Тринадцатая глава (2/2)
Сняв увесистый китель и убрав его в шкаф, нацист подошел к прикроватной тумбочке, выдвигая самый нижний ее ящик, где на свете лампы слабо поблескивали стальные наручники. Рейх не понаслышке знает, что у каждого ?ангелочка? есть свои скрытые коготки, поэтому пренебрегать собственной безопасностью он не собирался.
Взяв звякнувшие друг об друга наручники, нацист усталым шагом пошел к России, рассматривая умиротворенное выражение лица. Вытащив из-под одеяла обе руки подростка, мужчина поднял их над головой комсомольца и, продев наручники через кованное изголовье кровати, пристегнул запястья. Бинтов на юном теле уже практически не было, лишь на запястьях виднелся тонкий слой марли, а на коже красовались уродливые шрамы, оставленные лично Нацистской Германией. На миг глаза пленника чуть приоткрылись, а руки дернулись, как бы на пробу проверяя прочность наручников, а через секунду его тело замерло, а грудь вновь спокойно и ровно вздымалась в тихом ритме.
Вернувшись к тумбочке, немец вытянул из шлевок ремень из натуральной кожи, который, сложив в двое, повесил на вешалку, где также аккуратно оставил прямые штаны. Рубашка же была небрежно брошена на пол вместе с носками и ботинками. Идти в ванную не было никаких сил, поэтому Рейх сразу же лег в кровать, выключая настольную лампу с мягким светом. Всю комнату в миг окутал мрак, глаза быстро привыкли к темноте, различая очертания мебели под редкими лучами лунного света, попеременно выглядывающего из-за туч.
Немец повернулся в сторону комсомольца, разглядывая бледное лицо. Протянув руку к белесым волосам, мужчина зарылся всей пятерней в короткие пряди, нежно теребя их. ?Ёжик? юноши был невероятно мягкими, хотя с прежней длинной можно было провести по всей копне вплоть до кончиков у плеч, нежно расчесывая их пальцами. Последний раз потеребив мягкие на ощупь волосы, Рейх убрал руку, пряча ее под теплым одеялом. Свинцовые веки скрыли ярко-голубые глаза, тяжелое дыхание с каждым мгновением замедлялось и успокаивалось, напряжение в теле отступало и сознание провалилось в приятную пустоту.
Ранним утром первые лучи солнечного света, пробившиеся через толщу грозовых облаков, постучались в открытое окно, пробуждая своей настойчивость. Рейх уже собранный стоял около стола, где лежала стопка документов, которые он уже успел перебрать. Беглый взгляд по комнате зацепился за спящего подростка, лицом ластившегося к теплым лучам весеннего солнца.
Россия был всего на пару лет младше единственного ребенка нациста, Германии. Вспоминая родного сына, ариец непроизвольно грузно вздохнул от нахлынувшей тяжести чувств. Хоть парень и не знает всего о деятельности отца, отношения их еще с самого начала никак не складывались. Характеры обоих отличались настолько радикально, что только внешнее, и то отдаленное, сходство говорило об их родстве. Мальчик рос под пристальным присмотром служанок, которые заменили ему родителей и друзей. Всю жизнь Германия провел в отдалении от города, в большом доме среди леса, куда добраться без карты, практически, невозможно. Все это Рейх сделал, чтобы в случае опасности его сын находился в полной безопасности и мог спокойно переждать нападение. Германия редко поддерживал отца в его делах, а уж участвовать во всем этом он отказывался на отрез, чему ариец, с одной стороны, был даже рад.
В голове немца проскочила шальная мысль, что неплохо было бы познакомить мальчишек, однако мужчина сразу же отмел такие идеи, считая их неразумными и даже глупыми. Прихватив приготовленную папку под локоть, Нацистская Германия вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь. И в этот же момент в коридоре показалась знакомая фигура офицера, размеренно шагающая в направлении спальни, неся в руках небольшой поднос. Рейх дождался, когда солдат встал перед ним, приветствуя его. Не отвечая, ариец с размаху дал Клаусу пощечину. Мужчина ощутимо пошатнулся, не готовый к такому внезапному удару, но все же смог удержать равновесие и не опрокинуть на пол поднос с чуть расплескавшимся горячим чаем. Спрашивать за что офицер не решился, прекрасно понимая, что это могла быть минутная ярость, хотя Третий Рейх никогда не позволял эмоциям брать над собой верх. Значит дело было в пленнике.— Кто разрешал тебе трогать его? — Нацист не говорил, а шипел сквозь плотно стиснутые в гневе зубы. Атмосфера в коридоре с каждой секундой становилась все более напряженной и давящей. Клаус молчал, понимая свою ошибку и склоняя голову перед своим предводителем. — На первый раз прощаю, однако в следующий буду рассматривать своеволие за неповиновение начальству и покараю по всей строгости закона. — Видя покорность солдата, ариец решил сжалиться над ним, ограничившись лишь пощечиной и выговором. — Свободен.
Ничего не говоря, Третий Рейх покинул офицера, скрываясь за ближайшим поворотом коридора, напоминая о себе лишь затихающим стуком каблуков, растворяющимся в тишине. Тяжко выдохнув, Клаус поспешил в спальню, проверить состояние подростка. Открывшаяся дверь показала лишь мирно лежащего комсомольца, до сих пор пребывающего во сне. Единственное, что насторожило мужчину – скованные наручниками руки юноши, закрепленные за кованное изголовье кровати. Оставив поднос на тумбочке, Клаус заметил небольшой ключик на столе, намерено оставленный Нацистской Германией на самом видном месте. Ариец подошел к краю кровати, отстегивая чуть посиневшие от давления кисти. Оставив наручники на тумбочке, мужчина принялся будить спящего, аккуратно тормоша его за плечо.
— Россия, вставай. — В ответ на слова пленник лишь измученно промычал. Клаус уже давно заметил, что ранние подъемы даются комсомольцу тяжело. — Пора кушать, а не спать. — Мужчина играючи прошептал последние слова юноше прямо на ухо, заставляя того быстро вскочить с нагретого места, грозно смотря на причину своего пробуждения. Однако вся злоба сошла на нет, когда взгляд парня зацепился за покрасневшую щеку немца. Дрожащая рука сама потянулась к лицу мужчины, медленно и нежно проводя мягкой ладонью по едва заметной щетине. В другой раз Россия бы рассмеялся от щекочущих волосков, но сейчас на его лице выражалась лишь легкая тревога. Он даже не заметил онемения и легкого покалывания в руках, полностью сосредоточившись на краснеющем следе от руки.
— Что случилось? — Голос был серьезным, хоть и с детскими звонкими нотками, которые никак не вязались с таким спокойным тоном. Клаус лишь мягко улыбнулся и поставил на колени подростка поднос, вытирая платком расплескавшиеся капли чая. Рука мужчины мягко легла на ладонь пленника, убирая ее с щеки, несильно сжимая. Юноша покорно принялся за завтрак, но продолжал выжидающе смотреть на офицера, терпеливо ожидая ответа на свой вопрос.— Ничего серьезного. — Нацист был настолько спокойным, что с виду даже и не подумаешь, что всего пару минут назад ему сделали выговор и дали унизительную пощечину. Россия понимал, что причина кроется скорее всего в нем, однако не понимал, где именно провинился. — Заслужил.
— Чем ты это заслужил? — Оторвавшись от вкусной молочной каши, парень насупил брови, выражая все свое недовольство, прямо как в детстве, не сдерживая себя. Ладони сжались в кулаки, а глаза сверкали огнем. — Скажи.— Не важно. — Забрав у подростка поднос с едой, чтобы тот ненароком не опрокинул на себя недопитый чай или того хуже остатки каши, немец легкими движениями поправил ?воронье гнездо? на голове пленника. — Давай продолжим уроки.
Россия непроизвольно надул губы, выражая таким способом все свое недовольство, однако вскоре смирился с тем, что лезть в проблемы других он не имеет права, да и ему все равно ничего не расскажут. Юноша искренне хотел помочь немцу, но понимал, что в своем нынешнем положении даже из комнаты выйти не сможет.
Остаток дня они провели за чтением книги, которую вчера Клаус оставил в комнате, намереваясь завтра продолжить уроки. К этому моменту подросток мог уже достаточно свободно читать без ошибок и понимать смысл некоторых легких предложений. Обоим нравилось проводить время за изучением языка, которое часто перерастало в ребячество или смешные игры.
Еще с обеда по окнам ритмично барабанили редкие капли дождя, тонкими полосами стекающие по стеклу. Не сразу, но пленник все же заметил наручники, открыто лежащие на тумбочке, что его немного насторожило. Он доверял Клаусу, поэтому и не стал заострять на этом внимание, понимая, что наручники являлись обязательным атрибутом для офицера, отвечающего за пленников.
К вечеру Россия клевал носом от долгого чтения, а немец, все это время наблюдавший за комсомольцем, лишь тяжко вздыхал от не самых приятных мыслей. Из коридора слышались быстрые и четки шаги, с каждым стуком приближающиеся все ближе и ближе. Мужчина уже знал, кем является обладателем этих шагов, поэтому быстро встал с кресла, поправляя на себе форму. Заметив напрягшееся лицо офицера, подросток и сам насторожился, понимая, что сейчас произойдет что-то нехорошее. За совместными времяпрепровождение ни Россия, ни Клаус не заметили наступившую темноту. Маленькая стрелка настенных часов уже давно перевалила за десять часов, что и объясняло сонливость пленника. Мертвую тишину разрушил тихий скрип открывшейся двери, за которой стоял явно раздраженный и даже немного злой Третий Рейх. Пробормотав что-то себе под нос, нацист повернулся в сторону солдата, который уже встал в стойку, ожидая дальнейших указаний.— Уходи. — Рявкнул нацист, пытаясь собрать остатки самообладания, чтобы не выплеснуть все накопившиеся эмоции на первого попавшегося солдата. Клаус немного помешкал, но все же быстрым шагом направился к двери, плотно прикрывая ее за собой. Паника постепенно накрывала комсомольца с головой, не давая разуму обдумать все возможные выходы из данной ситуации. Он просто застыл в ожидании своей дальнейшей участи, которая безусловно будет болезненной. Россия понимал растерянность офицера и не мог осудить мужчину за то, что оставил его наедине с этим чудовищем, который в любой момент был готов перегрызть мальчишке горло.
Ариец бегло осмотрел подростка и комнату, замечая оставленные на прикроватной тумбочке наручники. Кинув на ту небольшую стопку бумаг, от которых у немца уже голова шла кругом, ариец схватил металлическое изделие в одну руку, второй начиная расстегивать пуговицы кителя. Юноша продолжал недвижно сидеть на кровати, мельком поглядывая на нациста в страхе поймать на себе его взгляд. Медленными, даже хищными, шагами мужчина проследовал к кровати, попутно стягивая с себя китель, откидывая его в сторону вместе с надоевшей фуражкой. Подросток не успел ничего понять, как он в одно мгновение оказался прижатым животом к кровати. Тонкие руки чуть ли не до боли заломили за спиной, что, кажется, даже раздался треск костей. Со стороны пленника послышался болезненный стон, переросший в шипение. Попытки выбраться приносили только больше боли, из-за чего пионер замер в ожидании дальнейших действий Нацистской Германии. Рейх быстрым движением сковал оба запястья за спиной парня, отпуская его из своей крепкой хватки.
— Не дергайся, малыш. — Голос немца неожиданно оказался прямо у уха России, горячее дыхание опаляло кожу, заставляя все внутри дрожать. Ладонь мужчины мягко скользнула по скрытому тонкой тканью рубашки боку, плавно переходя на бедро, задерживаясь на внутренней его стороне. — Давай повеселимся.