I (1/1)
Славное место Белогорье – привольное да спокойное. Солнце ярко освещает все поля и леса, каждую избу и каждого человека, а коль высоко в небо посмотреть, то можно и привольно скользящих меж облаков орлов да соколов увидеть.
Финист едва заметно улыбнулся, закончив протирать свой шлем резной – теперь в нём всё Белогорье отражалось, как на ладони. Как и следует шлему самого сильного и смелого богатыря русского, о котором целые легенды слагают да слагать ещё долгие лета будут.
Вот и сейчас, идя по ярмарке, богатырь ощущал на себе восторженные взгляды со всех сторон – молодые девицы да и их матушки с восхищением вздыхали, рассматривая его статность, красу и живость, мужики с уважением кивали, а мальчишки с юношеской горячностью представляли, что через год-другой тоже смогут тяжеленный меч поднять да и пойти на подвиг великий. Какой-нибудь. Дело всегда найдется. Финист любил всеобщее восхищение, сердце его в лучах славы согревалось – приятно и отрадно, когда каждый в округе, да и далеко, за тридевять лесов, слышал о твоих великих подвигах. Эти восторженные взгляды буквально ласкали, грели, а цветы, брошенные иль украдкой, иль намеренно красиво, всегда ложились впереди, у его ног. И любой цветок мог получить он, как самый смелый богатырь. Почти любой... Но вот Финист доходит до маленького скромного шатра, что, тем не менее, стоит прямо посреди ярмарки. Здесь, в ярморочные дни, живет и трудится нездешняя мастерица-кудесница Ольга Микулишна. Краски и уголь так и тают в её руках, послушно и искусно ложась на бересту в самые яркие и живые портреты. Сюда, к Ольге, съезжаются со всей округи, чтобы попросить запечатлить родных и близких: дети приводят своих дедушек и бабушек, родителей, родители – детей, молодые парни – своих невесток, пожилые – внучаток, а бравые богатыри да мастера – своих жен ненаглядных.
Из маленького шатра выбегает девочка осьми лет. В руках – большой берестяной лист, а на листе – она. Девчушка с восторгом смотрит, словно в зеркальную гладь воды, и возбужденно спрашивает поспешающих за ней родителей:
– Да неужто я такая красивая! – Смеется она, и родители смеются, ей вторя. Отец её осторожно на руки поднимает да на спину сажает. Мать берет в руки бересту, разглядывая навеки запечатлённое.В проходе льняного шатра появляется улыбающаяся мастерица. Ольга, оперевшись плечом на балку, вытирает пятна на правой руке от черной сажи и, смеясь, кликает девчужку:
– Краса ты, Варвара, даруй Бог тебе счастье! — Девочка радостно смеётся в ответ, а мастерица, еще раз улыбнувшись, уходит в свой шатёр.Финист вдруг останавливается, что-то словно заставляет его остановиться, а рука неосознанно опирается на меч, что в ножнах подвязан к поясу. Сердце его, горячась, всё быстрее бьётся, и кажется ему будто сиё даже через кольчугу слышится.Ольга красива, в том спору нет. Когда она с месяц тому назад впервые пришла на ярмарку, первые ходить к ней юноши повадились – малые да самодовольные, тщеславие своё тем потешить решили. Только она их всех почти что с порога выдворяла. А одного, особо наглого – Петрушу Свистного, что без сватанья вдруг вздумал её выкрасть да в избу свою снести, она сурово наказала, и Петрушка с месяц дома прятался, синяк водой да поддорожником залечивал, стыдливо задергивая шторы.
Ольга была красива. Это признавали и мужчины и женщины – тонкая стойкая фигура под цветным сарафаном и рубахой, длинная русая коса, ровный нос и вкрадчивые, задумчивые ореховые глаза под тёмными густыми ресницами – одно слово – краса.
И даже сейчас, раскрасневшаяся от долгой кропотливой работы, с чуть растрепанной косой, она была красива, что не в сказке сказать, ни пером описать. И отчего-то Финисту было боязно весь этот месяц, он никак не решался прямо подходить к шатру мастерицы, хотя все богатыри из дружины как минимум раз ходили к ней — кто просто знакомство заводить, а ктосвататься, а после, потерпев неудачу, с грустной улыбкой ударяли Финиста по плечу, шутливо говоря: стало быть тебя ждет, Сокол. Но сейчас он решил зайти. Чуть помедлив в “дверях”, где смыкаются два льняных отымалка, Финист вежливо постучал по балке, снимая начищенный шлем.
– Доброго вам здравия и долгих лет, мастерица, и мир дому вашему, можно ли войти? – Ольга оборачивается на него и едва заметно, но приветливо улыбается. В руках – несколько берестяных исписанныхлистков. Свежий румянец так и не сходит со щёк.– Ну проходи, богатырь, коль пришёл, гостем дорогим будешь, Финист Ясный Сокол. – Девушка раскладывает бересту на столе, пока богатырь, оглядевшись в её скромной, но педантично прибранной лачужке, садится на табурет, на который садится всякий, с кого пишется портрет.
– Слава о таланте твоём, Ольга, далеко за наши земли уходит. – Улыбнулся богатырь. — Всяк рад к тебе с поклоном явится да об услуге этой попросить. Дорого ли...?
— Много не беру. Бог талантом наградил, так не в праве я на том наживы искать. Кому сколько совесть позволит — пусть столько и платит. Люди ко мне разные ходят: кому-то и гора золотых — не потеря, а иному детю, что свою бабушку на портрет приведёт, дороже всего лист осиновый. — Словно в доказательство сказанного Ольга с улыбкой указала на табурет в углу, где лежала охапка листков. — На жизнь хватает, так и славно. — Заключила девушка.Финист рассмеялся, смотря на листы.– А коль я попрошу, удостоишь портретом бравого богатыря, мастерица?
Ольга медленно взглянула на него, чуть прищурившись, а затем едва улыбнулась, мягко проговаривая:– Отчего же нет, нарисую. Но обожди, не сейчас. Вот тебе моё условие – нарисую, когда совершишь самый главный подвиг в своей жизни, когда победишь самое сильное и самое грозное чудовище на земле-матушке.
Богатырь недоумённо качнул головой, золотисто-льняные кудри рассыпались, обрамляя его лицо:– Той весной победили мы дружиной зло древнее, облачившееся в Лихо одноглазое, да несметное полчище вурдалаков осилили, что насланы были ведьмой тёмной. Что ж, за подвиг бравый не считаешь? Али чудище какое нечистое тебе повадилось докучать?
Ольга покачала головой, задумчиво рассматривая потерявшегося в раздумьях богатыря.– Так скажи же мне, мастерица прекрасная, что за чудище самое сильное да грозное на земле-матушке я победить должен? Удали и отваги я бравой, силы во мне немерено, лишь назови, и я мигом…– Знаешь ты это чудище, Финист, очень хорошо знаешь, Сокол Ясный,– Медленно проговорила она. – Портрет ты свой хочешь не по той причине, что другие, что по чистой любви дорогих себе людей приводят, нет – ты портрет жаждешь, чтобы себя потешить, себялюбие свое ненасытное да алчное утолить на короткий миг… Говоришь, что "дружиной" Лихо одноглазое победили, да у костра ввечеру всем ты иную историю сказывал, силой да подвигом своим хвастая. Что не весть о беде в окрестностях — ты второпях про себя стих будущный слагаешь да бормочешь самозабвенно. Жаден ты до балад и легенд в свою честь. Нарисую я тебе портрет, когда ты величайший подвиг совершишь – себя одолеешь, себялюбие свое подавишь, с корнем из себя вырвешь, вот тогда я нарисую твой портрет, хоть углём, хоть красками нарисую...
Финист сидел насуплено, смотря на Ольгу словно и не мигаючи. Дума тяжёлая ему на сердце в сей миг легла да давила вместе с совестью встрепенувшейся горько. Вдруг взыграло внутри что-то яркое, и, сжав руку правую в кулак, твёрдо встал он, после долгого молчания, что вдруг туманным облаком шатёр окутало.— Слово богатыря Финиста Ясного Сокола даю тебе, мастерица Ольга Микулишна,— Проговорил он стальным, словно лязг меча, голосом,— Свершу сей подвиг великий, одолею чудище самое сильное да грозное, что внутри меня самого прячется. Не легенды и не балады ради, а только ради взгляда твоего благосклонного, что мою душу оголённую в тот день согреет. Знаю — вмиг самым счастливым человеком стану, радость великую обрету... Ольга проводила его неотрывным взглядом, чувствуя в сердце странную, неумолимую дрожь. Её губы едва заметно прошептали вслед наступившей пустоте:— Я буду ждать...