8 (1/1)

Соне нечем дышать в затхлом Петербурге, и она думает, что однажды просто уедет. Сбежит из этого проклятущего города, оставит все позади и найдет себе хорошего психотерапевта. Может, даже сядет на нормальные антидепрессанты. В отличие от Роди она совсем не боится таблеток.У ее страхов похотливые желания и обманчиво сочувствующие голоса.— С тобой плохо обращаются?— Но я-то не из таких, я не стану делать тебе больно.— Скажи же, что я по-настоящему тебе нравлюсь?Она улыбается так, что сама иногда начинает верить в эти улыбки. Хочется выпить что-то покрепче, чтобы саму себя не осознавать. Хочется принять что угодно, лишь бы чужие руки на себе не чувствовать; но ей нужны эти деньги. Соня напоминает себе, что она остановится в любой день, сбежит налегке, поменяет имя, прическу и манеру речи — и навсегда отмоется от позорного клейма.Она ненавидит их всех до одного, но с губ срываются лишь запланированные заранее слова. Нет, с ней никто плохо не обращается. Да, ей нравится. Нет, у нее нет проблем, она даже счастлива. Да, ей по-настоящему нравится каждый из них, каждый — особенный.Порой Соня не видит границу своих настоящих чувств.Порой Соне кажется, что она сама уже так давно перестала существовать, что дорыться до ее настоящих мыслей, добраться до ее желаний просто невозможно.Ненависть к мачехе пробивает до желания пить-пить-спиться, но Соня старается держаться. Соня курит тонкие сигареты, даже не плачет в свободное время. Лишь смотрит на тлеющий пепел и мечтает сама однажды упасть с огромной высоты.Все началось с чертового вебкама.— У тебя симпатичная мордашка, могла бы и приложить свои таланты к чему-то, — сказала ей тогда эта тварь. — Это нормально, многие сейчас так делают.Многие, да.Многих втягивают в этот прогнивший мир именно с этой стороны; а потом уже не вырваться и не выйти. Потом уже ей бы отодрать свое сознание от тела, когда очередное потное тело сжимает ее руками, трогает, пихает, лижет — тошнота подступает явная, но она ее глушит, она сглатывает рвотный ком в горле и фальшиво стонет.Соня саму себя ненавидит.И держится лишь за встречи с таким же разбитым Родей, который задыхается от внутренней плесени, разрастающейся прямо в мозгу. Соня курит одну за одной и не улыбается ему — ему можно не улыбаться, и за это она так сильно благодарна.Родя сам никогда не трогает ее, Родя вообще ничего не говорит — но она и так видит. Его секс не интересует, не только с ней. И это как белый флаг, это как мирное пристанище. Безопасный приют для ее страхов и ненависти.— Принеси мне свои конспекты в следующий раз, ладно? — просит она вкрадчивым голосом, когда они во втором часу ночи сидят на карусели на детской площадке. — Мне хочется их почитать.Сбежать туда.Убедить саму себя, что есть какая-то другая жизнь, не только та, что ей доступна. С каждым днем возвращаться в эту другую жизнь все сложнее. С каждым днем ей все больше хочется купить себе бутылку водки или коньяка. И пить-пить-пить, пока легче не станет. Легче вообще может стать?— Таким, как мы с тобой, отведен отдельный путь, — говорит она Роде, вытаскивая тонкие сигареты из пачки. Сразу две в рот вставляет и прикуривает тоже две. Так и курит.Две.Будто свою и его жизнь.— Тебя никогда не пугали собственные мысли? — спрашивает он.Какие, думает Соня. Какие именно? Вспороть глотку ножом с кухни. Выпить что-то из химии для ванной. Ранить других, ранить себя. Наконец просто убить. Про какие из всего списка мыслей речь?— Просто мне иногда приходят по-настоящему пугающие вещи в голову, — признается он.Соня кивает.— Я рядом, Родя. Ты всегда можешь прийти ко мне, если вдруг почувствуешь, что хочешь действительно сделать что-то из этого.Соня не говорит, что хочет сделать сама.