III (2/2)

Пузыри воздуха всё тело щекотят, холодит водица прозрачная его всего. Открывает глаза Финист, тепло на шее от цепочки серебряной с крестом ощущая…

Жив – видит, руками да ногами шевелит.

“Жив!” – Сердце его не нарадуется, мыслям вторя, счастьем его всего охватывая аки плат нерушимый.Скоро Финист оглядывается, дно примечая. Быстро руками своими, силушку в них богатырскую вкладывая, гребки делает. Диву даётся – с каждым гребком новым, дно песчаное всё ближе становится, в три маха доплывает он до труб громоздких, что тиною легкой от бездвижности долгой покрыты.Ухватился легко он за них, силу свою, что ему Мать-Сыра Земля с рождения подарила, ощущает он ярко, как никогда прежде.

В одно движение в охапку огромные инструменты музыкальные сбирает, да от дна мягкого, песчаного, отталкивается. Легко всё делается, мягко да плавно, что Финисту даже кажется, будто бы вода сама его вытолкнуть поскорее старается.Легко его гладь водная выпускает, товарищи трубы с радостными криками перенимают, сами его за руки хватают да на берег скоро вытаскивают.

Финист и сам, им вторя, улыбается – сердцем счастливый, душу поющую ощущая. Лицо от капель мокрых вытирает, воздухом быстро грудь его наполняется.

Илья Муромец, на колено с ним рядом присев, обнимает Сокола родимого, по плечу задорно ударяя, счастливо:– Ох, Финист, Сокол Ясный, стало быть, счастье тебе большое поведалось в день сей – любит тебя суженая да любит так сильно, что смерть в воде заколдованной побороть сумела…

***

Звонкий гул тревоги раздался поутру, когда небо едва розоветь на востоке начало, а в городу ещё многие почивали да сон девятый доглядывали.Ольга, что сна отчего-то в день тот не ведала, доселе ткани на столе своём раскладывала, быстро платок на голову повязав,из шатра своего опрометью выбежала к воротам скоро направляясь. В дозор на ночь выходило по двое человек – на северные и южные ворота. Гул страшный, о беде надвигающейся извещающий, с южный врат грозно шёл, воздух утренний сумеречный будоража.Добежав до ограды высокой, Ольга многих уж здесь повстречала – лица всех женщин да девиц бледны от страха были. Один дедушка Василь смотрел хмуро да здраво на башенке караульной на дальние просторы. Поднялась к нему Ольга скоро, боязливо в сумерки вглядываясь:– Откуда ль беда?

Старичок лишь перстом к юго-западу указал, головой качая:– Стало быть, кочевники прознали о беде в краях соседствующих, коль такое время для похода своего алчного выбрали. Что ж, слухами земля наша полнится…Вгляделась девушка в указанное, да так и замерла напряжённо – войско пусть и не столь огромное, да сильное по поляне к вратам направлялось, смело, никого не боясь, барабан их ударный звучал. Впереди всех, на коне чернеющем, возвышался известный разбойник – Лиходей Федька, как его во всех кругах кликали да знали. Сказывали, будто бы от одного горяченного удара его меча и деревья вкось разом падают и металл звонко ломится да и будто бы род его с Рогатым Соловьем да Соловьем-разбойником родственен.

Много сил богатыри Белогорские тратили изловить его, прыткого, лихого, пытаясь, да впустую всё было, напрасно – и из клетки сбегал, из оков вырывался прямо перед судом честным, словно сквозь землю проваливался али ввысь облаком испарялся – а всё хитростью брал. Разрушал да испепелял много земель западных, со своим войском кочуя да на месте одном далее недели не держась. Слыл он дюже хитрым, изворотливым, но человеком в кой-то мере слову своему верным, со своими понятиями, как у всех воровских водится – коль зарок даст какой – на княжество после поражения тяжкого не нападать али более леса северные не ломать – вовек того не будет.

Помнил всё это Василь Петрович, сведущий да здравый, оттого и мысль верная в душе его взыграла – ежели согласится Лиходей на поединок честный и проиграет, слово с него взять можно будет, чтоб Белогорье от нападков его спасти.

Оборотился старик к Ольге, что всё вдаль вглядывалась, хмурилась, план в уме прикидывая, да откашлявшись старчески, заговорил скоро-наскоро:

– Выслушай идею мою, мастерица-кудесница. Федька, лиходей он этакий, на слово хитер да изворотлив, но сговорить его – то моя задача будет. Славится он, окромя грабежей своих разбойных, сказом сделок твёрдым. Коль сдюжу, в поединке его честном поборю, так и славно нам будет – слово с Лиходея возьмем Белогорье наше в покое оставить…

– Дедушка, не сочтите за дерзость, только как вы на него-то пойдёте! – Всплеснула руками Ольга. – Вас беречь, родимого нашего, надобно! И думать о том забудьте, я пойду…

Усмехнулся Василь в свою густую бороду, головой покачав:– Больно ты на отца своего этим похожа, что не слово, то гранит нерушимый. Сдюжишь ли?

Взгляд ореховый силою полнится, страх дрожащий тем вытесняя:– Коль надобно, так сдюжу.

Сердце её, что доселе билось сильно-пресильно, вмиг, как заговорил с Лиходеем Василий, вдруг замерло, жар по телу дрожью разлился – от макушки до пят пробирая. Резко всё во взгляде Ольгином до одного разбойника сузилось. Глаз мудрый, оружие да людей знавший, лазейку али слабость какую искал.

Силён был на вид разбойник – сложения крепкого, могучего. Ольга, на башенке караульной стоя, даже сверху вниз его рассматривая, прикинула, что поди на две головы он её выше будет, как скала могучая, невзирая на то, что и она сама девица была не низкая. Латы на нём были славные, прочные да искрящиеся – огонь на караульных башнях на ночь зажжённый отражали, с узором заморским были, всего Федора крепко покрывали, почти что без зазоров – что скверно было, коль в поединке сойтись придётся. Меч разбойничий, что к поясу прилажен был, в ножнах широких покоился, золотом да серебром расшитым. Яблоко, что верхушку черенка украшало, алым камнем в оправе заменено было.

Голоса Василия и Фёдора доносились до неё будто бы из-под водной глади, тонули в шелесте тетивы и стрел – четыре девушки, луки взяв, на башнях оборонные позиции заняли. Приметив это, Ольга словно очнулась, само собой руку на рукоять меча своего кладя. Холодил металл кожу приятно.

В разговор пропущенный девушка тотчас вслушалась, за противником внимательно следя, за глазами его черными, блестящими, из-под шлема резного виднеющимися.

– Ты смеёшься надо мной поди, Василь Петрович! – Басом расхохоталсяЛиходей Федька, поводья коня крепкого натягивая и гарцевать его по кругу около башенки караульной пуская. – Мне сорока говорливая на хвосте принесла, что ваши все к трусу-Нарцию несчастному отправились на выручку, а ты сказку про поединок мне сказываешь. Кто ж воином твоим будет? Али мальчишку каково шустрого меч держать научил и хвастаешь?

Весь отряд разбойников разошелся в многоголосом хохоте. Федька на это не улыбнулся, скорее оскалился, ряд зубов своих острых, кровожадных свету показывая. Вновь коня круг топтать по дороге пыльной перед вратами пустил он:– Ты смотри, Василь Петрович, знаешь – я на бой всегда согласен, но токмо на бой – хороший да чтоб не на жизнь, а на смерть идущий. А коли смеха ради, то не надо, избавь. Прикажу тогда токмо своим орлам – снесут они ваш городишко, глаза мозолящий, с землицей поравняют. – Остановил он коня своего, на дыбы пустив, и голову набок наклонил, ухмыляясь, на Василия будто с превосходством заведомым смотря. – Кого ж ты мне на съедение дашь?

Ольга на старца оглянулась, рукоять меча сильнее сжимая. Глаза зелёные Василия сердились – видно то было, да голос его твёрдо и холодно воздух разрезал:– На съедение тебе никого я не дам – сговорились мы на поединок, честный да бравый, а не на жертвоприношение, как ты сказываешь. Коль проиграешь, Фёдор, так заречешься оставить в покое белогорские земли вовек, коль выиграешь…

– Выиграю, выиграю, то труда не составит большого. – Прогремел с хохотом ратным Фёдор. Василий прищурился, в оскал разбойничий вглядываясь, – А коль выиграю, то и данью вас славной обложу, в город войду за сокровищами блестящими да живыми. Все обчищу, сам озолочусь. – Поймав взгляд одной из лучниц – Марфы, жены кузнеца, Кузьмы Савича, подмигнул ей задорно. – Где же воин твой? Али спрятался?Напряжённо сжала руку свою в кулак Ольга, не могла стерпеть то, как разбойник над старцем глумился, что ни слово – то яд али желчь. Хлестко развернулась она к лестнице, да Василий Ольгу легонько за рукав рубахитронул, наклониться к нему принуждая:– Помни, чему отец тебя учил, поляница, за глазами следи, да себя сбереги, Олюшка, нет сокровища человеческой жизни дороже… – Шёпотом скоро промолвил он ей. Девушка, нервно сглотнув, выпрямилась, кивнула да с башенки караульной к воротам скоро сошла, голос Василия Петровича сверху доносящийся слыша:– Коль припомнишь богатыря Микулу Селяновича, то и выбору моему не удивишься, дочь его, Ольга Микулишна, тебя в поединке поборет. – Голос Василия стих, ворота скрипнули, Ольга, платок с головы сняв и кому-то его в толпе бывшем сунув, перед разбойниками вышла, скрип затвора деревянного от ворот слыша. Заперлись – нет пути отступления. Холодный воздух заутренний ей ещё ледяней вмиг показался, хотя ланиты огнем от волнения горели.

Фёдор с коня соскочил, из-под подошвы сапог его высоких красных пыль дорожная клубами легкими вверх разлетелась. Присвистнул он, шлем резной свой снимая, на седло то прилаживая да на девицу посматривая.

Ольга старательно выпрямилась, подбородок гордо приподнимая. Стойко в глаза его черные посмотрела, словно страха и боязни в сердце её ни капельки не было. Напряженно рука её рукоять меча сильнее сжала, во рту металлический привкус сам собою явился. Тревога, по телу её мечущаяся, вдруг разом внутри живота узлом завязалась, заклокотала. Сердце сильнее забилось, что показалось Ольге вмиг, будто это на всю округу слышится, а не только ушам её.– Удивил ты меня, старый! – Хохотнул Фёдор, коня хлёстко в бок тыкая, чтоб тот к отряду его отбежал да сражению мешать не стал. – Ох, удивил. – Ухмыльнулся он, поиграв плечами. Да вдруг меч из ножен со скрежетом достал. – Ну, коль зареклись мы на битву, стало быть, и не будем тянуть. А ежели выиграю, поляница, быть может, и милость свою тебе отведать дам, пощажу – ты мне женой третьей станешь – мне по нраву такие…Ольга, губы плотно сжав, чтоб слов неосторожных попусту не сказать, свой меч обнажила. Звон металла родной, будто музыка боевая, её ободрила. Медленно на пыльную поляну, что около ворот была, вышла она. Позабавила её самоуверенность немереная разбойника, ловко меч она покрутила, затекшую от напряжения кисть разминая:

– Говоришь ты смело, будто загодя исход знаешь. А исход одному Богу известен. – Фёдор хохотнул басом, также в глаза ей смотря да с ухмылкой по кругу идя.

– Коль кого из моих орлов спросишь, то узнаешь – я для них бог. –Оскал его, что из-за усов да бороды чёрной косматой проглядывался, вблизи Ольге зубами волчьими вдруг показался. Звон самодовольный в голосе его заслыша, перехватила она меч свой удобнее, будто продолжением руки его ощущая, в сердце её трепетно пустота сосредоточенная разлилась. В миг сей, не убирая “улыбки” с лица обозлённого, свёл брови свои чёрные Фёдор. – Но довольно зубы заговаривать, пора и мечу свободы дать… Фёдор бросился вперёд, широко занося свой меч. Ольга, встав в стойку и замахнувшись, расположила свой клинок в той же плоскости, чтобы удар заблокировать.

Первый звон разносится вокруг. Сила удара мужчины оказывается столь сильной, что даже несмотря на выгодную боевую позицию, девушка отшатывается, чуть не падая.

Женщины да девушки, стоявшие на караульных башнях, ахнули – кто закрыл лицо руками, кто, наоборот, испуганно смотрел во все глаза, не в силах отвести взгляда. По компании разбойников пронеслась лишь серия усмешек да тихих коротких замечаний.

– Дивно, – Фёдор усмехнулся в свою бороду, жадно наблюдая за тем, как мастерица оправляет длинную косу за плечо. – Дивно для девицы, что впервые меч увидала. Но не столь дивно, чтобы одолеть меня, золотко.

Ольга щурится, в глаза темные оценивающе глядя. Дума скоро да, на зависть временам спокойным, чрезмерно ясно думается – осознаёт она прекрасно, что силой громадного соперника взять не сможет – так то и не нужно. Всему судей будет две – скорость да выносливость. Губы сжав, быстро Ольга шаги вперёд делает, меч умело да скоро занося. Разбойник отбивает, вкладывая в каждый новый удар силы немерено, клинки так и скрещиваются, сталь в воздухе гулко поёт. Бьёт Ольга скоро, стараясь вблизи всяк удар ослабить – два шага вперёд делает, нисходящими ударами рубящими меч Фёдора жалует. Но мужчина бьёт с силой новою, что Ольге меч приходится быстро перехватить удобнее и уже удары блокировать, три шага назад скорых девушка делает, пока Фёдор, будто медведь, что от огня через лес бежит – всё на своём пути сносит.

Идёт он напористо, дыша скоро, поверхностно. От ударов его, руки Ольгины гудят непомерно. Фёдор в бороду свою усмехается, рубит наверх, победы заветной ожидая. Да воттолько, отбив очередной удар, девушка от последующего уклоняется, быстро вбок уходит и по незащищенной ноге противника выше сапога его расписного красного в бедро острием бьёт.

– Лиса! – С криком Фёдор на неё оборачивается, прихрамывая, за спину не давая уйти. Украдкой рану на ноге оглядывает, да ткань штанов порванную. Ободряясь деланно в душе, смеётся надрывно, раскатисто, чтоб девицам на башенках караульных больно радостно не было, мол, жив, гибнуть не собираюсь. На Ольгу зверем смотрит, щурится, примечает, что та дышит скоро да неровно. – Лиса изворотливая, лиса хитрая. Ничего, и не таких ловили и рубили…С новой силой идёт он в атаку, с новым звоном мечи их, обменявшись ударами скорыми, скрещиваются. ДавитФёдор силой своею на клинок, меч его длинный по плоскости наклоняется, почти что у лица Ольгиного оказывается. Девушка руки свои до предела, до дрожи напрягает, невзирая на боль в них бушующую ещё с первых гудящих ударов, упрямо ногами в землю-матушку упирается, тянет. В голове её быстро проносится, что сейчас, ежели силы не хватит, всё и закончится.

Дыхание её замирает на миг, тревога да страх с новой силой внутри узлом затягиваются. Резко вперёд она подается. Клинок разбойничий длинный скользит, щёку её задевая, но легко, едва полоснуть успев. Увернувшись от второго удара, на сей раз привольного, рубящего, Ольга, губы от боли сжав – пот солёный на щеке саднит сильно, в наступление идёт – удары в разных плоскостях нанося, изматывая.

Фёдор, каждый свой финт мечом словом каким бранным сопровождая, усмехается всяк раз, как Ольга его ударами бравыми потчует. Перехватив меч удобнее, девушке удается чуть задеть его в незащищенное плечо, однако тут же он чуть её с ног своим ударом не сшибает. Запоздало она, чуть пригнувшись, мечом защищается, тот скользит неудобно, что Фёдору труда не составляет придавить его резко к пыльной земле ногой.

Не давая девушке опомниться, быстро он её хватает за длинную косу русую, тяня вверх, меч к груди её прижимая, вынуждая или клинок придавленный выпустить и в живых остаться, или потягаться на смерть.– Ошиблась ты, д?вица, в миг, как со мною тягаться вздумала. – Шипит он ей на ухо, жвалками играя, губы в улыбку растягивая. Тянет косу выше, сильнее. Запрокинув голову, до боли зубы сжимая, Ольга отстранённо в небе первые лучи солнечные примечает, будто бы и не борется сейчас не на жизнь, а на смерть, шум в толпе слышит да гомон, на уши давящий. Что-то в небе несказанно родимым ей видится, до боли знакомым да близким.

Вдруг, меч из руки выпустив, резко вниз она подалась, из голенища сапога слепо нож свой изогнутый выхватив, да так и резанула по косе, меч мужчины заторможено от удивления занесенный тем же ножиком отбивая.Меч свой оброненный подняв, ровно в стойку она становится, дыхание тяжёлое, сбитое унимая. Волосы ныне короткие, от природы да от косы волнистые, мягко лицо её завитками обрамляют, чело от пота усталого, измотанного блестит.

Фёдор, что немного обомлевший так и стоял на том месте, с секунду на косу в пыль упавшую смотрит, а затем усмехается громко:– Стало быть всё – проиграла ты, девица. – Оборотившись на караульную башню, разбойник в лицо Василию сосредоточенному захохотал басом. – Отпирай врата, старик…– Плохи дела у людей твоих, Фёдор, коли ты человека мёртвым считаешь токмо ежели ему волосы остригли. – Серебряно рассмеялась Ольга, меч разгорячённый в битве удобнее рукой охватывая, слыша на слова свои смех девичий да смешки разбойничьи. Усталость её да боль от раны на щеке в утренней прохладе на второй план пятятся, сердце спокойнее биться начинает. – До смерти зарекся биться, а сам живого за мертвеца почитаешь – дело ли…– Ты мне, лиса-плутовка, не указывай! – Сердито голос повысил Лиходей, плечом раненым ведя и меч из руки в руку перехватывая. Да ближе к ней подходя, с каждым шагом быстрее. – Не смей!

Ольга от удара укорачивается, клинки со скрежетом друг о друга бьют.

Василий легко усмехается в бороду свою серую, замечая, что сила удара Фёдора уже не та, что в начале, а скорость та же, однако ж клинок Ольгин сверкает не хуже прежнего. Звон серии ударов будоражит стайку воронов на соседней опушке леса и взметаются птицы в воздух, убежища там ища.Наконец Ольга момент выгадывает, когда грузно противник её идёт, когда повернуться он быстро точно не сдюжит, мечом ошалело размахивая, рубя. Увернувшись, она мечом своим по его клинку ударяет со всей оставшейся силы – крупица к крупице ту собрав тщательно. Отлетает сталь разбойничья, крутясь в пыль падает, а Фёдор, на ходу не удержавшись, силой удара колеблемый, на колено припадает.

Ольга меч к его шее подносит. Металл холодит даже на расстоянии перста. Фёдор, в бороду косматую рассмеявшись, глаза на девушку поднимает:– Что ж застыла аки фигура из мрамора? Руби! – Крикнул он басом своим. – Али не знаешь как?

Ольга устало глаза прикрыла на мгновение, на шаг затем отступая, слыша, но стараясь не замечать, вдохи с башенок караульных доносящиеся. Рукавом рубахи, что пылью дорожной, в бою поднятой, испачкана, лицо от солёного пота да крови на щеке мокрое вытерев, жажду усталую всем телом чувствуя, проговорила она, силясь, стойко:– Ведаю я, как голову с плеч рубить надобно – в том науки нет никакой. Только это вы к нам нагрянули, смерти да наживы ища. Вы к воротам города явились, открыть их для своих целей требуя. Вы грабежом, рабством да смертью угрожали. Вы… А мне твоя смерть без надобности– живи вдоволь, тем паче, может Бог на путь правильный наставит. – Хлёстко меч свой в ножны она убрала, в глаза тёмные вглядываясь. – Мой бой с тобою окончен. Ежели твой – нет, то сам руби. Меча я из ножен боле не достану, всё по совести было… Ольга на шаг назад отступила, зарок себе дав – прямо держаться, хотя от усталости да измотанности ей рухнуть на землю желалось сильнее даже, чем глотка воды прохладной, живящей.

Слышались со стороны разбойников перешёптывания скорые, боязливые да ропотные, но как только поднялся с земли Фёдор, вмиг все замолчали. Все на башнях караульных бывшие на Василия повернулись, слова его ожидая.

– Что ж, коль слово дал, так сдержу. – Устало да меж тем твёрдо басом сказывал Лиходей, то на Ольгу, то на старца смотря. – Стало быть живи, Белогорье, привольно. Ни я, ни люди мои в края ваши с целью превратной не ступятся. Слово моё в том порукой будет… Ольга, выдохнула спокойно, коротко кивнув. Сердце её радовалось этим исходом, Бога счастливо благодаря. Позади неё раздался лёгкий лязг и глухой деревянный стук, не оборачиваясь, она улыбнулась, понимая – открылись ворота города. Она могла дойти до своей маленькой избы, глотнуть прохладной воды и лечь спать.

***

Любо Василию на город смотреть, что под солнцем ясным стоит крепостью бравой. Везде жизнь да радость пребывает – дети радостно в огороде капаются, играют мечами деревянными, на лошадках из дуба да липы скачут, конницей себя воображая.

Дивно – и не скажешь, что в крае соседнем беда столь большая приключилась, что помощи гордый князь Нарций просить изволил.Оперевшись на палочку свою витую, старичок, с каждым встречным человечком раскланявшись, медленно по голоду идёт, за порядком следя.

И славно душе его (в той мере, что военным положением да охраной города может быть положена полководцам) счастье играет, да вот только дойдя до шатра мастерицы Ольги, примечает Василь странность.Пуст шатёр, одинок – редкость для такой хозяйки, как Олюшка.Обернувшись, встречных девиц-красавиц старичок опрашивает, стараясь выведать, куда Ольга запропастилась, да только все девушки смеются звонко, невпопад украдкой, отвечают, будто бы мастерица за водой минутки три назад отправилась – в колодце дальнем, лесном, ведёрком водицы черпнуть.Важность да нескладность в том видя сердцем своим мудрым, идет Василь скоро, палочку свою быстренько переставляя, к тропке лесной, что в вечерок сей жаркий аки спасение является – тени в лесу всегда привольно.Недолго старче идти пришлось, дойдя до липки надтреснутой, где свито гнездо у малиновки, слышит ухо старческое всхлип надрывный.Обернулся вокруг Василь, в зелени русы волосы быстро примечая, сошёл с тропки, Ольгу увидя.

Сидела девица, ноги к груди поджав, голову в ладонях спряча. Плечи её дрожали.Василь ближе подошёл, по имени окликая.Подняла глаза на него Ольга, а лицо её от слёз всё мокрое, так и ахнул старичок раздосадовано, горько, от всего сердца:– Неужели? – С состраданием покачал головой Василь. – Уж не слёзы ли это горючие? Олюшка, милая, выиграла ты сражение то страшное, всех нас защитила да себя в обиду не дала – отчего ж плачешь?

Девушка стыдливо слёзы рукавом рубахи вытирает, силясь улыбнутся, но вдруг вновь плечи её сотрясаются, воздуха спазмически легкие лишаются. Горько сердцу, и сжимается оно боязливо от этой горечи, прячась.– Али волос утраченных жаль стало? – Догадливо спрашивает старичок и, за глазами ореховыми внимательно наблюдая, понимает причину ясно. – Господь с тобой, Ольга, что за глупость такая…

– Да кому ж я такой нужна-то буду? – Сквозь слёзы рассмеялась она тихо. – Без косы – девичьей красы... Все в деревушке улыбаются да кивают, мол, благодарствуем тебе за спасение, но коль только пройдёшь чуть поодаль – шепчутся да смеются… Душно оттого мне там… Но не думайте обо мне хорошо столь – не косы мне жаль, дедушка Василь… – Улыбнулась она горько, на собеседника смотря открыто. От лучей косых солнечных, вечерних, щёки её мокрые искрились да блестели. – Сижу я здесь да по слабости своей себя жалею… Грешно, но никак не могу тоску эту в сердце унять. Что, коли вправду… – Осеклась она, хмурясь, слезы подступающие чувствуя. – Коли вправду, как девицы сказывают, без этой “красы девичьей” и не взглянет уж более…

– Глупости голову твою занимают, да судить тебя не смею – все мы люди, все слабости сей подвержены. – С сожалением, но твёрдо Василь выговорил. – Сердце своё по пустяку сущему мучаешь да говору людскому важность чрезмерную придаешь, хотя загодя душой знаешь, что поступила правильно – сам то я видел, ни секунды не колебалась, ножом быстро по власам вмиг прошлась – всех нас удивила. Душой ведаешь, что кто люб искренне на то даже и не взглянет, а кто наживы да суеверной награды в том ищет, то отступится вмиг. Благость судьба тебе в том послала, а ты горюешь, слёзы жгучие понапрасну льешь, дело ли! – По-доброму рассмеялся он тихо, старчески, улыбку мягкую на лице её задумчивом замечая. – Веришь, мастерица-кудесница?

– Как вам не верить, вы старше да мудрее меня непомерно... – Покачала головой Ольга, вновь слёзы остаточные рукавом вытирая, в сердце своём покой мягкий ощущая, теплом по телу разливающийся. Да вытерев, рассмеялась вдруг звонко, серебряно. – Шутка знатная ведь получается – загадала я Соколу от себялюбия избавиться, а в зеркало глянуть, в сердце своё, напрочь и позабыла. Славный урок вышел…

С улыбкой Ольга на небо безоблачное глаза подняла, холодок ветра вечернего ощущая. Солнце к горизонту уже клонилось, одаряя мир последними жаркими лучиками.

Василь сосредоточенно в глаза её вглядывался, перемену в них хорошую примечая. Взгляд ореховый сильным вновь сделался, будто огонь внутри, волю могучую отражая.– Отец да мать гордились бы тобой, Ольга. Поляницей ты уродилась, да мастерицей-кудесницей живешь. – Мягко заметил он ей, бороду седую рукой оправляя.

– Стало быть, Богу угодно это. – Улыбнулась она, на косой закат в облаках играющий вдалеке смотря. Душа её вдруг запела песнею яркой да славной, добротой и счастьем наполнившись. Отчего вот только – Ольга не ведала, да и ведать никак не могла, а меж тем в краях северных уж туман да тучи чёрные рассеялись, змей Аспид, трубным гласом оглушенный, испепелён был, в пыль обращён да развеян над землями, под игом его находившимися, и богатыри в Белогорье родное из княжества Нарция дружно с песнею победителей собирались…