Одиннадцатая глава (2/2)
Вскоре терпение Нацистской Германии подошло к концу, а его пальцы покинули чуть растянутое нутро. Россия спокойно выдохнул, когда неприятная наполненность в анусе исчезла, от чего все тело немного расслабилось. Мужчина же в этот момент стянул испачканную в смазке перчатку и отшвырнул ее в сторону. Взяв оставшийся пакетик у колен, он быстро открыл его, вытаскивая скрученный в кольцо контрацептив. До ушей подростка вновь донеслось шуршание, от чего тело накрыло новой волной дрожи, а глубоко внутри него боролись растущий интерес и животный страх.
Парень решился заглянуть через плечо, желая узнать свою дальнейшую участь, хотя уже давно догадался о намерениях нациста. Комсомолец застыл. В этот момент ариец уже приспустил нижнее белье, выставляя на показ свое возбужденное ?богатство?. Он, не обратив внимание на оцепеневшего пленника, раскатал резиновое кольцо по немалому органу, попутно размазывая оставшуюся смазку по всей длине.— Лучше не смотри. — Россия перевел напуганный до глубины души взгляд на лицо мужчины, замечая насмешливую ухмылку и предвкушение в ярких опьяненных глазах. Немец протянул руку к пленнику и схватил его за белесые волосы, несильно потянув на себя. Комсомолец запрокинул голову и его взор устремился в серый потолок, покрытый такими знакомыми глубокими трещинами. Он пытался высвободиться из хватки арийца, вертя головой в разные стороны, но слабость и не спадающее возбуждение взяли над ним верх. От размытой картинки перед глазами подростка начало заметно подташнивать, возможно этому посодействовал и препарат, данный нацистом часом ранее, в чем сам юноша не сомневался. Слезы градом скатывались по румяным щекам, падая на испачканную подушку. Единственное, что чувствовал в данной ситуации России – безысходность. У него не было сил сопротивляться или изменить хоть что-то, он мог лишь покорно наблюдать за тем, что с ним делает Нацистская Германия, идущий на поводу своих потаенных желаний. Немец коленями раздвинул бедра парня в стороны, а свободная рука скользнула по слегка выпирающим косточкам, крепко ухватываясь за изгиб. Потянув пленника на себя, ариец приподнял его таз на удобную для себя высоту, силой заставляя жертву прогнуться в пояснице.
— Сейчас будет немного больно. — Тихо, чуть ли не шепотом, эти слова слетели с губ Рейха. Возбуждение уже причиняло легкую боль, от чего терпеть становилось все сложнее. Устроившись поудобнее, нацист приставил возбужденную плоть к сжатому кольцу мышц, чуть потираясь о него. Резким движением он потянул пленника за волосы на себя, тем самым начиная долгожданный акт. Он быстро, грубо и рвано вошел в девственное нутро, чувствуя болезненное давление со всех сторон. Россия громко вскрикнул от внезапно нахлынувшей боли, раздирающей изнутри. Все чувства отошли на задний план, уступая место всепоглощающим болезненным ощущениям и жжению в анусе. Руки вновь задергались в судорогах, а рот не закрывался от постоянных криков. Слезы с новой силой прыснули из глаз, уже порядком раздражая нежную кожу вокруг век.
Со стороны Нацистской Германии слышалось сдавленное шипение. Он вошел в парня практически во всю длину, принося подростку неописуемую боль. Сразу начинать движение нацист не посмел, понимая, что может навредить сам себе. Пленник даже после скорой растяжки был слишком тугим, что приносило неприятные ощущения не только жертве насилия, но и самому насильнику. Парень под немцем дрожал как осиновый лист, из последних сил держащийся за родную ветку. Руки до сих пор судорожно метались в разные стороны в попытках освободиться от тугих ремней. Такую адскую боль не смогли затмить даже афродизиак с виагрой, ощущения обострились настолько, что малейшее движение чувствовалось нестерпимыми ударами в самые болезненные точки. Все тело казалось подростку одним сплошным комком оголенных нервов, который постоянно раздражают извне, заставляя комсомольца страдать.
По прошествии нескольких минут Третий Рейх решил начать движение, чувствуя, как тело под ним немного успокоилось и больше не вздрагивало от каждого неаккуратного касания со стороны. Жалости к пленнику он не испытывал, хотя признавал, что некая привязанность к этому мальчишке у него все же была. Первый толчок дался тяжело обоим. Как только Россия почувствовал движение, то сжался, принося и себе и арийцу не самые приятные ощущения. Нацист даже зашипел на парня и рукой надавил на его поясницу, заставляя того прогнуться еще сильнее. Последующие толчки дались арийцу легче, от чего темп постепенно начал нарастать, даже несмотря на откровенные вскрики со стороны жертвы. Подросток сравнивал движения мужчины с насаживанием на раскаленный кол, который каждый раз врывался в нутро с еще большей силой и скоростью. Парень не переставал рыдать в голос, заглушая всхлипы промокшей от слез подушкой. Все звуки вокруг сливались в кашу, боль нарастающей волной била по сознанию, а тело почти полностью обмякло, лишаясь последних сил. Ариец перешел на быстрый и грубый темп, не жалея человека под собой, полностью отдаваясь животным инстинктам и своим желаниям. Россия чувствовал, как по его раскаленной коже на бедрах стекает что-то горячее. Сомневаться в том, что это его собственная кровь, парню не пришлось. Рейх двигался рвано, тяжело дыша от сильных толчков, иногда утробно рыча от удовольствия. Юноша пришелся ему по вкусу, притом уже довольно давно. Изредка мужчина шлепал пленника по опухшим ягодицам с подсохшей кровью, будоража последнего. Нацисту нравились трепыхания и сопротивление комсомольца, однако того постоянно приходилось тормошить, чтобы не довольствоваться безропотной куклой. Россия не знал сколько прошло времени, десять минут, час или два. Все тело одолела болезненная слабость, сознание уже не могло воспринимать окружение, постепенно проваливаясь в пустоту. Только рваные движения, приносящие глухую боль, держали его в реальности. Криков уже давно не было слышно, даже всхлипы со временем затихли. Горло ужасно саднило, взмокшие от пота волосы неприятно прилипли к лицу, закрывая обзор. Последние несколько толчков были особенно глубокими и медленными, вырывающими из подростка лишь сдавленные вздохи и жалобный скулеж. Рейх сжал тонкую талию до синяков, крепко удерживая податливое тело, и излился, тяжело дыша. Простынь под ними была мокрой, а под тазом пленника и вовсе вся в крови. Онемение чувствовалось во всех конечностях, кисти комсомольца посинели, а с ремней ручейком стекала рубиновая кровь. Пленник даже не заметил, как ариец покинул его тело, оделся и привел себя в порядок, укладывая растрепанные и взмокшие от пота волосы. На краю сознания Россия слышал четкий стук каблуков, затихший около железной двери. Из последних сил он повернул голову в сторону мужчины, замечая лишь его размытый силуэт. Режущий чуткий слух скрип двери эхом разнесся по помещению, а затем его сменил властный и строгий голос немца. Не прошло и нескольких секунд, как в проеме появилась новая фигура, полностью облаченная в черные одежды, от чего в глазах комсомольца она сливалась с окружающей ее темнотой коридора.
Между ними начался диалог, но юноша уже не слышал их голосов, раздававшихся глухим эхом где-то в подкорке сознания. Веки с каждой секундой тяжелели, и единственное, что сейчас хотел подросток – провалиться в беспробудный сон, который убережет его от повторной участи стать игрушкой Третьего Рейха. Подросток мягко прикрыл глаза, окончательно проваливаясь в бездну своего сознания.***— Вызови уборщиков, пусть очистят камеру. — Холодный тон Нацистской Германии пробирал до костей, а его спокойствию могли позавидовать даже самые искусные мастера. Ничто не выдавало в нем безжалостного диктатора и властителя, кроме редкой ухмылки, прикрывающей неестественно острые зубы. — Позаботься о мальчишке и отнеси его в мою спальню. — Рейх обогнул солдата и уже почти скрылся в темноте коридора, но в один момент развернулся. — Ах, да. Привяжи его к кровати. Выполняй. Когда нацист скрылся на лестнице, Клаус обвел беглым взглядом комнату, в которой не раз присутствовал помощником на пытках высокопоставленных офицеров. Расслабленно выдохнув, он направился к кровати, замечая некоторые изменения в интерьере камеры. С каждым шагом силуэт на кровати становился все более знакомым, от чего в горле начал вставать непонятный ком. Остановившись впритык к койке, солдат опешил от представшей перед ним картины. Подросток, которого он пару месяцев назад успокаивал в своих объятьях, сейчас лежал без сознания просто в ужасном состоянии. Плечи и шею покрывали глубокие укусы, обрамленные засохшей кровью, на лопатке красовалось свежее клеймо, а кисти полностью окрашены бордовой жидкостью, до сих пор стекающей по напрочь пропитанным бинтам. С первого взгляда может показаться, что парень мертв, но слегка вздымающаяся спина опровергала эти мысли.
Клаус сорвался с места, узнав в жертве Россию. Он быстро отстегнул ремни, возобновляя кровоток к посиневшим кистям, и перевернул тело на бок. Парень слегка дрожал от холода и остаточного действия препарата. Простынь под ним была измазана кровью, на подушке также имелось крупное кровавое пятно. Оглядев комсомольца с головы до пят, немец заметил исполосованные ягодицы и кровавые дорожки на бедрах, тянущиеся к ложбинке. Понимание ситуации сразу пришло к нацисту, от чего его сердце непроизвольно сжалось. Солдатам запрещалось иметь хоть какие-то связи с людьми не арийской нации, от чего половая связь с ?недостойными? каралась чуть ли не расстрелом. А тут было изнасилование не только славянина, хоть и ужасно схожего на арийца, но и мальчика, притом еще подростка.
— Черт. — Высказался солдат, не в силах сдержать накатившую злость. Ему было ужасно жаль, что России в столь юном возрасте пришлось пережить на себе такие ужасные вещи. Проведя рукой по коже парня, Клаус чертыхнулся от жара, исходящего от бледного тела. Спохватившись, он взял непострадавшее одеяло, сложенное на дальнем краю кровати, и укутал в него подростка. Получившийся кулек мужчина погрузил на свои руки, не удивляясь легкости своей ноши, все же именно он каждый раз относил комсомольца на руках после пыток, не брезгуя неприглядным видом пленника. Подхватив мальчишку под колени, и прижав его сильнее к груди, солдат торопливо покинул камеру пыток.
Первым делом нацист двинулся в сторону лазарета, где работал его старый знакомый. Всю дорогу Клаус чувствовал на себе странные взгляды, хотя не удивительно, не каждый день увидишь солдата, несущего на руках, как невесту, пленника, притом в крыле для высокопоставленных офицеров и руководства лагеря. Не привыкший к такому вниманию нацист, игнорировал напрягающие взгляды, продолжая двигаться по знакомым коридорам. Он выставил на показ свое спокойствие и отрешенность, эта лживая маска служила ему верой и правдой в кругах офицеров, где нельзя было показывать свои чувства, эмоции и несогласие. Четко отданный приказ неоспорим. Клаусу пришлось спрятать настоящего себя глубоко внутри, не давая своей сущности возможности вырваться и показать его слабости. Наконец, добравшись до лазарета, мужчина передал мальчика знакомому врачу, прося его полностью осмотреть пациента, на что тот лишь согласно кивнул. Сам же ариец поспешил в соседнее крыло, распорядиться по поводу уборки в личной камере Третьего Рейха. Перекинувшись парой слов с ответственным за ?прислугу? солдатом, Клаус наблюдал, как из комнаты вышла девушка, облаченная в лагерную робу, и торопливо ушла в сторону кабинета Нацистской Германии. Сам же офицер вернулся к лазарету, усевшись в ожидании на небольшой диванчик, находящийся в сторонке от входа в медицинское крыло.
Буквально через десяток минут из-за двери показалась знакомая темноволосая голова, глазами ищущая определенную фигуру. Поднявшись с диванчика, Клаус проследовал за врачом в небольшую палату, предназначенную для осмотра больных. Подросток спокойно лежал на кушетке, грудь и шею покрывал небольшой слой бинтов, кровь на видимых порезах очищена, а сами раны обработаны. Парень, на голову ниже Клауса, объяснил ему, что провел все необходимые процедуры, и теперь жизни юноши ничего не угрожало, однако на всякий случай посоветовал ему присматривать за ним, поскольку температура через некоторое время могла вернуться. Утвердительно кивнув, офицер подхватил подростка на руки, закутав его все в тоже тонкое одеяло, и покинул лазарет, поблагодарив давнего друга.
На обратном пути недоуменные взгляды буквально окружили несчастного мужчину, заставляя его нервничать под таким натиском. Успешно дойдя до покоев Нацистской Германии, он медленно открыл дверь, переложив свою ношу поудобнее в одну руку, облокотив его на свою грудь. Как и ожидалось комната была пуста и наполнена нагнетающей тишиной. Даже без присутствия в ней хозяина, помещение все равно отражало своего владельца, как бы безмолвно рассказывая о его характере. Тяжко вздохнув, Клаус направился к щепетильно застеленной кровати, прикрывая за собой дверь, однако та не издала характерного щелчка, что заставило мужчину обернуться. Полуприкрытая дверь медленно распахнулась, а на пороге показался раздраженный Третий Рейх, явно не желающий принимать ?гостей? в данную минуту.