II (2/2)

– Братья, – Обратился Илья Муромец к собравшимся, оперевшись о перила витиеватые да расписные крыльца дома своего, – Князь Нарций помощи нашей просит в битве страшной с Аспидом-змеем. Принуждать в поход сей я не намерен – права на то не имею, ибо битва сия не на жизнь, а на смерть будет, но коль останемся, братцы – ведь землю русскую змея поганить будет и княжеством Нарция не ограничится – растечётся по земле-матушке, истребляя всё славное. Сдюжим? Придём брату-земляку нашему на выручку?

– Отчего ж не прийти! Пойдём! Все как один пойдём! – Послышались возгласы дружинников со всех сторон площади.

Дети радостно прыгали, не совсем понимая, да и не задумываясь сейчас о том, что отцы их да братья старшие, быть может, на смерть верную идут, девушки вдохновлённо улыбались, увлечённые торжественностью момента, но слёзы горючие по щекам их лились, а матери все лишь безмолвно младших детишек к себе прижимали, слезы свои украдкой вытирая. А Финист, который как один из лучших богатырей на лестнице крыльца стоял, сосредоточенно на облака смотрел – думу свою думал.

***Начались сборы – взволновалась деревня вся. Седлали лошадей, надевая на них свои самые ладные да красивые сбруи, седла пригожие, проверяли подковы помощников своих четвероногих. В кузницах мечи, стрелы, топоры, копья затачивали, булавы и кистень поувесистей делали, латы да щиты укрепляли. И из кузниц шум на всю округу разносился. Всё в движение пришло.

Особенно оживились девушки. Молодые сердца их, следуя зову потаённому, бились быстро-быстро. Они ходили на поля, собирая цветы свои любимые, а букетик свой дарили тому, кто приглянулся им более всех из воинов бравых. Повелось так в Белогорье уж с незапамятных времен, потому никто и не воспрепятствовал. Душу воина цветок пробуждал, как обещание любви, силы большей из закромов богатырских придавал, воодушевляя.

Финист, на коне гарцуя, по краю ярмарки ехал и не знал уже, куда новые букеты цветов ему деть. Аграфена колокольчиков цветы и пастушью сумку ему приподнесла, Марья багульника цветы нарвала, смешав с валерианой, Дуняшка – девочка ещё маленькая, во всём своей сестрице старшей, Тате, подражавшая – васильки ему принесла с глазами горящими, что богатырю и отказать совестно стало, Тата живокост полевой с зверобоем и иван-чаем осокой замотала, Глаша – клевер разноцветный снесла ему и далее, и далее да так, что руки богатыря уж полны букетами были. Запах вокруг стоял сладостный, необыкновенный. Дружинники над ним подтрунивали легонько, несильно, в душе завидуя, а Финисту Соколу Ясному вдруг враз досадно очень стало на все цветы полученные.

Спешился он и другу своему Николе все букеты в миг отдал, по плечу того хлопнув.

– Что ж ты, Финист, делаешь-то, строиться будем – а ты и без букета, засмеют жеж! – Крикнул Никола, но Финиста след в толпе ярморочной уж постыл. Шатёр маленький, что в центре ярмарки стоял да портретами славился, с утра уж полон был – жены вели мужей своих, чтоб запечатлить тех на бересте и к сердцу в миг разлуки прикладывать, боль унимать. Финист без стука туда пробрался, меж людей петляя. Отчего он туда пришёл, когда сам в кузницу ехал, дать ответа себе он не мог. Вело его сердце у разума совета не выспрашивая.Ольга сидела сосредоточенная да на диво красивая. Для скорости все портреты сегодня рисовала она углём, а не красками. В шатре было душно и жарко, от того ланиты девичьи, чуть сажей испачканные, румянцем горели, но взгляд её сосредоточен и твёрд был, рука словно над берестой порхала, движимая чем-то высшим, невидимым. Портреты скоро получались. Денег сегодня она ни с кого не спрашивала, а того, кто медяк али золотой ей пытался в рукав при пожатии руки сунуть, раздосадовано укоряла.

И не заметил Финист, как прошло с полчаса, многие гости вышли, и остался он с мастерицей один в шатре. Ольга, складывая угольки, обернулась на него с улыбкой доброй.

– Работа славно сегодня спорится, – Улыбнулся в ответ ей богатырь. – Непочатый край…– Всяк родного своего на бересту перенести хочет. Да только не всяк понимает, что истинно любящее сердце образ любимого и так в себе хранит. – Ольга продолжила наводить порядок, возмущенный сегодня толпою людей доныне невиданной. – Храбр взгляд твой, Финист, Сокол Ясный, да вот только взглядом нечистую силу побороть трудно будет. Кузьма Савич тебя уж с полчаса кличет – в кузнеце давно ожидает. – Скоро проговорила она, убирая бересту на угол стола.

Богатырь улыбнулся, чуть щурясь и шаг вперёд делая:

– В страшный бой отправляемся к вечеру. Не одаришь цветком хоть маленьким, мастерица-кудесница?

– На что ж тебе один цветок маленький,– Беззлобно усмехнулась Ольга, – Не довольно ль букетов тех пышных, что почти все девицы снесли тебе?

– Мне, быть может, один цвет подороже всех тех будет.

Рассмеялась на это Ольга смехом серебряным, подивилась в душе своей, горько головой покачала. Глаза её ореховые грустью какою-то веяли.

– Цвет сорванный в день один завянет. – Медленно проговорила мастерица, в лицо собеседника вглядываясь. – Памяти никакой не оставит, а завянет – тяготить своим видом станет и выкинешь ты его, как вещь отжитую и ненужную, как забытое-позабытое. Нет. – Ольга быстро прошла в другой угол шатра, полки свои ровные цепким взглядом рассматривая. – Цвета ты из рук моих не получишь, более не говори. Но а коли вещь ты на память ищешь… – Осторожно с полки верхней достав шкатулочку, усыпанную камнями драгоценными, мастерица благоговейно открыла её и маленький предмет оттуда достала да к богатырю ближе подошла. – Коли вправду вещицу памятую желаешь, Сокол Ясный, то дарю тебе сей крест в Константинополе освященный, прадеду моему принадлежавший. – Распутав длинную цепочку серебряную, Ольга привстала на носочки и осторожно надела крест на богатыря. Финист чуть наклонился вперёд, так как выше девушки много был. Мастерица коснулась креста на кольчуге, в глаза воину заглядывая. Улыбнулась она искренне, непроизвольно и от того нежно необычайно. Сердце её вдруг ещё сильнее забилось, больно близко они стояли. – Пусть хранит тебя Господь Всемогущий, Финист, Сокол Ясный, и вернешься ты в Белогорье живым и невредимым.Богатырь в пояс ей поклонился, с тёплой улыбкой руку её тонкую целуя:

– Спасибо тебе, Ольга, мастерица-кудесница. Дороже всякого цвета подарок мне твой, сохраню я его как зеницу ока и об уговоре нашем вовек не забуду.

Сказал он это и коснувшись бегло вновь губами руки её, испачкавшись углём, что на коже Ольгиной был, вышел из шатра Финист скоро, десницу свою держа на кресте, что под кольчугу он спрятал.

На душе ему было радостно и отрадно, а солнце яро светило, даруя Белогорью тепло, что могло великое зло забрать. Освещало оно и дорогу витую, по которой ввечеру дружина с песней звонкой да живой на битву в сторону княжества Нарция отправилась. Освещало оно и русу девушку, что дыша тяжело вдаль уходящим воинам смотрела и едва слышно молитву Богу шептала.