Третья глава (1/2)
Все находящиеся в прихожей были шокированы таким внезапным известием о войне. УССР даже осела на близстоящую скамеечку, которая от старости была дряхлой, но до сих пор служила женщине верой и правдой. Россия с Украиной встрепенулись и разбежались в разные стороны. Один подлетел к матери и начал успокаивающе поглаживать ее по плечам, пока второй улетел на кухню за стаканом холодной воды. Прибежавший сосед, Федор Петрович, также подошел к Республике и начал рассказывать ей сложившуюся обстановку. Эвакуацию еще не объявили, однако уже понятно, что их деревня, которая находится близко к границе с Нацистской Германией, в скором времени будет захвачена. Женщина согласилась с выводами Федора, и решила незамедлительно связаться с отцом мальчиков, чтобы узнать ?действительную? ситуацию в стране.
Выпроводив неугомонного соседа, УССР сразу же велела подросткам собирать вещи и брать с собой только самое необходимое, чтобы не тащить лишний груз. Мальчишки синхронно кивнули и ушли в свою комнату доставать припрятанные под кроватями чемоданы. Краем уха Россия услышал разговор матушки по телефону. Она была очень взволнована и с трудом сдерживала эмоции, чтобы хладнокровно оценить сложившуюся обстановку. Украина тоже вслушивался в дрожащий голос матери, искренне желая в этот момент обнять ее и успокоить, уверить, что все будет хорошо и они успеют уехать к отцу. Разговор был недолгим. Тишина давящей атмосферой повисла во всем доме, будто в нем не было ни одного живого существа.
Украина посмотрел на младшего брата неопределенным взглядом. Он старший и понимал всю серьезность ситуации, однако в глубине души надеялся на хороший конец. Россия заметил подавленное состояние брата, хотя у самого настроение было не лучше. Странный ком встал поперек горла, не давая свободно дышать, слюна в момент стала вязкой, а глотка пересохла от глубокого дыхания. Гнетущую тишину разрушил еле слышимый вдох. В комнату вошла УССР и осмотрела мальчишек любящим и обеспокоенным взглядом, обращая внимание на каждую мелочь. Подростки смотрели ей в ответ и, переглянувшись друг с другом, задавая немой вопрос, быстро подошли к женщине и также молча обняли ее. Они долго простояли в таком положении, каждый думал о своем, но все были напуганы и растерянны. Когда тряска внутри немного отступила, УССР отпустила мальчиков и ушла в свою комнату собирать вещи.
Ночь была неспокойной, хоть на улице и царила тишина, прерываемая лишь концертами молодых кузнечиков, напряжение это особо не снимало. Спать совсем не хотелось, переживания стискивали внутренности. Никаких мыслей не было, только пустота и страх перед неизбежным, будто чуйка предупреждает подростка о том, что скоро его жизнь кардинально изменится.
Россия точно не знал, о чем тетя беседовала с отцом, но на следующее утро они уже бежали на первый поезд. Кроме них на дороге было еще множество таких же перепуганных и спешащих побыстрее уехать людей. С самого утра небо было затянуто тучами, которые со временем все сильнее сгущались, предвещая скорое начало дождя.
Все вроде было хорошо, однако, когда республики уже приближались к выходу из деревни, люди, бежавшие к вокзалу, резко разворачивались и убегали обратно вглубь деревушки. Их лица выражали лишь непотаенный ужас вперемешку с животным страхом. УССР сначала не обратила на это внимания, но после раздавшейся очереди выстрелов, прогремевших на всю округу, замерла. В сотне метров от них стояли люди, облаченные в черную форму, в руках у каждого красовался автомат, а у ног лежали трупы деревенских жителей. Россия и Украина, завидев эту картину, застыли на месте, не в силах преодолеть оцепенение. Страх все сильнее сжимал внутренности, руки и колени предательски дрожали, а в голове мелькала лишь одна мысль – бежать!
Заметив женщину с детьми вдалеке, нацисты, небольшим отрядом, ринулись к ним. УССР мгновенно среагировала, бросив все сумки, схватила мальчишек под локти и устремилась в глубь деревни. Россия до сих пор пребывал в шоке, для него время замедлилось, а перед глазами мелькали лишь отрывки из реальности. Вот они видят смерть своих друзей и соседей, совсем еще детей; вот матушка тянет их назад; и вот комсомолец замирает, когда прямо за ним падает бездыханное тело УССР. Украину в этот момент уже вели в черную машину, крепко удерживая сопротивляющегося подростка. Россия, широко раскрыв глаза, упал на колени перед республикой, неверяще смотря на окровавленную спину женщины, на которой виднелось несколько пулевых отверстий. Слезы образовали мутную пелену перед глазами, будто специально пряча эту ужасную картину. Юноша не успел издать первый всхлип, как его глаза накрыла рука, облаченная в черную кожаную перчатку.
Резкая боль в виске пробудила подростка, вытаскивая его из омута памяти. Россия тяжело дышал, из-за чего легкие сдавила слабая боль, а из глаз текли слезы, которые в последствие скатывались на висок. Перед прояснившемся взглядом предстал до боли знакомый потолок изоляторной камеры. Чувствовалась пустота и легкая боль в голове, а тело ощущалось таким тяжелым, будто оно сделано не из плоти и крови, а чугуна. Воспоминания последней пытки были слишком туманными, чтобы различить хоть один момент из тысячи слитых воедино мгновений. На душе сразу стало так грустно. Женщину, заменившую ему мать, убили прямо на его глазах. Украина не видел этой расправы, а Россия не стал ему ничего говорить. Не хотелось разбивать веру брата в то, что УССР осталась в живых, совсем не хотелось. Возможно потом, если это ад закончится, украинец будет винить его или ненавидеть, когда узнает правду, но это будет потом.
Вспоминать родного брата было также тяжело, как и погибшую матушку. Подростку сейчас так не хватало крепких объятий старшего, в которых можно задохнуться, его теплых рук, которыми он хватал брата за руку и тащил на речку, мягкого и такого родного голоса, который в детстве рассказывал ему занимательные истории из детских книжек. От этих режущих сердце мыслей слезы с новой силой полились из замученных красных глаз. Глубоко в душе комсомолец грел надежду, что жизни украинца ничего не угрожает и он все еще жив. Про отца или других братьев парень ничего не знает, да и кто расскажет ему хоть какие-то вести с фронта?
От долгого лежания на твердой поверхности спина России сильно затекла. Вставать с кровати не хотелось, но жуткий дискомфорт беспокоил намного сильнее. Первое же резкое движение раздалось тянущей болью во всем теле, онемением пальцев ног и колкими ощущениями в руках. Приподнявшись на локтях, пленник через силу, стиснув зубы до скрежета, сел на кровать, спиной облокотившись о приятную холодную стену. От таких усилий у подростка даже в глазах потемнело. Жутко хотелось пить, но парень не знал сколько часов провел в бессознательном состоянии, по ощущениям прошло больше трех часов, а значит еду ему не видать еще минимум полсуток. Если Россия вновь сможет провалится в забытье, то жажда и вечный голод притупятся, однако после такого ?насыщенного? на эмоции и болезненные воспоминания сна, желание спать отбивалось само по себе. Неожиданно для юноши дверь с протяжным скрипом отворилась, впуская в тусклую комнату более яркий свет. Комсомолец медленно повернул голову в сторону звука. В дверях застыл статный силуэт высокого мужчины в нацистской форме. Немедля ни минуты немец вошел в камеру, держа в руках небольшой поднос. Россия еще раз оглядел чуть прикрытыми глазами человека перед собой, вглядываясь в знакомые черты. Клаус в ответ рассматривал исхудавшего мальчика, рубашка которого открывала вид на выразительные ключицы. Нацист подошел к юнцу и положил на его бедра поднос. Комсомолец, даже не опуская взгляд на предложенную ему еду, приподнял голову и через легкую боль одарил солдата искренней улыбкой, выражавшей благодарность. Мужчина слегка опешил от такого жеста, внутри жалея молодого парня, попавшего в это место.
Пока ариец застыл в немом шоке, Россия все же опустил голову, чтобы посмотреть на то, что ему принесли. На подносе стояла кривая железная тарелка, наполненная супом с какой-то кашей. Комсомолец любил первые блюда, а повару, который готовит супы в этом месте, он выражал благодарность, ведь тот всегда мог порадовать его скудным, но хоть каким-то разнообразием, притом довольно вкусным. Рядом с миской мирно лежал чуть засохший ломтик серого хлеба и погнутая, обшарпанная ложка. А почти на самом краю подноса стоял стеклянный стакан с еще теплым чаем. Взяв ложку и зачерпнув ею суп дрожащей рукой, юноша поднес ее к чуть приоткрытым губам, не отводя усталого взгляда от подноса. Вкусовые рецепторы наслаждались этим шедевром, для пленника любая еда была даром, а настолько вкусная – манной небесной. Глаза начало слегка пощипывать. Две одинокие слезинки скатились по щекам подростка, он прикрыл глаза, ненароком вспомнив отца, который иногда готовил гороховый суп. Однако каждый раз перебарщивал с солью, смущенно шутя, что слишком сильно любит своего сына, хотя во всякие приметы и тому подобное не верил.