Шестая глава (1/1)

Тьма окутала все тело подростка, вокруг ничего не было видно, создавалось ощущение невесомости, будто он застыл в воздухе. К удивлению России, ему было довольно тепло, хотя кончики пальцев немного онемели. Обманчивое чувство легкости терялось за сильным давлением в груди, которое не позволяло сделать даже крохотный глоток воздуха. Внутри будто что-то сдавливало, заставляя замереть в ожидании. Вокруг было настолько тихо, что биение сердца слышалось за многие десятки километров этой пустоты.

Руки, будто каменные, совсем не чувствовались и не двигались. Само тело было будто из ваты, ощущалось таким легким и мягким. Наверное, юноша впервые почувствовал такую умиротворенность на душе с того момента, как он попал в заточение. Нет ни тревоги, ни боли. Только пустота, окутывающая расслабленное тело. Плен вымотал парня не только физически, но и морально. Каждый день проходил одинаково, только пытки менялись вместе с переживаниями и волнением. А время шло настолько медленно в крохотной камере, что тело и разум сходили с ума. Здесь же, в этом удивительном сне, время утратило свое значение.

Россия закрыл свои уставшие глаза, расслабляя напряженные веки. Ему так хотелось остаться в этой безмятежности навсегда, однако резкий звук, больно ударивший по чувствительному слуху, заставил комсомольца очнуться. Веки будто в одно мгновение налились свинцом, разлепить которые было очень тяжело. Приложив скудный остаток своих сил, юноша все же смог приоткрыть бессильные глаза, пытаясь разглядеть размытую картину. Все тело наполнилось тяжестью, боль вернулась, как и слабость в мышцах. Звук снова повторился, однако был намного четче и громче предыдущего. Совсем рядом послышался еще более громкий всплеск воды, будто кто-то с усердием выжимал тряпку в ведре. По всему телу прокатилась приятная дрожь от резкого холода на лбу.

Окончательно придя в себя, Россия смог рассмотреть серый потолок, украшенный мелкими трещинами. Парень попытался было приподняться, но собственное тело его не слушалось, а лишь откликалось острой болью вплоть до бесчувственных кончиков пальцев. Подросток потерял много крови еще до обморока, а сколько потом просидел, истекая ею, увы, никогда не узнает. Судя по затекшей спине, проспал он довольно долго. Комсомолец не удивился тому, что проснулся на кровати, дело привычное, все же после каждой пытки он всегда пробуждался на жесткой койке, бережно укутанный в тонкое одеяло. Горло же раздирало саднящей болью, отдаваясь даже на обмякший язык.

С правой стороны послышалось какое-то шуршание, что было довольно странно. Собрав остатки сил, Россия напряг мышцы шеи и медленно повернул голову в сторону источника звука, попутно морщась от боли при движении. Картинка перед глазами зарябила, юноше пришлось напрячься, чтобы рябь хоть чуточку утихла, плавно отступая в разные стороны. Россия удивился, когда смог разглядеть чей-то небольшой силуэт на полу камеры. Обычно, после пробуждения, в комнате стояла глухая тишина, а в груди тянуло от приевшегося одиночества. Человек, сидевший спиной к пленнику, услышал шуршание со стороны кровати, от чего медленно повернулся в сторону парня. В глазах еще немного мелькали белые мушки, однако, когда фигура поднялась, парень сразу понял, что перед ним стоит девушка. Подросток даже не знал, чему удивился больше; тому, что в его камере вообще кто-то есть или тому, что этот кто-то оказался девушкой. Она буквально подбежала к комсомольцу, на ходу кидая на пол мокрую тряпку. А парень лишь завороженно смотрел на нее, думая о том, что же в его камере делает другой человек. Когда она приблизилась к нему, Россия смог разглядеть лагерную одежду, сочувствуя ее судьбе оказаться в этом ужасном месте. На ее лице показалась слабая улыбка, а в глазах читалось облегчение. Отчего-то на душе стало так тепло, будто он увидел не какую-то незнакомую девушку, а давно забытого друга. Она присела на корточки перед кроватью, подобрав подол тонкой робы под коленки, бегло оглядывая бледное лицо.— Как ты себя чувствуешь? — Голос ее был таким ласковым и полным нежности, будто она обращалась не к какому-то незнакомому парню, а родному брату. Но какой бы ласковой девушка не была, Россия все равно был не в силах ей ответить. Он лишь устало прикрыл глаза, показывая свою слабость и понимание вопроса. — Здорово тебе досталось.

Девица привстала, убрав с горячего лба подсохшую тряпку, и отошла в сторону двери, цветом полностью сливавшейся со стеной. Дыхание юноши было настолько тихим и медленным, что со стороны могло показаться, что он уже мертв, однако слабо вздымающаяся грудь опровергала подобные догадки. Глаза, наконец-то, привыкли к сумраку комнаты, а тем временем девушка уже успела вернуться, держа в руках все тот же лоскут ткани, смоченный в холодной воде. Была бы возможность, Россия отблагодарил бы ее за заботу добрым словом, но, увы, ближайшие несколько дней парень не смог бы выдавить из себя даже жалкий звук, только сдавленные хрипы, которые в последствии будут мучать его сухим кашлем, так и норовящим вырваться из легких. Немного откашлявшись, подросток почувствовал на лбу приятную прохладу. Щеки его чуть порозовели от небольшой температуры, нагоняющую еще большую слабость на измученное тело.

— Тебя ведь Россией зовут? — Парень откровенно удивился, что даже неосознанно слегка вскинул брови. Откуда она могла знать его имя? Навряд ли Третий Рейх называл его, когда приводил сюда девушку. Сама пленница, увидев удивленные глаза комсомольца, сразу же поняла причину его замешательства. На лице России отражался немой вопрос: кто ты? — Я работала с твоим отцом и видела у него в кабинете твою фотографию, вот и запомнила. Меня зовут Василиса, приятно познакомиться, товарищ.

Подросток сразу понял, что девушка недоговаривает, слишком складная история, да и почему приближенная СССР находится в этом месте? Вопросов у юноши было столько, что даже голова закружилась, превращая картину перед глазами в темные пятна. Расспросить ее сейчас он не мог, поэтому решил отложить разговор на потом, когда голосовые связки придут в норму. Россию жутко клонило в сон, даже неутолимая жажда отошла на второй план. Василиса, заметив сонливость комсомольца и приоткрывающиеся в просьбе губы, попросила его немного потерпеть, пока сама вновь скрылась за серой дверью.

Вернулась она уже с алюминиевой кружкой в руках, почти до краев наполненной холодной водой. Подойдя к кровати, она одной рукой приподняла легкое от голода тело, приставляя к губам подростка край посуды. Чуть наклонив тару с водой, она понемногу вливала в комсомольца живительную влагу, избавляя его от мучающей жажды. Россия с охотой небольшими глотками опустошил полную кружку, в конце залившись ужасным сухим кашлем, раздирающим и так настрадавшееся горло. Когда его уложили обратно, он сразу же провалился в глубокий сон, в последнее мгновенье цепляясь взглядом за мягкую улыбку пленницы.

Когда парень крепко заснул, Василиса стерла с лица улыбку, оставляя лишь спокойное выражение. Ей было очень жаль подростка, конечно, она видела людей и в более тяжелом состоянии, но это ничего не меняло. Вновь взяв выброшенную в сторону грязную тряпку, она вернулась к отмыванию крови от пыточного стула и бетонного пола. Вообще, девушка была медсестрой по образованию, благодаря чему ее определили в медицинскую часть концлагеря, где она помогала тяжело раненным. Русские пленные редко попадали в лазарет, только если являлись какими-то значимыми фигурами на войне. Остальных же оставляли умирать в муках, не жалея такой ?мусор?, поскольку места в лагерях было не так уж и много, а пленных с избытком, из-за чего нацисты таким способом решали проблемы с излишком заключенных.

Несколькими часами ранее девушку нагло оторвали от работы в медицинской части, аргументируя это тем, что какому-то важному пленному нужна была срочная помощь, но выводить его из камеры строго запрещалось. Выбора у нее все равно не было, поэтому она тихонько поплелась за высоким солдатом, стараясь не отставать от него. Шли они достаточно долго, медицинский корпус находился в самом отдаленном крыле здания, в то время как комнаты офицеров в противоположном, а все камеры и пыточные на первом и цокольных этажах. Зайдя в красиво обставленную комнату, Василиса увидела около отодвинутого книжного шкафа самого Третьего Рейха, который с равнодушным лицом встретил пришедших. Руки властно заведены назад, а одежда с погонами и орденами лишь подчеркивала статус немца, выделяя его из скопа остальных офицеров. Взглянув на чуть стушевавшуюся девушку, он отошел от потайной двери, открывая ей проход.

— Будешь заботиться о мальчишке следующий месяц. — Единственное, что сказал ариец, перед тем, как выйти из кабинета. Своему подчиненному он уже все растолковал ранее, поэтому задерживаться здесь еще хоть на мгновение не было никакой необходимости. Несмотря на то, что фраза была озвучена на немецком, девушка поняла каждое слово. Она хорошо владела этим языком, из-за чего ее иногда приглашали на допросы в качестве переводчика.

Легкий толчок в спину заставил ее шагнуть в темный проход. Солдат, идущий за спиной, был привычным делом для пленной медсестры, которую чуть ли не каждый день водили в разные части комплекса. На глаза показалась открытая дверь в самом низу лестницы, по которой спускалась Василиса. Приоткрыв ее и зайдя внутрь, она незаметно для нациста вздрогнула, увидев ужасающую картину. На стуле мертвым грузом сидел парень, свесивший голову вниз, руки которого были изуродованы настолько, что виднелась лучевая кость.— Аптечка под кроватью. И приберись там заодно. — Холодно сказал пленной солдат, скрываясь за дверь, запирая ту на ключ. Девушка вздохнула и поспешила найти заветную коробочку под койкой. Выудив ее из-под кровати, Василиса принялась изучать содержимое аптечки, раздумывая как бы помочь своему подопечному. Оставив небольшой ящичек с потертым красным крестом на боку, она подбежала к юноше, быстро отстегивая его от холодного кресла. Он был настолько легким, что даже хрупкая и худенькая медсестра смогла поднять его без особого труда. Перенеся парня на кровать, она принялась останавливать кровь, затягивая жгуты выше локтя, а затем зашивать разорванную кожу. Девушка работала над ранами больше двух часов. Ее спина сильно затекла от долгого нахождения в полусогнутом положении и низкой кровати, склонившись над которой она и вытаскивала подростка с того света. Зашив и спрятав изуродованные предплечья под толстым слоем марли, Василиса обратила внимание на рваный порез на щеке, который она обработала противно пахнущей мазью, водя носом от удушающего запаха. На бедрах серьезных порезов она не обнаружила, из-за чего, обмотав их тонким слоем бинтов, оставила подростка в покое. Изучив его лицо, девушка сделала вывод, что парню на вид было не больше пятнадцати лет, что доказывал невысокий рост и отсутствие растительности на лице.

Оставив уже ненужную аптечку недалеко от кровати, на будущее, медсестра осмотрела комнату в поисках ведра с тряпкой, которые она так и не смогла разглядеть ни в одном из темных углов. Однако нашла дверь, окрашенную под цвет стен, из-за чего при таком тусклом свете разглядеть ее было трудной задачей. Зайдя в небольшую комнатку с простым душем, унитазом и умывальником, Василиса осмотрелась, заметив в самом дальнем углу предмет ее поисков. Наполнив водой половину ведра, девушка принялась отмывать кресло и пол вокруг него.

*** Всю следующую неделю девушка почти что жила в камере подростка, постоянно сбивая температуру и делая компрессы. Уводили ее оттуда только поздно вечером, возвращая в выделенную комнату, а рано утром вновь приводили к комсомольцу. Раз в день медсестра меняла бинты на руках пленного, которые в первые дни почти полностью пропитывались кровью. Россия был в ужасе, когда впервые увидел свои изуродованные предплечья, украшенные огромным количеством швов. Не удивительно, что юноша практически не мог ими двигать, однако соотечественница уверила его в том, что сухожилия не были повреждены, поэтому со временем он вновь сможет как раньше пользоваться своими конечностями. Медсестра оказалась довольно общительной девушкой, что ничуть не удивило подростка. Весь советский народ был разговорчивым и дружелюбным. Однако была в ее речи осторожность, как будто она прощупывала почву, выжидая удачный момент.

К концу первой недели Россия уже мог самостоятельно садиться и хриплым шепотом общаться со спасительницей, хотя есть до сих про приходилось с помощью Василисы, которую парень в шутку называл Васей. Она заботливо кормила его с ложечки и помогала с другими нуждами, оценивая скорость восстановления. Руки все еще были скованны, но шевелить пальцами подросток мог свободно, хотя держать что-то пока не имел возможности.

Россия узнал, что медсестре было всего двадцать один и до войны она была примерной комсомолкой, образцом для подражания. Девушка была в самом расцвете сил, а вынуждена находиться в этом ужасном месте и каждый день молиться о милости нацистов. Она напоминала ему старшую сестру, из-за чего они быстро сдружились, много говорили о родных краях, своих потерянных семьях, да и просто рассказывали друг другу забавные истории, лишь бы отвлечься от реальности и утонуть в приятных воспоминаниях. Тогда подросток, наверное, впервые рассказал кому-то о всех тяготах на его душе, излил всю боль, которую нес с собой все это время. Слезы непроизвольно скатывались по щекам от болезненных воспоминаний. Вася с сочувствием посмотрела на парня, успевшего пережить многое, и мягко прижала его к своей груди, медленно и ласково поглаживая худую спину, нащупывая каждую косточку.

*** Россия все откладывал вопросы по поводу связи девушки с его отцом, дожидаясь, когда голосовые связки восстановятся. И, в начале второй недели, комсомолец все же решился начать этот тяжелый для комсомолки разговор. Девушка видела решимость в глазах парня, да и его проницательность поразила ее. И та, доверившись сыну СССР, раскрыла свой секрет. Оказалось, что девушка была подослана в это место. Союз, сразу же после похищения России и Украины, созвал отдельный отряд, который должен был проникнуть в тыл врага, найти детей и уточнить их местоположение, а также состояние здоровья. Так же был приказ: по возможности помогать ребятам и рассматривать попытку побега, если таковая имела место быть. Подросток с упоением слушал рассказ девушки, ее слова так приятно грели истерзанную пытками и долгим одиночеством душу. Отец жив и ищет их. В голове мелькали мысли о скорой встрече с родителем, который, с такой присущей ему силой и нежностью, обнимет настрадавшееся дитя. Однако, новость о том, что взять в плен успели не только Россию с Украиной, но и еще несколько республик, конечно, огорчала. Он искренне надеялся, что с его родными все будет хорошо и они останутся в живых, вытерпев все испытания. Также Василиса сообщила ему, что они находятся в одном из концлагерей вблизи Берлина и на дворе уже двадцатое января сорок второго года. Парень в душе усмехнулся, ведь получается, что месяц назад ему исполнилось шестнадцать лет. Комсомолец уже в первую неделю заметил отсутствие солдат и самого Третьего Рейха возле себя, а единственным человеком, который навещал его, была Вася. Она объяснила это тем, что Нацистская Германия уехал по неотложным делам примерно на месяц, поэтому у него была возможность отдохнуть и полностью восстановиться. К удивлению России, во время его восстановления после первой встречи с Рейхом, кормить его стали два раза в день, чему сам пленник был рад, однако некая настороженность все же присутствовала.

Василиса рассказывала ему свежие новости с фронта, о том, что происходит на их родине и вообще в мире. Парень молча слушал ее, не смея прерывать интересный монолог. Изредка подросток мог втиснуть слово или задать мучающий его вопрос своим еще чуть хриплым голосом. Ему впервые за последние полгода было так весело, он был рад испытывать любые эмоции, кроме всепоглощающей пустоты, неутолимой грусти и разъедающей боли. Вася всячески пыталась растормошить его, предлагала петь, даже научила Россию вальсировать, когда он уже мог свободно пользоваться руками. Подросток понимал, что сейчас война и в ней нет места веселью, но он все равно каждый раз поддавался на ухищренные попытки девушки вызвать у него улыбку.

Парень знал, что, когда этот глоток безмятежности закончится, ворота в ад вновь откроют свои двери перед ним. А пока еще есть время, он хотел бы насладиться компанией милой и веселой девушки, которая была так ласкова с ним. Несмотря на жесткую подготовку в армии и весь пережитый ужас войны, она не утратила свою детскую игривость и прекрасное чувство юмора, которое постоянно демонстрировала комсомольцу.