12 (1/1)
— Вы не могли бы дать мне какую-нибудь работу, господин Пенья, — через полторы недели я начал потихоньку сходить с ума от мирного деревенского быта, — мне очень тяжело сидеть без дела.— Меня все называют Чучо, вот и ты давай, — сказал он ворчливо, — нечего тут... Господа все в Вашингтоне... Осмотрев меня долгим, рентгеновским взглядом, он покачал головой:— Выглядишь ты крепким, но сын сказал, что ты болен. Так что... Извини, Коломбо...-Я умею управлять трактором, Чучо, — я с ужасом подумал о том, чтобы опять сидеть весь день на диване в гостиной и читать Алана Милна, потому что все остальные книги слишком сложны для моего уровня английского, готовить себе абсолютно безвкусную еду и ложиться спать в десять, — все, что угодно! Я вполне здоров для того, чтобы работать на ферме.— Ладно,- сжалился старший Пенья, неуловимо знакомым жестом сунув в угол губ очередную сигарету, — завтра в семь утра приходи, найду для тебя работу. Мой психиатр, маленькая, ужасно худая женщина родом из Сальвадора, которая представилась как миссис Резерфорд, за те четыре сеанса, что оплатили мне хавьеровы ?доброжелатели?, успела научить меня нескольким приемам, которые должны были помочь мне вылезти из любой тьмы.— Таблетки закончатся, Горацио, нельзя вечно употреблять всякую дрянь. По-началу все эти наложения рук, самообьятия, бесконечное повторение ?я здесь. Я — это я? и попытки почувствовать плотность и текстуру чайной ложки казались мне дичью.Взрослый человек, с седой, черт подери, бородой, старший офицер полиции и вдруг практики из журнала для домохозяек...Но она сломала меня, эта миссис Резерфорд:— Вам не нужно верить в это. Вам нужно просто каждый день делать это, Горацио. Как вы делаете ваши упражнения. У вас красивое, сильное тело. Это очень хорошо, это выдает в вас высокоорганизованную личность. Надо в то же состояние привести и психику. — Это как-то нелепо, доктор, — сказал я, чуть пожав плечами, — несерьезно: обнимать себя... Как-то странно.— Пробежки по парку тоже странное занятие. Ни одно животное вас бы не одобрило. Бесцельная трата драгоценного ресурса. Вы — сумасшедший транжира по мнению какого-нибудь гепарда. Не думайте, не оценивайте. Просто делайте каждое утро и каждый вечер, как ваши обычные физические упражнения. При панических атаках и если сны дурные... Нащупайте себя, обнимите себя, определите свое место в пространстве. А потом уже разбирайтесь, что и почему происходит в реальности. Договорились?Я делал ее нелепую гимнастику для психики. День за днем.От таблеток я немного отупел, но мне не снились сны, и размышления о том, что вся моя жизнь сплошное вранье и даже смерть — чертов лживый фарс, не приводили к серьезным последствиям. Результатом были лишь фоновая печаль и слабое ощущение досадной бессмысленности моего существования.Никакой боли. Никакого страха. Никакой тоски.На месте исчезнувшей ярости, которая так долго держала меня на плаву, образовалась пустота. Гнев, азарт, ощущение того, что я один против всех. Изгой... Власть, гордыня, сила, холодная, почти математически выверенная жестокость... Убежденность в своем праве на последнее слово. Все эти красивые и пустые игры разума...Ничего не осталось от меня прежнего.Вышло так, что единственным живым и по-прежнему сильным моим чувством осталась любовь.С ней как будто ничего вовсе не происходило. Антидепрессанты и транквилизаторы на нее не действовали. Ни разочарование, ни мое страшное, бесконечное чувство вины, ни этот чертов посттравматический синдром, от которого я стал похож на тупую, тревожную биомассу... ничто ее не задевало.Она постепенно, очень ненавязчиво заполняла образовавшиеся внутри пустоты.Дульсе Гальярдо, сестра Хавьера, показала мне тот самый, старый альбом с фотографиями, который позабавил Юлиану.Он и вправду был пухлым парнем. Совершенно неузнаваемый мальчик с сердитым щекастым лицом и капризным ртом. Но уже тогда бейсбольная бита в руке маленького Хавьера Пеньи смотрелась опасно.Я не мог себе позволить взять его фотографию, но когда меня приглашали в хозяйски дом на чай или поужинать (что случалось довольно часто) я с удовольствием разглядывал милые семейные снимки на каминной полке. Хавьер в ковбойской шляпе, Хавьер получает университетский диплом, Хавьер за рулем старого грузовичка. Смеющийся, счастливый, серьезный. Красивый.А еще у меня выработалась привычка чуть что крутить в пальцах его старую американскую зажигалку. Не уверен, что она приносила удачу и рак горла, но исправно приводила мир в порядок.К началу девяносто пятого я был практически здоров, в совершенстве освоил погрузчик и комбайн, после чего позволил себе засматриваться на великолепный, красно-черный, подержанный, но все еще как новый АТ-802, который несколько местных фермеров купили вскладчину. Когда-то, еще лет десять назад, я освоил управление военным вертолетом, и маленький двухместный самолет не представлял для меня какой-то серьезной проблемы. Два-три урока и у меня была бы новая, довольно хорошо оплачиваемая, хоть и сезонная, работа.Мне нравилось работать, я начал привыкать к краснолицым гринго в клетчатых рубашках и идиотских ковбойских шляпах, точно таких, как их изображают на лубочных открытках с надписью ?Привет из Техаса?. Они выглядели чудовищно стереотипно, но при этом были очень живыми, грубыми и прямолинейными людьми. Хорошими и простыми. Точно как наши деревенские. Абсолютное сходство!Может не все люди братья, но все, кто живет в деревне, так или иначе, родственники. И ведут себя соответствующе. Здесь, так же как в Гуатапе, соседи могли страшно поругаться из-за крошечного клочка песчаной, уродливой, бесплодной земли, и через день уже напивались вместе, обнимались и нестройным хором пели заунывные песни.Я им не нравился, потому что не пил и выглядел как чужак (что тоже роднило этих амеров с моей колумбийской семейкой), но Чучо решил, что я буду полноценным членом их великосветского сообщества, и меня таскали на все праздники и вечеринки.— Это наш Коломбо. Он слегка ку-ку, но хорошо стреляет и танцует сальсу.В середине февраля я начал читать Маргарет Митчелл. Как не странно, мне понравился ее размеренный, красивый английский, и, хотя все еще приходилось заглядывать в словарь, большую часть текста я проглатывал почти без запинок.Зимой стало сухо и прохладно. Работы почти не было, и я просто уходил в поле, чтобы побыть в полной тишине. Так было легче всего нащупать себя, ощутить свое место в пространстве, как завещала миссис Резерфорд.На самом деле, мир был полон звуков: шелест сухой травы, жужжание редких насекомых, гул проходящей в трех километрах трассы, но без человеческих голосов это была вполне сносная тишина.Я сидел прямо на земле и жевал травинку. В голове царило блаженное молчание, и ничто не могло сбить меня с толку.Даже шум двигателя где-то справа и хруст песка под шинами. Я неторопливо обернулся, чтобы посмотреть, кого принесло в самый неподходящий момент, и сначала подумал, что задремал под мерные звуки зимы.Он шел ко мне слегка неуверенно, словно пытаясь понять, не обознался ли. В двух шагах он остановился, снял свои модные желтые очки и смахнул со щеки невидимую пылинку.— Коломбо? Что за чушь?Я встал, щурясь. Заходящее солнце больно ударило по глазам, и я почти ничего не видел, но мне было достаточно звука его голоса.— Это твои лентяи-племянники, Хави. Они решили, что слово ?колумбиец? слишком длинное.— Мои мальчики, — он усмехнулся, — а я подумал, что ты и тут нашел каких-нибудь ублюдков-преступников, как тот одноглазый мужик из сериала. Коп всегда коп.— Нет, я теперь тракторист.— Это временно, — он, одним широким шагом одолев расстояние между нами, обнял меня, — эй, привет, каброн! Как дела?— Теперь отлично, — сказал я, улыбаясь как дурак, и погладил его по спине, — ты отощал, Хавьер, скоро начнешь колоться костями. — А ты все такой же... — он ткнулся носом мне в висок и шепнул едва слышно, — Каррильо... сукин сын. Я скучал.— Ты надолго? — спросил я осторожно, откровенно говоря, боясь услышать ответ.— Нет, я на три дня, — сказал он, взглянув на меня так, что мое едва очухавшееся сердце дало сбой, — но это не важно.— Да. Не важно, — я решил, что не позволю разочарованию испортить момент. В конце концов, я научился отлично контролировать собственные эмоции.— Я за тобой, каброн.— За мной? — Да. Ты же не рассчитывал, что всю оставшуюся жизнь будешь рассекать по полям на папином тракторе, и щеголять красной шеей? Все, отпуск кончился, собирай манатки, пора работать.— Ты что... пытаешься меня завербовать? — я почувствовал, как огромный тяжелый кусок скалы откололся от моей души и сгинул куда-то в пустоту. — Сообразительный латинос, — усмехнулся Пенья.— Это твоя личная методика, или все в Управлении такие галантные?— Тебе все равно не идет клетчатая рубашка, Каррильо, так что смирись, — он пожал плечами, — поцелуешь меня или так и будем стоять, как два придурка?12.2018?03.2019