты.—?Вот мне только одно непонятно… Зачем ты пытаешься быть похожим на этого монстра?Холод по коже. Эти слова, их будто из его собственных кишков достали, вспоров полосой брюхо. Охра шарахнулся назад, спиной налетев на полку с продуктами, отчаянно зажмурил глаза и заткнул ладонями уши.?Нет. Нет. Нет!?В собственной голове он слышал звук приближающихся шагов и голос лейтенанта, проникающий сквозь кожу:—?Я может быть и мертвый, но не слепой, Ваня. Эта клыкастая маска и шлейф из трупов за спиной… Никого не напоминает?Охра пытался скрыться от этого голоса, но только сильнее вжимался в полку. Он был вокруг и внутри, скрипел на зубах, расползался по венам как вирус.—?Мы не были друзьями, да и знакомы были едва ли. Но война?— странная штука, верно? Сложно там различить кто друг, а кто враг… И все же я надеюсь, что не ошибся тогда, решив спасти тебе жизнь.Глаза закрыты, но образы встают как наяву: слепящий росчерк молнии на черном небе освещает фигуру капитана, в руке он держит пистолет. Его грудь вздымается с каждым тяжелым выдохом, его трясет от тихого смеха. Всего на секунду он подставляет лицо проливному ливню, и Ваня, стоя на коленях, видит… на его лице, что?.. отрезанная морда ягуара? Ваня никогда в жизни не был так напуган. Сашка Тимарцев?— товарищ его, всю войну бок о бок прошли вместе?— лежит рядом, из дыры в его голове течет струйка крови, тут же размываемая каплями дождя. Карелин?— чертов пленный русский, из-за которого вся каша и заварилась?— из последних сил пытается подняться с земли, но он слаб после пыток и руки скользят в раскисшей грязи. А Мирон?— улыбчивый, веселый, всегда готовый помочь и поддержать, нахер сбрендивший после смерти друга капитан?— пришел за своим архиврагом в лице младшего лейтенанта Красной армии. И никто не встанет на его пути, тем более пара предателей.?Ну? Скажешь что-нибудь напоследок??И он взводит курок, дабы привести приговор в исполнение. И весь мир сузился до размеров дула пистолета. И секунды вдруг стали вечностью. И Ваня ждет, намертво скованный ужасом.Но вдруг капитан взвыл от боли, когда Карелин, навалившись всем телом, всаживает ему глубоко под колено деревянную палку, попавшуюся ему под руку. Капитан теряет равновесие и, пока Карелин вцепился мертвой хваткой в эту палку, Ваня тут же бросается на него, пытаясь выхватить пистолет из рук. Они падают все вместе, срезанная морда ягуара теперь в нескольких сантиметров от его лица. Ливень застилает глаза, руки скользят и капитан вырывается из ваниной хватки всего на секунду. Выстрел, пуля попадает Славе в живот и он отпускает палку. В отчаянии Ваня бьет головой, разбивая Мирону нос, хватает лежащий рядом камень и начинает бить, бить, бить, пока лицо его капитана не превращается в кровавую кашу. Пока тело под ним не обмякает.Слава стонет рядом, рвано дышит, кровь стремительно выливается из раны. Ваня рванул к нему, чтобы зажать дыру и попытаться остановить кровотечение. Слава слабо отмахивается.?Эй, командир. Есть закурить??Вдруг что-то вырвало Охру из собственных мыслей, вытолкнуло наружу, он пятится назад, все дальше и дальше, пока не оказался в начале улицы. Впереди горел единственный фонарь на всю улицу, но вместо магазина под ним стоял разрушенный ураганами каркас здания. А в кармане лежала новая пачка сигарет.