Тринадцатая глава (1/2)

Мелодия подошла к концу, закрытые веки мужчины дрогнули, когда последний лучик света коснулся бледной кожи. Открыв свои серо-голубые глаза, Клаус увидел перед собой силуэт мирно спящего юноши. Ночная темнота окутала всю комнату, от чего все предметы интерьера сливались воедино. За окном уже во всю горели прожектора смотровых вышек и слышался тихий лай сторожевых собак. Встав с кресла и поправив свой китель, солдат подошел к кровати и склонился над подростком, разглядывая в слабом свете луны тонкие черты лица. Рука сама собой потянулась к мягкой щеке, но застыла в паре сантиметрах от теплой кожи, словно нациста неожиданно окатили холодной водой. Громко выдохнув, он опустил руку к одеялу и поправил его, прикрывая оголенные ключицы пионера. Стоя в дверном проеме, немец последний раз оглянулся, внимательно смотря на спящего юношу, а затем скрылся в коридоре, плотно закрывая кабинет на оставленный Третьим Рейхом ключ.

Россия проснулся от ласковых лучей только взошедшего солнца. Он уже отвык от теплых прикосновений, так настойчиво слепящих глаза. Веки с тяжестью разомкнулись, все тело ощущалось одним сплошным куском железа. Отчего-то общее состояние казалось таким удручающим, что даже легкая головная боль и слабость уходили на второй план, утопая в тумане тянущей боли. Глаза бегали по комнате, оценивая обстановку и предполагаемое место содержание пленника, которое в прошлый раз не удалось рассмотреть. Помещение было обставлено просто, но со вкусом. Вся мебель хорошо сочеталась не только цветом, но и формой. России сразу же вспомнился кабинет отца, где была схожая обстановка и планировка. Вспоминая вчерашний вечер, парень рискнул предположить, что это, возможно, комната Клауса. Этот вывод подсознательно успокаивал подростка, давая надежду на спокойствие в ближайшее время.

Скрежет дверного замка приманил внимание юноши, заставляя его повернуть голову в сторону звука, тихо шипя от неприятных ощущений. Когда парень взглянул на отворившуюся дверь, то увидел в проеме застывшего на мгновение Клауса, явно не ожидавшего, что его прямо с порога будет встречать пара синих глаз. Подросток сразу и не заметил поднос в руках нациста, разглядывая менее официальную одежду офицера. Было непривычно видеть арийца в свободной белой рубашке с закатанными до локтей рукавами, обычных прямых штанах и туфлях, вместо привычных сапог. Чуть рыжеватые волосы были зачесаны назад, отчего в свете взошедшего солнца отливали золотом. Зайдя в комнату и плавно закрыв за собой дверь, Клаус обогнул кровать, подходя к прикроватной тумбе, на которой оставил завтрак, и сел на край кровати.

— Как ты себя чувствовать? — Голос солдата серьезный и строгий, однако в нем отчетливо слышались нотки заботы и нежности. Наверное, Россия не устанет улыбаться от такого неестественного поведения офицера в его компании. Настроение только от присутствия в комнате немца уже поднималось выше ожидаемого, а внутри все начинало приятно трепетать от ласковых и внимательных вопросов.

— Нормально, спасибо. — Голос был хриплым, еле слышным. Горло до сих пор нещадно саднило, отчего приходилось говорить шепотом. Подросток скинул с груди теплое одеяло, чуть вздрогнув от прокатившего по телу холодка. Клаус помог ему приподняться и сесть на кровати, спиной облокачиваясь на заботливо поправленную и взбитую подушку.

— За что ты постоянно меня благодаришь? — Мужчина помог комсомольцу удобно устроиться на койке, стараясь не тревожить поврежденные места. А затем взял поднос с прикроватной тумбы и положил его на скрытые одеялом ноги мальчика.

— Ты заботишься обо мне так, словно я не пленник, а желанный гость. — Россия даже не раздумывая дал ответ, ведь за все полгода, что он пробыл здесь, у него было достаточно времени, чтобы поразмыслить над многими вещами.

— Я не хотеть, чтобы страдать невинные люди. Тем более дети. — Нацист отвел свой взгляд в сторону. В голове сразу же начали всплывать неприятные воспоминания о смертях, увиденных задолго до того переломного момента, когда он стал личным охранником Третьего Рейха. Люди Вермахта убивали всех представителей не арийской расы, оставляя в живых лишь детей и женщин, внешне похожих на немецких девушек. Мужчина уже смирился со своей беспомощностью, когда Россия попал в плен. Он и не думал, что угасшие чувства вновь пробудятся при виде исхудавшего и напуганного подростка, жизнь которого частично зависела и от самого Клауса. Тогда он для себя твердо решил, что будет помогать юноше и попытается облегчить его участь. — Ешь, тебе надо восстанавливаться. Россия успел заметить грусть, проскользнувшую во взгляде арийца, но, когда мужчина вновь повернулся, на его лице не было и следа мимолетных эмоций, лишь спокойствие. Он был искренен в своих словах, пионер видел, что Клаусу пришлось пережить много не самых приятных и даже ужасающих душу моментов, однако бередить старые незажившие раны не хотел. Поэтому юноша просто взял напряженную руку солдата, и медленно огладил грубую кожу большим пальцем, заставляя офицера недоуменно вскинуть голову. В его глазах читалось непонимание и, казалось, какой-то испуг.— Ты столько для меня сделал. Я очень благодарен судьбе, что она свела меня с тобой. — Пусть лицо немца и не выражало хоть какого-то изумления или интереса, юноша по глазам понял, что тот его внимательно слушал. — Я бы не хотел терять с тобой связь, ты единственный, кто не дает мне окончательно сломаться под натиском Рейха. — На последнем слове парень запнулся и опустил голову, вспоминая последние события. Плакать уже не хотелось, однако щемящая боль внутри заставила все тело содрогнуться, а дыхание сорваться на частые вздохи, пока сердце бешено колотило по ребрам. Страх сковал конечности, от чего Россия непроизвольно схватился за руку Клауса, крепкой хваткой цепляясь за расслабившуюся ладонь. — Я… я…— Тш-ш, все хорошо. — Свободной рукой мужчина мягко коснулся щеки комсомольца, который от неожиданности попытался отстраниться от прикосновения, но подняв взгляд слезящихся глаз на арийца, юноша пришел в себя и спокойно вздохнул полной грудью, успокаивая сумасшедшее сердцебиение. — Все уже закончиться.

Слова, которые парень на протяжении всего этого времени мечтал услышать, наконец-то, были произнесены. Когда Россия ослабил хватку, Клаус перехватил его руку, крепко и мягко сжимая небольшую ладонь в своей, нежно поглаживая, как и его всего пару мгновений назад. Большой палец мужчины смахивал выступающие капельки слез, нежно поглаживая острую скулу. Они еще некоторое время просидели в таком положении, успокаивая друг друга теплом своих рук и мягкими прикосновениями. А затем немец убрал свои руки от юноши, сцепив их в замок, и кивком головы указал на остывающий завтрак на его ногах. В то время, пока парень расправлялся с сытным завтраком, Клаус задумался над их дальнейшими действиями. Молча сидеть в четырех стенах не сулило никакого веселья, а занять подростка книгами не было возможности, ведь тот не знал даже азы языка, лишь немногие дежурные слова. Пришлось импровизировать. Когда парень отдал поднос задумавшемуся солдату, то тот, кинув лишь ?скоро вернусь?, покинул комнату, оставляя комсомольца одного. Россия был еще слаб, поэтому вновь прилег на кровать, в ожидании своего друга, если так можно было назвать мужчину. Только сейчас юноша задумался о том, что действительно не знает, кем ему является Клаус. Врагом? Добрым солдатом? Другом? Одно подросток знал точно, этот немец не такой, как остальные. Он лишь пешка в прогнившей системе, из которой нет выхода, кроме подчинения или смерти.

За всеми этими мыслями Россия и не заметил, как дверь в комнату открылась, и высокая фигура проскочила внутрь. Тихими шагами она приблизилась к кровати, обойдя ее, и села в кресло, стоящее около окна. Парень даже не сомневался, что гостем являлся никто иной, как Клаус. Переведя взгляд с потолка на мужчину, подросток заметил в его руках небольшую вещицу, довольно знакомую. Вновь, с трудом, приняв сидячее положение, комсомолец увидел, как солдат быстрыми и ловкими движениями открыл коробочку и достал оттуда карты. Россия и не думал, что немец будет развлекать его, скорее он рассчитывал на то, что его, как обычно, оставят в одиночестве, не тревожа до следующего приема пищи. Легкая улыбка коснулась лиц обоих. Клаус видел нескрываемый интерес и нетерпение в глазах юноши, от чего на душе становилось так тепло. А подросток же не мог нарадоваться перед игрой, он так давно не мог развлечь себя ничем, кроме бесполезных мыслей или сна, что, казалось, совсем забыл о такой мирской благодати.

Профессионально перемешав колоду, офицер пододвинул небольшое кресло ближе к кровати, раздавая каждому одинаковое количество карт, оставляя оставшуюся колоду в стороне. Следующие десять минут Клаус объяснял правила игры, пытаясь выражаться как можно яснее, чтобы подросток понял всю суть. Россия же с милой улыбкой и внимательным взглядом слушал и запоминал правила, видя, как ариец порой долго пытался подобрать нужное русское слово, перебирая в голове весь свой скромный лексикон. Во время же самой игры, парень расспрашивал немца о каких-то отвлеченных от военной темы вещах, не решаясь рушить сложившуюся дружескую и расслабленную атмосферу. Конечно, комсомольцу было до ужаса интересно узнать вести с фронта, ведь то, что рассказывала ему Василиса, не сулило ничего хорошего для советской армии. Сильный натиск нацистов заставлял сдавать позиции ценой жизней миллионов людей, ринувшихся защищать свою семью, страну, Родину. Хоть и прошло не так много времени, Россия все же искренне надеялся, что ситуация смогла перемениться и главенство в войне перешло на сторону отца.

Несколько раз Клаусу приходилось оставлять подростка одного в комнате, убегая решать важные вопросы, требовавшие его непосредственного участия, благо это не занимало больше получаса. Ближе к обеду, когда мужчина в очередной раз отлучился по срочным делам, он принес в комнату с пленником небольшой поднос, на котором стояли две чашки с горячим чаем и небольшая мисочка с различными сладостями. Россия оценил немецкие конфеты, а в особенности ему понравился молочный шоколад, буквально таявший во рту. Но все это не шло ни в каком сравнении с его любимым лакомством – сгущенным молоком. Комсомолец бы отдал все, лишь бы вновь вкусить хоть чайную ложечку этой сладости, бывавшей частым гостем на кухонном столе в доме отца. Все вокруг, косвенно, но напоминало подростку о семье, отчего на сердце появлялась тоска. Хоть Клаус и заботится о нем как старший брат, или даже отец, но он никогда не сможет заменить ему Союза. Широкоплечий, с мощной грудью и спиной, руки, усеянные мозолями от тяжелой работы, и мягкая улыбка – этот образ каждый раз с трепетом души вспоминался юноше. Как же он хотел хоть на миг вернуться в теплый и наполненный уютом отчий дом, где его с распростертыми объятьями встретит отец, одаривая своим теплом.

От воспоминаний грустная улыбка проступила на опечаленном лице, глаза обволокла тонкая пелена не выступивших слез, создавая на радужке играющие на солнце блики. Клаус искренне сочувствовал парню, но помочь справиться с тоской, увы, не мог. Только он коснулся плеча подростка, как тот вздрогнул, вырываясь из дорогих сердцу воспоминаний, на мгновение отвернулся, вытирая застывшие в глазах слезы, и обернулся обратно к нацисту, натягивая на лицо улыбку. Игры позволяли забыться в настоящем, не тревожа счастливое и одновременно болезненное прошлое, заставляющее все внутри непроизвольно сжиматься.

Уже вечером, когда солнце только коснулось верхушек леса, стоявшего впритык к лагерю, Россию одолело марево, отчего, завалившись на бок, он мгновенно уснул. Солдат лишь аккуратно, пытаясь не тревожить недавние раны, уложил его поудобнее на кровати, укрывая теплым одеялом худенькое тело. Дверь ночью он всегда запирал, хоть и не в целях помешать мальчику сбежать, а скорее наоборот, оберегая его от своих соратников, которые по незнанию ситуации могли и застрелить беглеца. Клаус не хотел рисковать жизнью подростка, он защищал его как мог, ухаживал и заботился. Что-то внутри офицера тянуло к этому русскому мальчишке, но понять природу этого чувства было настолько сложно, что немец зачастую оставлял попытки выяснить причину возникновения привязанности.

Последующие пару дней проходили в таком же ритме. Россия с Клаусом постоянно играли в карты и разговаривали на интересующие темы, но и это вскоре начало надоедать. Тогда комсомолец попросил дать ему какую-нибудь интересную книгу, чтобы хоть как-то скрасить монотонность серых дней. В последнее время густые тучи постоянно закрывали солнце, так и норовя пролить на землю свои слезы, но все оттягивали этот момент. Мужчина принес подростку одну из книг, хранящихся в его личной библиотеке, и только тогда юноша понял всю тщетность ситуации. Весь текст был написан исключительно на немецком языке, что было не удивительно, однако России даже в голову не пришла мысль об этом. Поэтому, с надеждой смотря на Клауса, комсомолец попросил его почитать ему. Сначала офицер не хотел потакать желаниям пленника, но после пары попыток уговорить немца, подросток добился своего.

Садясь в излюбленное кресло у окна, ариец зачитывал вслух текст одного из непопулярных австрийских писателей, произведения которого заставляли душу вздрогнуть от прочтения описываемых событий. Немцу зачастую было сложно подобрать перевод некоторых слов, но внимательный слушатель помогал быстро отыскать нужный синоним. А затем Россия и сам попросил Клауса научить его читать на немецком. Со школьных времен прошло уже достаточно много времени, многие знания, которые так старательно вбивали ему в голову учителя – забылись. Мужчина со скрытой радостью согласился обучать подростка, ведь самому уже поднадоело переводить достаточно сложные тексты при условии, что русский язык он знает только на уровне разговорного. Каждый день пленнику удавалось удивлять солдата своим стремлением к знаниям и скоростью обучения, новые слова запоминались удивительно легко, однако использовать их в разговоре, увы, не получалось. Клаус следил за медленным, но старательным чтением России, поправляя его и переводя незнакомые слова, объясняя строение предложений и отдельных конструкций.

Юноше нравилось учить язык, но больше ему нравилось проводить это время с офицером. Он столько времени молча сидел в своей коморке, где от давящей тишины уже порядком тошнило, что, кажется, совсем забыл, какого это, проводить свободное время с близким. А сейчас комсомолец мог смело беседовать с человеком, наслаждаясь общением, которого ему так не хватало все эти полгода. В один из дней в комнату вошёл Клаус, держа в руках ножницы. Россия сначала удивился приподнятому настроению арийца, но после недолгих объяснений, он сам с радостью уселся на принесенную табуретку в ванной, в ожидании предстоящей процедуры. Мужчина видел азарт в глазах подростка, от чего и самому становилось весело от такого детского поведения со стороны юноши. Длинные локоны падали на пол, устилая его белым ковром. С каждым отстриженным клочком волос, Россия чувствовал себя все более раскрепощенно. Длинные патлы постоянно лезли в глаза, хоть подростку и нравилась длинная челка, однако оставлять ее он не собирался. Смыв последние волоски с головы, парень подошел к зеркалу над умывальником, внимательно рассматривая свое отражение. Короткая прическа ему шла намного лучше. Глаза больше не закрывала длинная челка, а шею не щекотали секущиеся концы. Россия был очень рад таким изменениям. Иногда за играми он даже забывал, что находится в плену, а не в гостях у близкого друга.*** Неделя прошла настолько мимолетно, что Клаус даже не заметил, как поздно вечером, когда Россия уже мирно спал в кровати, раздались четкие шаги, с каждой секундой приближаясь все ближе к спальне. Офицер был полностью поглощен сюжетом новой книги, которую ему привез его старый знакомый, периодически навещавший давнего товарища на службе. Неожиданно открывшаяся дверь заставила мужчину вздрогнуть и посмотреть в сторону новоприбывшего гостя. В дверном проеме стоял Третий Рейх с явно невеселым выражением лица. Солдат мгновенно поднялся с места и отдал честь своему начальнику, на что получил лишь легкий кивок, а затем приказ покинуть комнату. Клаус еще раз взглянул на спящего подростка, искренне сочувствуя и надеясь, что сегодня его никто трогать не будет.

Когда нацист скрылся за дверью, плотно закрыв ее, Нацистская Германия позволил себе расслабленный вздох. Все же долгая поездка достаточно сильно вымотала его, от чего мужчина хотел просто упасть на мягкую кровать и отдаться в объятья долгого сна. Кинув беглый взгляд на комнату, ариец заметил пленника, спящего на его кровати, притом настолько расслабленного, что немец даже задумался, туда ли он вернулся. Присмотревшись повнимательнее, Рейх заметил остриженные волосы. Глухая ярость засела где-то глубоко внутри мужчины, однако срываться прямо сейчас на подростке или чем-либо еще не было ни сил, ни желания. Он обещал себе завтра поговорить с Клаусом на этот счет и устроить ему выговор за своевольность.