Глава IV (1/1)

Музыкальная комната Марьи Кириловны была напоена утренней влажной свежестью, запахами летней зелени и цветов. Небольшое, залитое светом помещение вмещало в себя лишь темный палисандровый рояль, пару изящных табуретов и маленькую софу, обитую коричневым бархатом. Огромные французские окна в белоснежных рамах были распахнуты, и прохладный ветер раздувал полувоздушные кремовые шторы, подхваченные атласными лентами. Пол укрывал мягкий светлый ковер, на стенах висело несколько кованых канделябров с тонкими свечами, на софе небрежно лежал забытый английский роман. На рояле, залитом дымчатым прозрачно-золотистым светом, стояла миниатюрная хрустальная вазочка с хрупкой веточкой розового шиповника, с каплями утренней росы на шелковых лепестках. Вновь подул бодрящий ветерок, и тонкие, чуть пожелтевшие листы нотной тетради затрепетали. Неуверенно, робко и тихо вылетали из инструмента нежные звуки, рожденные тонкими руками Марьи Кириловны. Она, хмурясь и кусая от досады розовые губы, с каждым звуком вкладывала в мелодию все больше силы и сердечности. Дефорж, сидящий рядом, туманно смотрел на солнечные блики, играющие на черно-белых клавишах. Его худое, аскетичное лицо приобрело выражение глубокой задумчивости, на впалых щеках и на волевом подбородке залегли сероватые тени. В четких, благородных чертах прослеживалась тяжелая напряженность, бледные губы были плотно сжаты. Меж густых темных бровей пролегла хмурая болезненная складка, а русые волосы, обыкновенно строго уложенные, мягко спадали на высокий лоб. Музыка медленно стихла, и Дефорж словно очнулся от глубокого сна.—?Вien, Marie, très bien… —?молодой учитель рассеянно покачал головою и, не сдержавшись, поднял взор на тонкий силуэт, нежной дымкой темнеющий на фоне светлого окна. Наталья Кириловна стояла, чуть согнувшись и облокотившись одной рукой о верхнюю часть рояля. Ее прекрасные изумрудно-зеленые глаза, прикрытые трепещущими ресницами, были полны молчаливой тоски и неизъяснимой горечи. На лилейно-прозрачном, словно льдинка, лице не было ни тени румянца, бескровные тонкие губы незаметно подрагивали. Во всем ее облике было что-то тяжелое и давящее, улетучилась прежняя тонкая насмешливость и воздушная мягкость. Наталья Кириловна безотрывно смотрела в окно, порой бледнея до смертельной белизны, и только разлет каштановых бровей и яркие волосы оживляли бесцветие m-lle Натали. В дверь раздался короткий стук. Марья Кириловна, перелистывающая ноты, живо обернулась. Вошла горничная Дуняша?— крепкая, пышущая здоровьем девица с румяным круглым лицом.—?Барышня Марья Кириловна, вас батюшка спрашивает,?— Дуняша цепким взором обвела m-r Дефоржа и старшую барышню, замершую, будто античная статуя. —?Князь Верейский приехать изволили. Маша просияла и, с неловкостью спохватившись, посмотрела на молодого учителя.—?Je n'ose pas vous retenir, mademoiselle (не смею вас задерживать, m-lle),?— француз учтиво склонил голову. Марья Кириловна легко поднялась, расправила складки платья и невесомым шагом выскользнула из музыкальной комнаты. Горничная еще раз с неким подозрением посмотрела на Дефоржа. Впрочем, волноваться ей было не о чем: молодой гувернер показывал себя человеком крайне благовоспитанным и скромным, ни словом, ни делом не преступающим порог дозволенного. Кроме того, все семейство Троекуровых питало к Дефоржу самые теплые чувства: Кирила Петрович?— за его смелое проворство на охоте, за пронзительный ум и достойную манеру держаться с благородной простотой, Марья Кириловна?— за терпимость на занятиях с нею, за трепетную любовь к музыке и неограниченное усердие, Наталья Кириловна?— за тонкое умение вести беседу, за живость ума и сердца, и робкую внимательность, а юный Саша?— за снисходительность к шалостям и душевную мягкость. Дуняша, откланявшись барышне и молодому учителю, покинула комнату. Разлилась звенящая тишина, нарушаемая лишь тихим щебетом птиц и шелестом листвы раскидистой яблони, пускающей пышные ветви в окно. С того разговора с Кирилой Петровичем прошло три дня, и все то время Наталья Кириловна старалась не попадаться отцу на глаза. Лишь нахлынивающее чувство безысходности оставалось после встреч в обеденной зале и в саду. Кирила Петрович и не думал менять гнев на милость, сохранял горделивое молчание неприступного и неумолимого человека. А дочь тем временем чахла на глазах.—?Сыграйте мне, Дефорж. Тихий голос Натальи Кириловны, пропитанный глухой тоской, отозвался в сердце молодого учителя болезненным смятением. Ее чистые русские интонации, плавные и переливчатые, пролились подобно журчащему ручью в полуденный зной. Дубровский не мог отвести глаз от точеного греческого профиля, от шелкового блеска нежных волос, струящихся по спине тяжелой темно-медной волной. Но мягкая просьба Натальи Кириловны была для молодого учителя священным законом. Он прикрыл на мгновение глаза покрасневшими веками, воскрешая в памяти бессмертные звуки Бетховенского гения. Жилистые бледные руки с длинными пальцами вспорхнули над клавишами, легкие наполнились упоительной прохладой, и в светлой небольшой зале полилась чарующей сладкой волной ?Sonata Pathetique?, исполненная дивной красоты и пьянящей неги безмятежности. Внутри пальцев Дубровского возгорелись обжигающие нити, и по ним, словно насыщенное теплое вино, потекла музыка; с каждым блаженным мгновением она распахивала сердце и разум музыканта, дыхание ветра возносило неземные пленительные звуки к сердцу молодой девушки. Дубровский ощущал, как пред ним предстает что-то такое невообразимо прекрасное, пылающее и одурманивающее, то, что невозможно ощутить и услышать средь мирской суеты. Мелодия плавно утихла, оставив за собой дрожащий шлейф туманных отголосков неугасимого произведения. Дубровский поднял взор на Наталью Кириловну. Она стояла у окна, залитая нежным перламутрово-золотистым светом, неподвижная и спокойная. Молодой учитель тихо поднялся и подошел к Наталье Кириловне, вставая за ее спиной и сохраняя почтительное расстояние. Она не обернулась. Струящийся воздух скользнул по бледной коже и легкому жемчужно-серому платью, запутался в волнистых волосах. Упоительный солнечный воздух пах прохладной мятой, воздушной нотой цветов и свежескошенной травой, ее горячий сочный запах разливался по телу чем-то дурманящим. Дубровский вздохнул, и в кровь попал тонкий аромат белых ландышей?— чистых, хрупких и окутанных прохладной весенней тенью. Молодой учитель задохнулся от нежности.—?C'est magnifique, monsieur Deforge,?— Наталья Кириловна чуть наклонила голову в сторону, ее утонченное светлое лицо выражало тяжелую задумчивость. —?C'est incroyable combien de sensualité et de subtilité de l'ame sont en vous! (Поразительно, сколько в вас самозабвенной чувственности и тонкости души!)—?Qu'est-ce qui vous tourmente? (Что вас терзает?)?— Дубровский, с пылким преданным вниманием всматриваясь в Наталью Кириловну, пропустил мимо ушей ее восхищение. Молодая девушка повернулась в полоборота, и Дубровский увидел в ее глубоких глазах мерцающие капли дрожащих слез. Она взирала чуть оценивающе, словно раздумывала, можно ли излить ему душу. Наталья Кириловна в который раз поразилась глазам молодого учителя?— те были необычайно выразительными, умными, серьезными и будто бы грустными. Но когда m-r Дефорж смотрел на нее, то во взоре его теплилась тихая радость и что-то щемяще нежное, что отражалось в карих глазах обволакивающей волной медового света. Сашин гувернер был строен и статен, всегда облачен в безукоризненно чистую учительскую одежду, кроме того, что греха таить, довольно красив, несмотря на некоторую жесткость и сухость благородных черт. Наталья Кириловна тихо вздохнула.—?J'apprécie votre attention, Deforge… (Я ценю ваше внимание…)?— но договорить m-lle Натали не дал строгий взгляд учителя. Он имел над ее молодым сердцем и разумом особую власть, способную покорить Наталью Кириловну одним жестом или взором.—?Je serai l'épouse du рrince Shevelev (Я стану женой графа Шевелева),?— глаза ее влажно заблестели еще ярче, и по нежной щеке скатилась едва заметная слезинка. В лице Дефоржа что-то неуловимо изменилось.—?Vous ne le désirez pas, mademoiselle (Вы не желаете этого…)?— резким срывающимся голосом промолвил молодой учитель, возвышаясь над хрупкой фигурой дочери Троекурова. Поймав удивленный взор Натальи Кириловны, Дубровский принял свой обыкновенный вид, взирая на нее с едва уловимой тоской.—?Mon père est catégorique. Je n'ai pas pu le convaincre (Мой отец непреклонен. Я не смогла переубедить его).—?Quand? (Когда?)?— глухо спросил Дубровский, отведя туманный взгляд на мерцающую вдалеке голубую ленту извилистой речки.—?Le рrince viendra plus t?t que dans un mois (Граф приедет ранее, чем через месяц). Наталья Кириловна, неровно вздохнув, приблизилась к молодому учителю, подняв на него взор?— такой чистый, ясный и полный неизреченной тоски, что у Дубровского защемило сердце. Он пытался просочиться взглядом до глубин ее молодой души, прочувствовать все то, что чувствует она. Дубровский видел крошечное родимое пятно на правой щеке, кровавую трещинку на нижней губе, непослушный локон, выбившийся из блестящего облака волос. Стало душно. Он посмотрел на ее тонкую белую кисть, покоящуюся на прохладном палисандре рояля. Рука Дубровского дрогнула, он неровно коснулся худыми пальцами бархатистой кожи, и Наталья Кириловна мягко вздрогнула. С шумом распахнулась дверь. На пороге вновь возникла Дуняша, недоверчиво глядящая на холодно-спокойную барышню и невозмутимого француза поблизости.—?Наталья Кириловна, вас барин к чаю в сад зовут,?— горничная, сцепив красные пухлые ладони, поклонилась.—?Иду,?— равнодушно бросила Наталья Кириловна и, обойдя молодого учителя, скорым шагом вышла из музыкальной комнаты. Дуняша, в последний раз зыркнув на гувернера, последовала за барышней. Дубровский, оставшись один, нахмурил брови и выдохнул. В груди зрело омерзительное болезненное чувство, похожее на гноящуюся язву, которую растерзали и посыпали солью. Узкое мужественное лицо молодого учителя мучительно побледнело. Он был готов этой же ночью послать клич своим людям. Уничтожить Покровское, Троекурова и всех мразей, поправших его отца, Наталью Кириловну и его самого. Они сломали жизни, разрушили будущее, мечты и грезы. Опорочили чувства молодой девушки, втоптали ее душу в гниль, наплевали на простые желания ее сердца, словно метнули жемчуг свиньям в хлеву. Они закопали его отца в сырую землю, насмеялись и лишили родового гнезда, где рождались, жили и умирали поколения фамилии Дубровских. Они отняли и разрушили у него дом, службу и покой. Троекуров испоганил и расколол все. Теперь же у него остались лишь честь, ненависть и чистота пред Господом, государем и Отечеством. Дубровский был готов мстить. Беспощадно, жестоко и кроваво, был готов погубить десятки жизней ради попранного достоинства, ради памяти покойного отца, ради свободы самого дорогого человека. Он готов перешагивать через трупы. Потому что именно Троекуров сделал из Владимира Дубровского грабителя и разбойника, лишенного всего. Он был готов. ***—?Натали, ты ничего не хочешь мне рассказать? Наталья Кириловна подняла голову, отрываясь от чтения, и взглянула на сестру. Маша сидела за пяльцами у окна, кропотливо вышивая белым шелком холщовую салфетку. Старшая сестра вопросительно приподняла бровь, видя суровую решимость на прелестном лице Марьи Кириловны.—?О чем, Мари? О том, что рара облобызал m-r Дефоржа за жирных куропаток, коих он подстрелил на охоте? Или о том, что Саша стащил твой бесценный английский бархат и сделал из него накидку для лазания в смородиновых кустах? —?в серебристом голосе Натальи Кириловны зазвенела лукавая насмешка, но глаза ее оставались настороженными. Марья Кириловна изумленно приоткрыла рот, возмущенно хлопая ресницами, но спустя пару мгновений отошла от известия о печальной судьбе ее роскошного молочно-голубого бархата, так подходящего к ее глазам! И о платье к очередному визиту князя Верейского придется позабыть… И золотые венецианские кружева, и шелк для тонкой вышивки на корсаже, и перламутровые рюши теперь не к месту! Марья Кириловна еще раз вздохнула и тут же посерьезнела.—?С Сашей я разберусь потом… А сейчас мне бы хотелось спросить у тебя, милая сестрица: что происходит? Не вздумай отшучиваться или отмалчиваться! —?наказала Марья Кириловна Натали, уловив оживленное раздумье на лице сестры. Наталья Кириловна устало выдохнула и, отложив книгу, рекомендованную Сашиным учителем, откинулась на спинку мягкого кресла.—?Что именно ты имеешь в виду, Мари?—?Почему ты не хочешь замуж? —?Марья Кириловна пытливо взирала на бесстрастную бледную сестру. —?Граф молод, богат и, говорят, на редкость красив и умен! Что тебе еще надобно? Наталья Кириловна мягко покачала головой, переплетая тонкие пальцы.—?Мари, ты не поймешь меня.—?Я постараюсь! —?упрямо вздернула подбородок Марья Кириловна. —?Я догадываюсь, отчего ты не хочешь говорить! Натали, едва заметно усмехнувшись, приподняла густые брови, призывая сестру продолжать.—?Это из-за месье Дефоржа, верно? Наталья Кириловна улыбнулась еще шире. В ее больших, немного печальных глазах заискрилось веселье.—?Мари, милая, ты жестоко ошибаешься! —?со смешком возразила молодая девушка. —?Ты, как любительница французских любовных романов, вообразила себе тайную страсть, пылкие свидания под покровом ночи, томные взгляды… Я угадала? Натали ласково рассмеялась, увидев стыдливый алый румянец на лице Марьи Кириловны. Младшая сестра поджала пухлые кораллово-розовые губы в немом негодовании от потехи Натальи над плодами ее юного воображения.—?Я понимаю, что это не совсем в твоем духе…—?Вот именно! —?воскликнула Наталья Кириловна. —?Это совсем не в моем духе. M-r Дефорж, конечно, весьма приятный собеседник, но… Думаю, ты, как поклонница амурных историй с разбитием влюбленных сердец, меня понимаешь. Марья Кириловна зарделась еще пуще, и стала напоминать пышные малиново-бордовые пионы, великолепный букет которых располагался на кофейном столике близ кресла Натальи Кириловны. Та только плутовато усмехалась, взирая на смущение сестры.—?Мари, если ты еще хоть раз заведешь разговор на столь щепетильную тему в отношении меня, клянусь, я заставлю вспыхнуть тебя пунцовым пламенем от стыда! —?пригрозила Наталья Кириловна, успокоив внутренние волнения тем, что Маша убеждена в чистоте и эгоистической выгоде сестринских помыслов. *** Последние несколько дней стоял ужасный зной. Нещадно палило ослепительное солнце, тяжелый воздух был густым и душным, пропитанным приторными запахами луговых трав, чуть терпковатыми ромашек и васильков. Отцветали липы, распространяя медовый сладкий аромат. С тополей, растущих в полях, пушистой метелью летел беловатый пух, слабо кружась под редкими дуновениями жаркого ветра. Даже мрамор беседки не спасал от невыносимого марева, хотя внутри и было чуть прохладнее. Зелень, вобравшая в себя сухую пыль и солнечное пекло, удушала своим густым покрывалом. Дубровский, скинувший камзол на скамью, в одной просторной белоснежной рубашке проверял Сашины записи и буквально задыхался от раскаленной духоты. Молодой человек, подперев кулаком висок, поднял усталый взгляд на кусочек насыщенно-бирюзового неба, на коем не было ни единого облачка. В голове витал тяжелый липкий туман, спутавший все мысли и склеивающий каждую, даже самую краткую думу. Было необычайно тихо?— все слуги прятались от жары в доме, Кирила Петрович с Марьей Кириловной пару дней назад уехали в Арбатово, к князю Верейскому. Юный Саша сейчас отсиживался в своих комнатах под бдительным надзором няньки Феклы и девки Маруси. Ни щебета птиц, ни стрекота кузнечиков, ни малейшего шороха листьев. Дурманящая тишина разливалась по телу обжигающей лавой, в горле страшно пересохло, а питьевой фонтан в саду располагался аж в версте от этой беседки, самой ближней к дому. Неподалеку раздалось вялое тявканье. По тоненькому голоску Дубровский узнал ручную болонку Марьи Кириловны?— взлелеянное и холеное существо с белоснежной шерсткой, атласным голубым бантиком на макушке, аристократической кличкой Жозефина и крайне вздорным, капризным нравом. Молодой учитель сделал туманный вывод, что тишина была порядком лучше этого раздражающего повизгивания. Оно, к слову, не прекращалось. Гувернер, прикрыв на мгновение глаза тяжелыми покрасневшими веками, довольно красочно выругался на русском и грузно поднялся, разминая затекшее тело. Дубровского одолела крайняя степень решимости угомонить сварливую псину, и молодой человек, прихватив неизменный черный камзол, вышел из беседки. Его тут же окутала удушливая жара, смешанная с головокружительным (в самом малоприятном значении этого слова) запахом липового цвета. Лаяние болонки слышалось из глубины небольшой березовой рощицы, пронизанной теплым полупрозрачным светом. Дубровский мимолетно взглянул на небо: в бескрайней синеве начали собираться грозные лохматые тучи мутно-свинцового цвета. Оказывалось, что это трехдневное марево вскоре должно было воплотиться в дождь, который остудил бы пылающую природу. Молодой человек не понимал, зачем идет к этой вертлявой собачонке: его словно бы подталкивали невидимые мягкие руки. Вот Дубровский уже вошел в светлую рощицу, где надрывные завывания Жозефины раскатывались совсем уж раздражающе. Между толстых, нагретых солнцем и зноем стволов мелькнула тонкая фигурка в чем-то светлом, блеснули темно-рыжие волосы. Тяжелое полудремное состояние молодого учителя будто рукой сняло, а сердце затрепетало в волнительном предвкушении чего-то неописуемо радостного. Дубровский, скоро и легко сминая пышную траву, в которой робко прятались ярко-алые ягоды душистой земляники и первые маслята с глянцевыми рыжеватыми шляпками. Молодой учитель замер в сени раскидистой березы, с упоительным восторгом взирая на грациозный слуэт Натальи Кириловны в нескольких шагах от него. Легкая, воздушная, будто неземная в своем невесомом платье сливочного крепдешина с тончайшими белоснежными кружевами на воротнике и рукавах. Точеное нежное лицо, с персиковым румянцем на лилейной коже, излучающее свежесть и живость прелестной юности. На гибкой шее темнела россыпь мелких бархатных родинок, античная головка со строгим профилем и длинным носом с изящной горбинкой чуть склонилась вбок. По хрупким плечам роскошной медью струились легкие локоны, прозрачную тонкость лица оттеняли пушистые коричневые ресницы и плавный разлет каштановых соболиных бровей. На тонких, сияющих клубничной свежестью губах цвела тихая, светлая улыбка. Она держала своими изысканными, словно хрустальными руками охапку нежных сиреневых колокольчиков вперемешку с бархатистыми ярко-желтыми дикими ирисами. Наталья Кириловна, полная утонченной притягательности и хрупкого очарования, живо обернулась. Глаза ее, глубокие и ясные, искрились свежестью весенней зелени, источали мягкость и такую теплоту, что Дубровский не мог дышать.—?C'est vous, Deforge (это вы…),?— молодая девушка легко махнула рукой на болонку в траве, прижав к груди солнечный букет. —?Vous avez également entendu ce chien insupportable! (Вы, верно, тоже слышали эту несносную собаку!)—?Oui, vous avez raison, mademoiselle (да, вы правы…),?— Дубровский, придерживая на сгибе локтя камзол, приблизился к Наталье Кириловне. —?Elle, je l'avoue, a agi sur les nerfs! (Она, должен признаться, порядком действовала на нервы!) Она улыбнулась, всматриваясь в его бледное благородное лицо со строгими, чуть мягкими чертами.—?Je ne sais pas pourquoi papa aime tant ce chien… Et Marie Kirilovna est complètement folle d'elle! (Не знаю, отчего папенька так любит эту собачонку… А Марья Кириловна от нее и вовсе без ума!) Дубровский вздрогнул, не уловив в голосе Натальи Кириловны холода при упоминании Троекурова. Лишь мерцающее тепло лучилось в ее больших глазах, вытеснив обиду и льдистую жесткость. Это задело молодого учителя до глубины души.—?Monsieur Тroekurov revient bient?t? (Месье Троекуров вскоре возвращается?)?— по лицу Дубровского пробежала неуловимая тень.—?Dans quelques jours, je pense (Через пару дней, думается),?— ответила Наталья Кириловна, цепким взором уловив секундное изменение гувернера, но ничего не сказала. —?Comme il reviendra, les préparatifs pour le mariage de Masha commenceront… (Как вернется, начнется подготовка к Машиной свадьбе…) Тут помрачнела уже сама молодая девушка. Жозефина, морща блестящий черный носик, что-то искала в зарослях медуницы и малинового мышиного горошка. Дубровский, с участием взирая на Наталью Кириловну, молчал, хоть его и терзали десятки неразрешенных вопросов.—?Pardonnez-moi,?— в глазах ее зажглась усталая улыбка, -Il est difficile de s'habituer au fait que Marie Kirilovna a tellement m?ri (Сложно свыкнуться с тем, что Марья Кириловна так повзрослела). Молодой человек понимающе кивнул. Но он ощущал тяжесть, омрачившую все существо Натальи Кириловны, с болезненной чуткостью понимая причину ее терзаний.—?Désolé pour l'audace… (Прошу прощения за дерзость…)?— осторожно начал учитель, раздув тонкие ноздри узкого носа. Молодая девушка смотрела на него с мягкостью и теплотой. —?Vous avez accepté votre propre mariage? (Вы смирились с собственным замужеством?) Наталья Кириловна, издав тихий вздох, прислонилась боком к нагретому стволу березы. Ее изящная рука скользнула по шершавой светлой коре, тонкие губы побледнели и дрогнули.—?J'espère implorer mon père (Я надеюсь умолить отца),?— глухо промолвила она, не глядя на Дубровского. —?Но он любит меня меньше, чем Марью Кириловну, и вряд ли смягчится, узрев мои обнаженные чувства. Лишь ускорит венчание*. Молодой человек нахмурил темные брови, благородное и чеканное лицо его омрачила тяжкая тоска. Наталья Кириловна, заметив это, склонила голову набок, касаясь виском ствола березы, и жаркая листва прошелестела, смешавшись с темно-рыжими волосами. Губы девушки тронула едва уловимая, немного грустная, но щемяще светлая полуулыбка.—?Ne parlons pas des problèmes (Не будем о проблемах),?— она взирала на него, полная неизъяснимого тепла. Дубровский слегка улыбнулся в ответ и качнул головой. Где-то в высоте небесной сини оглушительно и гулко прогрохотал гром, пронесясь грозной волной над всем Покровским. Наталья Кириловна и Дубровский разом подняли головы, воззревшись на виднеющиеся сквозь кружево листвы густые лохматые тучи. Они накрыли мрачной сизой тенью всю землю, цеплялись брюхом за верхушки деревьев и издавали почти утробное рычание, сталкиваясь с кучковатыми сизыми облачками. Налетел освежающий прохладный ветер, издавший свистящий гул, пронесся по роще, смял траву и спутал пыльную горячую листву. Прогрохотало еще раз, только куда явственнее и угрожающе. Молодые люди переглянулись.—?Je pense qu'il est temps de faire les pieds! (Кажется, пора делать ноги!)?— Наталья Кириловна наморщила лоб и спрятала улыбку под недоуменный взгляд молодого учителя.—?Que voulez-vous dire? (Что вы имеете в виду?)?— ветер налетел с новой силой, разъяренно склоняя под собой скрипящие ветки и оглушая молодых людей.—?Deforge, je dis qu'il est temps de partir! Et vite! (Дефорж, я говорю, что пора бежать! И поскорее!) Не успела Наталья Кириловна докричать эту фразу, как тяжелое небо разверзлось, толстый пласт черных туч прорезал тонкий зигзаг ослепительной молнии, новый удар грома, и хлынул ливень. Молодая девушка взвизгнула, когда прохладные и звонкие первые капли дождя полились по нежной коже. Дубровский вдохнул благодатный сырой воздух и, заметив в слепящих глазах напротив огонек безумства, схватил Наталью Кириловну за руку. Секундная растерянность, сумасшедшая смешливая искорка, и оба сорвались на бег. Дождь, застилающий сероватой пеленой все поместье, пронизывался лимонным светом солнца и озорно хлестал по щекам, лбу, лил на волосы щедрыми, упоительно прохладными струями. Дубровский, сорвав с руки камзол, набросил его на тонкую спину Натальи Кириловны под ее благодарный смеющийся взгляд. По свежей, омытой небесной влагой листве плакучих берез скользили золотисто-прозрачные солнечные блики, теряющиеся в густой сочной траве. Дубровский оглянулся на Наталью Кириловну, звонко повизгивающую: то ли от переполняющего ее счастья, то ли от пронзительной летней прохлады. Со стремительно голубеющего неба разливался сверкающий апельсиновый свет, смешивающийся с хрустальными струями дождя. В груди молодого человека стремительно разрасталось чувство пьянящей свободы и бескрайнего счастья: от ощущения нежной руки в своей, от влажной свежести природы, от чего-то звенящего и радостного, от того, от чего можно мигом потерять голову. Они влетели в беседку, насквозь промокшие, растрепанные и сияющие как раз тогда, когда прекратился этот солнечный небесный потоп. Наталья Кириловна, отфыркивающаяся и взъерошенная, напоминала дикую рыжую кошку. Спустя мгновение она серьезно посмотрела на Дубровского, и оба расхохотались. Звонко, от всей души, безмятежно и свободно. Так, что в сердах защемило от чувства безграничной радости и светлой нежности. Ласковое акварельно-голубое небо, ясное и умытое летним ливнем, разливалось над тишиной, свежестью и просторами русской природы, раскинувшимися на много миль. Струились потоки света, шелковые и обволакивающие своей мягкой прозрачностью, лились на сочно-зеленые луга, на кружева древесных крон и хрупкие цветы в саду. Суетливые и нахохленные птицы, расправив крылышки, вспорхнули и весело защебетали свои звонкие, будто весенняя капель, трели. Лучи медового солнца заиграли на каплях и вечерней росе розоватым перламутром, покрыв ковер сырой изумрудно-зеленой травы радужными осколками. С гроздьев последней густо-лиловой сирени и жемчужных магнолий с дурманящим ароматом слетали искрящиеся водяные искры. Бутоны нежных чайных роз готовились раскрыться в роскошные персиково-розовые цветки и распространить в чутком, звонком воздухе свой сладкий опьяняющий запах. Воздух, до краев напоенный водной свежестью, невесомыми ароматами цветов и влажными запахами мокрой листвы и бархатного мха, легко подрагивал от разливающегося пения оживленных иволг и щеглов.